Волга, моя матушка,
Русская река,

Пожалей, родимая.

Силы бурлака...

(Из народного сказания)

Вряд ли о какой-нибудь другой реке России народ сложил столько прекрасных песен и сказаний, как о Волге, справедливо именуя ее то величавой красавицей, то кормилицей- матушкой... И вместе с тем в свое время даже такой певец Волги, беспредельно влюбленный в нее, как Н. А. Некрасов, называл ее "рекою рабства и тоски". На ее просторах слышал он не то песню, не то стон. Это одетые в лохмотья бурлаки проходили гурьбой...

И был невыносимо дик
И страшно ясен в тишине
Их мерный похоронный крик.
С той поры "похоронный крик" глубоко запал в душу поэта, он "его буквально преследовал". Поэт писал:

Выдь на Волгу: чей стон раздается
Над великою русской рекой?
Этот стон у нас песней зовется -
То бурлаки идут бечевой!..1
Бичева, или, в другой транскрипции, бечева, представляла собой толстый длинный пеньковый канат, который системой приспособлений соединялся одним концом с мачтой судна; другой конец подавался на берег, и к нему присоединялись лямки - широкие кожаные ленты, - в которые впрягались люди. За бичеву-то бурлаки и тянули судно вверх по реке, против течения. От этой "бичевы" кромка берега, по которой двигались бурлаки, получила наименование "бичевник"2 . Ходить по бичевнику было истинно каторжной мукой.

У истоков бурлачества

Судоходство и бурлачество на Волге известны с давних времен. Еще при Иване Грозном, с завоеванием Казани и Астрахани, открылось более или менее свободное движение по реке вплоть до ее устья и по Каспийскому морю. Караваны, насчитывавшие до 500 - 600 судов и более, скапливались обычно весной в Нижнем Новгороде со всей Верхней Волги и ее притоков, а затем под охраной стрельцов следовали в низовые города то самосплавом, то в отдельных местах с помощью весельных гребцов3 . Двигались суда и по среднему течению Волги. В 1638 г. был отправлен казен-

1 Н. А. Некрасов. Соч. Т. I. M. 1959, стр. 210.

2 Д. К. Зеленин. Терминология старого русского бурлачества. Сборник "А. А. Шахматов. Статьи и материалы". М. -Л. 1947, стр. 393.

3 И. А. Шубин. Волга и волжское судоходство. М. 1927, стр. 62 - 63.

стр. 208
ный караван из шести палубных коломенок (плоскодонных судов) из Москвы в Елабугу (Вятский край), сопровождавшийся "письменными головами и подьячими"4 . Однако регулярное движение в течение всей навигации началось преимущественно с последней трети XVIII в., когда значительно увеличились перевозки товаров как по водным артериям, так и по гужевым дорогам. Тогда же был издан "Устав купеческого судоходства по рекам, водам и морям". Среди грузов первое место делили между собой соль и железо с Урала, на втором стоял хлеб "всех сортов" с Волги, Оки, Суры. Доставка этих грузов была делом прибыльным, и купечество охотно бралось за него. Занимались им также солепромышленники и крупные вотчинники. Например, владельцы пермских соляных промыслов в селе Новом Усолье, Соликамского уезда, граф А. С. Строганов, князья А. М. и С. М. Голицыны и другие располагали собственными транспортными средствами для доставки соли в поволжские и центральные города России, а "работными людьми" на этих судах были вольнонаемные или же крепостные крестьяне. Весной 1798 г. А. С. Строганову удалось отправить со своих соляных промыслов в Нижегородскую соляную контору более 600 тысяч пудов соли на девяти межеумках (суднах типа баржи). Вели эти суда крепостные; каждую баржу тянуло человек по 2005 . Приказчики князей Голицыных из симбирских вотчин также занимались "соляным и железным сплавом", наймом бурлаков "на караваны", причем "железный караван" шел до Ярославля, а "соляной" - до Нижнего Новгорода. Так, в 1793 - 1805 гг. в среднем "по весне" нанималось до 1300 человек6 . "Наем работников на караваны производится, слава богу, в довольном количестве, - доносил голицынский приказчик в декабре 1804 г., - но опасаемся, не сделать бы остановку за денежною суммою, коей теперь осталось в Буинске и Шонгутах только до 600 рублей, да собрать с ваших здешних крестьян оброчных с небольшим 2600 рублей, и ежели оные с них взыскать крутым образом (то есть досрочно. - А. К.), то не почувствовали бы они после тягости от совершенного при том недоурожаю хлеба"7 . Между тем без "крутого образа" взыскания оброка все же не обошлось: как видно из "экстракта", учиненного в январе следующего года, более пяти тысяч рублей были взысканы с крестьян не только за минувший год, но и погашена недоимка за предыдущие годы, а деньги срочно "отправлены со служителем" в село Верхний Услон, где обычно производился наем бурлаков на Волге, к караванному помощнику Гавриле Костареву на "обзадачивание на соляной и железный караваны работников"8 . "Светлейших" князей мало заботила судьба крепостных. В погоне за выгодной статьей доходов от соляных и прочих караванов они еще больше увеличивали налоговое бремя, лишь бы не упустить сроков навигации на Волге и ее притоках.

