Продолжая традиции Фонвизина, Грибоедова и Гоголя, Салтыков-Щедрин, как правило, наделяет своих персонажей значимыми фамилиями для разоблачения и осмеяния. Высшие чины губернской и столичной бюрократии, как и представители нарождающейся буржуазии, носят фамилии, исполненные откровенной сатиры: тут и Скорпионов, и Крокодилов, и Оболдуй-Тараканов, и Проходимцев, и Голозадов, и Губошлепов, и Дергунов, и т.д.

Наряду с "говорящими" фамилиями Щедрин создает труднопроизносимые и непривычные для русского уха: Гирбасов, Ижбурдин и др.

стр. 18

В очерке "Общая картина" о помещике Загрежембовиче сказано всего несколько слов, но они полностью характеризуют его как приспособленца и льстеца; чувство омерзения вызывают купец первой гильдии Хрептюгин и все его домочадцы: супруга, дочь, сын ("Хрептюгин и его семейство"),

"Помпадуры и помпадурши" - острое, художественно яркое обличение высшей провинциальной бюрократии. Нередко ее колоритные представители носят неблагозвучные фамилии. Таков, в частности, генерал Удар-Ерыгин, который любил развлекаться во время обеда тем, что заставлял своих подчиненных глотать ложками кайенский перец в жидком виде.

В том же цикле статский советник, взяточник и вор наделен фамилией Фурначев ("Корепанов"), а вице-губернатор именуется Садок Сосфенович.

В "Истории одного города" наряду с прямо значимыми фамилиями (Негодяев, Угрюм-Бурчеев, Прыщ и др.) находим и такие, которые намекают на неприглядную сущность персонажей своим необычным звучанием. Так, один из самых омерзительных градоначальников города Глупова назван Фердыщенко.

Интересны примеры звукописи в прозе Салтыкова-Щедрина. Иногда в них настойчиво звучит один какой-либо звук, усиливающий экспрессивность высказывания, например, у, ы, а. Вспомним, что еще М.В. Ломоносов в своей таблице соответствий "Звука и смысла" указывал, что частым повторением звуков о, у, ы можно показывать гнев, зависть, боязнь и печаль, т.е. страшные и сильные чувства.

Всех, кто соприкасался с Порфирием Головлевым, охватывал неизъяснимый страх, словно Иудушка излучал из себя какие- то смертоносные лучи. При описании появления Порфирия Головлева у постели умирающего брата Павла Салтыков- Щедрин прибегает к нагнетанию звука у: "Дневной свет сквозь опущенные гардины лился скупо, и так как в углу, перед образом, теплилась лампадка, то сумерки, наполнявшие комнату, казались еще темнее и гуще. В этот таинственный угол он (Павел Владимирович. - Б. М. ) и уставился глазами, точно в первый раз его поразило нечто в этой глубине (...) вдруг у его постели выросла ненавистная фигура Иудушки.

Идут, идут... - Зачем? откуда? кто пустил? - инстинктивно крикнул он, бессильно опускаясь на подушку" (Салтыков- Щедрин М.Е. Собр. соч.: В 10 т. М., 1988. Т. 6. С. 84; далее - только том и стр.).

О мастерстве писателя свидетельствует, например, описание усадьбы, в котором настойчиво звучат ш и щ: "Тишина, в которую погрузился головлевский дом, нарушалась только шуршанием, возвещавшим, что Иудушка, крадучись и подобравши полы халата, бродит по коридору и подслушивает у дверей" (6.208).

стр. 19

Использование Щедриным однокоренных слов, тавтологических сочетаний не только придает тексту выразительное звучание, но и обнажает семантику слов, потускневшую от частого употребления. Например: "Потому что вся аудитория хохотом выхохатывала это слово, и ввиду святости места вам даже нельзя было сказать этой хохочущей братии: чему хохочете! Над собой хохочете !" (4.206); "хохотал каким-то закатистым, веселым хохотом" (5.340); "Вот кто-то вскакивает и кричит криком..." (5.279)"; Кто пострадает от того, что они задаром проведут свое и без того даровое время?" (5.288); "Думаешь, что он шутку шутит..." (5.418); "Просто было тогдашнее время, а патриарх наш ухитрился упростить его еще больше" (5.505).

Важна не сама по себе игра слов, а та смысловая новизна, которая становится ощутимой именно при таком приеме. Так передается надлом в настроении Анниньки после ее обоснования в Головлеве: "Но теперь она вдруг нечто поняла, и ближайшим результатом пробудившейся способности понимания явилось внезапное, еще не осознанное, но злое и непобедимое отвращение" (6.225). И еще два примера: "Не одни умные имеют это право, но и дураки, не одни грабители, но и те, коих грабят" (6.334); "...ради чего так усиленно понадобилось ограждать огражденное и разъяснять разъясненное?" (5.429).

Салтыков-Щедрин с изумительным искусством отбирает глагол для описания поведения своих персонажей, широко используя конструкции с однородными сказуемыми, нередко с одинаковыми приставками: "Хрептюгин принимает из рук своей супруги чашку изумительнейшего ауэрбаховского фарфора и прихлебывает, как благородный человек, прямо из чашки, не прибегая к блюдечку" (1.174).

