11 октября 2006 года исполнилось 110 лет со дня рождения выдающегося лингвиста и литературоведа Романа Осиповича Якобсона (1896 - 1982). Его жизнь распадается на три больших периода: русский, чешский и американский.

В Праге он оказался 10 июля 1920 года, покинув Россию в составе первой советской дипломатической миссии в Чехословакии, официально выступавшей как представительство Красного Креста. В Прагу его привело не только стремление расширить свой славистический кругозор, но и необходимость в какой-то мере обезопасить себя от Чека, которая в любой момент могла припомнить ему активную, в том числе и подпольную, деятельность в кадетской партии.

Молодой филолог, влюбленный в Эльзу Триоле, писал ей в Париж: "Сентябрь месяц мне здесь за кр. кр. (Красный Крест. - О. М.) сильно попадало. Газеты вопили об удаве, захватывающем в цепкие объятия здешних профессоров (это я) и т. д., профессура колебалась, бандит ли я, или ученый, или противозаконная помесь, в кабаре пелись обо мне песенки, все это было мало остроумно (...)" (письмо от 14 ноября (?) 1920 года).1

Историк Рудольф Вевода на основе архивных документов опубликовал статью с красноречивым названием "Человек, который был неугоден, Или от агента III Интернационала к агенту ФБР",2 показывающую, с какой подозрительностью относилось к Роману Якобсону Министерство внутренних дел сначала демократической Чехословакии, а потом Чехословакии социалистической. Р. Якобсону не разрешили поступить в чешский Карлов университет, и он был вынужден зачислиться студентом Пражского немецкого университета, по рекомендации профессора которого Франца Спины стал в 1929 году одним из редакторов берлинского научного славистического журнала "Slawische Rundschau".

Среди тех, кого околдовал голос новой научной сирены, пропагандировавшей взгляды молодых соссюровцев из Московского лингвистического кружка, был англист Вилем Матезиус, вместе с которым Роман Якобсон основал позднее Пражский лингвистический кружок. Н. С. Трубецкой, князь среди языковедов в прямом и переносном смысле, однажды написал Якобсону: "Вы создали кружок. Вам удалось, можно сказать, прямо чудо: воспитать из провинциальных обывателей ученых с кругозором и с высоким уровнем запросов".3


--------------------------------------------------------------------------------

1 Янгфельдт Б. Якобсон-будетлянин. Сб. материалов / Сост., подг. текста, предисл. и комм. Бенгта Янгфельдта. Stockholm, 1992. P. 60 - 61. (Acta Universitatis Stockholmiensis. Stockholm Studien in Russian Literature. 26).

2 Vévoda R. Muz, který byl nepohodlný, aneb Od agenta III. Internacionály k agentovi FBI (Poznámky k zivotnim osudum Romana Jakobsona ve svetle archivnich dokumentu ministerstva vnitra) // Stredni Evropa. XII. N 64. Listopad. 1996. S. 65 - 75; N 65. Prosinec. 1996. S. 88 - 100.

3 N. S. Trubetzkoy's Letters and notes / Prepared for publication by Roman Jakobson. Berlin; New York; Amsterdam, 1985. P. 328.



стр. 104


--------------------------------------------------------------------------------

Сам Якобсон был более скромен и объективен. Он считал пражскую лингвистическую школу плодом симбиоза чешской и русской научной мысли, несшим также следы влияния польской и западной лингвистики. "Оригинальность школы, - читаем мы в его статье "О предпосылках пражской лингвистической школы", - проявляется в выборе новых идей и в их соединении в систематическое целое. Чехословакия лежит на перекрестке различных культур, и историческое своеобразие ее культуры с глубокой древности, пожалуй, со времен Кирилла и Мефодия, заключается именно в творческом соединении потоков, льющихся из отдаленных источников".4

В Чехии, вопреки своему "контрреволюционному" прошлому, Якобсон сближается с представителями революционного художественного авангарда. Он не только пользуется "лапидарным языком русской революционной эстетики", но в статье о "дада" довольно недвусмысленно высказывает просоветскую политическую позицию: "Особенно тяжело пришлось бытовикам в России. Один из них мне горько жаловался: "Что писать, когда быта нет". И потекли к белым (Куприн, Чириков, Андреев, Бунин, Аверченко, Мережковский, А. Толстой). Но быта и здесь не обрели. И занялись - кто прошениями со слезой (Андреев), кто погромными прокламациями (Куприн), кто откровенным прихлебательством (Мережковский)".5 Именно Якобсон впервые познакомил чешских поэтов с произведениями Маяковского (в частности, он привез в Прагу рукопись первоначального варианта поэмы "150000000") и Хлебникова (отрывок из его поэмы "Сестры-молнии" он сам перевел на чешский язык). Был он и консультантом первого книжного чешского перевода "Двенадцати" Блока.6 В тесном общении с молодыми чешскими поэтами рождалась книга Р. Якобсона "О чешском стихе - преимущественно в сопоставлении с русским" (Ч. I: Берлин, 1923).7 В журналах левой ориентации появились и первые его статьи, написанные по-чешски.

В середине 20-х годов, когда в лагере левой чешской художественной интеллигенции началось размежевание между сторонниками агитационного пролеткультовского искусства во главе с С. К. Нейманом и так называемыми поэтистами (В. Незвал, К. Тейге, Я. Сейферт, К. Библ), Якобсон решительно встал на сторону последних. Именно такой ориентации содружества революционных деятелей искусства "Деветсил" способствовали уже его выступления в журналах С. К. Неймана "Кмен", где был опубликован отрывок из написанной еще в России в 1919 году работы "Новейшая русская поэзия. Набросок первый. Виктор Хлебников" под характерным названием "Вивисекция как ближайшая задача науки об искусстве",8 и "Червей", где впервые была опубликована его известная статья "О художественном реализме".9

В связи с подготовкой очередного выпуска брненского авангардного журнала "Пасмо" теоретик поэтизма К. Тейге писал одному из своих друзей: "Для очередного номера у нас следующее предложение. Это предложе-


--------------------------------------------------------------------------------

4 Jakobson R. O predpokladech prazske linguisticke Skoly // Index. VI. 1934. N 3. S. 7.

5 Якобсон Р. О. Работы по поэтике. М., 1987. С. 427.

6 См.: Каменская В. А., Малевич О. М. Блок в Чехословакии // Лит. наследство. 1993. Т. 92. С. 463.