Подвизались на судовом промысле и зажиточные крестьяне, именуемые барышниками. Помещики, как правило, покровительствовали им. Так, в алатырской вотчине Потемкиных на Суре сплавом хлеба и других грузов на своих барках занимались разбогатевшие крестьяне Перовы, Лебедиковы, Казанковы (село Промзино), Баташовы и Гусевы (село Барышская слобода), Малышевы (деревня Студенец)9 , несколько крестьянских дворов села Кадышева, Карсунского уезда, Симбирской губернии (вотчина графини Дмитриевой-Мамоновой)10 и другие. В многочисленных владениях графа В. Г. Орлова в Нижегородской, Симбирской и других губерниях Поволжья судовой крестьянский промысел был широко развит - в селах Работки, Поречье, Усолье и других11 . Некоторые крестьяне-судовщики имели по 2 - 3 и даже по 5 - 6 судов и более. К примеру, братьям Дегтяревым из деревни Безбрюхово, Балахнинского уезда, Токареву и Маслову из сел Верхний и Нижний Услоны, Казанского уезда, удалось разбогатеть на судовом промысле и выйти в купцы12 . Крупные мукомолы, как нижегородцы Башкировы или кинешемец Поленов, тоже получали немалую толику от караванного промысла.

Бурлачество - крестьянский промысел

Если к концу XVIII в. на волжских судах было занято не менее 70 тыс. бурлаков, то в 40-е годы следующего столетия эта армия увеличилась до 600 тысяч13 . Центры

4 "Акты, относящиеся до юридического быта древней России". Т. II, N 195. СПБ. 1864, стр. 606.

5 Ф. Родин. К истории волжского бурлачества. Саратов. 1926, стр. 4.

6 Государственная библиотека имени В. И. Ленина. Отдел рукописей (далее - ГБЛ, ОР), ф. 64, п. 46, д. 5, лл. 31 - 43.

7 Там же, л. 9 об.

8 Там же, л. 32 об.

9 ЦГИА Чувашской АССР, ф. 176, оп. 1, д. 3, лл. 2 - 3 об.; д. 10, лл. 4 - 10; ЦГАДА, ф. 1256, оп. 1, д. 341, лл. 1 - 2.

10 Государственный архив Ульяновской области (далее - ГАУО), ф. 115, оп. 8, д. 18, лл. 5 - 6 об.

11 ЦГАДА, ф. 1355, д. 1422, лл. 107, 107 об. и др.; ГАУО, ф. 147, оп. 6, д. 7, л. 365; оп. 27, д. 305, л. 66; оп. 1, д. 34, л. 117.

12 И. А. Шубин. Указ. соч., стр. 258, 259.

13 К. И. Арсеньев. Гидрографическое обозрение России. "Журнал министерства внутренних дел" (далее - "ЖМВД"), 1836, ч. XIX, январь, стр. 26, 39.

стр. 209
найма бурлаков находились в Нижнем Новгороде, Лыскове (Нижегородской губернии), в Самаре, Рыбинске, Казани14 . Кто же шел в бурлаки? Судя по документам, главным образом крепостное население помещичьей и удельной деревни. Разумеется, какая-то часть бурлаков пополнялась за счет городских низов, а также "вольного бродячего люда", не имевшего никакой квалификации. Основную же массу "судоработников" составляли преимущественно оброчные крестьяне, которых отпускали помещики и удельные управители на срок от двух до шести месяцев, чтобы обеспечить бездоимочное взыскание с них оброков и податей15 . Впрочем, не все помещики охотно шли на это. Отпуск на сторону крепостного человека иногда бывал равносилен потере его: уходивший с "письменным видом" просто-напросто не возвращался и искал себе вольного житья где-нибудь подальше от помещичьей вотчины. Поэтому в наставлениях своим управителям некоторые помещики строго предписывали отпускать на заработки лишь самых "благонадежных". Что касается бурлачества, то оно чаще всего исключалось из отхода. Например, граф В. Г. Орлов в "уложениях" по управлению Усольской и Симбилейской вотчинами наказывал, чтобы "в Херсон и в тамошний край по Кавказской линии и в бурлаки паспортов не давать, ибо в сей стране много людей пропадает разными случаями, иные там вовсе остаются, иные от пьянства и других пороков погибают"16 . Мотивировка, можно сказать, категорическая и не допускающая никаких отступлении: раз люди не возвращаются, значит, и паспортов им не выдавать. Но какой бы строгостью ни отличались помещичьи инструкции, регламентировавшие отход, жизнь брала свое: помещичьи и удельные управители требовали с крестьян денежных платежей "в срок и бездоимочно", а бурлачество было одним из распространенных видов крестьянского заработка. Взять, например, крестьян малоземельного села Кунеева на Суре (ныне село Новосурское, Инзенского района, Ульяновской области), входившего во владения графа Орлова. До 90-х годов XVIII в. они были оброчными и промышляли кто чем мог, в том числе и бурлачеством на Суре и Волге. Затем в течение более десяти лет находились на барщине и обеднели до крайности. В 1806 г. Орлов перевел кунеевцев на 20-рублевый оброк с тягла, и это при наличии у них всего 480 десятин пашни на 455 ревизских душ. Надел поистине нищенский! Хлеба с полей хватало лишь до осени. Что же оставалось делать крестьянам, как не искать заработков на стороне? Поэтому одни плотничали, другие бурлачила. "Отлучались от домов своих все, кто только мог работать..."17 . Вот какова была цена запрете на выдачу паспортов! Да и сам управляющий орловскими имениями на Средней Волге вынужден был признать, что хотя инструкцией помещика отход в бурлаки воспрещен, но "остановить его невозможно"18 . Нужда заставляла крестьян наниматься даже на эту крайне изнурительную работу.

