О литературе
Русская литература - богатство России и её народа
НОВАЯ КНИГА О ТУРГЕНЕВЕ
08 декабря 2007
АННОТАЦИЯ: После выхода в свет академического Полного собрания сочинений и писем И. С. Тургенева писать об этом авторе стало не так уж трудно: вся его биография, его творчество отражены в его письмах. И несколько посвященных ему книг - и книг основательных и серьезных - уже написано.1 Поэтому, когда появилась в печати следующая, мы раскрыли ее, разве что привлеченные именем автора - Анри Труайя, - известного писателя и признанного мастера в этом жанре: перу А. Труайя принадлежит целая галерея так называемых "русских биографий", вышедших в Париже, среди героев которых такие великие представители русской классической литературы, как Гоголь, Толстой, Достоевский, Пушкин, Лермонтов. Все эти труды в свое время были высоко ...ми и зарубежными критиками. Во Франции А. Труайя был избран в члены Французской академии.
ОБ УЛЫБКАХ И КОТАХ (ПО ПОВОДУ КНИГИ А. ПЕРЕСВЕТОВА-МОРАТА "A GRIN WITHOUT A CAT")
08 декабря 2007
АННОТАЦИЯ: В 2002 году в Лунде (Швеция) увидело свет двухтомное исследование, посвященное бытовавшей в Древней Руси литературе Adversus Judaeos. Издание сопровождается двумя приложениями, историко-культурным экскурсом (он составляет второй том), большим количеством иллюстраций и примерно двумя десятками эпиграфов.
Рассмотрение этого богато оснащенного издания по старой доброй рецензионной традиции начну с момента положительного. Мысль о том, что распространенные на Руси антииудейские тексты в большинстве своем не были откликом на современные им проблемы (а это и является основной идеей книги), представляется мне в целом верной. В свое время тезис о неполемическом предназначении некоторых полемических по форме текстов был разработан мной на материале Пророчества Соломона, а главное, Толковой Палеи, памятника для темы антииудейской полемики центрального.1 Это отдающее парадоксом положение, которое неоднократно высказывалось в отношении византийских текстов аналогичного свойства, почему-то упорно не было соотносимо с действительностью древнерусской. Все прежние исследователи упомянутых текстов были убеждены в их полемической предназначенности, и, чувствуя за своей спиной тени великих, я не без трепета обосновывал противоположное мнение. Тем приятнее было для меня обнаружить, что высказанное мной мнение разделяется в новейшем монографическом исследовании литературы Adversus Judaeos.
ПРОБЛЕМЫ ГЕРМЕНЕВТИКИ В ФОЛЬКЛОРИСТИКЕ (ПО ПОВОДУ ТЕОРИЙ В. Я. ПРОППА И К. Г. ЮНГА О ВОЛШЕБНОЙ СКАЗКЕ)
08 декабря 2007
АННОТАЦИЯ: Сформулированная В. Я. Проппом многосторонняя концепция обусловленности волшебной сказки обрядом инициации оставляет несколько в стороне вопрос о духовных, внутренних соответствиях переходного обряда и смысла волшебной сказки, точнее, активно взывает к постановке данного вопроса. Причина этого - в сложности и неполной выявленности методологической установки Проппа. Работая в рамках исторической поэтики и представляя собственную оригинальную версию этой дисциплины, он вместе с тем затрагивает проблемы смыслового контекста, идейно-философской наполненности жанровой модели и ее конкретно-исторических истоков. Является ли волшебная сказка только неким повествовательным отражением, пусть и с неизбежными трансформациями, ритуала посвящения как "сценария", его превращенным рудиментом, или она, подобно системе соответствий между нею и обрядом, должна быть осознана в более сложном культурно-историческом поле, которое открывается нам не через объяснение, а через понимание?