7 Переработанное и дополненное чешское издание: Jakobson R. Základy ceského verse. Praha, 1926. См. также: Jakobson R. Selected Writings. Paris; New York, 1981. T. V. Далее ссылки на это издание даются сокращенно: SW. Том. Страница.

8 Jakobson R. Vivisekce jako nejblizei úkol vedy o umeni // Kmen. IV. N 46. 10.2.1921. S. 545 - 546.

9 Jakobson R. O realismu v umeni // Cerven. IV. N 22. 13.10.1921. S. 301 - 304. См. также: SW. III. 723 - 731; Якобсон Р. О. Работы по поэтике. С. 387 - 413.



стр. 105


--------------------------------------------------------------------------------

ние Романа Якобсона, который стал членом "Деветсила". Номер, посвященный статьям о поэтическом языке. Роман Якобсон написал бы статью о том, что у чешских поэтов устаревший язык. И путем строгого филологического разбора показал бы новизну языка "Пантомимы" (книга В. Незвала. - О. М.) и "На волнах TSF" (поэтический сборник будущего Нобелевского лауреата Я. Сейферта. - О. М.)".10 В этой статье с вызывающим названием "Конец поэтического школярства и ремесленничества" Якобсон писал: "Коммуникативный язык с направленностью на предмет высказывания и поэтический язык с направленностью на выражение - это две разные, во многом противоположные системы (этим, разумеется, многообразие языковых функций далеко не исчерпано). А поскольку мы хотим вещи конструктивные, вещи, соответствующие своему назначению, у нас вызывают отвращение абажуры, напоминающие цветы, или ложные окна, через которые ничего не видно. Поэтому у нас нет ни малейшего желания сообщать истины, необходимые пролетариату, в форме головоломок или рифмованных строк. Сообщение "нужных истин" требует совершенно иных методов выразительности, ясности, краткости, точности, недвусмысленности и тому подобного. (...) Если рабочему хотят сообщить нужную истину, элементарная честность запрещает пользоваться для этого рифмами, поэтическими метафорами и прочей литературной амуницией. Это отнюдь не означает отрицания социальной роли поэзии, это означает лишь протест против превращения поэзии в контрабандный товар, который тайно переправляется через границу под предлогом сообщения нужных пролетариату истин. (...) Отважные новаторы чешской поэзии, поэты "Деветсила", вышли на дорогу целенаправленной разработки поэтического слова, разработки, не затемненной никакими инородными моментами. Перед нами стоит задача преодолеть закосневшую традицию".11

Знакомя чешского читателя с теорией и практикой русского футуризма, Якобсон выражал надежду, что на этот раз русская поэзия оплодотворит чешское искусство не идеологическими, а творческими импульсами.

В декабре 1921 года в Прагу по совету Якобсона приезжает его университетский товарищ Петр Григорьевич Богатырев. В 1922 году они вместе публикуют по-русски в журнале "Славиа" обширный обзор "Славянская филология в России за годы войны и революции", вышедший в следующем году отдельной брошюрой, а в 1929 году печатают в Голландии по-немецки статью "Фольклор как особая форма творчества".12

Самостоятельно Якобсон публикует по-чешски в журнале "Нове Атенеум" исследование "Влияние революции на русский язык".13 Б. В. Томашевский в рецензии на него писал: "Р. Якобсон не изолирует языковых явлений революционной эпохи, а изучает их в окружении лингвистических параллелей, дающих возможность уяснить себе языковую природу и увидеть их отношение к общим законам языка".14

6 октября 1926 года состоялось первое заседание Пражского лингвистического кружка. Заседания проходили преимущественно в пражских кафе


--------------------------------------------------------------------------------

10 Цит. по: Stoll L. O tvar a strukturu v slovesnem umeni. Praha, 1966. S. 169.

11 Jakobson R. Konec básnického umprumáctvi a zivnostnictvi // Pásmo. I. N 13 - 14. S. 1 - 2.

12 Русский перевод в кн.: Богатырев П. Г. Вопросы теории народного искусства. М., 1971. С. 369 - 383. См. также: Якобсон Р. Петр Богатырев (29.1.1893 - 18.8.1971): мастер перевоплощений // Роман Якобсон. Тексты, документы, исследования. М., 1999. С. 65 - 74; Толстой Н. И. Петр Григорьевич Богатырев и Роман Осипович Якобсон // Живая старина. 1994. N 1. С. 10 - 13.

13 Jakobson R. Vliv revoluce na ruský jazyk // Nové Atheneum. 1921. III. S. 110 - 114, 200 - 212, 250 - 255, 310 - 318.

14 Книга и революция. 1923. N 11 - 12. С. 58.



стр. 106


--------------------------------------------------------------------------------

"Лувр" и "Дерби" (в последнем были написаны и знаменитые "Тезисы Пражского лингвистического кружка"). О том, как они возникли, Якобсон сообщал Трубецкому 6 апреля 1929 года: "Вдруг всему инициативному ядру кружка пришла мысль, что кружок как парламент мнений, как свободная трибуна для дискуссий - пережиток и что кружок должен быть преобразован в тесно сплоченную по научной идеологии группу. (...) Этот процесс ныне очень успешно осуществляется. В кружке образовалась своего рода инициативная комиссия в составе Матезиуса, очень способного лингвиста Гавранека, Мукаржовского, Трнки и меня. Эта перелицовка кружка буквально воодушевила его членов, я такого научного энтузиазма у чехов еще не видал. Кружок захватил в свои руки лингвистическую секцию подготовительного комитета съезда славистов, проведя туда пять членов из семи. (...) Кружок составил список принципиальных проблем, о которых предложено высказаться желающим членам съезда. Этот список будет на днях разослан. (...) Кружок готовит тезисы по всем этим вопросам и постановил привлечь к участию в разработке тезисов нескольких русских лингвистов как наиболее близких к взглядам кружка, в том числе Вас, Карцевского, Дурново, Ларина, Тынянова, Бубриха и др. Я Вам пошлю на днях те тезисы, которые кружок разработал вчерне по-чешски".15 16 апреля того же года Трубецкой ответил: "Тезисы Пражского лингвистического кружка вполне приемлю".16

