В конце XIX в., когда М. Горький (1868 - 1936) начинал свой жизненный и литературный путь, в России среди интеллигенции господствовали идеи народничества. Не избежал их влияния и будущий писатель. Как свидетельствовал он в повести "Мои университеты", в юности его идейным учителем был пропагандист-народник М. А. Ромась. В 1888 г. они вместе чуть не погибли в дер. Красновидово от мужицкого гнева. И первые журналы, в которых сотрудничал молодой писатель, были народнические "Русское богатство", куда привел начинающего литератора В. Г. Короленко, "Новое слово", где тон задавали критики народнического толка М. Н. Кривенко и А. М. Скабичевский. Когда очерк Горького "Коновалов" был принят к печати, издательница О. Н. Попова продала свой журнал М. Н. Семенову, и "Новое слово" стало органом марксистов. В связи с этим Горький писал Скабическому в феврале 1897 г.:

"Я очень взволнован и опечален Вашим письмом... За два дня до Вас мне писал г. В. Поссе... Новый издатель Семенов предлагает мне постоянное сотрудничество, очерк мой идет в марте. Я ответил г. Поссе, что предложение принимаю и прошу выслать остатки денег за очерк. Я поторопился и горько каюсь теперь. В журнале Н. Г. Михайловского - я не буду сотрудничать, ибо он мне дважды противен и как писатель, и как человек. Марксистам я не сочувствую. Садовскую, а не Садовникову, как Вы пишете, я тоже знаю. Все это вместе взятое - марксизм, Гарин, Садовская - до кровохарканья плохо, на мой взгляд. Но что же делать? Коновалова-то я все-таки продал, и требовать его назад и юридически я лишен права, и морально". Через несколько дней он послал тому же адресату еще одно письмо. "Я не брал и не возьму аванса из новой редакции "Нов. Слова", - говорилось в нем. - Я говорил о том, что мне будет неловко, обидно, когда рядом со Струве, Туганом и т.д. стану и я на обложке журнала. Я - не марксист и оным не буду вовеки, ибо считаю стыдом исповедовать "марксизм по-русски и по-немецки", ибо я знаю, что жизнь творят люди, а экономика только влияет на нее" '.

В 1897 г. "Новое слово" прекратило свое существование. Но опыт общения с П. Б. Струве и М. И. Туганом-Барановским не прошел бесследно. В 1899 г. в столице марксисты организовали журнал "Начало". Автором этого издания Горький намеревался стать2, но не успел - просуществовав менее

Никитин Евгений Николаевич - кандидат филологических наук, старший научный сотрудник Института мировой литературы РАН.


стр. 24
шести месяцев, журнал (в котором, отметим, печатался В. И. Ленин) был закрыт правительством.

С 1902 г. писатель сотрудничал с социал-демократами3. В конце 1903 г. состоялось знакомство (сначала эпистолярное), многое определившее в жизни Горького, с А. А. Богдановым, в то время являвшимся одним из лидеров большевиков. Личная встреча произошла в Петербурге ровно через год (и только почти год спустя писатель познакомился с Лениным).

Взгляд на историю, развитие общества у Горького во многом совпадал с точкой зрения Богданова. Но он был выработан в значительной мере самостоятельно, хоть без влияния философа-марксиста и не обошлось. Богданов писал А. В. Амфитеатрову 22 сентября (5 октября) 1909 г.: "В связи с нашим спором о влиянии [моей] философской и публицистической работы на талант Горького обращаю Ваше внимание на тот факт, что "интервью" с разными персонажами и "Мать" написаны в 1906 г., когда собственно философского влияния не было и в помине (мою книгу "Новый мир", трактующую о социализме, Горький прочитал, правда, в 1906 г., и тогда у него появилась склонность познакомиться ближе, но только после Лондонского съезда 1907 г. это случилось на деле)"4. Сходство взглядов помогло личному сближению (наиболее тесными отношения были в 1908 - 1909 гг.). Философия коллективизма, проповедуемая Богдановым (он придумал для нее название - эмпириомонизм), стала философией Горького на всю жизнь. Наиболее ярко она выражена писателем в повести "Исповедь" (1908 г.).

Во второй половине 1900-х годов обострились отношения между Богдановым и Лениным (это было связано с подведением итогов неудавшейся первой русской революции). Выводимое раньше за скобки различное понимание материализма и марксизма теперь выступило на первый план.

Пытаясь примирить вождей большевистской фракции, Горький приглашал их к себе в гости. Избранный им способ примирения - общая работа - создание "Энциклопедии для изучения России". Она представлялась писателю как серия книг: "Организация опыта и типы классовой психики", "История народного творчества", "История русской литературы" и др., включая историю внешней политики, крестьянства, рабочего движения, русской философии, церкви, промышленности и торговли, народностей. В качестве авторов, помимо участников встречи на Капри, должны были выступить: Г. А. Алексинский, М. И. Меленевский (Басок), М. Н. Покровский, И. И. Скворцов-Степанов, Л. Д. Троцкий, Я. Тышка, Я. Янсон5.

Примирительный план Горького не сработал. Хотя Ленин и приехал на Капри в апреле 1908 г., после долгих уговоров, но на примирение и сотрудничество с возглавляемыми Богдановым коллективистами не пошел. Еще до поездки в Италию он начал работу над своим основным философским трудом "Материализм и эмпириокритицизм", который, по сути, является памфлетом, направленным против Богданова и его единомышленников. В этом сочинении Ленин в выражениях не стеснялся. О том, как идет работа, он сообщал Горькому 3(16) марта 1908 г.: "Газету ("Пролетарий". - Е. Н.) я забросил из-за своего философского запоя: сегодня прочту одного эмпириокритика и ругаюсь площадными словами, завтра - другого и матерными"6.

Но философские разногласия были только предлогом. Истинную причину объявления войны Ленин скрывал. Дело заключалось в том, что в руководстве большевистской фракции изменилась расстановка сил: "Если Ленин возглавлял заграничное крыло большевистского движения и оставался его официальным вождем, то Богданов с начала 1905 г. фактически стал признанным лидером большевизма внутри страны... Хотя действительных оснований для столкновения не было, тем не менее усиление авторитета Богданова в России ассоциировалось у Ленина с опасностью образования двоевластия". А точнее, с возможностью потери собственной власти. В том, что это возможно, Ленин убедился на Котской партийной конференции (июль 1907 г.), где обсуждался вопрос об участии РСДРП в выборах в III Государственную думу. "Ленинская резолюция была принята 15 голосами против 11, поддер-

стр. 25
жавших проект Богданова. При этом Ленин был единственным, кто выступил в поддержку меньшевиков, а вся большевистская фракция на конференции голосовала за вариант резолюции, предложенный Богдановым"7. Что должно было за этим последовать, раскрыл Алексинский. 31 декабря 1908 г. (13 января 1909 г.) он писал Горькому: "Перед Лениным альтернатива: или самому приспособиться к бойкотистскому мнению большевистской фракции, или ее приспособить к своему антибойкотистскому мнению... [Ленин] предпочитает сделать второе и, пользуясь случайным перевесом антибойкотистов в редакции "Пролетария" (сам Ленин и И. Ф. Дубровинский против одного Богданова. - Е. Н.), ведет орган в духе своих взглядов, превратив "Пролетарий" в орган борьбы с бойкотистами"8.