ИОСИФ БРОДСКИЙ - ПЕРЕВОДЧИК НАБОКОВА
08 декабря 2007
АННОТАЦИЯ: Иосиф Бродский перевел одно стихотворение Владимира Набокова - "Откуда прилетел? Каким ты дышишь горем?..", написанное в 1924 году, опубликованное в берлинской газете "Русское эхо" (1925. 4 янв. N 74) под заглавием "Демон" и перепечатанное без названия в итоговом, вышедшем посмертно, сборнике Набокова "Стихи" (Анн Арбор: Ардис, 1979. С. 145). Перевод Бродского был опубликован в первом номере журнала "Kenyon Review" за тот же 1979 год1 (возможно, почти одновременный выход сборника Набокова и перевода Бродского объясняется тем, что Бродский мог получить текст от своих друзей Профферов, владельцев "Ардиса"). В 1980 году, отвечая на вопрос Соломона Волкова "Что вы испытывали, переводя набоковское стихотворение?", - Бродский сказал: "Прежде всего, полное отвращение к тому, что я делаю. Потому что стихотворение Набокова - очень низкого качества. Он вообще, по-моему, несостоявшийся поэт. Но именно потому, что Набоков несостоявшийся поэт, - он замечательный прозаик. Это всегда так. (...) Когда издатели "Кэньон Ревью" предложили мне перевести стихотворение Набокова, я сказал им "Вы что, озверели, что ли?" Я был против этой идеи. Но они настаивали (...). Ну, я решил - раз так, сделаю, что могу. Это было с моей стороны такое озорство - неозорство. И я думаю, между прочим, что теперь - то есть по-английски - это стихотворение Набокова звучит чуть-чуть лучше, чем по-русски. Чуть-чуть менее банально. И, может быть, вообще лучше переводить второстепенных поэтов, второсортную поэзию, как вот стихи Набокова. Потому что чувствуешь, как бы это сказать... большую степень безответственности. Да? Или, по крайней мере, степень ответственности чуть-чуть меньше. С этими господами легче иметь дело".2
МИФ О НЕБЕСНЫХ НИМФАХ И ОБЛАЧНЫХ ЖЕНАХ В РАССКАЗЕ НАБОКОВА "ВЕСНА В ФИ АЛЬТЕ"
08 декабря 2007
АННОТАЦИЯ: Рассказ Набокова "Весна в Фиальте" связан с древним мифом о нимфах, получивших у разных народов разное имя: в Греции их называли "наяды, нереиды", в Германии - "никсы", на территории Сербии и Болгарии - "вилы, самовилы", в Чехии и у восточных славян - "русалки". В славянском фольклоре наиболее распространен сюжет о русалках как существах демонических, смертельно опасных для человека. Такие качества иногда приписывают героине рассказа Набокова: ее рассматривают как часть хтонического мира Фиальты, в инфернальном лабиринте которой оказался герой.1 Имя и сущность Нины возводят к древней шумерской богине Нане, которая изображается в виде русалки со змеиным или рыбьим хвостом. "Герой рассказа, сам того не ведая, попадает в ловушку, и лишь смерть Нины избавляет его от познания истинной природы этой женщины".2 Предполагается, что ее истинная природа демонична и скрыто враждебна. Такие трактовки вступают в диссонанс с "весенней" тональностью рассказа.
ПЕРЕПИСКА В. Я. БРЮСОВА С Н. Н. БАХТИНЫМ (Н. НОВИЧЕМ)
08 декабря 2007
АННОТАЦИЯ: Альманах "Русские символисты" занимает особое место в творческой биографии Валерия Брюсова: это был его дебют не только как поэта, но и как издателя, как организатора и вождя нового течения. Роль вождя тогда была сыграна им "начерно" - среди тех, кого удалось ему собрать вокруг альманаха, не оказалось ни одной литературной величины. Но сама история этого первого издательского предприятия Брюсова, судьбы его первых соратников в начатой тогда уже литературной борьбе достойны внимания хотя бы потому, что все они выступили в роли застрельщиков самого плодотворного течения русской литературы XX века.1 Пожалуй, ни одно из брюсовских последующих изданий, которых будет немало, не доставило ему столько острых переживаний, как три тоненьких тетрадочки альманаха "Русские символисты", выходившие в 1894 - 1895 годах. Благодаря им, как признавался он позднее, "если однажды утром не проснулся "знаменитым", как некогда Байрон, то, во всяком случае, быстро сделался печальным героем мелких ...