Подводя итоги первого съезда славистов (1929), Р. Якобсон писал в статье "Романтический панславизм - новая славистика": "Окончательно погребена романтика панславизма. (...) Позитивистская славистика за полстолетия выполнила удивительно плодотворную работу критическую и положительную, собрала и классифицировала огромный материал, с которым мы теперь имеем дело. (...) Если бы мы хотели кратко охарактеризовать ведущую идею сегодняшней науки в ее самых различных проявлениях, мы не нашли бы более подходящего обозначения, чем структурализм. Каждый комплекс явлений, которым занимается современная наука, рассматривается не как механический конгломерат, а как структурное целое, как система, и главная задача - открыть его внутренние законы, законы статики и развития. Не внешний импульс, а внутренние предпосылки развития, не генезис в его механическом понимании, а функция находится в центре сегодняшних научных интересов. И поэтому, разумеется, не случайно в дебатах на съезде так часто говорилось о структуральной лингвистике, об имманентном литературоведении(...)".17

Несомненное воздействие на Якобсона имели идеи евразийства, одним из основателей которого был Трубецкой. Еще в марте 1921 года он писал Якобсону: "Вы спрашиваете: "Разве то, что происходит сейчас, не есть огромное восстание России, влекущей за собою остальные "племена, стонущие под игом без различия цвета кожи" против романогерманцев?" - Инстинктивная, подсознательная сущность народного "большевизма", разумеется, в этом и состоит. (...) Вы пишете, что не верите в "мир как резервуар мирно сожительствующих культурок". Я в это, конечно, тоже не верю. Если когда-нибудь мои заветные мечты осуществятся, то я представляю себе, что в мире будет несколько больших культур с "диалектическими", так сказать, вариантами. Но отличие от европейского идеала состоит в том, что, во-первых, этих больших культур все-таки будет несколько, а не одна, а во-вто-


--------------------------------------------------------------------------------

15 N. S. Trubetzkoy's Letters and notes. P. 22.

16 Ibid. P. 328.

17 Jakobson R. Romantické vseslovanstvi - nová slavistika // Cin. 31.X.1929. S. 10 - 11.



стр. 107


--------------------------------------------------------------------------------

рых, их диалектические варианты будут более яркими и свободными. Главное, что при наличности истинного национализма, основанного на самопознании, и при отсутствии эксцентризма каждый народ будет принадлежать к данной культуре не случайно, а потому, что она гармонирует с его внутренней сущностью и что эта внутренняя сущность именно в данной культуре может находить себе наиболее полное и яркое выражение".18

Если Якобсон через шестьдесят с лишним лет в предисловии к книге Трубецкого "Европа и человечество" целиком процитирует упомянутое выше письмо,19 хотя уже будет прекрасно понимать, что многие диагнозы и прогнозы евразийцев оказались опровергнуты историей, то это, несомненно, свидетельствует о том, что он продолжал в нем видеть "полноценное ядро" воззрений покойного друга. Отвергая узкий национальный эгоцентризм и ложный эксцентризм ("полагание центра вне себя"), призывая к переходу от философского абсолютизма к релятивизму, призывая изгнать из науки оценочность и положить языкознание как "единственную ветвь гуманитарных дисциплин, располагающую научным методом" в основу перестройки всей системы человековедения, Трубецкой высказывал мысли, которые станут "любимыми идеями" Якобсона на протяжении всей его научной жизни. В непосредственном общении двух ученых закладывались принципы исторической фонологии. Причем лингвистическим идеям Трубецкого Якобсон сразу же давал более широкое, культурологическое толкование. 26 ноября 1930 года он писал Трубецкому: "Продолжаю заниматься вопросом о политонии. Все больше убеждаюсь, что Ваша мысль о том, что корреляция есть всегда соотношение признакового и беспризнакового ряда, одна из Ваших самых замечательных и продуктивных мыслей. Думаю, что она будет иметь значение не только для лингвистики, но и для этнологии и истории культуры и что такие историко-культурные корреляции, как жизнь - смерть, свобода - несвобода, грех - добродетель, праздники - будни и т. п., всегда сводятся к отношениям "а не а" и чтó важно установить для каждой эпохи, группы, народа и т. д. - что является рядом признаковым. Например, для Маяковского жизнь была признаковым рядом, реализуемым только при мотивировке, для него не смерть, а жизнь требовала мотивировки".20

В апреле 1927-го и в феврале 1929 года - последние встречи Якобсона и Маяковского. "На пражском вокзале - Рома Якобсон. Он такой же. Работа в отделе печати пражского полпредства прибавила ему некоторую солидность и дипломатическую осмотрительность в речах", - отметил Маяковский в очерке "Ездил я так", напечатанном в майской книжке "Нового Лефа" за 1927 год.21 В день публичного выступления Маяковского в пражском "Освобожденном театре" 26 апреля 1927 года Якобсон публикует в газете "Народни освобозени" заметку "Владимир Маяковский", в которой представляет своего друга чешскому читателю.22 Главное отличие русского футуризма от итальянского, который Якобсон называет лишь "новой формой импрессионизма", он видит в сосредоточенности на "новом поэтическом формировании словесного материала", на открытии новых "словесных конструкций". Если символисты в ритме и рифмовке лишь обновляли ста-


--------------------------------------------------------------------------------

18 N. S. Trubetzkoy's Letters and notes. P. 14, 16.

19 SW. VII. 305 - 312.

20 N. S. Trubetzkoy's Letters and notes. P. 162 - 163. Р. Якобсон простился с другом некрологом "Николай Трубецкой умер. Гениальный славист", опубликованным в чешской газете "Лидове новины": Jakobson R. Nikolaj Trubeckoj zemrel. Geniálni slavista // Lidové noviny. 29.6.1938 (streda, ráno). S. 2.

21 Маяковский В. Полн. собр. соч.: В 13 т. М., 1958. Т. 8. С. 331 - 332.

22 Jakobson R. Vladimir Majakovskij (...) // Národni osvobozeni. 26.4.1927.



стр. 108


--------------------------------------------------------------------------------

рый канон, Маяковский устанавливает канон новый, ориентированный на "самовитое слово", что изменяет всю ритмическую структуру стиха. При этом обновляется и сама лексика. Связь с живописью проявляется прежде всего в использовании техники плаката. Отмечал Якобсон и тематическую "полихронность" поэзии Маяковского, и композиционное новаторство его поэм.