Но первая публичная схватка состоялась не на страницах большевистской газеты, а на реферате Богданова, посвященном критике философских взглядов Г. В. Плеханова и его учеников. Алексинский написал Горькому через три дня после происшествия, 18(31) мая 1908 г.: "Реферат был великолепный... Вдруг, после открытия прений, выступает тов. Иннокентий (Дронов) [И. Ф. Дубровинский], член редакции "Пролетария"... намекает на какие-то "кружковые интересы", объявляет "учение Богданова" повторением бернштейниады, буржуазным подкопом под Маркса и Энгельса... Получилось нечто невозможное... Всего интереснее, что Иннокентий ссылается на авторитет Ленина и заявил, что уполномочен на это им"9. Вслед за Алексинским на Капри послала письмо жена Богданова, Н. Б. Малиновская.

"Алексинский уже сообщил Вам о разыгравшихся у нас событиях на реферате Ал[ександра] Ал[ександровича]? - говорилось в нем. - Посылаю Вам копию с письма Алексинского и Михи [Цхакая] к Ленину. Из этого письма Вы увидите, что воспоследовало затем в Женеве. На письмо это Ильич ответил одному Алексинскому очень короткой запиской с грубой выходкой в конце ее и с заявлением, что прекращает всякое личное знакомство с ним. В ответ Алексинский отправил ему обратно эту записку с надписью, что не считает грубую выходку ответом на партийное сообщение, что это не есть ответ по существу; что он возвращает эту записку, потому что не допускает, чтобы Ильич мог написать такую записку в полном сознании, и со временем ему будет стыдно за нее"10. В письме Алексинского и Цхакая Ленину говорилось:

"28 мая состоялся устраивавшийся заведующим экспедицией "Пролетария" т. Котляренко реферат т. Богданова на тему о философских воззрениях плехановской школы. Референт оставался в своем изложении в области чисто теоретической, отнюдь не примешивая широкого политического элемента, что, по нашему мнению, вполне соответствовало официальной позиции нейтралитета, заявленной редакцией "Пролетария" и большевистской редакцией сборника "Памяти Маркса". Тем не менее член ред[акции] "Пролетария" т. Доров (так в письме. - Е. Н.), выступив в качестве оппонента... счел уместным грубейшим образом нарушить заявленную позицию нейтралитета и свести вопрос на резко политическую и фракционную почву. Вместо каких-либо возражений и доказательств по существу, он ограничился перед разношерстной и разнопартийной публикой заподазриванием цитат, обвинениями в буржуазном ревизионизме, в замаскированных подкопах под "научный социализм" и под Маркса, в каких-то "кружковых интересах", якобы руководящих Богдановым, и т.д. Более того, он допустил совершенно нетоварищеский и мало добросовестный прием по отношению к делегату нашей партии на Штутгартском конгрессе т. Луначарскому, выхватив одну цитату из одной его статьи, и вместо обсуждения по существу устроил публичное издевательство над членом одной с т. Доровым и со всеми нами фракции.

Поведение т. Дорова было в особенности тяжело для нас, большевиков: 1) потому что его речь вызвала явное сочувствие и одобрение со стороны меньшевистской части собрания, и 2) потому что, выступая в качестве "практика-большевика", как т. Доров сам отрекомендовался, он считал необходимым опираться в своей речи на Вас, как бы внушая слушателям неверную, конечно, мысль, будто Вы лично сочувствуете таким вредным для интересов нашей фрак-

стр. 26
ции выходкам и прикрываете их своим, очень высоким, в глазах наших и всех большевиков, политическим авторитетом. В своей речи т. Доров прочел выдержку из Вашей статьи в сборнике "Памяти Маркса" и пытался представить Вас как бы солидарным с ним, хотя, мы должны заметить, прочитанная выдержка не имела ничего общего с "критикой" т. Дорова и все выступление т. Дорова носило такой характер, который абсолютно недопустим при нахождении спорящих в рядах единой фракции и который можно бы было оправдать разве лишь при наличности существующего уже разрыва товарищеских отношений внутри нее. Подобные выступления тем более опасны, что меньшевики, как известно, в последнем номере "Голоса социал-демократа" выразили недвусмысленное желание использовать философский спор для борьбы против большевизма, а выступление т. Дорова может лишь облегчить такие попытки м-ков...

Последнее, на что мы хотели указать и что, на наш взгляд, имеет немалое значение, это то, что Богданов известен широким кругам партийных работников и рабочей массе как испытанный член нашей фракции, как последовательный большевик и как теоретик, на марксистских работах которого учились члены наших пропагандистских кружков. Впрочем, Вы, товарищ, долгое время работавший рука об руку с Богдановым в рядах большевистской организации и в ее идейном центре, сами, конечно, лучше нас понимаете громадное политическое неудобство нетоварищеских и необоснованных нападок на этого товарища, со стороны, в особенности, его ближайших сотрудников по редакции, каковым является Доров.

Все это, разумеется, не может не волновать каждого из нас, большевиков, которым прежде всего близки и дороги интересы нашей единой фракции и которым всего больнее всякий признак дезорганизации и разлада в ее доселе сплоченных и дружеских рядах. Мы думаем, что Вы, товарищ, легко поймете мотивы, по которым мы обращаемся именно к Вам. Мы уверены, что Вы первый восстанете против попыток дезорганизации и разлада"11. Но Ленин продолжил курс на "дезорганизацию и разлад", теперь уже на страницах "Пролетария". 12(25) февраля 1909 г. газета опубликовала статью Л. Б. Каменева "Не по дороге" с резкой критикой А. В. Луначарского, его рецензии на повесть Горького "Исповедь"12.

Но главным ударом должна была стать ленинская книга. "Материализм и эмпириокритицизм" был закончен осенью 1908 года. Автор, ничтоже сумняшеся, предложил ее "Знанию". К. П. Пятницкий, директор-распорядитель издательства, запросил Капри. Горький ответил незамедлительно, 3(16) ноября, телеграммой: "Решительно против книги Ленина". А на следующий день в письме объяснил: "Относительно издания книги Ленина: я против этого потому, что знаю автора. Это великая умница, чудесный человек, но он боец, и рыцарский поступок его насмешит. Издай "Знание" эту книгу, он скажет: дурачки, - и дурачками этими будут Богданов, я, Базаров, Луначарский"13. Получив отказ, Ленин обратился к В. Д. Бонч-Бруевичу, возглавлявшему издательство "Жизнь и знание". Но и он печатать "Материализм и эмпириокритицизм" не стал - как пишут современные комментаторы ленинского труда, "ввиду неокрепшего положения издательства"14. Но не мог не учитываться моральный аспект - работа изобилует резкими выражениями. Книгу выпустило московское издательство "Звено".

Вскоре после ее выхода в свет, около 8(21) мая 1909 г., Богданов написал Горькому: "Читали ли книгу Ленина? У него религиозный характер взглядов выражен так резко, что может быть доказан без труда. Благодаря незнанию предмета, он не умеет обходить опасных пунктов и вывертываться - разболтал все. Жалкая история - но как-то даже не грустно"15. Горький в ответном письме дал свою оценку "Материализма и эмпириокритицизма":

"Получил книгу Ленина, начал читать и - с тоской бросил ее к чорту. Что за нахальство! Не говоря о том, что даже мне, профану, его философские экскурсии напоминают, как это ни странно - Шарапова и Ярморкина (публицисты консервативного толка. - Е. Н.), с их изумительным знанием всего на свете - наиболее тяжкое впечатление производит тон книги - хулиганский тон!

стр. 27
И так, таким голосом, говорят с пролетариатом, и так воспитывают людей "нового типа", "творцов новой культуры". Когда заявление "я марксист!" звучит, как "я - Рюрикович"! - не верю я в социализм марксиста, не верю!..

