Л. В. САВЕЛЬЕВА, доктор филологических наук

Со времен первой публикации "Слова о полку Игореве" и робкого его толкования Н. М. Карамзиным фактически за двести с лишним лет поэтические антропонимы "Слова" не подвергались существенному анализу, прежде всего - с позиций единства текста. Поэтический эпитет Осмомысл при имени галицкого князя Ярослава в тексте употреблен только один раз, причем в звательной форме: "Галичкы Осмомысле Ярославе! Высоко седиши на своем златокованнем столе, подпер горы Угорскыи своими железными плъки, заступив королеви путь, затворив Дунаю ворота, меча бремены чрез облакы, суды рядя до Дуная. Грозы твоя по землям текут, отворяеши Киеву врата, стреляеши с отня злата стола салтани за землями. Стреляй, господине, Кончака, поганого кощея, за землю Рускую, за раны Игоревы, буего Святславлича!"

Первые издатели сначала прочитали прозвище Ярослава как всем понятное имя Гостомысл, что получило отражение в Екатерининской копии "Слова" (Дмитриев Л. А. История первого издания "Слова о полку Игореве". Материалы и исследования. М. -Л. 1960). Однако в комментарии к тексту они предпочли дать единожды встречаемое, не совсем понятное Осмомысл. Позднее, в своей "Истории государства Российского", Н. М. Карамзин перевел авторское определение Ярослава тоже как Осмомысл, добавляя в комментарии к тому III, главе VII, "в том смысле, кажется, что его один ум заменял восемь умов". Возвеличивающую оценку галицкому князю в этом слове усматривали и другие исследователи, среди них такие авторитетные, как А. А. Потебня (у Ярослава, как у рачительного хозяина, "восемь забот зараз") и В. Ф. Ржига (подчеркивающий величие долго и успешно правящего князя, который в связи с этим был назван автором по образцу римского императора Августа Октавиана - "Осмородним у рщн!м переклад!". Цит. по: Словарь- справочник "Слова о полку Игореве". Сост. В. Л. Виноградова. Л. , Наука, 1973. Вып. 4).

стр. 77

Здесь следует сказать, что как историческая личность князь Ярослав Галицкий, праправнук Ярослава Мудрого и сын венгерской принцессы, оставил по себе яркую память миролюбца в летописях и иных исторических источниках. Годы его жизни устанавливаются как 1130-1188. Взойдя на престол Галицкого княжества в 1153 году, он сумел сохранить его за собой много лет к моменту написания "Слова" и укрепить свой авторитет в великокняжеской среде, обеспечив процветание княжества. Ярослав умело находил компромиссы с соседними государствами Западной Европы и с Византией в борьбе их друг с другом, а также в своем противостоянии честолюбивым русским князьям (свою дочь Евфросинию он выдал за Новгород-Северского князя Игоря Святославлича). При этом хорошо известно, что внутри княжества Ярославу приходилось зависеть от крупных бояр. Возмущенные его супружеской неверностью по отношению к дочери Юрия Долгорукого Ольге, они даже сделали так, что его давняя возлюбленная Анастасия была сожжена на костре в 1171 году, а самого его водили к крестовой клятве соблюдать "брачный закон". Однако и заступничество бояр и поляков не смогло усмирить "греховодника" Ярослава: он почти сразу же сумел развестись с нелюбимой женой и даже перед смертью завещал престол Олегу - сыну Анастасии (Костомаров Н. И. Русская история в жизнеописаниях ее важнейших деятелей. Кн. I. M. , 1998), хотя бояре и не допустили этого.

Идею негативной оценки Ярослава Галицкого в авторском эпитете Осмомысл как человека, одержимого "восемью греховными помыслами", среди которых нарушение брачного ложа считалось безусловным грехом, порождающим другие нарушения церковной морали, впервые обосновал П. В. Булычев. Подобные ассоциации с одержимостью "греховными помыслами", по мнению П. В. Булычева, должны были возникнуть у книжника, хорошо знавшего "Слово о осми мыслих" аскетического направления, которое разрабатывалось как в прологах мниха Евагрия, так и рукописных памятниках XIV-XV веков -переводных сочинениях Ефрема Сирина и Нила Синайского (Булычев П. В. Что значит эпитет Осмомыслъ в "Слове о полку Игореве" // Русский исторический журнал. Пг. , 1922. Кн. 8. ).

Резко различается с позицией П. В. Булычева мнение якобы скрытой здесь тюркской кальки: в казахском эпосе Осмомыслу буквально соответствует "осьмигранный джигит" (сэргз-кырлы) и символизирует всестороннюю развитость в восьми наиболее важных жизненных сферах (Сулейменов О. Аз и Я. Алма-Ата, 1975). При всей спорности самой методологии этимологических и исторических заметок поэта О. Сулейменова и большинства его утверждений, не выдерживающих исторической и языковой критики, мнение его нашло себе поддержку в лице одного из серьезных издателей и переводчиков "Слова" В. И. Стеллецкого (1981).

