В развитии новой литературы на иврите - период с конца XVIII по конец XX в. - принято выделять несколько этапов: 1) литература эпохи Хаскалы* (конец XVIII - конец XIX в.); 2) литература периода Национального возрождения с конца XIX в. по 30-е гг. XX в.; 3) литература "поколения ПАЛМАХ**" (40-е - 50-е гг. XX в.); 4) литература "поколения Государства" (60-е - конец 70-х гг. XX в.); 5) "новейший" период (с 80-х гг. XX в.).

Ивритская литература, начиная с конца XVIII в., зарождалась при парадоксальных обстоятельствах: первичного материала для нее, то есть собственно языка, фактически не существовало1. Иврит около 17 веков был языком религиозного культа и духовной литературы. В качестве инструмента общения евреи использовали идиш и языки тех народов, среди которых они жили.

В конце XVIII в. еврейские просветители положили начало возрождению иврита. Язык первых произведений того времени строго соответствовал библейским лексико-грамматическим нормам. Однако все больше ощущался разрыв между выспренним ивритом Хаскалы и требованиями современности. Особенно это расхождение проявилось в литературе, стремившейся к адекватному отображению речи персонажей. Добиться этого посредством исключительно ресурсов Библии было невозможно, поскольку в ней просто не содержалось некоторых понятий, необходимых в повседневной жизни.

В этой связи вставал вопрос: какую базу использовать для создания литературных произведений? Приверженцы "чистого иврита", просветители-пуристы, видели основу исключительно в библейском языке и негативно относились к ивриту более поздних периодов. В результате образовался даже так называемый "высокопарный стиль", когда некоторые предметы или явления, не упомянутые в Библии, обозначались с помощью тяжелых описательных и порой труднодоступных для понимания оборотов.

Другая группа просветителей, стараясь идти в ногу со временем, использовала все исторические пласты языка, а также постоянно появляющиеся неологизмы и заимствования, чтобы максимально приблизить произведения и язык их персонажей к реальной жизни. Некоторые из этих неологизмов используются в иврите до сих пор (например, "адрес", "мебель"), другие - не закрепились в нем (например, "патрульные", дословно: "охранники, вращающиеся по городу").

Вопрос об окончательном "оживлении" иврита был решен в 80-х гг. XIX в. благодаря деятельности Э. Бен-Ехуды2 (1859-1922) - ученого, педагога и публициста. Его основная идея сводилась к тому, что для объединения евреям необходим общий язык - иврит, поэтому следует постоянно использовать его везде: дома, на улице, в школах и т.д. Бен-Ехуда вел активную работу по созданию неологизмов, большинство из которых удержались в языке ("краснуха", "мода", "мороженое"), а также до конца жизни работал над первым многотомным иврит-ивритским "Словарем древнего и современного иврита" (с синонимами на английском и французском языках).

Возрождению иврита во многом способствовала также деятельность литераторов, классиков ивритской прозы и поэзии - Нобелевского лауреата Ш. Й. Агнона (1888-1970), выдающегося переводчика русской классической литературы А. Шленского (1900-1973), Х. Н. Бялика (1873-1934), Й. Х. Бреннера (1881-1921) и др. Основу произведений этих авторов составлял правильный, литературный иврит, однако они чаще использовали заимствования, включали в текст неологизмы или "обновленные" слова и выражения, т.е. изменяли значение или состав уже существующих ивритских оборотов.

Например, в произведении Бреннера "Зимой"3 (1903) заметно выделяются такие заимствования, как "политика", "утопия", "статистика", "регресс", полностью сохранившие свою форму. К прилагательным типа "реальный" традиционно прибавлялся соответствующий суффикс (reali - м.р.; realit - ж.р.).

В рассказах Г. Шофмана (1880-1972) встречаются такие транслитерированные русизмы, как "дневальный", "капрал", "политрук", "капитан", а также слово "серьё", написанное по-русски, которое автор объясняет на иврите как "серые новобранцы". Используя эти слова, писатель как бы напоминает читателю: герои говорят по-русски.