"В двадцать девятом году, - вспоминал Якобсон, - Маяковского принимали очень холодно в полпредстве - из-за него или из-за меня, не знаю. (...) Со мной он тогда говорил в духе стихотворения "Во весь голос" - что поэзия кончилась, что это не поэзия, это бог весть что такое делается, что это совершенный службизм".23

Впечатления от последнего разговора с Маяковским отразились в статье Якобсона "О поколении, растратившем своих поэтов" (1931), пронизанной ощущением обреченности этого великого поэта. Собственно, это было прощание с надеждами русского авангарда: "У нас были только захватывающие песни о будущем, и вдруг эти песни из динамики сегодняшнего дня превратились в историко-литературный факт".24 Вместе с тем статья знаменовала собой обращение Якобсона к проблеме отношения личности и творчества, получившей продолжение в его работах о чешских классиках эпохи романтизма, в частности о Кареле Яромире Эрбене.25

К концу 20-х годов относится попытка Шкловского, Тынянова, Якобсона, Богатырева реанимировать ОПОЯЗ, воскресить его "коллективный разум". Исходила она опять-таки от Якобсона. Еще в октябре 1926 года он писал Трубецкому "о глубоко не случайной, целенаправленной слитности языковой эволюции с развитием остальных общественно-культурных систем".26 В законченной в том же году книге Шкловского "Третья фабрика" было перепечатано "Письмо Роману Якобсону". Как бы откликаясь на него, Якобсон писал Шкловскому: "Скучаю по тебе до физической боли. Неужели так и не побываешь на Западе? (...) По-настоящему работа формалистов должна была только начаться (...), а теперь, когда проблемы стали обнаженно ясны, - вдруг разброд. (...) Ведь сила нашей науки была именно в этой футуристической глыбе слова МЫ. (...) А разброд воистину фатальный. (...) Уходы от формализма означают не кризис формализма, а кризисы формалистов".27 Вместо Шкловского на Запад (лечиться в Берлин) приезжает Юрий Тынянов. Якобсон привез его в Прагу и, оставив ночевать у себя, без регистрации, вызвал неудовольствие властей.28

По примеру тезисов, написанных Якобсоном для Первого Международного лингвистического съезда в Гааге (апрель 1928 года), было решено набросать тезисы о современных задачах формальной школы. "Сидим в кафе "Дерби" с Романом, - писал Тынянов Шкловскому в декабре 1928 года, - много говорим о тебе и строим разные планы. Выработали принципиальные тезисы (опоязисы), шлем тебе на дополнение и утверждение. (...) С Романом мы хорошо сошлись, разногласий существенных никаких нет. Надо, по-видимому, снова делать Опояз".29


--------------------------------------------------------------------------------

23 Янгфельдт Б. Якобсон-будетлянин.

24 SW. V. 381.

25 Poznámky k dilu Erbenovu // Slovo a slovesnost. 1936. II. S. 152 - 164, 218 - 229. (SW. V. 510 - 537 - в сокращении).

26 SW. VIII. 489.

27 Цит по: Шкловский В. Гамбургский счет (1914 - 1933). М., 1990. С. 519.

28 Vevoda R. Op. cit. S. 68.

29 Тынянов Ю. Н. Поэтика. История литературы. Кино. М., 1977. С. 533. См. также: Якобсон Р. Юрий Тынянов в Праге // Роман Якобсон. Тексты, документы, исследования. С. 58 - 64; SW. V. 560 - 568.



стр. 109


--------------------------------------------------------------------------------

Якобсон в приписке предлагал Шкловскому стать председателем и намечал состав участников. Так появились тезисы Якобсона и Тынянова "Проблемы изучения литературы" (Новый Леф. 1928. N 12), в которых ставился вопрос о "социальной функции литературного ряда" и его соотнесенности "с прочими историческими рядами". Эта попытка преодолеть формалистический имманентизм изнутри стала отправной точкой для чешского структурализма и получила развитие главным образом в эстетических и литературоведческих трудах Яна Мукаржовского.30 В России для творческого развития этих идей уже не было условий.

В статье "Об одном типе историков литературы" Якобсон писал: "Знание анатомии - очевидное требование к физиологу, архитектор должен основательно изучать особенности строительного материала, нельзя себе представить музыковеда, который не разбирался бы в звуковом материале - в нотах, в их взаимосвязях и т. д., - почему только историк литературы может самоуверенно провозглашать, что он неспециалист в вопросах языковой структуры и что в языкознании ничего не смыслит?"31 Считая, как и Трубецкой, языкознание "единственной ветвью гуманитарных дисциплин, располагающей научным методом", Якобсон стремится применить этот метод к разным структурным рядам. В упомянутой выше статье он подчеркивает необходимость лингвистических знаний, особенно при анализе прозы, и отвергает наличие непроходимой границы между языком поэтическим и практическим. При этом он отмечает, что художественная проза возникает лишь на основе зрелой поэтической традиции, тогда как расцвет поэзии не предполагает обязательного наличия прозаической традиции (русский классицизм, польский и чешский романтизм). Пишет он здесь и о проникновении эстетической функции в практический язык, а утверждая, что субъектом, героем истории литературы и искусства является произведение, а не его автор, одновременно подчеркивает, что сама личность автора представляет собой структуру. Некоторые мысли этой статьи Якобсон развил в публичной лекции "Что такое поэзия?", прочитанной в 1933 году в художественном объединении "Манес". В собрании сочинений Р. Якобсона эта лекция приведена по-английски с сокращениями (SW. III. P. 740 - 750). Она вошла также в немецкое издание избранных произведений ученого (Jakobson R. Poetik: Ausgewählte Aufsätze 1921 - 1971. Frankfurt am Main, 1979. S. 67 - 82), а для французского издания ее с чешского языка перевела Маргерит Деридда (Jakobson R. Questions de poetique. Paris, 1973; 2-me éd. - Paris, 1986. P. 113 - 126).

Одну из мыслей этой лекции, касающуюся киноискусства, Якобсон развернул в статье "Упадок кино?".32 Если кино доказало, что "человеческая речь - лишь одна из возможных знаковых систем", то какова же специфика языка кино как особой знаковой системы? Здесь в роли знака выступает вещь. В пору возникновения звукового кино и появления массы скептиков, говоривших об упадке фильма, Якобсон наглядно раскрывает богатые перспективы обновления языка киноискусства.

Роман Якобсон остро ощутил перемену общественного климата в СССР после "года великого перелома". "Чекисты говорили: каждый человек бело-


--------------------------------------------------------------------------------

30 См.: Мукаржовский Я. 1) Исследования по эстетике и теории искусства. М., 1994; 2) Структуральная эстетика. М., 1996.