Н. С. ЛЕСКОВ О ПУШКИНЕ (НЕОПУБЛИКОВАННЫЙ АВТОГРАФ)
08 декабря 2007
АННОТАЦИЯ: "Бессмертный, доколе звучит русское слово" - столь патетически высказал Лесков свое восторженное отношение к Пушкину.1 Писатель был замечательным знатоком творчества поэта, которое вошло в его эстетический мир прочно и стало его органическим элементом. Потому не случайна такая плотная "населенность" лесковских текстов явными и скрытыми пушкинскими цитатами, реминисценциями, приметами очевидного тяготения к творческому опыту поэта.2
КОЗЬМА ТИМОШУРИН - ПРОТОТИП КОЗЬМЫ ПРУТКОВА?
08 декабря 2007
АННОТАЦИЯ: Литературоведы, как известно, не пришли к окончательному решению "прутковского вопроса"; в частности, много споров велось и ведется по поводу происхождения и причин выбора имени "Козьма Прутков".1
Надо сказать, что сами создатели литературной маски, или "опекуны Пруткова", как они себя неизменно называли, - А. К. Толстой и его кузены, братья Алексей и Владимир Жемчужниковы, - немало сделали для того, чтобы окончательно запутать этот вопрос. То они вообще отказывались раскрыть причину, по которой они остановились на его имени, как, например, Алексей Жемчужников в статье 1883 года под прямым, казалось бы, названием "Происхождение псевдонима Козьма Прутков": "В выборе этого псевдонима мы руководствовались нашими особыми соображениями, ни для кого, кроме нашего семейства значения не имеющими".2 То пробовали приписать авторство служившему у Жемчужниковых "прекрасному старику", которого они очень любили, Козьме Фролову, но тот, узнав, что книга "глупая", гордо отказался.3
СТИХОТВОРЕНИЕ ТУРГЕНЕВА "СОПЕРНИК": ОПЫТ ПРОЧТЕНИЯ В ИСТОРИКО-КУЛЬТУРНОМ КОНТЕКСТЕ
08 декабря 2007
АННОТАЦИЯ: Стихотворение в прозе, привлекшее наше внимание, было написано в феврале 1878 года и отобрано автором для цикла "Senilia". Основной сюжетный мотив "Соперника" (видение) роднит его с рядом других стихотворений в прозе ("Встреча", "Старуха", "Конец света", "Черепа"), обычно исследуемых в контексте "таинственных" произведений Тургенева. Ситуация, развернутая в "Сопернике", также подпадает под категории "странного" и таинственно-пугающего; способ описания таких явлений в тургеневских текстах был исследован еще М. А. Петровским.1 Промежуточное состояние между светом и темнотой, "седой полумрак", создавая ощущение зыбкости земных реалий, подготавливает вторжение сверхъестественного, по отношению к которому, однако, сохраняется рациональная мотивировка (обман чувств, игра воображения); в описании видения доминируют мотивы тишины, немоты, печали. Все это достаточно характерно для "таинственного" Тургенева. В. Н. Топоров убедительно проследил взаимосвязь между мотивной структурой таких "видений" и мифопоэтическими архетипами, формирующими наиболее глубинные слои тургеневских образов.2 В контексте этого исследования по-новому освещаются давно отмеченные черты мировосприятия писателя: ощущение глубокого бессилия перед внеличными силами природы, пассивное и покорное принятие ее законов, воспринимаемых как рок, фатум. Однако ситуация "Соперника", развиваясь в рамках инвариантной схемы (герой стремится проникнуть за грань доступного, становясь объектом рокового испытания со стороны таинственных сил), в финале разрешается необычной концовкой: "Я засмеялся... он исчез".3 В итоге чертами наибольшей загадочности оказывается отмечена именно реакция героя стихотворения, по собственной воле и таким образом прерывающего контакт с запредельным (отметим, что герои других "таинственных" произведений Тургенева, как правило, полностью подпадают под власть неведомых сил, переживая при этом душевную и физическую болезнь - вплоть до смерти). В "Сопернике" привычное распределение ролей (волевое и активное поведение носителя сверхъестественного начала - пассивное подчинение героя) нарушается. Происходит перераспределение признаков, маркирующих ноту- и посюстороннее: начальный толчок, вызов принадлежат "сопернику"; как и в других случаях, герой стихотворения ввергается в состояние мучительного выпытывания субстанциальной тайны; однако его смех в финале как будто свидетельствует о высвобождении из-под власти "таинственного" мира, зато "соперник" неожиданно наделяется чертами "покорности" и какой-то механистической заданностью движений: "Но мой соперник не издал ни единого звука - и только по-прежнему печально и покорно качал головою - сверху вниз".
