(На материале югославянских литератур сербскохорватского языкового ареала)

Проблема литературной принадлежности писателя в межлитературном контексте не нова. Она имеет глубокие историко-литературные, этнические, языковые и конфессиональные корни. В определенные периоды, чаще всего под влиянием внелитературных обстоятельств, она выходит на поверхность и становится предметом острых дискуссий. Например, в середине XX в. широко обсуждался вопрос о существовании и составе австрийской литературы, с распадом СССР заговорили об отношении к русской литературе представителей национальных литератур, пишущих и на русском языке.

Для Югославии эта проблема имеет свою историю. На югославянских землях издревле жили этнически близкие народы, говорившие на одном языке или очень близких языках, но их историческое развитие протекало под воздействием различных общественно-политических и культурных факторов. Они входили в состав разных государственных объединений, причем нередко воюющих между собой, что позднее не раз осложняло их отношения. На долю одних выпало многовековое австрийское, других - османское господство. Все это предопределяло конфигурацию возникающего культурного контекста и систему существовавших в нем внутренних связей. XX век с его двумя мировыми войнами, гражданской войной, революционными преобразованиями обернулся для юго-славянских народов неоднократными изменениями политического устройства, господствующих идеологий и межнациональных взаимоотношений. И лишь конец его принес им долгожданную национальную государственность. Политические и социальные катаклизмы, сотрясавшие страну на протяжении столетия, практически напрямую отражались на межнациональных отношениях и соотношении действующих внутри культурного пространства центростремительных и центробежных тенденций. Но так как переходы от одной эпохи к другой были не спокойными, а происходили в виде взрывов, приводивших к серьезным разломам в общественном и художественном сознании, то на искусство, в том числе, а иногда и в первую очередь, на литературу, ложилась задача сохранения национальной идентичности, сохранения национальных традиций и культурной преемственности.

Ильина Галина Яковлевна - д-р филол. наук, ведущий научный сотрудник Института славяноведения РАН.

стр. 46

Первая мировая война разрушила культурное пространство Австро-Венгрии, которое составляли и югославянские народы. В своих размышлениях о причинах гибели австро-венгерской государственности Стефан Цвейг обратил внимание на очень существенный момент. "Баланс между разными национальностями, - пишет он, - не был найден. - В Австрии руководство не поняло путь национализма" (цит. по [1. С. 7]) (в данном случае, Цвейг приравнивал национализм к патриотизму и видел в нем позитивное начало). Надо сказать, что не поняло его и руководство первой и второй, да и третьей, Югославии. Результат был тот же.

С образованием Королевства сербов, хорватов и словенцев складывается новый многонациональный литературный контекст. Вошедшие в него народы впервые оказались в пределах одной государственной системы, где для большинства населения практически не нужен был язык-посредник. В таких условиях художественное произведение одной литературы могло стать частью литературного контекста другой. Прежде всего это касалось сербскохорватского пространства, которое расширялось за счет того, что знание сербского языка, ставшего в королевстве государственным, было обязательным для многих слоев населения. Писателям, художникам, музыкантам театральным деятелям не надо было теперь пересекать государственные границы, они свободно могли мигрировать из одной культурной среды в другую и относительно быстро в ней адаптироваться. Возрастала возможность прямых контактов, участия в совместных литературных и художественных акциях, творческих объединениях и изданиях. Примером может служить возникновение в конце 1920 - 1930-е годы общеюгославского литературного движения, получившего название "социальная литература", а затем "социальный реализм". Своими недолговечными из-за цензурных препон изданиями, которые сменяли друг друга и выходили в разных городах страны, оно объединяло писателей революционной и левой ориентации по всей Югославии. Но вместе с тем в одном государстве сошлись народы, хотя и этнически родственные, но развивавшиеся в отличных исторических и культурных условиях, придерживавшиеся разного вероисповедания и опиравшиеся на разные культурные традиции, что и предопределило своеобразие облика каждой нации, ее художественное творчество и отразившуюся в нем национальную ментальность. Иными словами, в сложившихся литературных общностях разграничения шли не только по конфессиональным признакам, но и по эстетическим. На территории Королевства СХС в конгломерате этносов, религий и культур столкнулось несколько культурных потоков. Один из них составляли преимущественно католические земли - это Хорватия, Словения, Воеводина, формировавшиеся под воздействием цивилизационной среды латинского Запада. Они испытали немалое латинское, итальянское, а позднее австро-немецкое воздействие. Другой поток составляли Сербия, Черногория, Македония, земли православные, тяготевшие к Византии, а затем к России и ее культуре, к тому же македонскую культуру теснейшие узы связывали с культурой болгарской. Третья составляющая - османское, и шире, ориентальное влияние. Оно в наибольшей мере ощущалось у мусульман Боснии и Герцеговины (долгие годы их литература создавалась на турецком, арабском и персидском языках), в меньшей мере оно сказывалось на составлявших второй культурный поток сербах, черногорцах, македонцах, сохранивших православные основы своей культуры и литературы (см. [2. С. 11 - 37]). Эти культурные потоки находились в поле противодействия центростремительных, общеюгославских и комплементарных, взаи-