31 Jakobson R. O jednom typu literárných historiku // Jarni almanach Kmena. 1932. S. 74 - 84, 112 - 117. Полемику с "традиционным" литературоведением содержат и статьи Якобсона "Образчик литературной псевдонауки" (Plán. II. 1930. S. 10 - 11, 593 - 597) и "Оборотная сторона литературной науки" (Slovo a slovesnost. 1935. I. S. 130 - 132; 1936. II. S. 133 - 135).

32 Jakobson R. Úpadek filmu? // Listy pro umeni a kritiku. Rok 1. 1933. S. 45 - 49.



стр. 110


--------------------------------------------------------------------------------

гвардеец, а если нет, это в каждом отдельном случае надо доказать", - писал он Трубецкому и благоразумно воздерживался от возвращения на родину. Теперь добавил к этому: "В настоящее время в советской печати проводится следующая мысль: "Раньше мы говорили, что все, кто не против нас, те с нами; а теперь мы говорим, что все, кто не с нами, те против нас". Это значит, что произошло перемещение рядов, т. е. обобщение чекистской точки зрения" (письмо от 26 ноября 1930 года).33

С конца 1921 года по 1 ноября 1928 года Якобсон на договорных началах работал пресс-атташе советского дипломатического представительства в Праге. Когда незадолго до ухода ему настойчиво предложили заполнить анкету, в которой был вопрос, какой партии он сочувствует, если не принадлежит, Якобсон написал: "Никакой". Не прерывая связи с чешской и словацкой левой творческой интеллигенцией (среди его друзей были словацкие коммунисты - публицист Владимир Клементис и выдающийся поэт Лацо Новомеский), Якобсон избегает дальнейшего сотрудничества с советским представительством и быстро делает академическую карьеру. В 1930 году он получает в Немецком университете в Праге звание доктора филологии. В том же году на договорных началах начинает преподавать в Университете имени Масарика в городе Брно (по специальности "русская филология"). В 1933 году становится там приват-доцентом, в 1934 году - профессором на договорных началах, в 1937 году - экстраординарным профессором по специальности "русская филология и древняя чешская литература". При этом ему приходится преодолевать явное и скрытое противодействие консервативных чешских ученых. Только 21 октября 1937 года он становится гражданином Чехословакии (до этого ему исправно продлевали советское гражданство, хотя именно в связях с ним обвинялись многие советские ученые, арестованные по так называемому "Делу славистов").34

За последнее десятилетие своего пребывания в Чехословакии Роман Якобсон опубликовал более 150 научных трудов и статей. Весьма значительная их часть была написана по-чешски. Якобсона продолжает интересовать проблематика литературного авангарда, как русского, так и чешского. В послесловии к "Охранной грамоте" Пастернака, которую перевела его вторая жена, чешка Сватава Пиркова, он развил мельком оброненную в статье "Упадок кино?" мысль о двух типах художественного мышления - метафорическом и метонимическом.35 Прозе как наиболее трудно поддающемуся формальному анализу материалу посвящена и его статья об историческом романе Владислава Ванчуры (1891 - 1942) "Маркета Лазарева". У этого выдающегося чешского писателя, позднее казненного нацистами, он находит черты сходства с прозой Велемира Хлебникова.36 По случаю десятилетнего юбилея пражского авангардного "Освобожденного театра" Якобсон адресует его основателям, актерам и драматургам Яну Вериху и Иржи Восковцу, письмо о гносеологии и семантике шутки, юмора.37

В период "медового месяца" в чехословацко-советских отношениях, наступившего перед и после признания Чехословакией СССР и заключения между двумя государствами договора о взаимопомощи, Якобсон ратует за установление "общей речи культуры" между русской наукой и наукой Запа-


--------------------------------------------------------------------------------

33 N. S. Trubetzkoy's Letters and notes. P. 163.

34 См.: Ашнин Ф. Д., Филатов В. М. "Дело славистов", 30-е годы. М., 1994.

35 Jakobson R. Kontury Glejtu // Pasternak B. Glejt. Praha, 1935. S. 149 - 162.

36 Jakobson R. Vladislav Vancura. Marketa Lazarová // Literárni noviny. Kveten. 1931. N 9.

37 Jakobson R. Dopis Jirimu Voskovcovi a Janu Werichovi o noetice a sémantice svandy // 10 let Osvobozeného divadla. 1927 - 1937. Praha, 1937. S. 27 - 34; SW. III. 757 - 762.



стр. 111


--------------------------------------------------------------------------------

да.38 В статье "О предпосылках пражской лингвистической школы"39 и в цикле лекций "Формальная школа и современная русская литературная наука", прочитанном в Брненском университете в 1935 году и наиболее полно раскрывающем его общетеоретические взгляды середины 30-х годов,40 Якобсон исследовал взаимоотношения русской и чешской филологии. Особо ученый подчеркивал теоретическое значение работы Масарика "Основы конкретной логики" (1885) для обоснования синхронного изучения языка и других знаковых систем.41 Масарику посвящены и статьи Якобсона "Толстой о Масарике"42 и "Т. Г. Масарик, монография Зденека Неедлого".43

В эти годы Якобсон часто обращается к самому широкому чешскому читателю со страниц газет и популярных журналов. Так, он публикует в газете "Лидове новины" со своим предисловием "Историю о Василии, королевиче Златовласом Ческия земли"44 и рассказывает читателям этой же газеты о мистификации П. А. Вяземского, сочинившего не только письма и записки Адель Оммер де Элло, но даже якобы посвященное ей стихотворение М. Ю. Лермонтова.45

Вторая половина 30-х годов в Чехословакии проходила под знаком двух юбилеев - столетия со дня смерти гениального рано умершего чешского поэта Карела Гинека Махи (1810 - 1836) и столетия со дня смерти А. С. Пушкина. Обе даты оставили заметный след в творческом наследии Якобсона.

С поэзией Махи молодой ученый познакомился, еще плывя на пароходе из Ревеля в Штеттин. В 1923 году в Праге он предлагал перевести его поэму "Май" Владиславу Ходасевичу. В статье "Что такое поэзия?" Якобсон именно на сопоставлении дневников Махи с его поэзией демонстрирует функциональное различие "семантических планов" одной и той же "психической реальности". Теперь он публикует фундаментальную работу "К описанию стиха Махи".46 Позднее, уже в начале 60-х годов, в написанной по-русски статье и ее расширенном польском варианте он еще раз вернется к поэзии великого чешского романтика.47

В связи с пушкинским юбилеем Р. О. Якобсон вместе с А. Л. Бемом редактирует новое чешское издание произведений поэта. Сохранились письма Якобсона к Отокару Фишеру, переводчику "Бориса Годунова" и "Маленьких трагедий", и его переписка с Йозефом Горой, автором переводов "Евгения Онегина" и "Цыган", со свидетельствами об их совместной работе над


--------------------------------------------------------------------------------

38 Jakobson R. Spolecna rec kultury. Poznámky k otázkám vzájemných styku sovetské a západni vedy // Zeme Sovetu. IV. Cervenec. 1935. S. 109 - 111.