ВОЙНА В ПОВЕСТИ ЛЬВА ТОЛСТОГО "КАЗАКИ"
08 декабря 2007
АННОТАЦИЯ: Владислав Ходасевич в своей во многих отношениях примечательной статье о "Казаках" 1939 года с удовольствием обнаружил в повести современника Пушкина и Лермонтова: "Я с живой радостью, точно при встрече с другом, увидел в Толстом не упрямого яснополянского сектанта, скажем, девяностых или девятисотых годов, не старшего моего современника, а человека, еще вполне реально переживающего литературные и идейные проблемы пушкинско-лермонтовской поры: младшего современника Пушкина и Лермонтова, каким он и был бы в действительности, если бы не Дантес и Мартынов".1
КЕМ И КОГДА НАПИСАНО "НАВОДНЕНИЕ"?
08 декабря 2007
АННОТАЦИЯ: Среди стихотворений, в разное время приписывавшихся М. Ю. Лермонтову,1 поэтический отклик на события 14 декабря принадлежит к числу наиболее загадочных. Степень изученности вопроса избавляет меня от необходимости повторять общеизвестное. Поэтому ограничусь сообщением новых фактов и выскажу некоторые соображения.
ПЕРЕВОД С ИСПАНСКОГО В XVIII ВЕКЕ ("ПРЕКРАСНАЯ ЦЫГАНКА" СЕРВАНТЕСА)
08 декабря 2007
АННОТАЦИЯ: В России XVIII века представление об испанской литературе и, шире, об испанской культуре только начинало формироваться. Знание испанского языка было редкостью, поэтому русские читатели знакомились с испанской литературой по переводам на другие языки (в основном на французский, немецкий и латынь) или по русским переводам, выполненным с этих языков-посредников. Случаи появления в русской печати испанских слов и фраз настолько редки, что заслуживают специального упоминания; случаи прямого перевода с испанского вообще единичны.
ДВА СТИХОТВОРЕНИЯ А. С. ХОМЯКОВА
08 декабря 2007
АННОТАЦИЯ: Впервые публикуемое стихотворение А. С. Хомякова не привлекало до сих пор внимания исследователей, - вероятно, по причине какой-то невнятности текста, что и расценивалось в качестве явной незрелости раннего поэтического опыта.
СОВЕТ ЗВЕРЕЙ
Когда(-то) в древние, в безвестны, темны лета
Торжественно собрались для совета
Средь бора на лугу все племена зверей.
(Тогда они еще судили
И мыслили и говорили
Не хуже даже и людей.)
В чем дело? спор и брань меж ими
О том, с каким лицом и свойствами какими
Должно изображать творца
Людей и птиц и всей природы,
Кому подвластны все зверей различны роды
И жесточайшие покорствуют сердца.
Засуетились все: и малый и великий
Толкаются, рекой в собрание валят
И, точно как у нас, в собрании шумят.
Когда же все посмолкли крики,
Восстав с престола, Лев
Разинул важно царский зев
И рек: "Зевесовой угодно было воле
Меня в цари определить,
То должно мне, друзья, к нему из всех нас боле
И свойствами и видом близким быть.