стр. 47

модополняющих сил, с одной стороны, и центробежных, дифференцирующих, направленных на отстаивание национальных прав в борьбе с унитаристской политикой "интегрального югославянства" - с другой. Соотношение сил было весьма неустойчивым, то одни из них, то другие брали верх, приводя всю систему на грань распада или существенно меняя ее характер.

В этом отношении ситуация была сходной и во второй, социалистической, Югославии с ее единой идеологической системой. В ней в еще большей степени возросла роль внешнеконтактных связей, как личных, так и на уровне республик. Общеюгославское культурное пространство не было лишь ширмой официальной политики. Оно действительно существовало, проявляясь в межнациональных встречах, фестивалях, изданиях книг, совместных журналов. Государственными были признаны три языка - сербскохорватский или хорватскосербский, словенский и македонский. Широко действовала комплементарная функция, способствовавшая культурному взаимообогащению и быстрому преодолению отставания некоторых народов в той или иной области. Так в ускоренном развитии македонской литературы после 1945 г. благотворную посредническую роль сыграла сербская литература (см. [3]). Все эти факторы приводили к сближению, перекрещиванию и даже в отдельных случаях к смыканию разных литературных явлений. Интеграционный процесс принимал самые многообразные формы. Среди них были и такие, которые получили название "билитературного (или полилитературного) существования" [4. С. 254].

И все же, при всех благоприятных для межнациональных отношений условиях и влияния интеграционных тенденций, постепенно их роль уменьшалась, уступая место тенденциям дифференцирующим. Жесткая идеологическая и культурная унификация, приводили к тому, что национальное противостояние усиливалось и со второй половины 1960-х годов приняло открытый массовый характер. Разъединительные тенденции вели к откату от общеюгославской идеи, которая зачастую отождествлялась с возобладавшей в югославской федерации унитарной идеологией, и к трансформации естественного внимания к национальным историческим, культурным и языковым традициям в стремление к национальному обособлению. Альтернативой существующему положению, идеологии классовой борьбы и лозунгу "братства и единства" выдвигалась идеология "этнического ренессанса", во внедрении в общественное сознание которой художественной литературе и гуманитарным наукам принадлежала немалая, если не ведущая, роль. Этот процесс захватил не только сербскую, хорватскую и словенскую культуру и, в первую очередь, литературу, но практически все культуры Югославии. Особую остроту он приобрел в Хорватии в связи с появлением "Декларации о названии и положении хорватского литературного языка" (1967). В 1970-е годы становится заметным и оформление "боснийско-герцеговинской литературы как национально-самостоятельной части, по сути дела, мусульманской литературы, выражавшей официально конституирующуюся мусульманскую нацию" [5]. Тогда же начинается "деление" многих спорных с точки зрения национальной литературной принадлежности писателей по национальным литературам. С годами эта тенденция не ослабевает, ее интенсивность возрастает в 1990-е годы в независимых государствах, возникших на территории бывшей СФРЮ. Безусловно, решающее влияние на смену приоритетов во всех сферах общественной и культурной жизни оказала изменившаяся политическая, социально-экономическая и идеологическая ситуация. Не обошлось и без "перехлестов", в том числе и в национальных вопросах. Поэтому так важно,

стр. 48

затрагивая столь болезненные темы, оставаться в их освещении в рамках научных подходов.