стр. 78

Случайно ли это? Видимо, нет. Сама вытекающая из исторического и литературного контекста общая позитивная характеристика Ярослава Галицкого у подавляющего большинства исследователей сомнения не вызывает. Академик Б. А. Рыбаков даже определял ее как "восторженную" ("Слово о полку Игореве" и его современники. М. , 1971). Однако не до конца проясненным остается вопрос: почему в тексте, пронизанном фольклорными и иными общеэтническими понятными образами и ассоциациями, при явном возвеличивании и прославлении могущественного Ярославского князя (менее всего связанного с тюркским окружением), автором избирается столь завуалированный, опосредованный поэтический окказионализм?

Обратимся к позиции единства текста. Эта позиция должна учитывать, по крайней мере, связи его 1) с идейно-художественным содержанием текста; 2) с его жанровой природой; 3) с творческой манерой автора.

Идейно-эстетическое содержание текста "Слова", по общему признанию, состоит в мысли его автора о необходимости единения русских князей и безусловной их верности Русской земле как отечеству и Святославу Киевскому как старшему в роде. Некоторые мягкие упреки в изменах и возвеличивание русских князей в прославляющих песнях дружинного характера - основные мотивы "Слова". Они вылились в "еще младенческую неопределенную жанровую форму" развивающейся русской литературы, которая впитала в себя две жанровые системы - книжную и фольклорную. Как показал Д. С. Лихачев, литературная форма "Слова" более всего отразила жанровые устно-поэтические традиции плачей и слов. Именно столь противоположные по своему эмоциональному содержанию жанры в сплетении давали возможность выразить богатую гамму чувств и смену настроений автора (Лихачев Д. С. Жанр // Энциклопедия "Слова. . . ". Т. 2) "трудной повести" о походе Игорева войска, хотя он и не всегда остается в рамках этих жанров. Подчеркивая особое значение слав (похвал, прославлений) в жанровой природе памятника, Д. С. Лихачев перечислял их в тексте не менее пятнадцати. Уместно напомнить, что эти места показательны для типологии памятника в контексте раннефеодальных эпических культур.

Так, в относительно небольшом тексте "Слова о полку Игореве", в согласии с кодексом рыцарской чести, личные заслуги, доблесть и храбрость воспеваются на всем его протяжении. Достаточно отчетливо эта эстетизация проявляется едва ли не в двадцати случаях: прославление дружинного певца Бояна и его метафорической манеры изложения в первых строфах "Слова"; прославление Игоря; того же Бояна; слава Всеволоду; его курянам; слава всем храбрым русичам; воспевание батальной богатырской буести Всеволода; прославление великого Святослава Киевского; слава его братьям-великим князьям

стр. 79

Ярославу и Всеволоду, Рюрику и Давыду, Ярославу Галицкому, Роману и Мстиславу, Ингварю и Всеволоду и всем "не худа гнезда шести-крыльцам Мстиславичам"; посмертная слава-хвала князю Всеславу; восславление Игоря за его удачливый побег из плена; слава олицетворенному Донцу за его бескорыстную помощь беглецу-князю; финальные, "фанфарные" восхваления князя Игоря, его сподвижников - князей Всеволода и Владимира, а также завершающее славящее слово в адрес княжеской дружины. Славу "поют Святославу немцы и венедицы, греки и морава. Слава звенит в Киеве, ее поют девицы на Дунае. Она вьется через море, пробегает пространство от Киева до Дуная" (Там же).

В этом контексте трудно согласиться с П. В. Булычевым, усматривающим христианский упрек Святослава Ярославу Галицкому в его "греховных помыслах", как, впрочем, и трудно признать особо панегирическое отношение к Ярославу и его дочери, побуждавшее некоторых исследователей на этом основании признавать галицкое происхождение неизвестного автора "Слова".

Сама по себе творческая манера неизвестного автора "Слова" заставляет полностью признать утверждение Д. С. Лихачева, что он предпочитал пользоваться только той тропикой, теми эпитетами, сравнениями, метафорами, которые были хорошо понятны слушателям. К их числу принадлежит, например, непонятный поначалу издателям эпитет по адресу трех князей Мстиславичей, названных автором соколами-шестокрылъцами. Однако деление оперения в соколином крыле на три части, обращающее любого из соколов в "шестокрыльца" (Шарлемань Н. В. Из реального комментария к "Слову о полку Игореве" // ТОДРЛ. 1948. Т. 6), делает его прозрачным в восприятии слушателей. Такими же оказываются окказиональные приложения- эпитеты к другим антропонимам текста: яр тур Всеволод; буи тур Всеволод; Святъслав грозный великий киевский; тебе, чръныи ворон - поганый половчине; один брат, один свет светлый ты, Игорю; О Бонне, соловию старого времене! и пр.

Итак, из системного характера образной выразительности, как и из всего сказанного, вырисовывается некая общая концепция прозвищного эпитета Ярослава Галицкого в качестве героя "Слова": должно прочитываться общедоступное по ассоциации, позитивно оценивающее, даже возвеличивающее прозвище могущественного князя, которое в ходе переписки претерпело явное искажение.

Мы предполагаем в качестве искаженного при переписке элемента текста слово Остромысл, в прошлом почти омографичное по отношению к слову Осмомысл.