Для яркой и полной характеристики персонажа сатирик часто прибегает к глагольным сказуемым, создающим определенный ритмико-звуковой рисунок речи: "Взять тройку, подтянуться кушаком, подкрепиться тремя-четырьмя рюмками очищенной, сесть в телегу, перекреститься - все это было делом одной минуты" (3.127); "Придет в первом часу - с полчаса очнуться не может: потягивается да позевывает, папироску закуривает... потом на стол сядет, ногами болтает; потом свистать начнет..." (3.403).

С помощью глаголов Щедрин скрупулезно точно передает физическое и психологическое состояние своих персонажей, их образ жизни. Таков и портрет дряхлеющего Утробина из "Благонамеренных речей": "Генерал поседел, похудел и осунулся; он поселился в трех оштукатуренных комнатах своего нового дома и на все остальное, по-видимому, махнул рукой" (5.195). И там же колоритная зарисовка возницы: "Совершивши выпивку, ямщик сделался заметно развязнее. Посвистывая, помахивая кнутом, передергивал коренную, крутил пристяжную в кольцо и беспрестанно оборачивался на нас" (5.256).

стр. 20

А вот как изображаются "патриотические" поступки ревнителей отечества: "Всякий спешил как-нибудь поближе приютиться около пирога, чтоб нечто урвать, утаить, ушить, укроить, усчитать и вообще, по силе возможности, накласть в загорбок любезному отечеству" (5.520).

Столь же выразительны и пейзажные зарисовки: "Дорога. Подувает, продувает, выдувает, задувает. Рогожные занавески хлопают; то взвиваются на крышку возка, то с шумом опускаются вниз и врываются в повозку" (5.382). Во многих случаях экспрессивность текста создается благодаря префиксации.

Риторические фигуры, к которым прибегает Салтыков-Щедрин (анафоры, эпифоры, синтаксический параллелизм, вопросительные и восклицательные предложения), делают звучание его прозы еще более выразительным. Так, глубокой болью и печалью проникнуто лирическое отступление писателя по поводу судьбы деревенского паренька Матюши, сданного в рекруты. Построенное по принципу анафоры, оно звучит эмоционально и впечатляюще: "Я вижу его за сохою, бодрого и сильного, несмотря на капли пота, струящиеся с его загорелого лица; вижу его дома, исполняющего всякую домашнюю нужду; вижу в церкви божией, стоящего скромно и истово, знаменующегося крестным знамением; вижу его поздним вечером, засыпающего сном невинных после тяжкой дневной работы, для него никогда не кончающейся. Вижу я и старика отца, и старуху мать, которые радуются не нарадуются на ненаглядное детище..." (1.142).

В совершенно другом ключе подаются саркастические размышления Щедрина о судьбе "кузины Машеньки", привлекательная внешность которой дисгармонирует с ее примитивной, алчной натурой: "И я невольно подумал: "Возьми теперь эту тридцатисемилетнюю девочку за руку и веди ее, куда тебе хочется. Вдруг - она очутится в лесу, вдруг - среди долины ровной, вдруг - сделается хозяйкой и матерью, вдруг - проникнется страстью к балам и пикникам. И повсюду одинаково грустно-недоумело будут смотреть ее глазки, повсюду останутся сдвинутыми ее хорошенькие бровки, а губки, в данную минуту, сложатся сердечком"" (5.390).

А с помощью эпифоры подчеркивается скудность внутреннего мира изображаемых людей: "Тут и сестрица Машенька, и сестрица Дашенька, и племянницы Фофочка и Лелечка. Они сидят с работой в руках и при трепетном свете сальной свечи рассуждают, что было бы, кабы, да кабы оно сделалось, если бы..." (4.99). Посредством эпифоры осмеиваются и либеральные беспочвенные разглагольствования: "Как знать, что было бы, если бы, и что могло бы случиться кабы?" (4.292).

Настроение упраздненного помпадура необычайно выразительно передают восклицательные и вопросительные предложения, откры-

стр. 21

вающиеся анафористическим зачином: "Все кончено! Все кончено! Все пусто, все голо, все дышит холодом, все исполнено мрака и бесцельной, щемящей тоски... Кому какое дело, приветливая или огрызающаяся улыбка играет у него на устах? кому надобность знать, благосклонный или не терпящий возражений у него жест? Все это имело значение прежде, а теперь..." (2.166).

Ритмической "выстроенности" прозы Салтыкова-Щедрина способствуют сказуемые с одинаковым количеством слогов, с одинаково расположенным ударением, например: "...он затыкал себе уши, чтоб не услышать, зажимал нос, чтобы не обонять, и закрывал глаза, чтоб не видеть" (4.345).

Иногда ритм создается преобладанием глаголов с ударением на предпоследнем слоге: "Хищник проникает всюду (...) интригует, сгорает завистью, подставляет ногу, стремится, спотыкается, встает и опять стремится..." (4.320).

Для ритмической организации текста употребляются одинаковые глагольные словоформы: "Я ночей не досыпал, куска не доедал, а он... награды получал!" (4.456); "... а нужно откровенно сказать себе: "хватай, лови, пей, ешь и веселись"" (5.360).

В прозе писателя звукопись используется, начиная с фамилий персонажей и кончая лирическими отступлениями. Читая Салтыкова-Щедрина, мы не только отчетливо видим героев его произведений, но и слышим их, ощущаем эмоциональное состояние самого автора.