Об актуальности в последнее десятилетие самой проблемы в области литературы говорит факт явной активизации таких жанров, как история национальной литературы, литературные энциклопедии, лексиконы и биобиблиографические словари с присущей им функцией носителя коллективного национального опыта и национальной памяти. Причем обращение к подобного рода изданиям было вызвано не только необходимостью укрепления национального самосознания на новом этапе существования народа и поддержания рождающейся новой мифологии. В не меньшей мере, а со временем и в большей, оно было связано с процессами глобализации, с опасностью для национальной литературы расширяющегося процесса интернационализации культуры и литературы, проникновения в нее унификаторских, "приводящих к все более концентрированному единообразию" тенденций, которые подрывают их самобытные традиции и приводят "к оскудению, связанному с культурой, которая лишена историчности" [6. С. 123 - 129]. В научном сообществе нет сомнения в том, что истории литератур нужны (как и литературные энциклопедии). Вопрос в том, как их писать. Так определили свою задачу словенские ученые, проводившие международную конференцию на эту тему в Любляне в 2003 г. [7]. Таким же вопросом задались и участники московской международной конференции, озаглавившие публикацию ее материалов "Другие истории литературы" [8]. С пропагандистами "других" историй литературы в журнале "Вопросы литературы" вступил в полемику русский ученый И. Шайтанов [9].

В данной статье мы не можем касаться сути развернувшейся дискуссии. Обратим только внимание на актуальность выработки методологических подходов в создании трудов по истории национальной литературы и соответствующих лексиконов. Выделим лишь одну проблему, которая стала весьма важной для истории югославянских литератур. А именно, проблему билитературного (полилитературного) существования литературы и билитературных писателей.

Начнем, на наш взгляд, с очень характерного примера, имеющего прямое отношение к интересующей нас проблеме.

В 1999 г. в сокращенном виде, а в 2004 г. полностью была опубликована переписка известного хорватского писателя, жившего в Хорватии серба Владана Десницы (1905 - 1967) с Матицей Хорватской. В связи с подготовкой серии "Хорватская литература в 120 книгах" (позднее она выросла до 500 книг) в 1961 г. секретарь Матицы Хорватской Й. Хорват обратился к Деснице с вопросом, каким он себя считает писателем - сербским или хорватским. От его ответа зависело, включать его произведения в эту серию или нет. Десница ответил, что считает себя югославским писателем. Последовало второе письмо от Матицы, подписанное видным хорватским филологом И. Франгешем, в котором тот уточнил вопрос, разъяснив, что живущие в Хорватии и в "хорватской литературной среде" писатели-сербы (кстати, их было немало, например Григор Витез, Владимир Попович, Воин Елич) сами определяют свою литературную принадлежность, что предлагается сделать и Деснице. На этот раз писатель развернул свою позицию. "Когда я говорю, что считаю себя югославским писателем, - пишет он, - я тем самым полагаю, что я и хорватский и сербский писатель. Предлагаемая Вами жесткая альтернатива "или хорватский или сербский", по сути, означает: "если хорватский, то не сербский" и наоборот. А это как раз полностью противоречит моему мнению. Правда, принадлежность к обеим ли-

стр. 49

тературам не может рассматриваться как общее правило, большинство наших писателей относится к той или иной литературной среде: абсурдно было бы утверждать, что, например, Джальский и сербский писатель, а Бора Станкович и хорватский. Но не в меньшей степени правдой является и то, что есть известное число писателей, которые по своим взглядам и своему творчеству принадлежат к обеим литературам, ощущая себя в каждой из них "как дома" и воспринимая каждую среду как свою. Достаточно из писателей прошлого назвать Матавуля. Но, если практическая ситуация, как, например, та, о которой идет речь, требует такого разделения, то повторяю - нет никаких препятствий для включения меня в хорватскую литературную среду, так как собственно я уже давно в ней нахожусь, и мог бы привести немало тому подтверждений. Вам, конечно, известно, что мою первую книгу рассказов в серии "Современные хорватские писатели", причем с моего согласия, издала именно Матица Хорватская... В конце концов, в этой ситуации для меня самым важным является не то, будет ли мое произведение включено в какое-нибудь издание или не будет включено ни в одно из них. Я твердо знаю, что в моей позиции по этому вопросу никогда нельзя будет обнаружить ни малейшего намека на противопоставление разных народов, на узость взглядов или шовинизм. А это для меня куда важнее" [10. С. 128].