Я властвую над всеми вами,
Почтенными зверями,
Зевс властвует над небом и богами.
Хотя меж нами разность есть,
И я готов ему отдать достойну честь,
Однако сходство очевидно,
И Зевсу (было б) стыдно,
Когда б он не имел ни гривы, ни когтей,
Ни голоса, сего страшилища людей,
Ни моего хвоста, ни груди сей широкой,
Ни взоров, где блестят и сан и род высокой,
Начальник коего сам мощный царь богов.
ХОМЯКОВ И ГРАФ А. К. ТОЛСТОЙ: РУССКАЯ ИСТОРИЧЕСКАЯ МИФОЛОГИЯ В ЛИТЕРАТУРНОМ ОСМЫСЛЕНИИ
08 декабря 2007
АННОТАЦИЯ: В общем виде проблема была поставлена более ста лет назад: в 1901 году в "Русском вестнике" появилась статья Г. М. Князева "Хомяков и граф А. Толстой".1 Многословная и невнятная, статья эта замечательна постановкой исходной проблемы, точно сформулированной: "Сопоставление названных писателей с известной точки зрения дает, на мой взгляд, повод для некоторых любопытных заключений о судьбах литературных идей".
1
Действительно, "сопоставление названных писателей", при ближайшем рассмотрении, что называется, "напрашивается". Для поставленной нами проблемы важно, что и в стихах и в личностных особенностях того и другого присутствовал специфический комплекс "рыцарственности". Молодой Хомяков не сочувствовал восставшим полякам, но не захотел принять участие в подавлении польского мятежа; не сочувствуя призывам Адама Мицкевича, помог ему деньгами, когда тот во Франции изнемогал от нужды. А. Толстой, мягко говоря, не сочувствовал идеям и практической деятельности Н. Г. Чернышевского, но обратился к Александру II с просьбой о смягчении участи бунтовщика.
О ФИЛОСОФСКОЙ ПОЗИЦИИ А. С. ХОМЯКОВА
08 декабря 2007
АННОТАЦИЯ: Мысль об истории как единственном способе познания современности и определения пути трансформации мысли общественной - этот очевидный пафос работ Хомякова содержит в себе далеко не полностью понятый потенциал. Часто говорится о том, что Хомяков, как и Иван Киреевский, ратовали за формирование (выработку) национальной философии, которая строилась бы на иных началах, нежели заменившая веру силлогизмом социальная мысль Запада. Вместе с тем степень задуманной трансформационной процедуры, ее масштаб трудно поддается оценке. Ведь речь явно шла не о пересмотре, пользуясь терминологией Х. Уайта, фигур на историческом поле, их отбора, оценки, соотношений. Речь шла о новых, иных принципах форматирования самого этого исторического поля: "До того как историк будет в состоянии наложить на данные исторического поля концептуальный аппарат с целью их представления и объяснения, он вначале должен префигурировать это поле, то есть конституировать его как объект умственного восприятия. Этот поэтический акт неотличим от языкового акта, в котором поле подготавливается для интерпретации в качестве сферы. Это значит, что до того, как данная сфера может быть интерпретирована, она вначале должна быть сконструирована как местность, населенная отдельными фигурами. В свою очередь, фигуры должны быть классифицированы по особым порядкам, классам, родам и видам явлений. Больше того, они должны пониматься как состоящие друг с другом в определенных отношениях, трансформация которых создаст "проблемы", подлежащие решению на основе "объяснений", данных в повествовании на уровнях построения сюжета и доказательства. Другими словами, историк сталкивается с историческим полем во многом таким же образом, каким грамматик может столкнуться с новым языком. Его первая проблема состоит в различении между лексическими, грамматическими и синтаксическими элементами поля. Только потом он может приступить к интерпретации того, что означает любая данная конфигурация элементов или трансформация их отношений. Короче говоря, проблема историка - в конструировании языкового протокола..."1
МЕЖДУ ДВУХ МОЛЧАНИЙ: ОБ ИНОСКАЗАНИИ ПЛАТОНОВА
08 декабря 2007
АННОТАЦИЯ: - Каким литературным направлениям вы сочувствуете или принадлежите? - Никаким, имею свое.
