Для профессора Оксфордского университета Дж.С. Смита русская литература XX в. - предмет не только научного интереса, но и литературного, художественного и чисто человеческого пристрастия(1). Дж.Смит был первопроходцем в изучении литературы русской эмиграции XX ст. Он увидел в ней не только историческое явление, обусловленное государственной политикой новой России, но и ощутил особое состояние русского духа, независимое от того, где человек находится географически: на том или на этом берегу. И в своей и в чужой стране он может оказаться посторонним, принужденным либо приспосабливаться к окружению, подчиняя свое "я" тому или иному "мы", либо искать путей освобождения. Судьба литературного критика и идеолога евразийства Д.П. Святополк-Мирского в этом отношении - уникальный пример изгнанничества, представляющий особый интерес в ряду творческих и научных увлечений Дж.Смита.

К изучению жизни и творчества Святополк-Мирского ученый приступил осенью 1973 г. С годами судьба русского эмигранта стала частью его собственной жизни. Кажется даже, что Д.П. Святополк-Мирский "повлиял" на ученого, как влияют давние друзья и знакомые. К этой личности Дж. Смита привлекли прежде всего блестящие работы о литературе, его восхитила точность и острота суждений, невероятная продуктивность русского критика. В то же время его привел в недоумение загадочный русский характер, с его переменчивостью и капризностью, и странная, трагическая судьба. Прослеживая все этапы творчества, собирая крупицы биографических фактов, Дж.Смит хотел дойти до сути явления "смены вех" Д.П. Святополк-Мирского, в котором с такой резкостью отпечатались противоречия его времени.

Этой задаче в значительной степени послужил сборник "Несобранные статьи о русской литературе" Д.П. Святополк-Мирского, выпущенный Дж. Смитом в 1989 г. [2]. Книга не претендовала на полноту освещения наследия критика. В ней дается лишь немногое из того, что создал Д.П. Святополк-Мирский, автор десятка книг и трехсот статей на русском, английском, французском и других языках. Однако то, что вошло в сборник, подобрано с целью наиболее полно представить "эволюцию" критика, его неуклонное погружение в новую для него коммунистическую идеологию, подорвавшую всю систему его ценностей.

Для "Русских писем", открывающих сборник, характерна объективность, выверенность и дисциплинированность суждения. Серию очерков под таким названием, посвященных

Казнина Ольга Анатольевна - д-р филол. наук, старший научный сотрудник Института мировой литературы РАН.

1 Дж.Смит известный переводчик русской поэзии, издавший не одну антологию. Недавно он выпустил в России том переводов Б. Слуцкого с параллельными текстами [1].

стр. 39

современной русской литературе, Д.П. Святополк-Мирский направил из Афин в Лондон в 1921 г. для публикации в журнале "The London Mercury", а затем продолжал писать "Русские письма" уже в Англии. В этих очерках он рассказывал английским читателям о символистах и о предшественниках евразийцев, группе "Скифы", о поэзии и политике, о литературе большевистской России и литературе эмиграции, о русской философской эссеистике в дореволюционной России и продолжении ее традиций в русском зарубежье. Впервые в английской печати он назвал имена многих молодых русских писателей и поэтов, раскрыл значение творчества маститых писателей- философов - В.В. Розанова, П.А. Флоренского, Л. Шестова и Н.А. Бердяева. В одном из очерков он обратил внимание английских читателей на книгу Н.С. Трубецкого "Европа и человечество", с появления которой началась история евразийства.

Другие работы Д.П. Святополк-Мирского, вошедшие в сборник, показывают весь спектр интересов критика: в него вошла статья о Пушкине, написанная в 1923 г. для университетского журнала "The Slavonik Review" (позднее эта статья выросла в диссертацию и монографию о Пушкине), статья о Марине Цветаевой для "The New Statesman" (1926), статьи о В.Я. Брюсове, И.Э. Бабеле, Б.Л. Пастернаке, О.Э. Мандельштаме, С.А. Есенине для журналов "Современные записки" и "Воля России", подборка статей о литературе для евразийских периодических изданий "Версты" и "Евразия" (о Л.Н. Толстом, В. Хлебникове, А.П. Чехове). Все статьи даются на том языке, на котором они были опубликованы, без перевода.