В целом, период с конца XIX в. по 30-е гг. XX в., справедливо названный периодом "Национального возрождения", можно охарактеризовать как начало бурного процесса словотворчества. Литературный иврит, иврит художественной прозы и поэзии активно развивались.

На ивритскую литературу 40-х - 50-х гг. XX в. оказали большое влияние несколько важнейших исторических и политических событий: Вторая мировая война, Холокост, в результате которого гитлеровцами были уничтожены миллионы евреев Восточной Европы, а также провозглашение (1948 г.) и строительство Государства Израиль.

В этот период творили Н. Альтерман, Х. Бартов, М. Шамир, Х. Гури, Э. Кишон, А. Мегед, С. Изхар и др. Многие авторы были членами отрядов ПАЛМАХа, отсюда и название: "поколение ПАЛМАХ".

Ивритская проза 40-х гг. XX в., основным направлением которой был реализм, стала органичным продолжением предшествующей литературной традиции, которую, однако, необходимо было приспособить к новым условиям жизни.

В творчестве писателей этой

* Хаскала - (от ивр. [haskala] - "просвещение") - еврейское просвещение.

** ПАЛМАХ - сокращенное название "ударных отрядов" (на иврите - plugot mahatz), т.е. формирований еврейских сил самообороны, участвовавших в вооруженных акциях в 40-х - 50-х гг. XX в.

стр. 75

эпохи получил развитие так называемый "израильский иврит". Это произошло не только вследствие органичного внутреннего преобразования языка как системы, но и за счет внешнего фактора - эмиграции, когда в иврит неизбежно попадали элементы других языков.

С поколения ПАЛМАХ начался новый этап в развитии языка ивритской прозы, поскольку писатели были уже носителями иврита и часто старались не опираться на лексику древних священных текстов. Основными темами произведений были борьба с британскими мандатными властями, война за независимость, восстановление государственности. Основное внимание уделялось не отдельной личности, а целому коллективу, у которого есть общая цель. Это не могло не отразиться и на языке "палмахников": у них сформировался особый язык, некий код, понятный порой только "своим". Из этого метаязыка позднее вырос сленговый корпус ПАЛМАХа, проникший впоследствии в повседневный язык и литературу. Значительную часть этого корпуса составляли арабизмы (например, "чашка" [findzhanl; "молодой, неопытный боец" - [dzhahsh], в араб. - "молодой ослик"; "байка, небылица" - [chizbat])4.

Авторы-пуристы затрачивали порой огромные усилия для поиска адекватных слов для отработки реалистических диалогов своих героев, испытывали трудности с передачей повседневной разговорной речи, а также с появляющимися единицами сленга. Разговорная лексика использовалась, в основном, в диалогах, тогда как авторское повествование велось на литературном иврите.

В произведениях писателей, не желавших отходить от старых литературных норм, порой четко проявлялось несоответствие между формой и содержанием описываемых событий. Так, например, для стиля М. Шамира (1921-2004) характерны распространенные повествовательные предложения, сочетающие в себе неторопливые, громоздкие описательные обороты литературного иврита и единицы сленга. При этом обороты высокого языка и элементы "сниженного регистра" не всегда гармонировали между собой в тексте. Шамир не разбирался во всех тонкостях разговорного иврита того времени, поэтому он не знал дополнительных или контекстуальных значений того или иного слова и ощущал себя более комфортно, используя лексику старого языка, часто далекого от иврита той действительности, которую он стремился адекватно представить.

Подобное несоответствие формы и содержания присутствует также в произведениях А. Мегеда (род. в 1920). Так, в романе "Хедва и я" (1953) автор пишет: "Похоже - весь мир все тянется и тянется в Тель-Авив. В этот час первого полудня недели великое множество прибывает на центральный автовокзал и разливается потоками, и льется потоками и реками, и столько их, сколько улиц в городе. И стар, и млад, старик, юноша и малое дитя, все спешно прорываются через заграждения, кто с корзиной, кто с сумкой, темнокожие, одетые в лохмотья, белые, одетые роскошно, женщины со своими маленькими дочерьми на своих животах, мужчины со своими сумками на поясе, жители поселений и жители городков - все будто освобождаются, спешат, торопятся, словно их преследуют, похожие на сбежавших из загоревшегося дома. В этот час зной выплескивает свой огонь на тротуары, пространство улиц одето в языки пламени, дома сверкают и блестят своей белизной, и машины тянутся, тащатся друг за другом, точно шлейф".