А. Платонов
Принципом классификации литературных произведений может быть либо деление на школы, либо деление по силе таланта.
А. Белый
Прежде чем приступить к рассмотрению проблемы, необходимо сделать несколько уточнений, касающихся специфики представленного в данной работе взгляда и тех неизбежных ограничений, которые он за собой влечет. Без всякой претензии на новизну его можно назвать "эстетической критикой" или, очень приблизительно, "неоформализмом". Нет никакой надобности подробно обсуждать, что означает одно и что другое. Достаточно интуитивного понимания, с ориентацией на какие методологические традиции именования подбирались, и согласия принять на время правила игры. Последние по сути примитивны и даже банальны: литературная (эстетическая) критика имеет свой специфический предмет, и ее поэтому не может заменить никакая другая дисциплина (будь то социология, психоанализ, история или антропология культуры и т. д.); эстетическое явление живет по собственным законам и требует объяснений, добываемых из эстетической сферы, в частности и во многом - из изучения поэтики.
ДИАЛОГ МАРИИ ШКАПСКОЙ И БОРИСА ПИЛЬНЯКА НАЧАЛА 1920-Х ГОДОВ
08 декабря 2007
АННОТАЦИЯ: Дискуссии о статусе академической филологии, активно ведущиеся в последнее время, в особенности проблематизация возможностей создания "макроистории" литературы и выдвижение альтернативных проектов,1 свидетельствуют об изменениях в структуре гуманитарного знания и новых эпистемологических ожиданиях. На фоне кризиса "больших нарративов" и четко обозначившегося "антропологического поворота" программа тендерных исследований, направленная на изучение социо-культурных трансформаций базовых оппозиций мужское/женское и их текстуальных репрезентаций, демонстрирует свои возможности как один из современных научных дискурсов. Перспективным оказывается наблюдение за соотношением между тендерными диспозициями и формированием нового литературного дискурса и наоборот, что позволяет посмотреть на историю литературы с точки зрения, отличной от традиционной историографии. Как справедливо отмечает немецкий литературовед Ина Шаберт, "исследования по истории литературы должны учитывать наличие (...) двух тенденций: изменение литературы под влиянием новых концептов различения полов и изменение самих этих концептов под влиянием новых литературных моделей женского и мужского".2
ПРОБЛЕМА СООТНОШЕНИЯ ЖИЗНИ И ИСКУССТВА В ДРАМАТУРГИИ А. БЛОКА (ОТ "ПЕСНИ СУДЬБЫ" К ДРАМЕ "РОЗА И КРЕСТ")
08 декабря 2007
АННОТАЦИЯ: Эволюция творческого пути А. Блока от драмы "Песня Судьбы" к последней драме "Роза и Крест" демонстрирует достаточно резкую перемену эстетических взглядов поэта, что не было свойственно его драматургии ранее. При поверхностном наблюдении можно предположить, что "Роза и Крест" уходит от эстетической проблематики предшествующих драм, в том числе "Песни Судьбы", Действительно, в романтическом сюжете жертвенной любви средневекового рыцаря к даме сложно узнать такие метапоэтические темы, демонстративно представленные в предшествующих драмах, как, например, трагическое осознание резкого разрыва между искусством и жизнью, разочарование в способности поэтического слова воплощаться в жизни, характерные для "Песни Судьбы". Однако, как будет показано далее, драма "Роза и Крест" унаследовала метапоэтическую тему - тему размышлений об искусстве, которая красной нитью проходит через всю драматургию Блока, и именно здесь, по мнению А. В. Федорова, разрешена художественная "задача, которая не была осуществлена в "Песне Судьбы"".1 Размышления о бытийном оправдании искусства - его природе, соотношении с действительностью и роли в жизни выносятся на сюжетный и мотивный уровни драмы "Роза и Крест". Рассматривая наброски, связанные с первоначальным оперным замыслом, Н. Волков, один из первых исследователей драматургии Блока, отметил, что уже на этапе замысла драмы в основе лежала мысль о роли искусства в преображении действительности.2