Ленин в своей книге - таков. Его спор "об истине" ведется не ради торжества ее, а лишь для того, чтоб сказать: "я марксист! Самый лучший марксист это я!" Как хороший практик - он ужаснейший консерватор. "Истина незыблема" - это для всех практиков необходимое положение, и если им сказать, что, мол, относительна всякая истина - они взбесятся, ибо не могут не чувствовать колебания почвы под ногами. Но беситься можно и добросовестно - Ленину это не удалось. В его книге - разъяренный публицист, а философа - нет"16. В ответном письме 12(25) мая Богданов продолжил разговор о "Материализме и эмпириокритицизме": "Он все знает! Но он все переврал, так, что места живого нет, наглость и невежество - maximum. Стоит за абсолютную истину и вечные истины; позиция истинно бердяевская. В вопросе о вещах то и дело перелезает на ненавистный махизм и даже иногда - эмпириомонизм; но, конечно, этого не замечает. Книга для неспециалиста написана слишком тяжело - не прочитает; а для специалиста незнание автора слишком ясно"17.

По мнению Горького, Каприйская партийная школа должна была стать ответом коллективистов на объявленную Лениным "философскую" войну. Писатель объяснял Богданову в марте 1909 г.: "Мы же должны сгруппироваться около школы - это фокус, в коем следует сконцентрировать всю нашу энергию.... Товарищ Л[енин] уважает кулак - мы, осенью, получим возможность поднести к его носу кулачище, не виданный им. Он, в конце концов, слишком партийный человек для того, чтобы не понять, какая скверная роль впереди у него"18 и добавлял: "Наша задача - философская и психологическая реорганизация партии, мы, как я это вижу, в силах задачу сию выполнить - к выполнению ее и должна быть направлена вся масса нашей энергии. Тратить же ее на мелкие стычки, бумажную войну, на трепки Каменевым, которые даже и трепки хорошей не достойны, - так бесплодно тратить душу нельзя". Силы необходимо тратить на выполнение поставленной задачи, нельзя тратить время на выяснение отношений. Горький пытается уговорить своего единомышленника, вразумить его:

"Глубочайшее мое убеждение: Ильин - политиканствует. Богданов должен предоставить ему полную свободу в этом, если Богданов понимает всю важность своего значения как крупнейшего организатора в наши дни. Трудно с вами, господа мои!..

Я не могу представить себе раскола иначе как в такой форме: возник он по силе необходимости и вследствие непримиримости двух философских концепций, "отзовизм" - формальный предлог к ускорению неизбежного: так как рабочая публика решительно встает на сторону эмпириомонизма - раскол должен будет выразиться во временном умопомешательстве т. Ленина, когда же оный товарищ увидит, где сила и Партия, он - придет в себя...

Не понимаю я Вас - верите Вы в себя или нет?"19 Но Богданов, захваченный внутрипартийной борьбой, плохо поддавался внушению. Его письма на Капри полны сообщений об идущих баталиях. Горький в ответ напоминает о необходимости дела, упрекает: "Кадеты выпустили второй сборник "Зарниц" с интересными статьями. Работают!.. "Шиповник" с осени предполагает издавать журнал, редактор - Андреев, критического отдела - Неведомский. А мы!?"20

В это время "Знание" переживало материальные трудности. Оно не могло исполнить многие начинания, предлагаемые Горьким. Из-за этого ухудшились отношения писателя с К. П. Пятницким. А тут еще Богданов жаловался:

"Ванька (И. И. Скворцов-Степанов, с которым Богданов писал для "Знания" "Курс политической экономии". - Е. Н.) требовал от меня, чтобы я сообщил Вам о том, что делает с нами Пятницкий (не выплачивает вовремя аванс. - Е. Н.). Я не хотел делать этого, ибо знаю - что же Вы можете поделать с челове-

стр. 28
ком, укрепившемся за тысячи верст от Вас? Но ввиду повторного требования Ваньки, пересылаю Вам часть его письма. Положение, правда, у него не из легких. Должен сказать, что и мне придется, по-видимому, в силу причин того [же] самого порядка, вскоре завести переговоры с издателями на стороне для своей большой статьи, а также брошюры против Ленина, которая скоро у меня будет готова"21. Богданов подразумевал свои работы "Падение великого фетишизма. (Современный кризис идеологии)" и "Вера и наука. (О книге Вл. Ильина "Материализм и эмпириокритицизм")", которые вышли одной книгой в 1910 г. в издательстве С. П. Дороватовского и А. П. Чарушникова. Горький ответил: "Относительно "Знания" - что могу сказать?.. Послал в газеты объявление о том, чтобы авторы не посылали мне своих трудов, что я не редактирую сборников ["Знания"] и в выборе книг для издания - участия не принимаю"22. К концу года ситуация только усугубилась. В письме к Е. П. Пешковой от 20 ноября (9 декабря) Горький признался: "Положение М[арии] Ф[едоровны Андреевой] крайне тяжело... Мое положение - тоже изумительно запутано. Не говоря об отношении к тебе и, вообще, о всем личном, мои дела со "Знанием", т.е. с Пятницким, с Ладыжниковым, а также с партией и с Богдановым, Луначарским и со всеми! - со всеми, пойми! - удивительно обострились. Все трещит по всем швам, никогда я не переживал еще такого трудного времени!"23

Каприйская партийная школа, открывшаяся в июле, к этому времени уже заканчивала свою работу. В ней уже произошел раскол - часть учеников покинула остров, уехала в Париж, к Ленину. Оставшиеся ученики и преподаватели перед закрытием, 15(28) декабря 1909 г., направили в ЦК РСДРП извещение о создании группы "Вперед". В извещении говорилось, что она "ставит своей целью издание партийной с. -д. литературы"24. Вместе с Алексинским, Богдановым, Ст. Вольским, Луначарским, М. Н. Лядовым, М. Н. Покровским и В. Л. Шанцером подписал извещение и Горький. "Вперед" как литературная группа получила официальный статус на январском 1910 г. пленуме ЦК РСДРП, но, с точки зрения писателя, положительной роли не выполняла. Он от ее деятельности отошел.

То, что лидеров РСДРП не удалось вовлечь в создание "Энциклопедии для изучения России" (которая должна была способствовать повышению культурного уровня всех слоев населения империи), что они вместо дружной работы против самодержавия занялись сведением личных счетов, борьбой, которая нередко принимала очень неприглядные формы, вызывало недовольство Горького. Андреева в 1909 г. сообщала Н. Е. Буренину: "Знали бы Вы, что делается, что кругом происходит, какая путаница, ложь, клевета, какое быстрое и непоправимое падение, какое ненасытное желание спихнуть свое прежнее начальство с исключительною целью стать на его место и, как мыльному пузырю, заиграть всеми цветами радуги. Плохо все это, так плохо, что и сказать нельзя... Пока - одно Вам советую: отойдите в сторону, никому не доверяйте, никому, даже Н[икитичу] (Л. Б. Красин. - Е. Н.), А. А. Богданову], никому; сейчас все охвачены деланием политики и так обнажились, обнаружили такие горбы на теле души своей, такие язвы, что быть с ними - отвратительно и нельзя. Нельзя, если сам не хочешь погубить свою душу, потерять и честь, и порядочность"25. И Горький в это же время возмущался: "Черт возьми, как подло действует Ленин!"26

В 1910 г. Богданов продолжал обращаться к Горькому с различными просьбами, сообщать о ходе партийных баталий. Но писатель откликался уже не так охотно, как раньше. Раздражение вызвало полученное им письмо (датировано 27 сентября / 10 октября), где говорилось:

"Елена Константиновна Малиновская - человек, насколько я знаю, серьезный и честный - пишет после свидания с сестрой Ленина, которую я также привык считать человеком порядочным: "Сестра Ленина вчера привезла известие, что Алексей Максимович окончательно порвал с Вашей группой ["Вперед"]". Если бы дело шло о самом Ленине, я, конечно, не стал бы даже писать Вам об этом - решил бы, что это одна из его - теперь вполне уже для него

стр. 29
привычных - грязных сплетен. Ибо по существу неправдоподобно, чтобы при политическом или идейном разрыве человек, себя уважающий, начал с извещения об этом не тех, с кем порывает, а людей заведомо им враждебных и заведомо нечестными методами ведущих с ними борьбу. Но дело идет не об одном Ленине, а об его сестре. Заранее извиняюсь, если Елена Константиновна введена в заблуждение, и мое письмо - результат недоразумения. Но времена такие странные, что и невозможное с первого взгляда игнорировать нельзя. А ясность необходима"27.