1925-1927 гг., по мнению Дж. Смита, были периодом наиболее продуктивного и уравновешенного творчества Д.П. Святополк-Мирского. Об этом свидетельствуют вышедшие в эти годы монографии по истории русской литературы. В сборнике приводится глава о русской прозе 1910-1925 гг. из книги "Contemporary Russian Literature: 1881-1925" (1926), которая недавно наконец появилась в русском переводе [3]. В сборник включена самая значительная, идеологически продуманная статья Д.П. Святополк-Мирского о евразийстве, которая была опубликована в английском "Славянском обозрении" в 1927 г. В этой статье уже проявилась направленность идейных исканий критика. При анализе политических перспектив движения Д.П. Святополк- Мирский сближает и даже отождествляет евразийство с большевизмом. Он сопоставляет выдвинутый евразийцами принцип "идеократии" - власти, основанной на идее, - с организацией коммунистического общества, в котором правит одна партия со своей идеологией. Основным тезисом статьи является "необходимость пересмотра и переоценки всех дореволюционных идей и ценностей". Д.П. Святополк-Мирский пишет о русской революции: "Событие такого масштаба не может не изменить наших представлений о сути вещей и заставляет нас по-новому посмотреть на историю". Русская интеллигенция должна учиться у истории, она обязана творчески переоценивать свои взгляды и меняться под воздействием исторических событий. Такой способностью, отмечает он, в наибольшей мере обладают коммунисты, а в эмигрантской среде самые большие надежды подают евразийцы. В заключение Д.П. Святополк- Мирский пишет, что хотя евразийство выросло из консервативной традиции русской мысли, оно, тем не менее, неуклонно эволюционирует влево и находит сторонников в Советской России.

Программная статья "Веяние смерти в пореволюционной литературе", опубликованная во втором номере "Верст" за 1927 г., выдержана в том же ключе, однако в отличие от первой, написанной по-английски, она произвела эффект разорвавшейся бомбы в среде русской эмиграции. Основная мысль статьи заключалась в том, что вся дореволюционная поэзия говорит о смерти, а новейшая, в лице Гумилева, Цветаевой, Пастернака и Маяковского, призывает к жизни. Статья несла в себе отрицание тех духовных ценностей, которые хранила в изгнании эмиграция и в которые верил когда-то и сам Д.П. Святополк-Мирский. Публикация привела к давно назревавшему разрыву напряженных отношений критика с эмигрантской литературной средой. Но на этом критик не остановился. 30 июня 1931 г. он опубликовал статью под названием

стр. 40

"Почему я стал марксистом" в английской рабочей газете "Daily Worker", a 1 сентября статья на ту же тему появилась в "Nouvelle revue franchise" в Париже под названием "история одного освобождения" [4](2). В этом очерке, который завершает подборку статей в сборнике, Д.П. Святополк-Мирский пошел до конца в переоценке всех ценностей. "Освобождение", как явствует из этого очерка, состояло в "сбрасывании оков" идеалистического мировоззрения и в переходе на материалистические позиции. Автор признавался, что всегда питал внутреннюю склонность к материализму, однако крепкие путы традиционного философского образования связывали его с идеализмом. От пут идеализма его освободило знакомство с работами Ленина и Сталина.

С переоценкой русской идеалистической философии и русского религиозного ренессанса логически связан в очерке Д.П. Святополк-Мирского пересмотр взглядов на евразийство. Теперь он полностью отрицает значимость движения: "Евразийство - это не более чем типичный продукт того мистического и метафизического "ренессанса", который охватил Россию после поражения революции 1905 г. Идеалистические, мистические или виталистические фантазии - это естественное убежище для разлагающейся буржуазии, у которой нет смелости для материалистического мировосприятия, то есть для того, чтобы видеть вещи такими, каковы они есть" - пишет он [2. Р. 360].