ФИЗИКА И МЕТАФИЗИКА РУССКОГО АФОРИЗМА. В. РОЗАНОВ: АФОРИЗМ КАК ФОРМА ПРЕОДОЛЕНИЯ ФОРМЫ
08 декабря 2007
АННОТАЦИЯ: "За все мои литературные годы, - читаем в книге А. Ремизова "Кукха. Розановы письма", - а они как-то вихрем пронеслись между революциями 1905 - 1917, из встреч и разговоров я заметил сочлененность имянную - парность имен: когда одно произносишь, другое уж на языке, как водород и кислород, как Анаксимен и Анаксимандр - Горький-Леонид Андреев, Блок-Андрей Белый, Ленин-Троцкий, Розанов-Шестов..."1
"Розанов-Шестов" - с присущей ему чуткостью "внутреннего слуха" Ремизов удивительно точно уловил необыкновенную созвучность этих двух людей.2 Столь непохожие, даже противоположные, казалось бы, по конкретным сферам "приложения интересов", в контексте своего времени они словно предполагают один другого, вместе образуя ту ценностную парадигму, которая будет определять умонастроение XX столетия и которая в самом общем виде может быть обозначена как реабилитация частного ("естественного") человека, эмансипация его от "универсальных" норм социума (рацио).
СПОР ЭСТЕТИКИ И ПОЛИТИКИ (ПОЛЕМИКА 1920 - 1930-Х ГОДОВ ВОКРУГ "КОНАРМИИ" И "ОДЕССКИХ РАССКАЗОВ" И. БАБЕЛЯ)
08 декабря 2007
АННОТАЦИЯ: Анализ критической литературы 1920 - 1930-х годов, посвященной "Конармии" и "Одесским рассказам" И. Бабеля, позволяет раскрыть разные трактовки творчества писателя современниками и одновременно вносит уточнения в изучение литературной ситуации того времени.1 Осмысление разнообразных оценок произведений Бабеля даст также возможность глубже понять многоплановость и изначальную полифонию сложного художественного мира писателя.
ЛИТЕРАТУРА РУССКОГО ГОРОДКА НА СЕНЕ ("В БОЛЬШОМ И РАДОСТНОМ ПАРИЖЕ...")
08 декабря 2007
АННОТАЦИЯ: В книге о русских писателях, нашедших после революции убежище в Париже, Алексей Зверев цитирует строчки из раннего стихотворения Марины Цветаевой "В Париже" (1909):
В большом и радостном Париже
Всё та же тайная тоска.1
Еще робкий, ломающийся голос, в котором трудно распознать будущую Цветаеву, властно отменяющую традиции, ошеломляющую неудержимым потоком метафор и символов, синтаксической и лексической дерзостью, захлебывающимся от половодья эмоций рваным, в некотором смысле "метафизическим" ритмом. Но все же в Париже, увиденном подростком, есть доподлинность и свежесть первого знакомства с городом - он именно "большой и радостный", а тоска, можно сказать, тут литературная и московская, что-то навеянное Ростаном, которого Цветаева обожала и переводила. Настоящая тоска (а она станет почти невыносимой) - удел далекого будущего, когда легендарный Париж превратится в место проживания-выживания. За четырнадцать парижских лет Цветаева познает всю мизерабельность и безысходность эмигрантского существования. Впрочем, и не Париж то был, а бесчисленные к нему подступы, пригороды; невольно припоминается из "Поэмы конца":
Эх, проигранное
Дело, господа!
Всё-то - пригороды!
Где же города?!
Негде было согреть душу в зловонном, трущобном аду: парк - "заплеванный, сардиночный, в битом бутылочном стекле", лес - "с хулиганами по будням и гуляющими по праздникам - не лес, а одна растрава", парижские маршруты Цветаевой вьются "кварталами боен, улиц из ниоткуда и в никуда, прокаженных трущоб, тупиков действительно без выхода, свинцовой тоскою каналов".