Из приведенной переписки следует несколько очень важных выводов.

Обратим внимание на даты возникновения переписки и ее публикации. Они подтверждают хронологию периодов обострения национального самочувствия. Но наиболее существенным моментом, которого касается Десница, является отмеченная им его глубинная связь с двумя национальными культурами, основанными на двух ветвях христианской религии и формировавшимися в разных культурных ареалах. Проблема очерчена достаточно четко - есть писатели, чье творчество может рассматриваться в двух и более литературах, а принадлежность к одной из них не исключает значительной роли для другой. Примеры такого явления хорошо известны в прошлом - словенец Станко Враз, ставший активным деятелем хорватского национального движения и перешедший на хорватский язык, на котором он создал лучшие свои произведения, болгаро-македонские деятели культуры, творчество П. П. Негоша, неотделимое от черногорской и сербской литератур. В XX в. число подобных явлений многократно увеличивается. Этому в большей степени способствовали политические катаклизмы, на которые был так богат прошлый век, эмиграции, переселения внутри Югославии (и королевской, и социалистической), идеологические и культурно-исторические влияния.

Еще один очень важный вопрос, вытекающий из приведенной переписки Десницы с Матицей Хорватской. Он называет себя югославским писателем, полагая под этим свою билитературную принадлежность к сербской и хорватской литературам и подчеркивая тем самым некую наднациональность существующей межлитературной общности. Заметная аналогия с понятием "советская" в отношении к литературе и "советский" - к писателям СССР имеет некоторые основания. Но между ними существуют и явные отличия. В определении "югославская литература" и "югославский писатель", кроме государственно-идеологического признака, есть еще и указание на этническую близость литератур и писателей и тем самым большую их взаимосвязанность. Помимо этого понятие "югославский писатель" употреблялось еще и для обозначения масштаба деятельности того или иного литератора. Так, известный современный хорватский историк литературы К. Немец считает справедливым рассмотрение творчества

стр. 50

писателей типа Иво Андрича и Мирослава Крлежи как писателей югославских, так как по масштабу таланта и значению их творчество выходит за пределы одной литературы [11. С. 189]. Но сейчас речь идет о другом - о том, на что обратил внимание Десница, говоря о тех писателях, деятельность которых может относиться к двум литературам. Он также прав, отмечая, что принадлежность к двум литературам не может рассматриваться как общее правило. Скажем, хотя хорватские писатели Тин Уевич и Мирослав Крлежа подолгу жили в Белграде, а Уевич и в Сараеве, современный боснийский прозаик и театровед Джевад Карахасан в настоящее время живет в Австрии, продолжая между тем сотрудничать в сараевских и загребских изданиях и публикуя свои произведения в Боснии и Хорватии, вопрос об их литературной принадлежности не встает. А вот в отношении И. Андрича, М. Селимовича, Р. Зоговича, М. Лалича, того же Десницы и некоторых других возникает. С основанием или без оного.

Сосуществование югославянских литератур и в прошлом, и в настоящем являет большое многообразие форм межлитературных общностей. Как уже говорилось, на определенных этапах историко-литературное развитие некоторых из них происходит в теснейшем взаимодействии, которое приводит к взаимоперекрещиванию, а то и смыканию литературных процессов. Оно, к примеру, было характерно для черногорской и сербской литератур, между тем интенсивность такого литературного взаимодействия в разные периоды была неодинакова. В то же время, осознание этнической общности, языковое единство, наличие, кроме типологического сходства, большого количества контактных связей приводили к взаимодополнению литературных ценностей и образованию межлитературной общности с общим литературным контекстом, для которой появление билитературного процесса и билитературных писателей нередкость. Творчество таких писателей принадлежит одновременно обеим литературам, являясь органической, неотъемлемой частью каждой из них. Ярчайшим примером в XIX в. являются произведения черногорского владыки П. П. Негоша, в XX в. - Р. Зоговича и М. Лалича. Но при этом важно учитывать, напоминает Д. Дюришин, что "билитературные писатели "живут" в каждой из этих литератур "иначе", сообразно их месту и значению в данной литературе" [4. С. 249].