Уходили в бурлаки, по обыкновению, от тягла. Однако нередко отпускались и одиночки, которые сдавали свою землю для весенней обработки и посева соседу за "сговорную" плату. Так, в одной из вотчин Сергачского уезда, Нижегородской губернии, крестьянин, уйдя на Волгу, отдавал за обработку своей земли нанятому им работнику свыше 20 руб. ассигнациями, предполагая, что в бурлаках он заработает больше. Но зато там же каждый бурлак платил помещику оброк по 50 с лишним руб. в год (с тягла)19 , Если отец взрослых сыновей мог еще работать, то он хозяйствовал дома один, а все сыновья его уходили бурлачить; если же глава семьи не мог один заниматься хозяйством, то с ним оставался один из сыновей; наконец, если в семье не было другого работника, кроме самого хозяина, уходившего на Волгу, то тогда он кого-нибудь нанимал. В таких семьях женщины исполняли и всю мужскую работу, за исключением пахоты. Имелись даже целые оброчные деревни, мужское население которых поголовно занималось бурлачеством, например, Борисово Поле, Нижегородского уезда. Нанимались бурлачить даже дети и подростки 12 - 15 лет. Их принимали на судно кашеварами, а на суда с конной тягой - коноводами к лошадям. Им платили помесячно небольшую сумму деньгами да сверх того выдавали лапти.

Но встречались и так называемые полные бурлаки в 15 лет, как и старики в 60 лет и старше. Некоторые бурлаки выдерживали две-три путины (туда и обратно), большинство же крестьян к страдной поре спешило возвратиться домой20 .

14 Гагенмейстер. О торговом и промышленном движении на Волге. "Журнал министерства государственных имуществ", 1859, кн. 1 (таблицы).

15 ЦГАДА, ф. 1355, д. 1411 (Алатырский уезд), лл. 160, 241, 255; д. 1418 (Карсунский уезд), лл. 226 об.; д. 1425 (Сенгилеевский уезд), лл. 30 об.; 53, 256 об.; д. 1422 (Самарский уезд), лл. 27 - 27 об., 44, 75, 108, 124; ГБЛ, ОР, ф. 221, п. XV, д. 35. л. 1; к. ПО, л. 231; см. также: В. И. Снежиевский. К истории побегов крепостных в последней четверти XVIII и в XIX столетиях. "Нижегородский сборник". Т. X. 1690, стр. 527, 528.

16 ГБЛ, ОР, ф. 219, к. 4, д. 17, л. 19 об.; д. 18, л, 5 об.

17 ЦГАДА, ф. 1355, д. 1418, л. 383; ГАУО, ф. 147, оп. 28, д. 169, лл 9, 16.

18 ГАУО, ф. 147, оп. 26. д. 242, л. 126.

19 И. Вернадский. Исследование о бурлаках. "ЖМВД", 1857, ч. 23, кн. 4, стр. 85.

20 Там же, стр. 85, 91.

стр. 210
Бурлацкие "базары" и шкала оплаты

Ряда, или наем в бурлаки, происходила ежегодно в конце зимы, "по великому посту", на своего рода бурлацких базарах недалеко от речных пристаней. Такие базары находились на Волге - в Городце, Бакалде, Балахне, Кинешме, Костроме, Лыскове, Нижнем Новгороде, Самаре, Саратове, Хвалынске; на Каме - в Перми, Лаишеве, Чистополе; на Вятке - в Орле; на Суре - в Воротынце, Курмыше, Промзине. Услонские, лысковскне, промзинские судовщики нанимали обычно крестьян "своих" губерний: Казанской, Нижегородской, Симбирской и отчасти Пензенской. Среди этих крестьян было немало представителей национальных меньшинств - мордвы, татар, чувашей. В дни найма бурлацкие "базары" представляли собой чрезвычайно любопытную картину. Крестьяне съезжались сюда со всей округи. На улицах и площадях, где происходила ряда, народу бывало видимо-невидимо21 . Бурлаки группировались по артелям, или ватагам, по тогдашней терминологии. В Промзине, например, днем найма считалось первое воскресенье "великого поста". В народе его называли "сборным воскресеньем". Одни приезжали сюда наниматься на суда, другие - что-либо купить, третьи - просто посмотреть на многолюдный бурлацкий "сбор". Порядок найма, по рассказам старых бурлаков, проводился таким образом. За несколько дней до сборного воскресенья бурлаки из разных сел и деревень, как и из самого Промзина, составляли небольшие (в 10 - 15 человек) артели, выбирали артельного старосту и шли наниматься. Артельный староста, или подрядчик, обязан был рядиться, расхваливая своих молодцов: какие они и работящие, и сильные, и порядочные в поведении... Наконец, стороны сходились: хозяин-судовщик, а чаще его уполномоченный, после продолжительного рукобития и записи бурлаков в рядную книгу объявлял о заключении найма сельскому старосте, помещичьему бурмистру или удельному старшине, которые в такие дни непременно бывали на "базаре". Те брали от хозяина половину рядной цены, удерживая с каждого бурлака оброчные повинности, а остальные деньги (их почти никогда от первой путины не оставалось) отдавали бурлакам на руки. Другая половина рядной цены находилась у хозяина судна, и он выдавал из нее в пути следования бурлакам на пропитание22 .