Д.П. Святополк-Мирский дает в этом очерке самокритичное объяснение своей увлеченности евразийством, которое, наверно, можно распространить и на некоторых других участников движения: "В те годы, когда я сблизился с евразийцами, мы, эмигранты, привыкшие считать себя элитой нации, ощутили себя настоящими париями, людьми низшими - и по отношению к удачливой буржуазии Запада, и по отношению к победившим рабочим и крестьянам собственной страны. Поэтому было таким утешением узнать, что все происходящее - только видимость, что русская культура ближе к Богу, чем западная, что на самом деле революция свершилась во имя нашей России, что ее марксистская скорлупа будет со временем сброшена и мы вернемся в наше отечество с честью и вновь станем вождями и сливками нации" [2. Р. 362]. Развивая далее эту мысль, Д.П. Святополк-Мирский пишет: "Революция разбила наш класс, эмиграция поставила нас в совершенно новые условия, лишив нас того, что принадлежало нам "по праву"".

Свой интерес к евразийству, в частности к проблеме национальной культуры, Д.П. Святополк-Мирский объясняет тем впечатлением, которое произвела на него литература Советской России: "Главным аспектом, в котором раскрывалась для меня национальная проблема в 1924-26 годах, была советская литература. (...) Бабель, Пастернак, Маяковский явились подлинным голосом того подвижного единства, которое представлялось нам Россией..." [2. Р. 362]. Знакомство с советской литературой позволило, продолжает он, более глубоко всмотреться в те перемены, которые происходили в СССР, литература пробудила интерес к другим источникам познания новой России. К 1928 г. он почувствовал, что "незаметно для самого себя, но твердо и решительно" перешел на коммунистические позиции.

Впоследствии, анализируя эволюцию Д.П. Святополк-Мирского, критики не раз отмечали, что в своих суждениях он и ранее бывал чрезвычайно переменчив. По слову А. Бахраха, он "сжигал то, чему поклонялся, не скрывая, что знает сжигаемому цену" [6]. Эту переменчивость во взглядах и резкую смену вех Д.П. Святополк-Мирского его преемник на русской кафедре Лондонского университета Г.П. Струве определил как "духовное озорство". Однако это "озорство" закончилось трагически, игра с идеями и убеждениями повлекла за собой крушение судьбы.

Новые детали к истории эволюции взглядов Д.П. Святополк-Мирского прибавляет еще одна этапная публикация Дж. Смита - издание отдельной книгой 163 писем Д.П. Святополк-Мирского к П.П. Сувчинскому за 1922-1931 гг. [7]. П.П. Сувчинский (1890-1985), музыковед, историк искусства и публицист, был одним из основателей

2 В сокращенном виде очерк перепечатывался в [5].

стр. 41

евразийства. Они познакомились в Берлине в 1922 г. и с этого момента постоянно переписывались. Письма Д.П. Святополк-Мирского раскрывают изнаночную сторону его драматической истории отношений с евразийством и евразийцами: от первых шагов к сближению с ними до кризиса и раскола движения, в котором Святополк-Мирский и Сувчинский сыграли не последнюю роль.

В письмах Святополк-Мирский всегда стремится быть ярким и остроумным, и в них особенно очевидным становится его высокомерное отношение к таким "старомодным" ценностям как верность своим убеждениям. Он декларирует свою принципиальную беспринципность: "Я вообще человек без убеждений, и прирожденный, хотя и не всегда открытый, враг идей вообще". А о своем отношении к евразийству он пишет, что "бывает евразийцем в четные, и европейцем в нечетные годы" [8, Р. 23]. Более откровенно и более остро, чем в печати, Д.П. Святополк-Мирский высказывается в своих письмах о писателях, поэтах, философах. Его суждение о Розанове лаконично и диалектично: "Гениальное, привлекательное и глубоко уродливое явление. Все "дурное русское" сосредоточилось в нем...", "сочетание огромного гения с определенной какой-то мразью, безличностью, пошлостью..." [8. Р. 34-35].