Особая ситуация сложилась в Боснии и Герцеговине, где в мультиэтнической и мультиконфессиональной среде возникли три основные славянские национально-литературные общности со своими эстетическими системами - сербов, хорватов и боснийских мусульман, которые напрямую были связаны с религиозной принадлежностью, определявшей и их национальную идентификацию. В строго научном плане, - пишет Е. К. Вяземская, - "речь идет о трех этносоциальных и этноконфессиональных национальных общностях, общим для которых было славянское происхождение и в известной мере язык" [12. С. 112]. С XIX в., отделяя себя от славян-иноверцев и прочих мусульман, боснийские мусульмане стали называть себя "босняками" или "бошняками", в социалистической Югославии слова "мусульманин", "мусульманский" определяли национальность, а не только религиозную принадлежность [13. С. 331], а с 1980-х годов возрождается самоназвание "бошняки". Боснийский ученый М. Ризвич отмечает, что с последней трети XIX в. у боснийских мусульман растет самосознание их славянской сущности, они становятся более открытыми в отношении с другими славянскими этническими группами и их литературами, а те, в свою очередь, устанавливают более тесные и плодотворные контакты с литературами Сербии и Хорватии [14. С. 7, 23]. С того времени в этой многонациональной ли-

стр. 51

тературной среде также наблюдаются условия для появления билитературных писателей.

Выявляя особенности бытования подобных писателей в той и другой литературе, прежде всего нельзя затенять их билитературность. Надо учитывать, что двойная литературная принадлежность может быть как диахронной, проявляясь в разные периоды (примеры - С. Враз, И. Андрич, М. Селимович), так и синхронной - т.е. осуществляясь в одновременном участии в развитии двух литератур (П. П. Негош, Х. Кикич, Р. Зогович, тот же В. Десница).

И все же, признавая роль и значение того или иного писателя для двух литератур, иногда (в частности в истории национальной литературы или литературной энциклопедии) возникает вынужденная необходимость выделять национальную доминанту его творчества при полном понимании неизбежных упрощений. Перед проблемой выработки основных критериев для определения этой доминанты оказываются исследователи любого многонационального контекста. Сошлемся на опыт редколлегии биобиблиографического словаря "Русские писатели XX века", которой пришлось дать ответ на вопрос, входят ли в корпус русской литературы "двуязычные" литераторы, работающие в пространстве русского языка и литературы, такие, как Г. Айги, В. Быков, Ч. Айтматов и др. "Многие их тексты, - пишет в предисловии к словарю профессор П. А. Николаев, - создавались на русском языке, их вклад в русскую литературу и вообще в русскую культуру весьма значителен. Но главный источник их творчества ... в национальной духовной стихии: чувашской, белорусской, киргизской и т.д. Они, как правило, и начинали писать на родном языке, и предметом их повествования была жизнь... национальной родины. Поэтому в современном художественном мире они, прежде всего, представляют свою национальную литературу. Примеры В. Набокова и И. Бродского не опровергают этого положения: основные начала их творчества - в пределах специфически русских художественных феноменов" [15. С. 6]. К этому рассуждению П. А. Николаева стоит добавить размышления азербайджанского писателя Ч. Гусейнова, пишущего на двух языках - азербайджанском и русском. Признавая, что "хотя и русский - родной язык моего творчества: "Семейные тайны", "Директория Igra", "Доктор N", "Не дать воде пролиться из опрокинутого кувшина" бытуют на русском языке и могут быть, думается, отнесены к русской литературе", "я, - пишет он, - субъективно не ощущаю себя русским писателем" [16. С. 253].

Для югославянских литератур сербскохорватского лингвистического пространства вопрос осложняется отсутствием одного из главных разграничителей - языка, который для них в такой роли, как для тех литератур, о которых говорят П. Николаев и Ч. Гусейнов, выступать не может. Соответственно идут поиски других критериев.