39 Jakobson R. O predpokladech prazské linguistické skoly // Index. VI. 1934. S. 6 - 9.

40 Jakobson R. Formalistická Skola a dnesni literárni veda ruská / Ed. Tomás Glanc. Praha, 2005. Переведенный из этой работы на английский язык отрывок под названием "Доминанта" вошел в собрание сочинений ученого (SW. III. 751 - 756).

41 Jakobson R. Jazykové problémy v Masarykove dile // Masarykuv sbornik. V. 1930. S. 396 - 414. По-русски: Якобсон Р. Масарик о языке // Центральная Европа. 1930. III. С. 270 - 276. См. также: SW. II. 468 - 476.

42 Якобсон Р. Толстой о Масарике // Центральная Европа. 1931. IV. С. 712 - 716. Эту статью Якобсон опубликовал также по-чешски, по-немецки и в расширенном варианте по-французски.

43 Jakobson R. T. G. Masaryk, monografie Zdehka Nejedlého // Slovo a slovesnost. 1935. I. S. 124 - 126.

44 Jakobson R. Vasilij Zlatovlasý, králevic ceské zeme // Lidové noviny. 28.8.1938.

45 Jakobson R. Podvrzená milenka básnikova // Lidové noviny. 13.3.1938.

46 Jakobson R. K popisu Machova verse // Torzo a tajemstvi Machova dila. Praha, 1938. S. 207 - 278.

47 Якобсон Р. Строка Махи о зове горлицы // International Journal of Slavic Linguistics and Poetics. 1960. III. P. 98 - 108 (SW. V. 486 - 504). Расширенный вариант: Jakobson R. Zagadnien struktury czeskiego poematu romantycznego // Pamiçtnik literacki. 1960. LI. S. 389 - 409; SW. V. 505 - 509.



стр. 112


--------------------------------------------------------------------------------

переводами.48 Еще при первом знакомстве с поэзией Махи Якобсон обнаружил отклонения от ритмической схемы четырехстопного ямба, невозможные в русских стихах. Так он на практике столкнулся с тем, как одни и те же стихотворные размеры обретают различное воплощение в зависимости от строя разных языков. Сравнительная лингвистика становилась основой сравнительного стиховедения и теории перевода. Идеи, впервые высказанные в книге "О чешском стихе - преимущественно в сопоставлении с русским", Якобсон обобщенно формулирует в статье "О переводе стихов".49 Все это становится теоретической базой конкретного анализа переводов Ильи Барта из пушкинской лирики, которые были подвергнуты уничтожающей, но детально обоснованной критике как с точки зрения ритмики и рифмовки, так и с точки зрения семантики и отношения к предшественникам.50

В цикле статей о Пушкине Якобсон выдвигает идею "индивидуальной мифологии" писателя. Центральное место среди них занимает статья "Статуя в символике Пушкина".51 В качестве послесловий к отдельным томам чешского собрания сочинений Пушкина были опубликованы статьи: "По поводу лирических стихотворений Пушкина", "По поводу "Евгения Онегина"" и "Об отзвуках народной поэзии у Пушкина".52

По-новому Якобсон сумел взглянуть на древнечешскую литературу, причем некоторые ее шедевры он заново открыл современному чешскому читателю. Так, еще в 1927 году он издал со своим предисловием два замечательных памятника древнечешской литературы - "Спор души с телом" и "Об опасном времени смерти".53 За этой книгой последовала еще одна - "Древнейшие чешские духовные песни".54 К этим публикациям примыкают статьи "Древнечешский стих", "К актуальным вопросам науки о чешском стихе: I. Древнечешский стих и "Рукописи". II. Чешский стих тысячу лет назад", "О путях к чешской готической поэзии", "Размышления о поэзии гуситской эпохи", "Глоссы к легенде о св. Прокопе", "Из истории древнечешской песенной поэзии",55 а также рецензии "Древнечешская песня о битве у Варны в 1444 году" и "Из древнейшей истории польской и чешской письменности".56

Многие его работы были посвящены связям чешской и русской литератур начиная с глубокой древности и стали основой современного сравнительного славяноведения. Якобсон полемизировал с традиционной для чешской науки точкой зрения, которая, недооценивая значение Византии, считала "романо-германский Запад главным очагом средневековой образованности, а славянский мир той поры более или менее отсталой периферией".57 Рецензируя первый том книги А. В. Флоровского "Чехи и восточные славяне" (Прага, 1935), он писал: "В истории чешско-русских контактов существен-


--------------------------------------------------------------------------------

48 См.: Jakobson R. Z korespondence / Sestavila Alena Morávková. Praha, 1997. S. 10 - 14, 17 - 18, 27 - 28.

49 Jakobson R. O prekladu versu // Plán. 1930. II. S. 9 - 11; SW. V. 131 - 134.

50 Jakobson R. Puskinovy básne v prekladu Ilji Barta // Slovo a slovesnost. 1937. III. S. 122 - 124.

51 Jakobson R. Socha v symbolice Puskinove // Slovo a slovesnost. 1937. III. S. 2 - 24; SW. V. 237 - 280. Русский перевод с английского: "Статуя в поэтической мифологии" (Якобсон Р. О. Работы по поэтике. С. 145 - 180).

52 SW. V. 281 - 286, 287 - 293, 294 - 298. См. также: Якобсон Р. О. Работы по поэтике. С. 213 - 218, 219 - 224, 206 - 209 (здесь все эти статьи даются в переводе с английского).

53 SW. VI/2. 589 - 658.

54 SW. VI/1. 355 - 375.

55 SW. VI/2. 417 - 465; VI/1. 347 - 354; VI/2. 691 - 695, 704 - 737, 528 - 537, 376 - 380.

56 Staroceská pisen o bitve u Varny 1444 // Slovo a slovesnost. 1937. II. S. 189 - 190; Z nejstarsich dejin polskeho a ceského pisemnictvi // Lidovi noviny. 7.10.1937.