В письмах в подробностях раскрывается история создания и издания журнала "Версты" и газеты "Евразия", упоминаются, по-видимому, все заметные участники движения, а также близкие к евразийскому кругу люди: Цветаева, Ремизов, Шестов. В письмах с особой ясностью просматривается отчетливая линия безусловного признания поэзии Цветаевой, как бы ни складывались их личные отношения. Д.П. Святополк-Мирский не мог лукавить, когда по поводу сборника "После России" (1928) в письме к другу восклицал: "Какой все-таки ... поэт!" [8. Р. 107].

Отношения критика и поэта - особая линия в исследованиях Дж. Смита. Доклад, прочитанный на Лозаннской конференции в 1982 г., был, по-видимому его первым выступлением о Святополк-Мирском в печати. Позднее в дополненном и переработанном виде статья была опубликована в сборнике, посвященном М. Цветаевой [9]. В этих работах ученый раскрыл все перипетии отношений Цветаевой и Святополк-Мирского. Критик познакомился с творчеством Цветаевой в начале 1920-х годов, был заинтригован, но не сразу оценил ее. В 1924 г. в предисловии к составленной им антологии русской лирики Святополк- Мирский бросил несколько слов о Цветаевой, надолго оставшихся в памяти современников: "Талантливая, но безнадежно распущенная москвичка" [10]. Но прочитав сборник "Ремесло", затем написанные в Праге поэмы "Крысолов" и "Поэму Конца", Святополк-Мирский изменил свое мнение: он понял, что перед ним поэт "из когорты великих мастеров". Особенно сильное впечатление произвела на него поэма "Молодец".

Они познакомились в кругу евразийцев, с которым был тесно связан С. Эфрон. Знакомство переросло в увлечение. В 1926 г. Святополк-Мирский решил организовать визит Цветаевой в Лондон для чтения стихов перед русской аудиторией. 23 января 1926 г. он писал жившей в Лондоне А.В. Тырковой: "Я осмеливаюсь рассчитывать на Вашу помощь в одном деле, которое (может быть опрометчиво) затеваю: устройство вечера Марины Цветаевой в Лондоне. Она находится в очень бедственном положении (двое детей) и при нынешнем состоянии книжного рынка трудно рассчитывать на его поправление. (...) Мне очень хочется, чтобы это удалось, так как все-таки она сейчас первый (несомненно) русский поэт, во всяком случае младшего поколения, и положение ее ужасное и безысходное" [11].

Отношения с Цветаевой освещаются и в переписке Д.П. Святополк-Мирского с С. Андрониковой, опубликованной Дж. Смитом в соавторстве с Р. Дэвисом [12]. Саломея Андроникова-Гальперн (1888-1982) - легендарная "красавица тринадцатого года", которую обессмертили А. Ахматова (стихотворение "Тень") и О. Мандельштам (стихотворение "Когда, Соломинка, не спишь в огромной спальне..." в книге "Tristia"), а также известнейшие художники К. Петров- Водкин, 3. Серебрякова, К. Сомов, Б. Григорьев, С. Сорин, В. Шухаев, А. Яковлев. К моменту встречи с Дж. Смитом ей было под 90, но она обладала отличной памятью и являлась бесценным источником

стр. 42

сведений о русской литературной жизни ее времени. Со Святополк-Мирским она была знакома по Петербургу, поддерживала с ним отношения в парижской эмиграции. Андроникова была адресатом дружеских писем поэта. Так же как и Святополк-Мирский, она материально помогала Цветаевой в годы ее парижской эмиграции.