Изображение того, как рядились бурлаки с судовщиком, дал в автобиографической повести известный механик-самоучка П. А. Зарубин, сам в молодости бурлачивший на Волге: "Василий Иванович (хозяин судна. - А. К.) вышел на базар и прямо отправился в толпу бурлаков, которые по его синему халату и малаканскому кушаку, также и по особенным манерам тотчас узнали, что это хозяин. Они раздвинулись, дали ему место и опять сомкнулись в кружок. Лицом к лицу к нему выступил для прения подрядчик, который на этот раз был в новых барановых рукавицах. Василий Иванович тоже был в рукавицах, но совсем другого обихода - в мурашкинских23 . Хозяин сначала окинул весь круг глазами, чтоб посмотреть, какова артель, которая его окружила. Артель оказалась молодец к молодцу.

- Что, ребята, нет ли охоты сподрядиться из Самары? - начал он.

- Как не быть? Затем и вышли, чтобы рядиться, - отвечали бурлаки в несколько голосов.

- Так вот, у меня из Самары, ребята, давайте рядиться.

- Доброе дело, - отвечали те, - из Самары так из Самары. Рядись, дядя Тихон, - прибавили они, обращаясь к подрядчику.

- Отчего не рядиться, рядиться можно, - отвечал "дядя Тихон", поправляя свои рукавицы.

- Ну, так что станете просить, ребята? - спросил хозяин.

- А по скольку человек на тысячу? - спросил, в свою очередь, подрядчик. (Имелось в виду количество бурлаков на каждую тысячу пудов груза. - А . К.).

- Знамо дело, по четыре человека, - отвечал хозяин. - У нас, брат, не как у Кулакова, мы шишляться не любим (слов на ветер не бросаем. - А. К. ), -прибавил он с важностью... - А много ли у тебя расшивка-то поднимет? - спросил подрядчик.

- Двадцать тысяч, - ответил хозяин, - расшива подходящая...

- А глубока ли полная-то с грузом?

- Да четвертей девяти, не больше...

- Не было бы с полуаршином, - заметили из артели.

- Мы пустяков говорить не любим, - отвечал хозяин, видно, недовольный сделанным ему замечанием.

- Ну, так почем же давать-то станешь? - начал опять подрядчик.

- Послушаем, что станете просить, - отвечал хозяин.

- Да по нынешним кладям по 70 рубликов надо бы взять, - сказал недолго думая, подрядчик.

21 Даже во второй половине XIX в., кроме пароходов и коноводок с баржами, по Волге и ее притокам ходили тысячи судов на лямках. "Так и смекайте, сколько нашего брата на Волге", - говорил один старый бурлак (Ф. Родин. Указ. соч., стр. 4).

22 Ф. Родин. Указ. соч., стр. 6.

23 Село Мурашкино - известный в свое время центр кожевенного производства в Нижегородской губернии.

стр. 211
- У... у... у! - произнес Василий Иванович протяжным тоном.

- От тебя не слыхали, - продолжал подрядчик, - мы запросили много, ты давай мало.

- Да по-моему, ребята, чем говорить долго пустяки - полета рубликов можно посулить, а больше подумаем.

- Раздашься, так дашь и больше, - заметил кто-то из артели, - на это, брат, нынче уж не поймаешь"...24 . Ряда длилась долго. Сначала "полета рубликов", затем хозяин, как он выражался, "посулил" 55 рублей, потом ему захотелось осведомиться у соседней артели, сколько бы та запросила с него "от Самары", и, наконец, убедившись в том, что дешевле ему никого не нанять, судовщик "поладился" с первой ватагой за 62 рубля.