А. Мегед описывает Тель-Авив 50-х гг. прошлого века. Однако из-за слишком длинных и сложных предложений, обилия "выразительных оборотов", часть из которых не имеет художественной ценности в тексте и не несет дополнительного смысла, язык этого произведения представляется не вполне естественным.

Уникальности и большей органичности стиля добился в своих произведениях С. Изхар (род. в 1916), который через десять лет после окончания Войны за независимость изложил свое философско-художественное видение этих событий в двухтомной эпопее "Дни града Циклаг" (1958). В романе часто встречаются неологизмы, часть из которых отсутствует в современных словарях иврита, а также сленговая лексика, включая ненормативные обороты, которые, однако, в иврите не являются табуированными и не имеют такой экспрессивности, как, например, в русском языке.

Среди женщин-литераторов, стремящихся обновить язык литературы и отойти от старых канонов, особенно выделялась писательница, эссеистка и журналистка Е. Хендель (род. в 1926 г.). В 1950 г. вышла ее первая книга - сборник рассказов "Они - другие люди". В одном из рассказов сборника писательница наблюдает за солдатами, служащими за пределами Израиля, и пытается, вслед за Бреннером, создать особый язык, на котором говорят ее персонажи: "А ты? Из какой страны прийти? - Пойльша. - Фамилия? (в значении "семья". - М. С.) - Капут... Жена и маленькая дочь, обе капут. - Концентрацийонс-лагерь? - Да... Папа - нет, мама - нет, два брата - таки да тоже нет" (перевод мой. - М. С.)5.

Герои этого отрывка оба говорят якобы на идише, причем плохо друг друга понимают. На самом деле, в этом отрывке присутствуют лишь два неивритских слова: "капут" [kaput] и "семья" [familia], а также два слова, которые из-за написания и произношения выглядят как идишские: "Польша" (приблизит. [Пойльша]) и "концентрацийонс-лагерь". Однако данный пример близок к реальной жизни: герои вынуждены приспособить свой язык (да и себя) к тем условиям, в которые они попадают.

Простотой восприятия характеризуется стиль прозаических произведений другого видного представителя ивритской прозы Хаима Гури (род. в 1923), поэта, прозаика, публициста, журналиста, драматурга, сценариста.

Роман Гури "До рассвета" (1950) представляет собой дневниковые записи, заметки, впечатления, сделанные автором во время Войны за независимость. Основу произведения составляет нормативный, литературный иврит, полностью соответствующий описываемым событиям. Встречаются прямые цитаты из Библии, что вообще характерно для ивритской литературы. Предложения по большей части короткие, отрывистые, однако емкие, образные и четкие. Подобная лапидарность стиля точно передает атмосферу напряженности, усталости.

В тексте присутствуют иноязычные заимствования. Англицизмы, в основном, относятся к разряду военных терминов (например, транслитерация "шести-фунтовик" - "six-pounder", т.е. "снаряд, весящий шесть фунтов"). Из французского языка

стр. 76

пришло слово "камуфляж", примерами русизмов являются также транслитерированные существительные "пехота", "артиллерия" и др. Гури использует также популярные в то время разговорные обороты, значительную часть которых составляют арабизмы.

Отметим, что по прошествии лет Гури остается верным своей манере письма: лексическую основу его произведений составляет все же нормативный, литературный иврит. Однако автор привлекает значительно большее количество разговорных элементов, сленговых оборотов, заимствований из арабского и английского языков.