Публикация 22 писем к Андрониковой дополнена уникальными приложениями - подборкой любовных писем Святополк-Мирского к Вере Трейл (1906-1987) за март-июль 1930 г. Вера Александровна была, и до сих пор остается, судя по недавним публикациям [13], легендой своего века. Дочь А.И. Гучкова, жена П. Сувчинского, позднее шотландского коммуниста Р. Трейла, она поддерживала тесные связи с коммунистами и спецслужбами нескольких стран: России, Великобритании, Франции, Испании. Несмотря на многочисленные увлечения, Веру Трейл и Святополк-Мирского связывали длительные отношения, они продолжались во Франции, в Англии и даже в России. Письма раскрывают непознанную сторону характера Святополк-Мирского, его удивительную наивность и беззащитность. Он был способен выдерживать идейную борьбу с евразийцами, остракизм эмиграции, жесткое давление английской университетской среды, в последние годы выталкивавшей его из своих рядов, но перед Верой Трейл устоять не мог: его дрейф от идеализма к коммунизму, а потом и возвращение в Россию во многом являются ее заслугой.

Переписка с М.Т. Флоринским за 1925-1932 гг. [4] проливает свет на некоторые малоосвещенные события этого периода в жизни Святополк-Мирского. М.Т. Флоринский (1894-1981) стал одним из близких друзей Святополк-Мирского в первые годы его жизни в Лондоне. Флоринский работал ученым секретарем П.Г. Виноградова, а после смерти ученого, в 1926 г., не найдя себе места в Англии, переехал в Нью-Йорк. Как и многих его соотечественников, Америка привлекала Флоринского более широкими возможностями в карьере и более высокой зарплатой, при той же стоимости жизни, что в Европе. Благоприятные обстоятельства, сложившиеся в Америке, позволили Флоринскому, юристу по образованию, сделать удачную научную карьеру в области историографии. По материалам работы с П.Г. Виноградовым он написал книгу "The End of the Russian Empire" (1931), а позднее подготовил двухтомный труд по истории России ("Russia: A History and an Interpretation", 1953). 13 марта 1926 г. Флоринский писал Святополк-Мирскому из Нью-Йорка: "Встретили меня здесь очень мило, у меня великолепная отдельная комната на службе, денег дают значительно больше, чем в Лондоне, а жизнь стоит не многим дороже, по крайней мере я устроился гораздо комфортабельнее, чем в Лондоне, и не дороже. (...) Здесь чувствуется масса возможностей, которых нет в Европе, но страшно думать, что три тысячи миль отделяют меня от Лондона, Капри и Саида..." [14. Р. 124]. В письме от 8 мая 1926 г. Флоринский предлагал и Святополк-Мирскому переехать в Америку: "Не согласились бы Вы переехать в Нью-Йорк? Колумбийский университет, вероятно, Вас взял бы с удовольствием" [14, Р. 127]. В 1928 г. Святополк-Мирский побывал в Америке во время летней сессии и выступил с лекциями в Колумбийском, Корнеллском и Чикагском университетах. 24 января 1930 г. он писал Флоринскому: "Я вдруг (не совсем вдруг) пришел к заключению, что мне надо переселяться в Америку. (...) Сожительство с Пэрсом (работа под руководством Б. Пэрса в Лондонском университете. - O.K.) становится нестерпимо. Кроме этого никаких перспектив лучшего. В СССР я все-таки, несмотря на мой коммунизм, поехать не могу -что ни говори, а социально чужд. Остается Америка" [14. Р. 133].

Год спустя, 30 декабря 1930 г., он обратился к М. Горькому со страстной просьбой помочь ему вернуться в Россию и с пылом убеждал его в своей преданности идеалам коммунизма: "Мое сокровенное желание посвятить какие у меня есть силы делу Ленина и Советских Республик" [15, Р. 93]. Он напоминал о своих связях с европейским коммунистическим движением, о том, что он написал книгу о Ленине, которая, как он надеялся, должна послужить ему пропуском в СССР.