Размышляя над спецификой боснийско-герцеговинской литературы и протестуя против сведения ее национального своеобразия к восточной экзотике, фольклоризму и турцизмам в языке, ученые Боснии и Герцеговины выделяют разные критерии. Наиболее сложным оказался вопрос о литературе боснийских мусульман в СФРЮ. Лишь к 1970-м годам в комплексе литератур Боснии и Герцеговины стала выделяться ее боснийско-мусульманская составляющая. Но трудность заключалась в том, что многие писатели этой республики жили вне ее границ и в той или иной форме принимали участие в литературной жизни других республик. Одним из главных критериев принадлежности к литературе бошняков стало называться постоянное проживание в республике, потом к не-

стр. 52

му добавилось сохранение связей с ней (в случае проживания в других областях Югославии), членство в союзе писателей и сотрудничество в периодических изданиях. Хорватскими учеными выдвигались другие критерии. Например, в "Лексиконе хорватской литературы" включение в него Иво Андрича объяснялось тем, что, "перейдя на сербский язык и войдя в сербскую литературную жизнь", писатель сохранил "языковые, стилевые, тематические и философские компоненты хорватского наследия" [17. С. 13].

В конкретных случаях может быть очень существенен любой из названных признаков, но в определении национальной литературной доминанты творчества писателя, на наш взгляд, нельзя абсолютизировать ни один отдельно взятый критерий. Лишь совокупность всех или нескольких из них в их взаимозависимости, образующей систему координат, позволяет отнести творчество писателя к той или иной национальной литературе, что, однако, нисколько не умаляет его роли (если она была) для другой. Среди важнейших признаков мы выделили бы следующие.

1. Родной язык, выдвигаемый всеми исследователями на первое место. Но для югославян и с ним не все так просто. То обстоятельство, что их языки относятся к одной лингвистической группе, безусловно, облегчало переход с одного языка на другой (когда в этом была необходимость). Если для словенцев и македонцев в отношении к сербскому и хорватскому языкам, как и для тех советских писателях, о которых говорят П. Николаев и Ч. Гусейнов в отношении к русскому, язык выступает главным разграничителем, то для языков сербскохорватского ареала он в полной мере таковым не является. Но именно в полной мере, так как отличия лексические, фонетические и стилистические существуют и в определенных исторических условиях начинают играть существенную роль, как это происходит в возникших на территории СФРЮ независимых государствах. Эти отличия во многом обусловлены, как отмечает Н. И. Толстой, тем, что процесс формирования литературных языков и литератур югославянских народов происходил различными темпами и притом в условиях разного двуязычия. У сербов, черногорцев (и болгар) двуязычие было гомогенным: древнеславяно(церковнославяно)-сербским (и болгарским). У хорватов и словенцев - гетерогенным: латино-, итальяно-, немецко-хорватским и словенским. У хорватов еще и венгеро-хорватским [18. С. 126]. Для литературного языка боснийских мусульман не прошло бесследно существование литературы на трех ориентальных языках и ее переход к народному языку через арабицу (арабскую азбуку). На разных этапах развития все эти факторы в той или иной степени накладывали отпечаток на восприятие своего языка в отношении к другим югославянским языкам (см. [19]). Н. И. Толстой обратил внимание еще на одно явление, становящееся все более заметным в сербоязычной среде в последней трети прошлого века. В ней, пишет он, начиная с 1970-х годов, "появились писатели, пишущие на родных черногорских диалектах" и приводит в пример творчество известного поэта Матии Бечковича. Толстой называет этот процесс формированием "малых литературных языков" [20. С. 505]. В новых югославянских государствах в силу политических факторов этот процесс приобретает все более широкий и глубокий характер.

2. Место рождения, этническая и конфессиональная среда воспитания и формирования личности, роль народного творчества в этическом и эстетическом мировосприятии.

стр. 53

3. Вживленность в литературную среду как внешняя (участие в выборных органах, литературных организациях, периодических изданиях), так и внутренняя (принадлежность или близость к литературным группам, направлениям, определенным эстетическим нормам).

4. Национальная самоидентификация. Многие исследователи считают этот признак определяющим. Он действительно очень важен. Но при всей его значимости, нельзя не принимать во внимание, что в авторитарных, а тем более тоталитарных, государствах на субъективное решение писателя оказывались внелитературные влияния. Могли играть роль и сугубо личные причины, не имеющие никакого отношения к литературе.

5. Нисколько не умаляя бесспорной важности вышеназванных признаков, наиболее существенной константой нам представляется ментальность человека, в формировании которой участвовали те факторы, о которых говорилось выше. Она проявляется в тематике, художественной форме произведения, связи творчества с литературными традициями, региональными, этническими чертами вне зависимости от места проживания писателя, а иногда и от литературной самоидентификации.