57 R. J. [Jakobson Roman]. Základy stfedoveku // Slovo a slovesnost. 1937. III. S. 187.



стр. 113


--------------------------------------------------------------------------------

ное значение имел и религиозно-культурный компонент, разумеется, в тесной связи с политической и экономической ориентацией. С этой стороны особенно характерны три периода чешской истории: во-первых, церковнославянская культурная эпоха, богатая дружескими контактами с Киевской Русью; затем правление Пршемысла Отакара II, полное острых конфликтов с Галичской Русью, ибо Отакар сам считал себя стеной католического Запада против язычников и схизматиков; наконец, гуситская эпоха, которая в своем сопротивлении Риму и германизации опирается на решение родственных проблем в кирилло-мефодиевской традиции и ищет поддержку в литовско-русском государстве".58 В качестве недостатков книги Флоровского Якобсон отмечал отсутствие должного внимания к словацко-русским связям и недостаточное использование лингвистических данных (русское происхождение чешского имени Ольга, чешское происхождение имени и фамилии новгородского зодчего XIII века Вячеслава Прокшинича, древнерусские заимствования из чешского языка и т. д.). Именно с религиозно-культурной проблематикой были связаны некоторые статьи самого Якобсона ("К истории традиции Кирилла и Мефодия", "Незамеченный великоморавский памятник", "Святой Алексий в славянских литературах", "Странствие св. Дороты на Русь").59

Широкие культурологические сопоставления содержит статья Якобсона "Значение русской филологии для богемистики".60 Характерной особенностью культур Чехословакии и России он считал их срединное положение между Западом и Востоком. При этом он полагал, что положение "между двумя противоположными гравитационными центрами" спасает Чехословакию и ее культуру "от провинциальной, пассивной, односторонней зависимости". Более того, он писал: "Если мы сравним историю культуры двунаправленных славянских целых, т. е. русскую и чешскую, с историей культуры однонаправленных славянских целых, то придем к убеждению, что, собственно, только двунаправленные целые создают культурные течения, отличающиеся значительными экспортными ценностями". В чешском случае это кирилло-мефодиевская образованность, затем "богатая готическая культура Королевства чешского, идеологические моменты эпохи гусизма и чешских братьев, давшие действенные импульсы и немецкому протестантизму, и европейскому социально-политическому брожению, и, наконец, щедрая плодотворными идеями славянская идеология эпохи национального возрождения".

Как это ни странно, за годы пребывания в Чехословакии Роман Якобсон опубликовал по-чешски очень немного научных лингвистических статей. Гораздо чаще он публиковал по-чешски обзоры и рецензии, писал о выдающихся лингвистах. Возможно, это объясняется тем, что до возникновения журнала Пражского лингвистического кружка "Слово а словесност" у него не было чешской научной трибуны. К тому же, участвуя вместе с остальными членами кружка в полемике с так называемыми "пуристами", объединившимися вокруг журнала "Наша ржеч", он восстановил против себя консервативных ученых. Яркое свидетельство этого - отзывы о его научной деятельности, предоставленные при его аттестации профессорами Масарикова университета в Брно Антониной Беером, Франтишеком Худобой,


--------------------------------------------------------------------------------

58 Lidové noviny. 26.5.1935.

59 Jakobson R. 1) K dejinám cyrilometodejstvi // Lidové noviny. 19.10.1937; 2) Prehlédnutá památka velkomoravská // Ibid. 23.12.1937; 3) Svatý Alexius v slovanských literaturach // Ibid. 24.12.1937; 4) Cesta sv. Doroty na Rus // Ibid. 5.2.1939.

60 Jakobson R. Význam ruské filologie pro bohemistiku // Slovo a slovesnost. 1938. IV. S. 223 - 239. См. также: SW. VI / 2. 792 - 814.



стр. 114


--------------------------------------------------------------------------------

Франтишеком Новотным, мало чем отличающиеся от политического доноса.61

К статьям Р. Якобсона, написанным по-чешски, примыкают по тематике статьи, написанные по-русски, но опубликованные в журнале "Центральная Европа", который выходил на русском языке и был неофициальным органом чехословацкого Министерства иностранных дел.

К концу своего пребывания в Чехословакии Якобсон все менее устраивал как сталинистов, так и фашистов. Новогодний номер популярной либеральной газеты "Лидове новины" в 1938 году включал в себя литературный монтаж Романа Якобсона (один из изобретенных им публицистических жанров) "Русские вылазки в будущее" ("Ruské výpravy do budoucna"). Поэты и прозаики от Радищева до футуристов и такие деятели, как бывший министр внутренних дел Николая II П. Н. Дурново или А. С. Суворин, выступали здесь в качестве весьма прозорливых пророков. В монтаж были включены и отрывки из романа Е. Замятина "Мы", в сокращении впервые опубликованного в 1927 году по-русски в пражском эмигрантском журнале "Воля России", а затем вышедшего отдельной книгой по-чешски. Автор книги "Анти-Жид" (1937) С. К. Нейман обрушился за это на Якобсона с такими резкими нападками, что ученый потребовал (и с успехом) сатисфакции через суд. Когда в СССР была развернута кампания шельмования Мейерхольда, к которой в Чехословакии присоединились коммунистические издания "Руде право" и "Творба", Якобсон, тот самый Якобсон, который на литературных вечерах Ильи Эренбурга, превращавшихся в манифестации чехословацко-советской дружбы, представлял советского писателя, выступил против политического преследования деятелей литературы и искусства как в СССР, так и в Германии.62 Прямую антинацистскую направленность имела статья Якобсона "Унифицированные взгляды на древнечешскую культуру",63 в которой он полемизировал с книгой "Deutsche und Tschechen. Zur Geistesgeschichte des bömischen Raumes" (Brunn, 1936) Конрада Битнера, одного из тех ученых, которые присоединились к взглядам, господствовавшим в фашистской Германии.