1928 год, как отмечал Святополк-Мирский в одном из писем к М. Горькому, был для него переломным: он находился, по его словам, в самом начале той дороги, которая

стр. 43

привела его "к полному и безоговорочному принятию коммунизма" [15. Р. 93]. В начале января этого года Святополк-Мирский и Сувчинский побывали у Горького в Сорренто. Непосредственное общение с писателем произвело на Святополк-Мирского неизгладимое впечатление. Он не раз подчеркивал, что эта встреча стала одним из поворотных событий в его жизни. В своем первом письме к Горькому, написанному сразу после встречи, Святополк-Мирский признается: "У меня чувство, как будто я был не в Сорренто, а в России, и эта побывка в России меня страшно выпрямила" [15. Р. 93]. В "истории одного освобождения" он писал: "Моему перевоспитанию немало способствовала личность Максима Горького (...) Эта встреча была для нас первым вдохом чистого материалистического воздуха, повеявшего из краев, не зараженных метафизическими миазмами, которыми мы до сих пор, дышали" [2. Р. 364].

История переезда Святополк-Мирского в Россию подробно освещается в переписке Святополк-Мирского с директором Института славянских исследований Б. Пэрсом и его секретаршей Д. Голтон, хранящейся в Британском музее. Часть писем к Голтон была написана в России, и в них отчетливо видно, в каких сетях слежки и доносов он оказался. Возможно, в дальнейших планах Дж. Смита стоит издание этой переписки.

Ученый крайне дотошный в разыскании фактов и в стремлении к полной исчерпанности научного и документального материала, Дж. Смит обладает поистине писательской способностью создавать портреты своих героев, рисовать их окружение, проникать в тайные извивы души, исследовать внутренние противоречия. При этом его материалом являются не "художественные образы", а реальные люди; "эпистолярные романы" этих людей - это реальные архивные документы. Подход Дж. Смита к научной биографии раздвигает рамки литературоведческого исследования и указывает выходы в какую-то особую науку - психологию творческой личности. Его публикации о Святополк-Мирском ставят поистине "проклятые" вопросы, связанные с личностью "товарища князя". Дж. Смит убежден, что меняя вехи, Святополк-Мирский не был ни оппортунистом, ни приспособленцем и что изменение его убеждений, не будучи творчески плодотворным, все же было искренним. Однако это сложный вопрос.

История жизни Д.П. Святополк-Мирского заставляет задуматься о том, что блестящий ум, феноменальная эрудиция, великолепное образование сами по себе не дают человеку духовной устойчивости, не помогают в решающий - судьбоносный - момент сделать правильный выбор. Ему как будто не хватало нравственного центра тяжести, веры в авторитет более высокий, чем личный разум и личная воля. Всякая истина казалась ему относительной, поэтому он всегда готов был эффектно вывернуть ее наизнанку. Его изменчивые убеждения были удобными или эффектными масками для появления на общественной и литературной сцене. Возможно поэтому ему трудно было (как он пишет Сувчинскому) переносить общество И. А. Ильина, сурового и бескомпромиссного мыслителя, требовавшего волевого служения "объективной предметности", преданного своим идеям и убеждениям. И тем не менее со всеми своими слабостями Д.П. Святополк-Мирский остается для нас одним из самых блестящих литературных критиков русского зарубежья, судьба которого стала символом своего времени, сфокусировавшим в себе проблемы русской духовной истории той эпохи.

Рассмотренные публикации, связанные с именем Д.П. Святополк-Мирского [2, 7-9, 11-12, 14-17] (приношу извинения Дж. Смиту, если не все они мною упомянуты) были этапами подготовки итоговой биографической монографии. Долгое время Дж. Смит держал в столе ее текст, знакомя с ним в рукописи своих учеников и последователей и считая, что для публикации ему не хватает исчерпывающей полноты фактов. Его мучило сознание, что еще где-то и у кого- то лежат неизвестные, неразобранные архивы, способные раскрыть неизведанные тайны. Теперь, наконец, сомнения отброшены и в ближайшее время планируется появление полной научной биографии Д.П. Святополк- Мирского. Летом 2000 г. эта книга, на подготовку которой по существу ушло около трех десятков лет, выходит в свет на английском языке [17]. Ее выход

стр. 44

раскроет много загадок и развеет множество легенд, а также послужит образцом преданности ученого своему предмету.