Заработок бурлака не был определенным. Он зависел от ряда обстоятельств, и в первую очередь от спроса на рабочую силу и ее предложение. Нередко наем в бурлаки приводил к разорению его семейства. Так, за путину от Промзина до Васильсурска (по Суре), а затем до Рыбинска по Волге бурлаку "в продолжение 8 недель ходьбы" платили в первом десятилетии XIX в. 40 руб. ассигнациями25 , но из них он должен был заплатить 9 руб. за паспорт и 12 руб. за харчи. Оставалось лишь 19 руб. для уплаты оброка помещику, да и то такой суммой располагали лишь те, кто безотлучно пробыл всю путину и не заболел. Во второй трети XIX в., когда с появлением на Волге "коноводных машин", а затем и пароходов спрос на бурлаков стал снижаться, им платили еще меньше. В 1831 г. "шкала бурлацкой оплаты" за путину до Рыбинска была такой: от Нижнего Новгорода - 19 - 23 руб., от Лыскова - 20 - 24, от Чебоксар - 29 - 38, от Казани - 37 - 40, от устья Камы - 45 - 46, от Симбирска - 44 - 45, от Самары - 50 - 53, от Коломны (по Оке и Волге) - 57 - 59, от Промзина (на Суре) - 34 - 36 руб. ассигнациями26 . Мало того, гонка пустого судна, на которое подряжались бурлаки, к месту погрузки, как и сама погрузка, производилась "безденежно". Симбирские бурлаки, например, в одну из навигаций в начале 50-х годов прошлого века пригнали пустое судно из Симбирска в Самару, где сами же производили погрузку для дальнейшей отправки его в назначенную пристань. Свияжская артель из 60. человек, по свидетельству современника, подрядилась бесплатно пригнать расшиву в Балаково, а оттуда за 42 руб. ассигнациями должна была идти с пшеницей вверх по Волге в Казань27 .

"С расшивы не бегать и быть послушным!"

За всю историю судоходства на Волге и ее притоках хозяева расшив, коломенок и барок накопили изрядный опыт в части оформления договорных соглашений с бурлаками. И если для раннего периода бурлачества известна краткая форма соглашений, то во второй половине XVIII и в XIX вв. они отличаются подробнейшим перечнем обязанностей "судоработников" к выгоде предусмотрительного и расчетливого хозяина. Вот одно из многих соглашений, заключенное владельцем судна купцом Торбаевым и бурлаками из крестьян Васильсурского и Курмышского уездов: "1802 года, июня... дня. Мы, нижеподписавшиеся, Нижегородской губернии, Васильсурской округи, села Антонова крестьяня: Данила Гаврилов, Ермолай Андреев, Яков Андреев, Михаила Степанов; города Курмыша ясашные крестьяня: Егор Иваров, Семен Алексеев, Николай Петров, Иван Данилов; Курмышской округи, села Алферова крестьяня: Иевлей Федоров, Петр Иванов и Никифор Иванов с товарищи, будучи в городе Камышине, дали сей договор города Василя Сурского купцу Тимофею Андрееву сыну Торбаеву в том, что нанялись они у него на собственное его соляное судно, кое нагрузить следующею из камышенских луговых запасных соляных магазинов казенную елтонскую соль; в случае их нагрузки, есть ли последует какое-либо с казенной стороны в соли остановка или когда отдаваема не будет в рабельные (рабочие. - А. К.) и ненастные дни, то нам с него, хозяина, за простой денег не требовать; а буде за его хозяйскою неисправностью будет простой на пристани или в пути, то получать нам с него, хозяина, или прикащика ево, за простой каждому человеку за сутки 25 копеек, також и ему, хозяину, за наш простой по тому ж с каждого человека. И по нагрузке то судно убрать, как надлежит, к верховому ходу, идти тем судном вверх Волгою рекою до села Лысковского Яру со всяким в пути поспешением; передовщику (лоцману) и водоливу во всем быть послушным, также быть в тяге бичевою, завозом и всяким волским ходом и парусом бежать, по способности ветра; а в штурмовые ветра не бегать и во время парусного бега у руля подесяточно стоять, а иногда и более потребно будет

24 П. А. Зарубин. Темные и светлые стороны русской жизни. Т. I. СПБ. 1872. стр. 248 - 254.

25 ЦГАДА, ф. 1412, оп. 6, д. 518, л. 5 об.; ГАУО, ф. 147, оп. 28, д. 169, лл. 9, 16.

26 ЦГАДА, ф. 1412, оп. 6, д. 518; л. 5 об.; И. А. Шубин. Указ. соч., стр. 271. Впрочем, среди бурлаков на судне были и такие, как водолив (ответственный за сохранность груза) и лоцман, которым хозяева платили примерно в пять раз больше, чем остальным.

27 И. Вернадский. Указ. соч., стр. 111.