Горький был знаком с Е. К. Малиновской с 1900 г. и ответил ей, а не Богданову:

"Засим позволю себе обеспокоить Вас следующим: А. А. Б[огданов] сообщил мне вашу фразу из письма к нему, вот эта фраза буквально:

"Сестра Ленина вчера привезла известие, что А. М. окончательно порвал с Вашей группой".

Мы с Вами - старые знакомцы, Е. К., я имею много оснований считать Вас добрым товарищем и поэтому буду просить Вас: когда услышите про меня что-либо интересное для Вас, - спросите прежде всех лично меня: так ли это? Не стоит распространять обо мне слухи, не имеющие никакого отношения к серьезному и, вероятно, одинаково дорогому для нас делу.

И особенно не стоило сообщать об этом А. А. - он интересный писатель, ценный мыслитель, но - в личных отношениях человек неустойчивый, грубый и туповатый. Он слишком издерган нервно и развращен тем, что называют заграницею"28.

Посылать письма на Капри Богданов продолжал до тех пор, пока не получил во второй половине октября 1910 г. следующий ответ: "Уважаемый Александр Александрович!

Я, как вам известно, очень уважаю и ценю вас - мыслителя и революционера, но - не стану отвечать на ваши письма: вы пишете их слишком строго и так, точно вы унтер-офицер, а я - рядовой вашего взвода"29. Предлогом для разрыва отношений послужило якобы недостойное поведение Богданова по отношению к своей сестре Анне (жене Луначарского). Объясняя решение прекратить переписку, Горький привел отрывок из письма Богданова более чем полуторагодичной давности (от января 1908 г.). Тогда, отвечая на слова Горького: "Будучи во Флоренции, познакомился с Луначарским и А[нной] Ал[ександровной] - в большом от них восторге"30, Богданов писал: "Что Луначарский мог очаровать Вас несомненным, хотя несколько безалаберным, богатством натуры, это я понимаю; а вот насчет Анюты, моей сестрицы - скажу прямо: тут у меня рецензия другая"31. Дело же было не столько в поведении Богданова или в его взаимоотношениях с сестрой, сколько в разладе среди социал-демократов, раздражавшем, выводившем Горького из душевного равновесия.

И все же писатель вновь попытался объединить марксистов и с этой целью отправился в Париж. 15(28) апреля 1911 г., вскоре после бесед с Горьким, Ю. О. Мартов сообщил А. Н. Потресову:

"Он считает себя по-прежнему марксистом и даже как будто стал резко враждебен философским антиматериалистическим ересям; но верно то, что он освободил себя от организационной связи... он прямо заявляет, что надо иметь в виду, что в России... дело идет к "единой партии", из чего делает вывод для себя о возможности иметь дело и с народниками... Со мной он имел две долгие беседы о политическом положении и о том, какие были бы возможны литературные предприятия, которые бы подняли вновь престиж и влияние марксистов и дали бы им возможность политически учесть выгодное положение, складывающееся для них в настоящий момент... Рядом с верными и меткими мыслями у него есть немало ошибочных представлений. В центре рисующихся ему перспектив стоит "левение буржуазии", ее тяготение к демократии, неспособность никого, кроме марксистов, стать в центре последней)... увлечен идеей, что, став впереди всего политического оппозиционного движения, марксисты могут чуть ли не непосредственно охватить своим влиянием и буржуазию и демократию...

стр. 30
Соответственно этому, он заговорил о постановке большой газеты, которая, будучи в руках марксистов, заполнила бы пробел в прессе, образуемый отсутствием органов "левее конституционных демократов". В таком органе, сказал он, социал-демократия содействовала бы организации городской и сельской демократии, а опосредствованно влияла бы и на буржуазию... Потолковавши (после разговора со мною) с Лениным и народниками (он мечтал, что редакция будет марксистская, а более толковые народники и вообще демократы будут поддерживать орган и в нем работать без всяких условий), он стал понимать, что дело не так просто... Поэтому во 2-м [разговоре] он повел речь о толстом журнале с преимущественно публицистическими задачами... Кончил тем, что сказал, что будет вести переговоры с деньгодержателями и с другими группами (именно - с Лениным, Иорданским и Плехановым)"32.

Проведенные переговоры не дали результата. О душевном состоянии Горького в это время можно судить по его письму А. Н. Тихонову от 12(25) июня 1911 г.: "Вышла брошюра Мартова "Спасители или упразднители" с подзаголовком: "Кто и как разрушил РСДРП". Это бешеная, безумная и нечистоплотная выходка против Ленина и беков, нечто исключительное даже в установившихся нравах. Несомненно, что она будет источником новой грязной склоки, что она даст превосходный материал Изгоевым и К0 и - мне кажется - окончательно убьет в России интерес к заграничникам, а тем самым вычеркнет из жизни их. Пора!"33

В процитированном отрывке главным является последнее слово: "Пора!" Пора поставить крест на социал-демократии (и на связанных с нею надеждах) и взяться за организацию новой, "единой" партии. И все-таки Горький сделал еще одну попытку склонить русских марксистов к объединению, вновь поехал в Париж. 1(14) апреля 1912 г. Мартов сообщил Потресову:

"Пришлось много говорить с Горьким, который опять - на этот раз более определенно - заговорил о постановке журнала. Беседовал он с П[етром] Павловичем Масловым], который теперь здесь, а потом и со мной. Горький держится как человек, желавший объединить на журнале всех марксистов (о привлечении народников уже вовсе не говорит после опыта с Черновым), но [озадачен], убедившись, во-первых, в том, что с Лениным нельзя иметь дело (об этом он говорит с большим сожалением), и, во-вторых, в том, что только мы имеем литературный коллектив, способный поставить журнал. О Плеханове он не заикался, очевидно, тоже примирившись с тем, что с последним нельзя иметь дела. Журнал, по Горькому, должен служить цели завоевания гегемонии марксистами над "обществом", которое-де чувствует потребность разобраться в массе фактов усложнившейся жизни и которому мы могли бы дать эту возможность, собирая и освещая факты"34.

Объединить марксистов Горькому так и не удалось, и он стал задумываться об объединении внепартийной интеллигенции в Российскую радикально-демократическую партию (РРДП), в "единую партию", как выразился Мартов в письме Потресову. Позднее Горький признался: "Я принимал некоторое участие и в работах организационного комитета этой партии, будучи уверен, что она необходима в России и должна всосать в себя всю - по возможности - массу людей, которая осталась неорганизованной между кадетами справа и социалистами слева. Думать об организации такой партии я начал еще в 1910 году"35.