СПИСОК ЛИТЕРАТУРЫ

1. Б. Слуцкий. Things that Happened. M., 1999.

2. Mirsky D.S. Uncollected Writings on Russian Literature / Ed. with an Introd. and Bibliogr. by G.S. Smith. Berkeley, 1989.

3. История русской литературы с древнейших времен по 1925 год. London, 1992.

4. Mirsky D. L'Histoire d'une emancipation. // La Nouvelle Revue Franchise. 1931. 1 IX.

5. Литературная газета. 1932. 29 II.

6. Бахрах А. Самооболыценный князь// Новое русское слово. 1982. 31 X. С. 5.

7. Smith G.S. Jane Ellen Harrisson: Forty-Seven Letters to D.S. Mirsky: 1924-1926 // Oxford Slavonic Papers. New Series. 1995. Vol. 28.

8. Smith G.S. The Letters of D.S. Mirsky to P.P. Suvchinskii: 1922-1931 // Birmingham Slavonic Monographs. 1995. N 26.

9. Смит Дж. Марина Цветаева и Д.П. Святополк-Мирский // Марина Цветаева / Под ред. Робина Кембалла в сотрудничестве с Е.Г. Эткиндом и Л.М. Геллером. Bern-Berlin-Frankfurt-New- York-Paris-Wien, 1991. С. 192-206. (Ранее опубл. в: Proceedings of the Tsvetaeva colloquium. Lausanne, 30 June - 3 July, 1982).

10. Святополк-Мирский Д.П. Предисловие // Русская лирика: Маленькая антология от Ломоносова до Пастернака. Париж, 1924. С. XII.

11. Smith G.S., Mirsky D.S. Four Letters to Ariadna Tyrkova-Williams (1926), with an Unknown Review by Ariadna Tyrkova-Williams (1924) // The Slavonic and East European Review. 1993. Vol. 71. N 3. P. 482-489; Кривопалов А. Кто она, Вера Трейл-Гучкова? Последнее слово - за архивами НКВД // Известия. 1992. 22 IX.

12. Davies R., Smith G.S. D.S. Mirsky: Twenty-Two Letters (1926-34) to Salomea Galpern; Seven Letters (1930) to Vera Suvchinskaya (Traill) // Oxford Slavonic Papers, New Series. 1997. Vol. XXX. P. 90-120.

13. Brassat A. Agents de Moscou. Paris, 1988. (Перевод отдельных глав: Иностранная литература. 1989. N11. С. 226-249).

14. Smith G.S. The Correspondence of D.S. Mirsky and Michael Florinsky: 1926- 1932 // The Slavonic and East European Review. 1994. Vol. 72. N 1. P. 115-139.

15. Kaznina O., Smith G.S. D.S. Mirsky to Maxim Gor'ky: Sixteen Letters (1928- 1934) // Oxford Slavonic Papers. New Series. 1993. Vol. XXVI.

16. Smith G.S. D.S. Mirsky: Two Letters to Elizaveta Polonskaia (1935, 1936) on Translating Kipling and Christina Rossetti / The Slavonic and East European Review. 1995. Vol. 73. N 3; Святополк-Мирский Д.П. Стихотворения. Статьи о русской поэзии / Compiled and edited by O.K. Perkins and G.S. Smith, with an introduction by G.S. Smith. Berkeley, 1997.

17. Smith G.S. D.S. Mirsky: A Russian-English Life (1890-1939). Oxford, 2000 (в печати).