Приведу несколько, на наш взгляд, очень показательных примеров. Иво Андрич (1892 - 1975) родился в Боснии в католической семье, там провел детство и школьные годы, высшее образование получил в Загребе, Вене и Кракове. В Загребе, в альманахе "Хорватская молодая лирика" (1914), началась его литературная деятельность, он становится членом Общества хорватских писателей. За участие в антиавстрийском движении в годы Первой мировой войны сидел в тюрьме, где были написаны его первые книги, изданные в Загребе в 1918 и 1920 гг. После окончания войны Андрич, будучи активным сторонником югославизма, переезжает в Белград, поступает на дипломатическую службу и активно включается в литературную жизнь столицы. В 1961 г. получает Нобелевскую премию. Сейчас на него претендуют три литературы. Да, в начале литературного пути по типу творчества, особенностям стиля и языка, эстетической близости экспрессионизму, получившему в Хорватии большое распространение, его можно рассматривать как хорватского писателя. Безусловно и то, что этот опыт не прошел для него бесследно. Потом он стал сербским писателем, одним из тех, кто определял развитие сербской литературы, но и не только ее, что не отрицает его первоначальной принадлежности к хорватской литературе. Влияние творчества Адрича ощущается в произведениях многих писателей из других югославянских литератур. Экзотический мир Боснии стал для него моделью человеческого существования, но, превосходно владея самим материалом, он описывал его с позиций человека иной, христианской, европейской культуры и мировоззрения. Для Андрича этот мир был интересен не только и не столько сам по себе, сколько как прообраз человеческого общежития людей и народов разного миропонимания.

Иное дело Меша Селимович (1910 - 1982), родившийся в потомственной семье боснийских бегов. Хотя он и провозгласил себя сербским писателем, пробыв много лет до этого боснийским и занимая в своей республике видные общественные и литературные посты (он был директором киностудии "Боснафильм", директором драматической труппы в Народном театре Сараева, был избран академиком Академии наук и искусств Боснии и Герцеговины), он остался представителем боснийской культуры. Мир прославивших его романов "Дервиш и смерть" и "Крепость" - это мусульманский мир Боснии, его психоло-

стр. 54

гия, этика, бытовая культура, раскрытые глазами мусульманина (не с религиозной, а с этнической точки зрения), т.е. описанные им изнутри. Это, однако, нисколько не исключает того, что Селимовичу, писателю второй половины XX в., была близка философская модель экзистенциализма. Ему принадлежит заслуга преобразования жанровой структуры романа, что чрезвычайно плодотворно сказалось на развитии и сербской, и боснийской литератур.

Боснийский поэт Мак Диздар (1917 - 1971), как и Селимович, выходец из старинной мусульманской семьи. Он постоянно жил в Сараеве, продолжая участвовать в литературной и общественной жизни республики (редактор сараевской газеты "Oslobodenje", 1949 - 1953, литературного журнала "Zivot", 1964 - 1971), определился как хорватский писатель. При том, что, несомненно, надо уважать это решение Диздара (видимо, у него были на то причины), изучая его творчество, приходишь к выводу, что вся образность художественного мира его поэзии связана с традициями старой и новой боснийской мусульманской литературы (сборник стихов "Спящий в камне", 1966). Включая статью о Диздаре в "Лексикон хорватской литературы", ее авторы отмечают, что поэт, сохранив красоту архаики, чистоту языка, как отправные точки традиции, показывает, как культура его родного края "со своим языком и цивилизационным контекстом, не потеряла континуитет после турецкого завоевания, когда с исторической сцены ушли боснийские короли и вельможи". В заключительной же фразе статьи они делают знаменательный вывод: "Неоспоримое место Диздара в хорватских антологиях не исключает того, что в широком смысле слова его творчество в целом способствовало эмансипации мусульманского бошнятства" [17. С. 68, 69]. Не отрицая значения поэта для хорватской литературы, нам кажется невозможным исключение его из литературы бошняков. Пожалуй, в XX в. никто лучше Диздара, великолепного знатока средневековой боснийской мусульманской литературы (ему принадлежит фундаментальный труд "Древние боснийские тексты", 1969, и антология "Старые боснийские эпитафии", 1961), и Диздара-поэта не выразил духа мусульманской Боснии и его эволюции. Современный историк хорватской литературы С. Просперов Новак прав, придя к выводу, что "после смерти поэт комфортно расположился в двух литературах параллельно, в бошняцкой и хорватской" [21. С. 168].