Перемена в настроении, в строе мыслей писателя отразилась в его творчестве и сразу же была замечена читателями. Алексинский, ставший единоличным лидером группы "Вперед" после ухода из нее Богданова весной 1911г., прочитав в "Русском слове" 2(15) марта 1912 г. первую часть статьи Горького "О современности", через четыре дня обратился к писателю со следующим письмом:

"Прочитал я сейчас Ваш 1-й фельетон в N 51 "Русского слова" и захотелось написать Вам по поводу него - да и вообще по поводу Ваших последних писаний. Если не понравится то, что пишу, или обидно будет, не отвечайте, а если покажется интересно, ответьте как-нибудь письмом или хотя бы в одной из

стр. 31
печатных статей, как отвечаете иногда неизвестным Вам корреспондентам. Даже именно так и рассматривайте это письмо мое - не как обращение доброго знакомого, или товарища, а как обращение одного из читателей к писателю.

В последнее время Вы - и на страницах "Будущего" (газета, издаваемая в Париже В. Л. Бурцевым 3 марта поместила статью Горького "О персидском вопросе", а ранее, 26 ноября 1911 г., "Письмо к монархисту". - Е. Н.), и в беллетристике ("Жалобы") (цикл рассказов, опубликованных в "Современнике" под редакцией Амфитеатрова в 1911 г. - Е. Н.), и вот в "Русском слове" теперь - выступление с "жалобами" на русское "образованное общество" (включая и социалистическую часть) и с обличениями его скверн и пороков... И вот первое, что поражает меня у Вас, - это какое-то невольное противопоставление себя, обличителя, - обличаемым. Если надо, я мог бы подтвердить это цитатами, но не в них дело. Скажу лишь, что такое впечатление производят Ваши... "жалобы" не на одного меня.

Далее. Когда за обличение мещанского общества берутся социалисты, они всегда умеют оттенить разницу между тем классом, которому нет спасения, у которого нет будущего, и тем - я говорю, конечно, о рабочем классе, - который по самой сути вещей есть элемент творческий и борющийся. А разве есть это в Ваших последних рассуждениях?

Не только нет, но, напротив, порою кажется, будто Вы, как цитируемый Вами (в "Русском слове") хорошо "напившийся" отец, говорите: "Россия - гнилая страна", - и если не прибавляете: "Черт с ней" - то из сострадания. И производят Ваши "жалобы" впечатление жалоб именно постороннего созерцателя-индивидуалиста, который, конечно, настолько порядочен и умен, что понимает, что житье России поганое, но ни в чем, кроме публичного брюзжанья, активности не проявляет. Я уже не говорю о том, что в этих "жалобах" Вы начинаете корить "Писаревых" за "нигилизм", т.е. за то, за что их Изгоевы корят...

А самые попреки "сектантством" и "лидерством" и пр.! Да, поверьте, рабочие во сто крат больше ценят "узкого" сектанта-социалиста, который не брюзжит на "сектантство" со стороны, а практически действует внутри партии, чем рыхлого беллетриста, который очень "благожелателен" к социализму "вообще", но проводит время в том, что на страницах сытинской газеты отыскивает "сучки" в "глазу" русских социалистов. То, что Вы пишете о "внутреннем полицейском", который сидит, дескать, и в революционерах, о нетерпимости и пр., - все это до Вас говорилось уже - говорилось "терпимыми", приятными людьми "гуманного" либерализма. А Вам это не к лицу... Плюньте! Не надо. Не стоит!.. Вот в Вас "внутреннего полицейского" или, попросту, основного стержня нет. Вы и путаетесь: сегодня с эс-деками, завтра с эс-эрами и Амфитеатровым, послезавтра с кадетами из "Запросов жизни" (в этом журнале в 1911 - 1912 гг. Горький опубликовал цикл статей "Издалека". - Е. Н.), а потом с "беспартийно-прогрессивной" газетой г. Сытина, которая недавно плакала по поводу смерти г. Столыпина. Ну, если уж Вам хочется бранить русских революционеров и социалистов, так делайте это в своей печати; не надо скорбь свою о своей беде - если она для Вас своя - нести в чужой дом, где над этой скорбью одни улыбаются, а другие используют ее ловко в целях борьбы с тем же социализмом"36. То, что вызывало неудовольствие Алексинского, радовало А. С. Изгоева. Он, опираясь на статью "О современности" и цикл "Издалека", писал: "Каждая из существующих у нас партий, от революционеров-социалистов до крайних черносотенцев, может найти у Горького множество мыслей своего обихода... Тяжелый путь прошел он в своих исканиях. Только что он вырвался из угнетавшего его большевистского социал-демократического плена. В статье его в "Русском слове" живо звучит чувство радости по поводу этого освобождения. Горькому пришлось испытать на себе самом тяжелую руку Ленина, чтобы сделать открытие о деспотизме, формалистике и нетерпимости партийной русской интеллигенции"37.

Оставаясь в душе коллективистом, Горький во имя свержения самодержавия делал все возможное, чтобы объединить демократические силы. При

стр. 32
этом поневоле ему приходилось идти на компромиссы. Горький писал позднее:

"Да, я пытался организовать "Луч" с М. В. Бернацким, П. Г. Виноградовым и другими лицами, которых издавна привык уважать. "Луч" должен был служить органом радикально-демократической партии... Организуя "Луч", я сознательно шел на известное самоограничение, на некоторое насилие над самим собой, если угодно"38.

К созданию РРДП подталкивала начавшаяся Первая мировая война, усилившая всевозможные негативные явления в обществе (шовинизм, антисемитизм и т.д.). Историки установили, что в основу партии лег "петроградский кружок радикалов, возникший в 1915 году"39. Помимо Горького в него входили: М. В. Бернацкий, Б. Д. Бруцкус, Н. И. Коробко, К. А. Мациевич, С. В. Познер, Д. Н. Рузский, М. А. Славинский, Н. М. Соколов, Л. Я. Штернберг. В работе кружка принимали участие и другие лица. З. Н. Гиппиус 15(28) мая 1915 г. записала в дневник: "Вот недавно у нас было еще собрание. Интеллигенция, не пристающая ни к кадетам, ни к революционерам (беру за одну скобку левые партии). Это - так называемые "радикалы". Они большею частью у нас из поправевших эс-деков... Но довольно странно, что тут же очутился и Горький. И даже в таких близких настроениях, что как будто вместе они строят новую "радикально-демократическую" партию. Это был главный вопрос собрания"40. Параллельно Горький принимал участие в создании "Русского общества для изучения жизни евреев", основной задачей которого, по мысли писателя, должна была стать "борьба против антисемитизма и антисемитов"41.

И здесь приходилось идти на компромисс. Горький сообщал Е. П. Пешковой 15(28) декабря 1914 г.: "Сегодня вернулся из Питера, где пробыл почти неделю. Кое-что затеял... Ты, вероятно, скоро будешь удивлена, увидав мою подпись рядом с именами людей, очень чуждых мне: Андреева и Сологуба! Каково? Мы затеваем анкету по вопросу об антисемитизме, - а? Не веришь? Может быть, даже и более того затеем"42.

"Анкета об евреях (открытое письмо к публике трех русских писателей)", опубликованная в утреннем выпуске "Биржевых ведомостей" 3(16) февраля 1915 г., стала первым шагом к созданию общества. Оно получило официальный статус в начале 1916 года. В его регистрации Горькому помог петроградский городской голова И. И. Толстой, обладавший большими связями (в свое время он был министром просвещения в правительстве С. Ю. Витте). Толстой стал председателем общества, Горький - заместителем председателя.