"ВИНОГРАД СОЗРЕВАЛ..." (И. АННЕНСКИЙ В ОЦЕНКЕ В. ХОДАСЕВИЧА)
08 декабря 2007
АННОТАЦИЯ: В 1935 году В. Ф. Ходасевич напечатал 3-ю редакцию своей статьи "Об Анненском".1 В ней он стремился доказать, что Музой Анненского была смерть. При этом материал - лирика И. Ф. Анненского и повесть Л. Н. Толстого "Смерть Ивана Ильича" - упрощался или обобщался, в соответствии с морализаторской установкой критика и ради пущей ясности изложения. Например, на протяжении всей статьи Ходасевич даже не упоминает определяющую для творчества Анненского тему необходимости сочувствия и жалости людей друг к другу и к окружающему их миру. Однако эта тема столь часто встречается в стихах поэта, что, кажется, не может не проявиться, по крайней мере, в какой-либо из многочисленных цитат, приводимых в статье. Это и случается однажды, когда критик интерпретирует стихотворение "Лира часов": "Мир для Анненского - тюрьма. Сердце в нем бьется и ходит, как маятник в тесном футляре стенных часов. Но, толкая остановившийся маятник и снова пуская часы, поэт обращается к сердцу:
О сердце! Когда, леденея,
Ты смертный почувствуешь страх,
Найдется ль рука, чтобы лиру
Твою так же тихо качнуть
"ЗЛОПОЛУЧНАЯ МЫСЛЬ" ИЛИ "МУДРАЯ ПРОСТОТА"? (К ТВОРЧЕСКОЙ ИСТОРИИ КНИГИ ФЕДОРА СОЛОГУБА "СВИРЕЛЬ. РУССКИЕ БЕРЖЕРЕТЫ")
08 декабря 2007
АННОТАЦИЯ: Тяготение к жанру пасторали наметилось в творчестве Федора Сологуба в начале 1920-х годов. В марте 1922 года в петербургском издательстве "Petropolis" вышла его книга "Свирель. Русские бержереты",1 включавшая двадцать семь стихотворений, - они же составили раздел "Свирель. В стиле французских бержерет" в книге Сологуба "Небо голубое. Стихи" (Ревель: Библиофил, [1921]), и, кроме того, пять из них - раздел "Свирель (В стиле бержерет 18-го века)" в его книге "Одна любовь. Стихи" (Пг.: Myosotis, 1921).2 Девять стихотворений цикла образовали рукописный сборник "Лиза и Колен", завершенный Сологубом 29 мая 1921 года.3
ИЗ НЕИЗДАННОЙ КНИГИ Ф. Д. БАТЮШКОВА "ОКОЛО ТАЛАНТОВ". "ДВЕ ВСТРЕЧИ С А. П. ЧЕХОВЫМ" (ПУБЛИКАЦИЯ П. Р. ЗАБОРОВА)
08 декабря 2007
АННОТАЦИЯ: В книге Федора Дмитриевича Батюшкова (1853 - 1920) "Около талантов", над которой этот авторитетный филолог и литературно-театральный деятель трудился в последние годы жизни, так и не успев ее завершить,1 фрагмент, посвященный А. П. Чехову, - один из самых кратких. Это не удивительно: знакомство их было недолгим, а общение в основном эпистолярным, личных же встреч было всего две, причем продолжались они в общей сложности не более трех часов. Однако встречи эти произвели на него столь сильное впечатление, что не рассказать о них, хотя бы предельно лаконично, он просто не мог.
К ВОСПРИЯТИЮ РОМАНА М. Е. САЛТЫКОВА-ЩЕДРИНА "ГОСПОДА ГОЛОВЛЕВЫ" (ЗАМЕТКИ)
08 декабря 2007
АННОТАЦИЯ: В читательском восприятии романа М. Е. Салтыкова-Щедрина "Господа Головлевы" (1875 - 1880) в наши дни проявились некоторые существенные особенности, свидетельствующие как о новых запросах читателя, так и о новых возможностях прочтения этого произведения великого сатирика.