События 40-х - 50-х гг. в истории Израиля находили свое отражение не только в серьезной литературе. В это время начало развиваться юмористическое направление, которое было призвано по-другому отобразить действительность, снизить напряжение, снять стресс после пережитых тяжелых лет Катастрофы, войны за независимость, а также социальных, политических проблем, связанных со строительством молодого Государства Израиль. Основными представителями юмористической и сатирической литературы считаются Д. Бен-Амоц, А. Кейнан и Э. Книгой.

В 1956 г. вышла книга юмористических рассказов "Сборник небылиц", составленная Бен-Амоцем (1924-1991) и Х. Хефером (род. в 1925 г.). Это сборник баек, смешных историй, некоторые из которых стали популярными анекдотами. Произведение почти сразу стало культовым. В нем действуют несколько персонажей. Нельзя сказать, что они целиком вымышленные или реальные: это типичные собирательные пародийные образы представителей ПАЛМАХа, людей старшего поколения с отличными от современных установками и принципами.

Эпиграфом, задающим определенную тональность всему сборнику, служит фраза: ""Клянусь здоровьем своих глаз, что это правда!" (слова очкарика)"6, где насмешливое "очкарик" (или дословно "четырехглазый) передается с помощью прямого заимствования из арабского языка: [abu-arba'] (дословно: "отец четырех глаз"). Этот сленговый элемент был (и остается) более популярным, чем его ивритский аналог: [mishkefofer].

В противоположность произведениям, описанным выше, основу "Сборника небылиц" составляет живой разговорный иврит со всеми характерными атрибутами: сленговыми единицами, заимствованиями (из идиша, арабского, русского, английского), аллитерациями, оборотами, содержащими некоторые грамматические или лексические неточности и даже ошибки.

На иврит литературы в большой степени повлияло творчество Амоса Кейнана (род. в 1927 г.), выходца из России, писателя-сатирика, публициста, скульптора и художника. В 1950-1954 гг. он вел в газете "Ха-Арэц" две ежедневные сатирические рубрики "По мнению Узи" и "Узи и К°". Узи - это типичный "новый израильтянин", колкий, агрессивный, несогласный верить общепринятым мифам, постоянно снижающий героический, романтический пафос.

В этих рубриках Кейнан добился двух очень важных результатов с точки зрения иврита: во-первых, он предположил, что возможно писать произведения исключительно на разговорном языке, а во-вторых, показал в своих многочисленных пародиях, каким образом и насколько стал косным язык поколения отцов-основателей.

Одной из самых ярких является пародия на сказание об Адаме и Еве, где герой Узи излагает свою версию библейского сюжета разговорным языком с элементами сленга. Подобный стиль изложения классических сюжетов на современный лад является популярным и в настоящее время. Основной прием в подобных произведениях, который создает востребованность этому жанру, заключается в том, что "старые" герои помещены в новые современные условия жизни с актуальными проблемами и говорят на современном языке:

"Как-то раз были Адам и Ева в раю. Это было ужасно красивое место с кучей разных деревьев и животных. Оркестр ангелов играл джаз, и Адам и Ева плясали. Архангел Гавриил передавал им все животрепещущие проблемы. Мяса ели очень много. Но в один прекрасный день Ева страшно запечалилась. Даже после того, как она съела полкило бананов и слив, ей не стало легче. В общем, пошла она к своему другу-змею. Змей жил себе на высоком красивом дереве. Он вообще был с головой. Короче, змей и говорит: "Ева, а Ева, не будь дурой. Ну скука же в этом раю страшная. Что тебе действительно нужно, так это Страна. Да будет так. Видишь вон то дерево? Это дерево познания. Если съешь яблоко с этого дерева, будет у тебя страна, и все о тебе узнают...". Ева съела яблоко, пришла к Адаму, и он тоже съел. Когда Бог услышал это, он страшно разозлился и сказал: "Хотели страну?! Получите!" - И выгнал их из рая. С этого момента Адам и Ева были дико довольны, а змей поехал в Америку, в командировку, собирать пожертвования и выбивать из евреев деньги"7 (перевод мой. - М. С.).