стр. 212
помогать, дабы не могло то судно убить в песок, в гряду и стать на мель; а ежели то судно в пути где на гряду, на камень, на песок и на мель станет или в замет попадет, то нам, работникам, то судно снимать и выводить днем и нощию, а буде же без перегрузки снять будет невозможно, то перегружать нам паузками, завознями или лодками, сколько бы крат ни было, и по те паузки ходить, где могут отыскаться, и приведя, в них соль перегружать и обратно те паузки отводить в те места, где взяты были; буде же, паче чаяния, захватит мелководье, то перегружать нам паузками три мели безденежно и по паузки ходить вверх и вниз по сороку верст и стараться всеми мерами те мели перегрузкою переходить и на те паузки распределяя нас по препорции в них клади соли, а на коренное судно людей в прибавку от него, хозяина, не требовать; и проходя все те мели, следовать до показанного села Лысковского Яру. Ежели в пути от чего-либо появится в судне более обыкновения воды, то нам, работникам, водоливу учинить всякое вспоможение днем и ночью: соль в судне разгребая, течи отыскивать, вновь зачинять, как обыкновенно водится... На каждую тысячу мер по три человека с половиною с кормщиком и водоливом, а сверх того нам не требовать. А ежели волею божию в пути в ходу или стоя на якоре то судно на потаенную и невидимую в воде коршу или на камень проломит, или в песок и косу убьет, или от бури зальет, и от молнии судно загорится и соли учинится гибель, то нам всеми силами стараться оное судно отливать и до погибели не допускать, соль из судна таскать и на берег возить на лодках... и, вытаскивая оную соль, судно насухо отлить и поврежденное в нем место зачинить и, паки погрузя соль, идти в путь по-прежнему... А ежели судно потонет и соль вся без остатку погибнет, то топлое судно сколько возможно к берегу притянуть и с него все припасы привесть в город или в другое какое место скласть... и без свидетельства нам, работникам, не расходиться. И ежелч вышеписанное несчастье учинится идучи из Камышины выше града Самары, то нам от него, хозяина, достальных рядных денег не требовать"28 . В заключение хозяин судна ставил такие условия: "казенной соли не красть и по городу оной не продавать" и даже "в пищу себе не употреблять и о том крайне всем наблюдать", работникам "не пьянствовать, в зернь и в карты не играть, хозяина не обворовывать, с расшивы не бегать и во время нападения воровских людей обороняться и до грабежа не допускать; а кто из нас захворает или сбежит, то нам вместо оных нанимать самим". По прибытии к месту назначения требовалось "расшиву убрать, паруса пересушить" и только тогда получить "чистую разделку", то есть расчет, и "пашпорты"29 . Несмотря на тяжкие условия договора, крестьянам-бурлакам ничего не оставалось делать: более выгодных заработков они, должно быть, не могли себе подыскать.

Интересен также контракт оброчного крестьянина Малышева из деревни Студенец (потемкинская вотчина на Суре), заключенный в 1840 г. с помещиком Бахметьевым на доставку стекла в Москву. Особенность контракта заключается в том, что крестьянин выступает здесь и как владелец небольшой барки ("судовщик"), и как лоцман, и как водолив на своем же судне, а в помощь себе он нанимает четырех (такова была норма) "работных людей" из своей же деревни. Путина дальняя: барка его сначала должна была идти самосплавом вниз по Суре, а от Васильсурска все вверх и вверх вдоль берега Волги до Нижнего Новгорода, а затем по Оке и, наконец, по Москве-реке до стен "стольного города". Контракт предусматривал лишь обязательства крестьянина-судовщика. Товаровладелец же должен был только одно - выплатить денежную сумму за "сохранную" доставку груза. Крестьянин-судовщик, он же "старшой" среди бурлаков на барке, обязывался стекло весом в 3200 пудов "принять и своим коштом погрузить в прочную и благонадежную барку, на которой по вскрытию реки Суры отправиться и, продолжая сплав без всяких простоев, не отставая от прочих поставщиков, отплывших с пристани в одно время, и таким родом до Коломны сплавить, а от Коломны до Москвы". "А буде, паче чаяния, - говорилось в контракте, - случится во время следования по рекам какое нещастие от воли божией и барка моя от сильного ветра волною зальется, от молнии и громового удара загорится или от невидимых в воде карш (корней. - А. К.) и камней проломится, в таком случае я, Малышев, с работными людьми обязуюсь, не теряя нимало времени, от гибели спасать (стекло. - А. К.), а в случае потопления своим коштом стекло выгрузить, барку починить, а в случае, если окажется к починке негодною, то нанять, хотя и с передачею, другую годную и благонадежную к поставке стекла барку и стекло доставить до назначенного места"30 . Вся путина до Москвы обещала предприимчивому крестьянину 365 руб. с копейками (серебром). Рейс небезвыгодный. Что

28 "Действия Нижегородской губернской архивной комиссии". Вып. V. Нижний Новгород. 1889, стр. 172 - 173.

29 Там же, стр. 173; см. также рядную запись аналогичного содержания от 13 сентября 1799 г. ("Труды" Нижне-Волжского областного научного общества краеведения. Вып. 34, ч. II. Саратов. 1925, стр. 22 - 23); договор, заключенный в июле 1856 г. в Нижегородской судоходной расправе ("ЖМВД", 1857, кн. 5, стр. 41 - 42).

30 ЦГАДА, ф. 1256, оп. 1, д. 341, лл. 1 - 2; см. также контракты между крестьянами-судовладельцами и купцами-хлеботорговцами в материалах Алатырского городового магистрата и маклера Промзинской пристани на Суре (ЦГИА ЧАССР ф. 176 оп 1, ДД. 3, 12 и др ).

стр. 213
касается условий найма им бурлаков, то в контракте об этом ничего не сказано. Очевидно, с "работными людьми" он имел либо особую письменную ряду, либо словесное соглашение ("по совести", что сомнительно), но, во всяком случае, не менее двух третей суммы от контракта он клал в свой карман.