У городского головы с писателем состоялось несколько откровенных бесед. Вот как одну из них Толстой записал в дневник:

"3 апреля [1915 г.]... С И 1/2 до 12-ти председательствовал в комитете по организации вечера в пользу пострадавших от войны евреев. Первым пришел А. М. Пешков (Макс. Горький), с которым имел интересный разговор. Он высказал мнение, что есть опасность, что тотчас после войны или даже до ее окончания возникнут крупные беспорядки, провоцированные Министерством внутренних дел, которые будут подавлены вооруженной силой. Это может только принести вред России. Даже в случае успеха движения трудно ожидать хорошего, так как русское движение имеет архаический характер, антиобщественный. По мнению Горького, следует позаботиться об организации большой партии, которая привлекла бы примиримые элементы прогрессивно мыслящих людей. Эта партия должна начертать на своем знамени основные принципы прогресса без забегания слишком далеко вперед, притом принципы чисто политические, а не социальные; она должна сознательно стремиться к осуществлению порядков, существующих в Западной Европе, и откровенно отвернуться от Востока, глубоко засевшего в русском человеке. Горький считает весьма опасной для будущности России зародившуюся и обещающую быстро расшириться Русскую "национал-либеральную" партию, представителем которой является Евг. Трубецкой в Москве: она заведет нас назад, на Восток. Эти мысли довольно любопытны в

стр. 33
человеке искреннем, недавно еще считавшемся и считавшем самого себя социалистом. О последних он упомянул вскользь как об "утопистах", не могущих к тому же сговориться между собой"43.

То, что Толстой верно изложил позицию Горького, видно из письма писателя к журналисту В. С. Войтинскому от 30 ноября (13 декабря) 1914 года:

"Москва является центром, где ныне усердно строят идеологию будущей национал-либеральной партии, партии, которая будет основоположницей глубочайшей общественной реакции. Идут разговоры о духовном слиянии "Великой России" со "Святой Русью", о мистических началах национализма, о мессианстве третьего Рима, о том, что Русь - носительница истинной культуры и ныне спасает Европу от оков ложной цивилизации (Горький имел в виду выступления С. Н. Булгакова, В. И. Иванова, Г. А. Рачинского, П. Б. Струве, Е. Н. Трубецкого и В. Ф. Эрна 6(19) октября 1914 г. на заседании московского Общества памяти Владимира Соловьева, которые в декабре опубликовала "Русская мысль". - Е. Н.). Травля немцев носит совершенно сумасшедший характер... Во всем этом безобразии хуже всего то, что демократия живет Робинзонами, без связей друг с другом, без возможности связей"44. РРДП должна была стать противовесом национал-либералам, возглавляемым Трубецким. В этой "единой партии" Горький отводил себе роль организатора партийного органа - газеты "Луч". Деньги на нее дали: директор-распорядитель и директор правления крупных табачных фабрик ("Лаферм" и Товарищества на паях "Колобов и Бобров"), а также член правления Петроградского экспортно-импортного акционерного общества Б. А. Гордон, председатель правления Сибирского торгового банка Э. К. Грубе, глава семейного мануфактурного предприятия и соучредитель Московского банка А. И. Коновалов и книгоиздатель И. Д. Сытин. Те же лица помогли Горькому организовать издательство "Парус"45, которое стало выпускать журнал "с преимущественно публицистическими задачами" - "Летопись". Первый его номер увидел свет в декабре 1915 года.

Официальным редактором "Летописи" был А. Т. Радзишевский, издателем - А. Н. Тихонов. Позицию журнала определяли три человека: Горький, Н. Н. Суханов и В. А. Базаров (друг Богданова с гимназической скамьи, участник встречи коллективистов с Лениным на Капри в 1908 г.). Они являлись основными авторами журнала.

За три недели до выхода первого номера, 28 ноября (И декабря) 1915 г., А. И. Ульянова-Елизарова после встречи с Горьким сообщила брату:

"Сейчас он в журнале ("Летопись") и в издательстве ("Парус") ставит целью: 1) борьбу за интернациональность и 2) борьбу со всеми остатками азиатчины в нашей жизни. Затем, немного конфузясь, заявил, что он продолжает считать необходимой у нас радикально-демократическую партию. Сам он в нее не войдет, мол, а содействие всякое и оказывает и будет оказывать. Якобы собирается эта партия проявить себя к созыву Думы. Войдет в нее кое-кто из кадетов левых, которые собираются отпасть от кадетизма (человек 15), кое-кто из прежних безголовцев (подразумеваются сотрудники выходившего в 1906 г. политического еженедельника "Без заглавия". - Е. Н.), ближайшей задачей намечается необходимость революции и захвата власти... Настроение против него (Плеханова, сторонника войны. - Е. Н.) растет. Но не все рабочие так настроены. Новый издатель [Горький] вынес убеждение, что многим надо вдалбливать правильное отношение, что налет патриотизма есть, имел случай наблюдать это... Было недавно заседание в редакции нового журнала "Летопись". Суханов заявлял себя с.-д., в общем соглашаются все с интернациональным большевистским взглядом, ликвидаторы выкурены. Теперь ждем - пригласят ли кого из наших в редакцию. Попросят ли вас в сотрудники... Можно предложить им вашу статью об оппортунизме ["Оппортунизм и крах II Интернационала"]? Я думаю, можно... Сообщайте"46.

Ответ Ленина не сохранился. Но известно, что он хотел стать лицом, влияющим на линию журнала, в крайнем случае соглашался быть рядовым

стр. 34
автором. Вождь большевиков в конце сентября - начале ноября 1916 г. писал А. Г. Шляпникову, собиравшемуся выехать из Стокгольма в Россию:

"Базаров сглупил в "Летописи" (имеется в виду статья "Текущий момент" в N 5. - Е. Н.). Богданов несет иную ахинею, но тоже ахинею в "Летописи" (речь идет о статье "Мировые кризисы, мирные и военные" в NN 3 - 5 и 7. - Е. Н.). Там какой-то архиподозрительный блок махистов (то есть коллективистов. - Е. Н.) и окистов (имеются в виду члены Организационного комитета, руководящего партийного органа меньшевиков - Мартов, А. С. Мартынов и С. Ю. Семковский, авторы "Летописи". - Е. Н.). Гнусный блок! Едва ли его можно разбить... Попытать разве блок с махистами против окистов? Едва ли удастся!! Горький всегда в политике архибесхарактернен и отдается чувству и настроению.

Легальная печать в России приобретает сугубое значение, а поэтому и вопрос о верной линии получает еще и еще большую важность, ибо на этом поле врагам легче "обстрелять" нас...

Насчет легальной литературы добавлю еще: важно выяснить, будут в "Летописи" (если нельзя вышибить окистов при помощи блока с махистами) пускать мои статьи? С ограничениями? Какими?"47

Горький Ленина в "Летопись" не пустил. Более того, и в "Парусе" печатать не стал (несмотря на просьбу: "Посылаю Вам... для издательства рукопись брошюры ["Капитализм и земледелие в Соединенных Штатах Америки"] с просьбой издать ее... В силу военного времени я крайне нуждаюсь в заработке и поэтому просил бы, если это возможно и не затруднит Вас чересчур, ускорить издание брошюры"). Печатать работу Н. К. Крупской "Народное образование и демократия" также не стал. Заказанную издательством работу "Империализм, как высшая стадия капитализма" долго задерживал. Ленин жаловался И. Арманд 5(18) декабря 1916 г.: "Рукопись моя об империализме дошла до Питера, и вот пишут сегодня, что издатель (и это Горький! о, теленок!) недоволен резкостями против... кого бы Вы думали?.. Каутского! Хочет списаться со мной!!! И смешно и обидно"48. Резкая критика по адресу К. Каутского, автора "Летописи", издательством была удалена. Но даже с купюрами работа Ленина вышла свет лишь в июле 1917 г. и без марки издательства (вместо нее на титульном листе было обозначено: Книжный склад и магазин "Жизнь и знание").