После гитлеровской оккупации Чехословакии (15 марта 1939 года) Роман Якобсон был вынужден покинуть университетскую кафедру. Печатался он под псевдонимом Олаф Янсен. В это время студенты Брненского университета выпустили маленькую книжечку "Роману Якобсону - привет и благодарность". Ректор Брненского университета профессор Арне Новак опубликовал в ней статью "Знаток древнечешской литературы", заканчивавшуюся словами: "Бог даст, мы снова свидимся в не слишком далеком будущем с Якобсоном-профессором там, где его подлинное место. Жить научно и культурно было бы невозможно, если бы бессрочно предстояло непризванным решать об избранных".64

Ярослав Сейферт запомнил миг, когда Якобсон садился в вагон поезда, чтобы почти на тридцать лет расстаться с Чехословакией. 23 апреля 1939 года он приезжает в Копенгаген, в конце августа того же года перебирается в Норвегию, в апреле 1940 года - в Швецию. 4 июня 1941 года он на грузовом пароходе прибывает в Нью-Йорк. В 1942 году, в февральском номере


--------------------------------------------------------------------------------

61 См.: Jakobson R. Formalistická skola a dnesni literárni veda ruská. S. 147 - 153, 164 - 172, 174 - 177.

62 Jakobson R. Rád odpovidám na dotaz Bloku (...) // U - ctvrtletnik skupiny Blok. 1937. II. S. 86 - 87.

63 Jakobson R. Usmernené názory na staroceskou kulturu // Slovo a slovesnost. 1936. II. S. 207 - 222.

64 Festschrift Romanu Jakobsonovi. Pozdrav a dikuvzdáni. Brno, 1939.



стр. 115


--------------------------------------------------------------------------------

лондонского чешского эмигрантского журнала "Обзор" появилась его статья "Чешский предок Пушкина".65 Разыскала для меня этот журнал в библиотеке Министерства иностранных дел Чешской республики доктор филологии Рената Штиндлова (1939 - 1997), заместитель директора Славянской библиотеки в Праге, которой я и выражаю - увы, посмертно - благодарность. Когда Якобсон (возможно, еще в Чехии или во время своих последующих скитаний) писал эту статью, он не знал, что мнение о славянском происхождении киевского тиуна Ратши еще в 30-е годы XX века высказал академик Степан Борисович Веселовский (1876 - 1952), поскольку соответствующие работы последнего были опубликованы значительно позднее.66 Видимо, в руки Якобсона не попала и статья В. К. Лукомского, который, основываясь на изучении возникших в XVIII веке гербов отдаленных потомков Радши - Бутурлиных и Мусиных-Пушкиных, сделал вывод о том, что Радша - не родовое или индивидуальное прозвание, а наименование, указывающее на происхождение из Рашской, т. е. Сербской земли.67 Совсем недавно с ним полемизировал Ф. З. Кичатов, отстаивавший версию о прусско-немецком происхождении Радши (опираясь, в частности, тоже на сходство гербов - на этот раз на подобие ворона в гербе Пруссии одноглавому орлу в гербе Мусиных-Пушкиных) и утверждавший, что сына Радши звали не Якуп, а Якун.68 (Наше внимание на все эти три публикации любезно обратил С. А. Фомичев.)

В 1943 году в Нью-Йорке вышла книга "Мудрость древних чехов. Извечные основы национального сопротивления".69 Мудрость древних чехов, по Якобсону, заключалась не только в отстаивании своей самобытности, но и в двунаправленности их культурной ориентации, а мысль о плодотворности такой двунаправленности, как мы видели, составляла ядро культурологических взглядов ученого.

Статьи на чешском языке или связанные с чешской проблематикой Роман Якобсон спорадически публикует и в американский период своей жизни. Чехословакию он посещает четырежды - дважды в 1957 году, в 1968-м и 1969 годах. В 1968 году становится почетным доктором Карлова университета в Праге и Университета имени Я. Е. Пуркине в Брно.

При посещении Чехословакии в 1968 году Р. Якобсон в интервью брненскому журналу "Гост до дому" высказал мечту о возобновлении деятельности Пражского лингвистического кружка, на заседания которого он готов был летать из Нью-Йорка.70 В сентябре 1969 года на банкете после конференции, посвященной Константину Философу, он в своем слове "старого Агасфера", помимо прочего, сказал: "В стране, где я ныне работаю, идеалом является "успешный человек" - спортсмен или бизнесмен. Но я горжусь тем, что существует страна, - и я стольким ей обязан, - народ которой издавна больше, чем власть и богатство, чтит память людей, которых бы каждый настоящий американец назвал катастрофическими неудачниками, - таких людей, каким был Константин, (...) каким был Гус, (...) каким был Коменский. (...) Я хотел бы приветствовать страну, где культура нашла себе родной дом в большей мере, чем где бы то ни было на свете, страну, в кото-


--------------------------------------------------------------------------------

65 Jakobson R. Cesky predek Puskinuv // Obzor (Londýn). Únor 1942. II. S. 9.

66 Веселовский С. Б. Род и предки А. С. Пушкина в истории // Новый мир. 1969. N 1. С. 168 - 203; N 2. С. 205 - 241.

67 Лукомский В. К. Архивные материалы о родоначальнике Пушкиных - Радше // Пушкинский временник. 1941. N 6. С. 398 - 408.

68 Кичатов Ф. З. "Мой предок Рача..." // "Внимая звуку струн твоих..." / Сост. Ф. З. Кичатов. Под ред. Т. Г. Буруковской. Калининград, 1999. С. 5 - 13.

69 Jakobson R. Moudrost starých Cechu. Odveké základy národniho odboje. New York, 1943.

70 Host do domu. 1968. XV. N 10. S. 54 - 56.



стр. 116


--------------------------------------------------------------------------------

рой огромное большинство людей думает самостоятельно, и только незначительная горстка неспособна на это, в то время как в других местах до сих пор все происходит, к сожалению, как раз наоборот. (....) Ни один народ на свете, с которым я соприкоснулся, не несет в себе столько чистого демократизма, как ваш".71

Чешский период жизни и творчества Романа Осиповича Якобсона оказался одним из самых плодотворных и, как мы видим, наложил свой отпечаток и на его последующую научную деятельность.

Ниже в моем переводе публикуются две статьи Р. О. Якобсона, написанные по-чешски и на русском языке не печатавшиеся, - "Что такое поэзия?" (Co je poezie? // Volne smery. 1933 - 1934: XX. S. 229 - 239) и "Чешский предок Пушкина" (Ceský predek Puskinuv // Obzor. 1942. Únor. S. 9).


--------------------------------------------------------------------------------

71 Jakobson R. O. Pripitek pronesený po konferenci o Konstantinu Filosofovi, konané v Praze roku 1969 // Volné sdruzeni ceských rusistu. 1990. V - VI. S. 53 - 54.



стр. 117