Идешь да идешь, а пути не видать...

Труд бурлаков был тяжелым, а заработок - ничтожным. Недаром на вопрос, много ли он заработал, бурлак по обыкновению отвечал: "Нешто, как всегда: вшей много заробил...", или: "Идешь из дому на промысел, словно в потемки, и не знаешь, с чем придешь: с рублем или с костылем"31 . В постоянно согнутом положении, изо всех сил налегая на лямку, люди ступали по извилистому берегу реки, то песчаному, где можно было увязнуть по колено, то каменистому, где острые шипы резали и калечили ноги.

Угрюмы их грубые лица.
Лохмотья висят на плечах.
Немая покорность, истома
И горе в потухших глазах...
Но каким бы сильным бурлак ни был, он не мог работать без отдыха и смены. Обычно тянули бичеву, чередуясь, верст по 10 - 15, а иногда и больше, смотря по характеру бичевника. В этих целях все протяжение Волги и некоторых ее притоков было разделено на ряд участков - "перемен", по которым и вели учет хода, а в некоторых случаях производили здесь расчет бурлаков32 . Каждый бурлак бывал в работе от зари до зари, по 16 - 18 часов. Лямка не позволяла двигаться обычным шагом: сначала ступали вперед правой ногой, а затем придвигали к ней левую. Вследствие этого шаг становился более или менее одинаковым и в такт со всеми, а "ссада" (то есть веревочные и ременные крепления, свисающие с мачты) слегка и плавно покачивалась то вправо, то влево. Как только кто-нибудь сбивался с ноги, слышалась хоровая команда: "Сено - солома! Сено - солома!", - и ход выравнивался. (Выражение "сено - солома" старое. Когда в XVIII-XIX вв. призывали в армию неграмотных крепостных крестьян, они не понимали команды "Левой!", так как не знали, "где лево, а где - право", говоря словами Гоголя. Тогда им привязывали сено к левой ноге, а солому - к правой, и подавали команду.)

Ох, матушка-Волга,
Широка и долга!
Укачала, уваляла, -
У нас силушки не стало...
О-ох!33
Трудно дать более выразительное описание труда бурлака, чем это сделал А. М. Горький. "Ты вот пароходом прибыл, пар тебя вез, - говорил его дед Каширин, обращаясь к внуку, - а я в молодости сам, своей силой супроти Волги баржи тянул. Баржа - по воде, я - по бережку, бос, по острому камню, по осыпям, да так от восхода солнца до ночи! Накалит солнышко затылок-то, голова, как чугун, кипит, а ты, согнувшись в три погибели, - косточки скрипят, - идешь да идешь, и пути не видать, глаза потом залило, а душа-то плачется, а слеза-то катится, - эхма, Олеша, помалкивай! Идешь, идешь, да из лямки-то и вывалишься, мордой в землю - и тому рад; стало быть, вся сила чисто вышла, хоть отдыхай, хоть издыхай! Вот как жили у бога на глазах, у милостивого господа Иисуса Христа!.. Да так-то я трижды Волгу-мать вымерял: от Симбирского до Рыбинска, от Саратова досюдова да от Астрахани до Макарьева, до ярмарки, - в этом многие тысячи верст! А на четвертый год уж и водоливом пошел, - показал хозяину разум свой!.."34 .

Бунты на судах

Всегда ли безропотно несли бурлаки "крест свои"? Были ли случаи возмущения и протеста? Да, история бурлачества, особенно в XIX в., знает немало бунтов. О возмущениях бурлаков против каторжных условий труда, нищенского заработка и всякого рода обсчетов и вычетов сообщали и подцензурные издания, например, "Губернские ведомости". Известный писатель и этнограф П. И. Мельников (Печерский) описал одно из таких "возмущений" бурлаков в романе "На горах"35 . Но более всего сведе-

31 "Нижегородка". Нижний Новгород. 1877, стр. 124; "Морской сборник". Ч. III, N 7. СПБ. 1862, стр. 20.

32 И. А. Шубин. Указ. соч., стр. 279.

33 Д. Семенов. Отечествоведение. Россия по рассказам, путешественников и ученым исследованиям. Т. V. СПБ. 1869, стр. 155.

34 М. Горький. Соч. Т. 13. М. 1951, стр. 29.

35 П. И. Мельников (Андрей Печерский). Соч. Т. 4. М. 1963, стр. 79 - 106.