Именно такой характер взаимоотношений Горького и Ленина подтверждается свидетельством информированного современника - Н. Валентинова (Н. В. Вольского), вспоминавшего: "Отношения между ними стали еще более натянутыми во время войны. Узнав из газет, что Горький подписал протест против немецких методов войны, Ленин написал Шляпникову в октябре 1914 года: "Бедный Горький! Как жаль, что он осрамился, подписав поганую бумажонку российских либералишек". Знал Ленин и другое. Горький в 1915 г. организовал в Петербурге журнал "Летопись", куда Ленина не пригласил, тогда как в числе сотрудников указан А. А. Богданов, а для Ленина он bete noire (жупел, пугало - франц.). Кроме того, направление "Летописи", в основе придерживавшейся лозунга "мир без аннексий и контрибуций", не отвечало политике Ленина - превращения войны в гражданскую войну"49.

Ударным материалом первого номера "Летописи" стала программная статья Горького "Две души". В ней писатель отвечает Е. Н. Трубецкому и его единомышленникам, говорившим о "свете с Востока", о "Святой Руси":

"Каждый раз, когда Западная Европа, утомленная непрерывным строительством новых форм жизни, переживает годы усталости, - она черпает реакционные идеи и настроения от Востока. "С Востока свет!"

В утомленной крови победоносно разливается отрава, воспринятая ею от столкновения с Азией...

Явные и постоянные черты всякой реакции всегда выражаются в том, что победители начинают бояться разума, которым они пользовались и силу которого хорошо знают... Шатобриан... был вполне сознательный реакционер, посвятивший свои силы борьбе против философии разума, созданной мыслителя-

стр. 35
ми XVIII века. Его лозунг: "необходимо вернуться к религиозным идеям" недавно провозглашен известной группой русской интеллигенции"50. Горький убежден: приверженность религии - не что иное, как дурное влияние Востока. Он пишет: "Русское богоискательство проистекает из недостатка убежденности в силе разума, - из потребности слабого человека найти руководящую волю вне себя, из желания иметь хозяина, на которого можно было бы возложить ответственность за бестолковую неприглядную жизнь"51.

Почему Горький с такой неприязнью относился к Востоку? Для него это источник всевозможных суеверий, пассивности и анархии. Здесь эмоции берут верх над интеллектом, чувства побеждают разум, активность подавлена. В его представлении "европеец - вождь и хозяин своей мысли; человек Востока - раб и слуга своей фантазии". В душе русского, по мнению Горького, борются два начала - восточное и европейское, причем восточное начало в данный момент преобладает. "У нас, русских, - утверждал писатель, - две души: одна - от кочевника-монгола, мечтателя, мистика, лентяя, убежденного в том, что "Судьба - всем делам судья", "Ты на земле, а Судьба на тебе", "Против Судьбы не пойдешь", а рядом с этой бессильной душою живет душа славянина, она может вспыхнуть красиво и ярко, но недолго горит, быстро угасая, и мало способна к самозащите от ядов, привитых ей [Востоком], отравляющих ее силы"52.

Эти слова задели многих. Л. Н. Андреев, выражая не только свое мнение, писал:

"С восторгом, который мы вполне разделяем, писатель говорит об активности западноевропейских народов... Но чем больше соглашаемся мы с похвалою активности Запада, чем ненавистнее становится в наших глазах "бессильный и постылый пессимизм", не способный отмечать положительные явления, тем непонятнее становится для нас позиция самого М. Горького, его собственный беспросветный пессимизм, с каким относится он к русскому народу. Дело не в восторгах, которых русский народ еще не заслужил и не скоро заслужит, а в простой справедливости, которая и преступнику оставляет "искру Божию" и дает надежду на возрождение... А ведь на страницах всей статьи писателя ни единого доброго слова о русском народе, ни единого просвета в непроницаемой тьме, которою окутаны обе "Души" его!"52

Н. А. Бердяев, философ с университетским образованием, поучал писателя, окончившего лишь два класса нижегородского слободского училища: "Не следует смешивать темного, дикого, хаотического азиатского Востока с древней культурой азиатского Востока, представляющего самобытный духовный тип, привлекающий внимание самых культурных европейцев. На Востоке колыбель всех великих религий и культур"53.

Неприятие позиции Горького Андреевым, Бердяевым и многими другими было вызвано не только обидой за русский народ (они не хотели замечать призывного подтекста: "Соотечественники, быстрее рвите связь с Востоком и смелее устремляйтесь на Запад, становитесь европейцами, вы должны и можете это сделать!"), но и тем, что статья по своей направленности не совпадала с их ура-патриотическим отношением к войне. Это увидел и об этом написал в своем отзыве Т. Ардов (В. Г. Тардов): "Я не могу спокойно слушать, когда говорят, что статья Горького не содержит в себе ничего кроме обычной "интеллигентской" психологии. Нет... она содержит гораздо больше. Она содержит героическую смелость, решающуюся дерзким криком нарушить этот Вальтасоров пир, что совершается в России, и в то время, как огненная рука уже чертит на стене: "мани, текел, фарес". И она содержит в себе острую боль за Россию. И что-то говорит мне, что и при теоретическом заблуждении Горького правда - там, с ним"54.

Тема, начатая в "Двух душах", была продолжена циклом из четырех "Писем к читателю". В первом их них (1916, N 3), Горький писал:

"Моя статейка - "Две души" - вызвала несколько, более или менее иронических и сердитых, откликов со стороны гг. "собратьев по перу"... С литератора-

стр. 36
ми я не стану спорить, ибо не чувствую, чтоб мои противники ориентировались в вопросе о ценности активного и пассивного отношения к жизни... я не считаю себя человеком, призванным поучать до смерти заученных людей, но я человек, кое-что переживший, знающий русскую жизнь не меньше любого из моих противников, и я желал бы сообщить результаты "ума холодных наблюдений и сердца горестных замет" грамотному и вдумчивому русскому обывателю через головы гг. литераторов"55.

Центральную статью цикла (написанную для N 12 за 1916 г.) запретила цензура. Ключевыми в ней (и во всей "несвоевременной" публицистике Горького 1914 - 1918 гг.) являются два слова: правда и организация. "Организация - вот что необходимо нам, как воздух и хлеб"56, - писал он, подтверждая, что был и остается приверженцем философии Богданова, начавшего в 1913 г. печатать свой основной труд, "Тектология", или "Всеобщая организационная наука" (2-я часть вышла в 1917 г.; в полном виде он был издан при содействии Горького в 1922 г. в "Издательстве З. И. Гржебина").