То же можно сказать о творчестве черногорцев М. Лалича (1914 - 1993) и Р. Зоговича (1907 - 1986), после Второй мировой войны живших постоянно в Белграде и принимавших активное участие в его литературной жизни, но при этом не порывавших связей со своей родиной. С ней теснейшим образом связан и художественный мир их произведений, причем не только тематически, но именно с ее менталитетом. Характеры их героев национально четко выражены, даже стиль произведений отражает черногорскую образность, основанную на сложившихся в особых исторических условиях народных представлениях о природе, человеке и их взаимоотношениях. У обоих сильна опора на народное творчество. Оба называли себя черногорскими югославскими писателями, хотя некоторые литературоведы включают их только в сербскую литературу. Между тем определенность литературной принадлежности нисколько не исключает признания ими опоры на более богатые литературные традиции сербской литературы и своего творческого вклада в обогащение двух литератур.

Понимая всю дискуссионность своих рассуждений на столь острую и во многом болезненную проблему, думаю, что чем более широким будет на нее наш

стр. 55

взгляд, чем реже будут выдвигаться жесткие нормативы, тем с меньшими потерями она будет решаться.

СПИСОК ЛИТЕРАТУРЫ

1. Зигль В. Обращение к участникам конференции // Австро-Венгрия: интеграционные процессы и национальная специфика. М., 1997.

2. Липатов А. Живая древность. Славянские культуры: общеевропейские закономерности и национальная специфика // История литератур западных и южных славян. М., 1997. Т. I.

3. Шешкен А. Г. Македонская литература XX века. Генезис. Этапы развития. Национальное своеобразие. М., 2007.

4. Дюришин Д. Теория сравнительного изучения литератур. М., 1979.

5. Кньижевна реч. Београд. 1994. 25 маj.

6. Ауэрбах Э. Филология мировой литературы // Вопросы литературы. 2004. N 5.

7. Kako pisati literarno zgodovino danes? Ljubljana, 2003.

8. Новое литературное обозрение. М., 2003. N 59.

9. Шайтанов И. Дело N 59: НЛО против основ литературоведения // Вопросы литературы. 2003. N 5.

10. Rapo D. Knjizevnost i nacionalno svrstavanje // Zbornik radova o Vladanu Desnici. Zagreb, 2004.

11. Nemec K. Andric u procesu razdruzivanja// Republika. Zagreb, 1992. N 11 - 12.

12. Вяземская Е. К. (при участии А. В. Карасева). Конфессия и национальность в историческом развитии Боснии и Герцеговины // Роль религии в формировании южнославянских наций. М., 1999.

13. Фрейдзон В. И. К истории боснийско-мусульманского этноса // Формирование наций в Центральной и Юго-Восточной Европе. М., 1981.

14. Rizvic M. Panorama bosnjacke knjizevnosti. Sarajevo, 1994.

15. Николаев П. А. Предисловие // Русские писатели XX века. Биобиблиографический словарь. М., 2000.

16. Гусейнов Ч. Русскость нерусских // Вопросы литературы. 2006. N 2.

17. Bogisic V., Cale Feldman L., Duda D., Matidevic I. Leksikon hrvatske knjizevnosti. Zagreb, 1998.

18. Толстой Н. И. Культурно-исторические предпосылки образования национальных литературных языков (на материале сербохорватского, болгарского и словенского языков) // Формирование наций в Центральной и Юго-Восточной Европе. М., 1981.

19. Станишич Й. К проблеме двуязычия и многоязычия в литературах южных славян (из истории литератур Сербии, Хорватии, Черногории) // Многоязычие и литературное творчество. Л., 1981; Рыжова М. И. Немецкие стихи словенских поэтов в контексте развития словенской национальной литературы (XIX в.) // Многоязычие и литературное творчество. Л., 1981.

20. Толстой Н. И. Новый славянский литературный микроязык? // Толстой Н. И. Избранные труды. Т. П. Славянская литературно-языковая ситуация. М., 1998.

21. Prosperov Novak S. Povijest hrvatske knjizevnosti. Zageb, 2004. T. III.