стр. 214
ний о "бунтах на судах" и иных видах протеста находим мы в бумагах "судоходных расправ", а также в архивах городовых магистратов и уездных судов. Вот одно из таких дел, датированное 1809 годом. Возникло оно по докладной смотрителя Нижегородского судоходства Григорьева в связи с "досрочным" бегством с судна 21 человека из удельных крестьян села Чиркова, Алатырского уезда, тянувших баржу с "казенной елтонской солью" до города Нижнего. Крестьяне-бурлаки бежали, потому что им в пути пришлось нанимать "на свой кошт" других бурлаков вследствие болезни их артельщиков- односельчан, и, чтобы не остаться совершенно без копейки денег и опасаясь новых вычетов, они, доведя судно до пристани, в ночное время исчезли из города36 . То же самое сделали удельные крестьяне-бурлаки из сел Налитово и Чукалы, того же уезда, в навигацию 1819 года37 . Весной 1823 г. произошел "бунт" на двух судах купца Куренкова, которые должны были следовать по Суре до Васильсурска и затем вверх по Волге до Рыбинска38 . "Возмутителем" оказался крестьянин села Кадышева Ф. Сергеев, который всю зиму работал плотником по ремонту судов у того же купца, а весной нанялся к нему лоцманом на судно. Купец рассчитываться не спешил и не только не выдал аванса нанятым им бурлакам, но не оплатил и плотничьих работ, выполненных Сергеевым. Бурлаки на двух судах возмутились, из-за чего произошла задержка, и эти суда не вышли вовремя в путину.

В 1825 - 1826 гг. побеги и бунты на волжских судах приняли настолько угрожающий характер, что генерал-губернатор Нижегородской, Казанской, Симбирской, Саратовской и Пензенской губерний Бахметьев в донесениях начальнику главного штаба от 29 июня и 28 сентября 1826 г. просил немедленно откомандировать в Нижний Новгород "сотню самарских казаков с пристойным числом урядников, кои всегда с пользою употребляются...". "В Нижегородской губернии, - добавлял генерал Бахметьев, - нередко бывают случаи, требующие посылки воинской команды для приведения в повиновение крестьян и для удержания по судоходным рекам бурлаков от побега с судов, на коих они оставляют иногда одного только хозяина или приказчика, а сами уходят самовольно или на другие работы, или в свои дома"39 . Бегство с судна как наиболее распространенный вид протеста отмечено и в документах 50-х годов XIX века. Так, с судна краснослободского купца Соловьева, совершавшего рейсы между Нижним Новгородом и Рыбинском, в весеннюю навигацию 1858 г. из нанятых им 80 бурлаков бежало 49. Причина бегства: нанявшиеся бурлаки "пришли в крайнее раззорение"40 , не имея средств на пропитание и возвращение домой. "Бурлацкие бунты" и побеги с судов не являлись чем-то обособленным и не выпадали из общего русла крестьянской борьбы того времени. Отходничество в бурлаки было связано с усилением дифференциации крепостной деревни, с выделением значительного слоя бедноты, искавшей сезонного заработка. Заканчивался сезон, и бурлак снова возвращался к своему двору, к своей семье и продолжал крестьянствовать. И все же артельная жизнь бурлаков (несмотря на ее сезонность), разнообразие впечатлений, черпаемых во время дальних переходов, общение с другими людьми вырывали крестьян из патриархальной замкнутости, а коллективные выступления против эксплуататоров втягивали их в круговорот общественной жизни и вносили нечто новое в их повседневный быт и сознание. Это новое постепенно проникало и в самое забитое деревенское захолустье. В этом, несомненно, заключалась одна из характерных сторон отхода вообще, бурлачества з частности. Для восприятия вольнолюбивых веяний здесь был большой простор.

Мечтой об облегчении своей участи, о лучшей доле и вольном труде, когда каждый труженик смог бы разогнуть "спину молодецкую", рождены были и бурлацкие песни. Их великое множество, и в каждую вложена народная мудрость и печаль в связи с тяжкой судьбой. Одна из таких песен, записанная в приволжском селении Большая Царевщина, передает думы бурлака в следующих словах:

Истоптал я ноженьки бичевой ходить,
Иссушил я плечики лямкою водить.
Ты вели-ка, Волужка, ветерку подуть,
Спину молодецкую дай мне разогнуть.
Мы свернем бичевочку, парус развернем,
Про тебя, кормилица, песенку споем 41.
На Волге родилась и знаменитая "Дубинушка", ставшая спутницей в труде и борьбе не только для бурлака, но и для многих тружеников. Эта песня переходила "от дедов к отцам, от отцов к сыновьям". В ней заложен глубокий смысл: русский человек предстает здесь не только как жертва тяжкого труда и невзгод - он могучий богатырь, способный своими силами проложить дорогу в светлое будущее:

36 ЦГИА ЧАССР, ф. 88, оп. I, д. 129, лл. 1 - 24.

37 Там же, д. 264, лл. 1 - 8.

38 ГАУО, ф. 115, оп. 8, д. 18, лл. 5 - 6 об.

39 Государственный архив Горьковской области, ф. 1826, оп. 3, д. 13, лл. 1 - 4 об,

40 ЦГИА ЧАССР, ф. 88, оп. 1, д. 3773, лл. 1, 45, 46 об.

41 М. А. Емельянов. Самарская Лука и Жигули. Куйбышев. 1955, стр. 29.

стр. 215
И настанет пора - и проснется народ,
Разогнет он могучую спину.
И на бар и царя, на попов и господ
Он отыщет покрепче дубину.
Такой "крепчайшей дубиной" стал впоследствии выкованный в совместной борьбе союз трудящихся города и деревни, против которого ничто не смогло устоять.