В качестве более конкретных доказательств приведем следующие.

1. Показания Екатерининской копии, которая дает чтение Госто-мысле. Как известно, для эпохи создания "Слова" основным типом

стр. 80

письма являлся устав. Однако погибшая мусин-пушкинская рукопись, относящаяся к концу XV - началу XVI веков, по мнению видного палеографа М. В. Щепкиной, была написана "беглым, или спешным полууставом" (замечания о палеографических особенностях рукописи "Слова о полку Игореве" // ТОДРЛ. 1953. Т. 9). Графические нормы эпохи написания известного науке списка ко времени издания памятника позволяли по-разному делить текст на слова, оценивать расположения в тексте отдельных пропущенных или смещения поставленных выносных букв, неправильно раскрывать титла и т. д. Все это порождало неизбежные разночтения, неверное осмысление ряда слов и выражений.

Такая судьба, видимо, постигла и слово Остромысл, вызвавшее множество различных толкований. Вслед за М. В. Щепкиной и О. В. Творого- вым заметим, что неправомерно не принимать во внимание подобных разночтений. Варианты Осмомысле - Гостомысле специально не рассматривались палеографами, но анализ других разночтений двух текстов "Слова", проведенный О. В. Твороговым, показал, что Екатерининская копия даже ближе к оригиналу. Первым издателям, читавшим, видимо, увлеченно и эмоционально, орфография подлинника представлялась чем-то малосущественным по сравнению с его содержанием (Щепкина М. В. К вопросу о разночтениях Екатерининской копии и первого издания "Слова о полку Игореве" // ТОДРЛ. 1958. Т. 14; Творогов О. В. К вопросу о датировке Мусин- Пушкинского сборника со "Словом о полку Игореве" //ТОДРЛ. 1976. Т. 31).

2. Наличие выносных букв, которые затем могли оказаться непрочитанными.

Для "беглого полуустава", помимо сильного наклона, букв с узелками, с широкими верхами или длинными хвостиками, слитности букв -лигатур, также были характерны выносные буквы, в числе которых палеографы называют пр. Так, О. В. Творогов в специальной статье замечает, что лежащее р в рукописях XVII века постоянно не прикрывалось титлом (Творогов О. В. О выносных буквах в русских рукописях XV-XVII веков // Исследования источников по истории русского языка и письменности. М. , 1966).

Исходя из этих палеографических соображений, можно реконструировать написания "Остромысле" в XII веке и предположительно XVI веке следующим образом:

ОСТРОМЫСЛЕ (XII в. ) -" ОСМ Р ОМЫСЛЪ (XVI в. ) -> ОСМОМЫСЛЪ (первые издатели 1800 г. ). При этом в изданном варианте была опущена надстрочная лежачая буква р, часто имеющая очень непонятный, декоративный характер, и в ней был ложно опознан надстрочный диакритический знак не над трехмачтовым га, а над м. Вот почему писцу Екатерининской копии спорная буква виделась как га, a не как м.

стр. 81

3. Большая продуктивность антропонимической словообразовательной модели с прилагательным, чем с числительным. В языке XI-XII веков, как это видно из работ виднейших отечественных ономастов A. M. Селищева, В. А. Никонова, А. В. Суперанской и др. , обычным способом антропонимического словообразования было именное основосложение, в котором первая часть - прилагательное: Остромир, Остроум, Бързомысл, Святослав, Ярослав, Вячеслав и под. Косвенно на эти прозвищные имена указывают зафиксированные фамилии Остромыслов, Остроумов (Ведина Т. Ф. Словарь фамилий. М. , 1999), хотя происхождение последних, разумеется, может быть и гораздо более поздним, искусственным.

4. И, наконец, еще одно соображение, связанное с близким и понятным всем читателям идейным миром "Слова". По данным Словаря-справочника В. Л. Виноградовой (Вып. 4), слово острый в выражениях острый ум, острые мысли, острый промысел в древнерусском языке имело вполне понятные нашему современнику значения "проницательный, тонкий, восприимчивый". В своем неукротимом желании выстроить исторические схемы мы часто несправедливо резко противопоставляем историческую волю и сознание людей разных эпох. В этой связи возникает закономерный вопрос: не воплощает ли в себе остромыслие (оно же дипломатическое хитроумие, подтвержденное исторически и лексикологически) Ярослава Галицкого, с точки зрения автора слова, идеальную позицию монарха? Ведь Ярослав, заботясь о мирном существовании, процветании и жизни своих подданных, регулярно нанимает иноземцев для отстаивания интересов собственного государства, и этот исторический факт отнюдь не упускает из виду автор, который в финальных словах обращения к князю образно напоминает: стрелявши с отня злата стола салътани за землями. Стреляй, господине, Кончака, поганого кащея!

Таким образом, анализ поэтики текста как единого целого вместе с соображениями графического и идеологического порядка позволяет нам с большой долей вероятности высказать предположение об ином прочтении загадочного авторского приложения-эпитета к личному имени Ярослава, долговременного и мудрого правителя Галицкого княжества в XII веке.

Петрозаводск