Герои Кейнана, в отличие от персонажей "Сборника небылиц", представляющих собой единое целое, противопоставлены обществу, старому времени, даже иногда самим себе. Однако языковая, лингвистическая реализация юмористического "Сборника небылиц" и фельетонов Кейнана схожа: это разговорный иврит, абсолютно понятный аудитории, своей простотой способствующий и облегчающий восприятие произведений.

Огромный вклад в литературу внес писатель-юморист, журналист, режиссер своих пьес и кинофильмов Эфраим Кишон (1924-2005). Он по праву считается первым израильским сатириком.

Язык произведений Кишона, из-за уникальности даже получивший название "кишонит", производит большое впечатление на читателя благодаря тому, что он может писать "просто", не прибегая к явным разговорным оборотам, которые, конечно, присутствуют в определенной мере в его произведениях, но базой является нормативный литературный иврит. Отличительными чертами его рассказов являются красочные, порой неожиданные сочетания слов, а также остроумные неологизмы, каламбуры.

Э. Кишон высмеивал не только несовершенство политической и социально-экономической ситуации. Он уделял также внимание и процессам, происходившим в языке иврит, а именно его упрощению, все большему отходу от литературной нормы к разговорному языку. Проблеме "обеднения" лексики иврита посвящен, в частности, рассказ "Нуология" из раннего сборника "Тысяча и один козленок" (1954). "Нуоло-

стр. 77

гия" - это наука о слове "ну", которое является до сих пор одним из самых популярных в разговорном иврите.

Сатирическая и юмористическая проза 50-х гг. оказала большое влияние на литературу на иврите в целом и на сам язык иврит, в частности. В произведениях упомянутых авторов уже явственно чувствовался отход от иврита, насыщенного сложными тяжеловесными оборотами и конструкциями (авторы, однако, могли использовать их, если ставили цель создать пародию на возвышенный, пафосный стиль). Длинные развернутые предложения практически отсутствуют. Основу фельетонов Кишона составляет литературный иврит, Бен-Амоц и Кейнан более склоняются к использованию разговорного иврита.

Подводя итог вышесказанному, можно констатировать, что язык литературы 40-х - 50-х гг. XX в. начинает постепенно отходить от старых норм, характерных для конца XIX - начала XX вв., поскольку авторы, за исключением единиц (например, С. Изхара), несмотря на все попытки отобразить события окружающей действительности, не могли сделать это адекватно, пользуясь ресурсом высокого иврита. Произведения нового жанра сатиры также невозможно было создавать, используя громоздкие тяжелые обороты, если только автор не стремился написать пародию на события прошлых лет и на язык живших тогда людей. Адекватнее в этом жанре выглядели неологизмы, простые разговорные обороты, использование просторечий, неверных грамматических форм. Кроме того, авторы активно начали использовать заимствования из других языков, а также из сленга других языков, прежде всего, из арабского и английского. Некоторые намеренно упрощали и обедняли язык своих произведений. Эта тенденция к упрощению получила развитие в языке литературы последующих десятилетий. Более того, можно сказать, что в израильской литературе в настоящее время доминирует именно разговорный, а не литературный иврит.

1 Антология ивритской литературы. Составители: Х. Бар-Йосеф, З. Копельман. М., 1999, с. 6. См. также: Крюков А. Л. Ивритская литература в XX веке. М., 2005.

2 См. о нем: Крюков А. Л. Краткая история возрождения разговорного иврита. М., 2004.

3 Бреннер Й. Х. Зимой // Полное собрание сочинений. Т. 5, 1955, с. 32.

4 Свет М. К вопросу о месте и роли арабизмов в современном ивритском сленге // Язык иврит и его преподавание. Выпуск 4. М, 2001, с. 47-58.

5 Хендел Е. Они другие люди. Тель-Авив, 1950, с. 14-15.

6 Бен-Амоц Д., Хефер Х. Сборник небылиц. Тель-Авив, 1975, с. 9.

7 Газета "Ха-Арэц", 14.01.1951.