Об отношении Богданова к "Летописи" говорит его письмо Базарову от 10(23) января 1916 г.:

"Посылаю тебе первую часть моей статьи ["Мировые кризисы, мирные и военные"]... Насчет дел вашего журнала - из твоих писем вижу, что не все ладно. Коммерческая связь с "Р. С." есть, и ее не затушевать связью с 2 - 3 другими газетами, как не заслонить слона 2 - 3 моськами. Сотрудничество Вернадского в журнале (оно было обещано в рекламном объявлении, но не состоялось. - Е. Н.), Горького в "Р. С.", очевидно плата за коммерческую поддержку; и это ухудшает дело. Теперь редакции надо заботиться о том, чтобы эти связи не развивались, иначе трудно предвидеть, как далеко пойдут требования нововременцев XX века. Но к вопросу о моем сотрудничестве все это пока отношения не имеет: установленные до сих пор правила о сотрудничестве относятся к вопросам направления, а не коммерческих и персональных связей". Участие Богданова в журнале Горького ограничилось одной статьей. Вторую редакция отвергла: Горький не захотел внутрижурнальной полемики. Богданов предчувствовал трудную судьбу своей работы. Он писал Базарову 2(15) января 1917 г.: "Я послал в редакцию статью "Третья программа" и хотел бы, чтобы ты первый ее рассматривал. Боюсь, что эта статья вообще редакции не по шерсти, ибо направлена не только против минимализма, но и против его нынешнего антипода"57.

Действовавшая в то время программа РСДРП состояла из двух частей: программы минимум (свержение царизма и установление республики) и программы максимум (замена капитализма социализмом). В 1916 г. некоторые члены партии стали призывать к скорейшему воплощению в жизнь программы максимум. Такую точку зрения на страницах "Летописи" высказал Каменев в статье "Социальное содержание империализма и его преодоление" (1916, N 9).

Разъясняя свою позицию, Богданов писал Базарову 15(28) января 1917 г.: "Во избежание лишней каши и путаницы, я не прочь переменить заглавие статьи и назвать ее "Третья сторона программы". Я вовсе не предполагал на 1 1/2 листах дать целую 3-ю программу, а хотел только показать, что из одних maximum и minimum целого не получается, а выходит либо утопия, либо трезвенность, и что необходима диалектическая medium (средняя. - лат.). Показал я это на одной стороне идеологии, на которой показать всего легче". Далее он объяснял, почему нельзя вычеркнуть ту часть статьи, где идет речь об уровне производительных сил: "Именно тут основа позиции утопистов-марксистов... Ты говоришь: у Каменева эти цифры не доказательство, а иллюстрация. Да иллюстрация чего! Уровня производительных сил. И не просто иллюстрация, а суммарная характеристика; он не раз это подчеркивает... А если бы он или его патрон сказал: "мы не утверждаем, что уровень достигнут, и не доказываем этого". Тогда с их утопией покончено"58.

После некоторого раздумья автор решил "Третью программу" разбить на две части ("Опасные мечты" и "3-я сторона программы"). Хотя Богданову

стр. 37
пообещали напечатать первую часть в N 2 - 4 за 1917 г., этого не произошло, Базарову не удалось добиться опубликования работы своего друга.

Первая часть "Третьей программы" в окончательном варианте получила название "Завтра ли?" Автор уже в заглавии начинал полемику с Каменевым, который, не ожидая "немедленной" пролетарской революции, все же считал, что "вся практика должна быть направлена на создание... силы, которая завтра (курсив мой. - Е. Н.) эту задачу будет решать"59.

Окончательный вариант второй части получил название "Программа культуры". Вместе со статьей "Завтра ли?" она была опубликована в брошюре Богданова "Вопросы социализма" (М. 1918), рукопись которой была сдана в типографию в августе 1917 года. "Третью программу" долго обсуждала редакция журнала. Ее содержание не могло не запомниться Горькому (который вообще внимательно читал все выходившее из-под пера Богданова). В статье есть рассуждения о классовом положении технической интеллигенции, которое не позволяет пролетариату рассчитывать на ее сотрудничество, на ее "готовность за хорошую плату осуществлять какой угодно хозяйственный план". Богданов писал:

"Когда интеллигенция "планомерно организует" для капитала и бюрократии, нет ничего удивительного, что она делает свою работу и за страх, и за совесть, и, конечно, за вознаграждение: она - не господствующий, а подчиненный класс, и, устраивая "планомерность", не ослабляет, а укрепляет свое положение в обществе. Совершенно иное, если бы ей пришлось, хотя бы за еще повышенную плату, "организовать производство" для пролетариата: тут она сама, своими руками, работала бы над разрушением основ своей временной привилегии; ибо очевидно, что, наладив производственную машину и подготовив тем самым пролетариат к самостоятельному ведению всего дела, она лишилась бы выгод своего положения, потеряла бы свою "прибавочную стоимость" и растворилась бы в трудовых массах"60.

Приведенный отрывок - не что иное, как псевдотеоретическое обоснование судебных процессов над специалистами, деятелями "организации", проходивших на рубеже 1920-х - 1930-х годов. Среди других тогда были несправедливо осуждены и ближайшие помощники Горького по работе в "Летописи" Базаров и Н. Н. Суханов. Инженеры, экономисты, борясь за то, чтобы не "раствориться в трудовых массах", будут заниматься вредительством после того, как к власти придет пролетариат, предрекал Богданов.

Во втором "Письме к читателю"73 Горький призывал "спокойно и мужественно подумать о той правде, которую родила война":

"Нужно знать правду и не следует бояться ее, как бы она ни была страшна, обидна, печальна: до сего дня нами еще не создано таких ценностей, которые позволили бы нам с неоспоримой гордостью сказать миру:

- Вот - русская культура, равная по своему планетарному значению культуре романской, англосаксонской, германской!

Изба - это не заслуга пред миром; московский кремль, построенный итальянцами, не есть создание русского гения. Земледельческая страна, мы в области сельского хозяйства все еще дикари. Нет надобности напоминать о том, что в политической жизни мы - недоросли... Наш социальный быт преисполнен постыдными пережитками, изобилует дикостью нравов, отвратительным неуважением к личности, неумением ценить человека. Народ восточный и по природе своей предрасположенный к мистике, богатый религиозными эмоциями, мы даже церковь не сумели организовать так, чтоб она могла исполнить в нашей стране ту связующую роль, которую так успешно выполнило на Западе католичество"61.

Таким образом, в "Письмах к читателю" Горький продолжал высказывать те же самые характеристики русского народа, что и в статье "Две души". Ситуация критическая. Есть ли выход из создавшегося положения? Есть, считал Горький, питавший надежду на "левение" отечественной буржуазии. К ней он и обращался с призывом: "Страна стоит перед колоссальной задачей реорганизации, задачей, невероятно осложненной мировой катастрофой.

стр. 38
В разрешении этой задачи должны принять участие все классы народа и, конечно, наиболее мощный экономически торгово-промышленный класс - наша крупная буржуазия".

Но буржуазия своекорыстна. Упреками и предостережениями Горький пытался пробудить у отечественных предпринимателей совесть (или хотя бы чувство самосохранения):

"За время войны торгово-промышленный класс обнаружил в своем деле - деле наживы - великое бесстыдство... Наживаются десятки миллионов барыша и - всюду растут убытки, для пополнения которых страна принуждена будет осудить не одно поколение каторжному труду... Самая ценная производительная сила - человек: чем более развит он духовно, чем лучше вооружен техническими знаниями, тем более прочен и ценен его труд, тем более он культурен, историчен. Это у нас не усвоено - наша буржуазия не обращает должного внимания на развитие продуктивности труда... Знание должно быть демократично, его необходимо сделать всенародным, оно и только оно - источник плодотворной работы, основа культуры. Буржуазия Запада в свое время прекрасно поняла силу знания и успела использовать ее, - наша буржуазия все еще не понимает этого, а именно знание утвердило бы ее в стране, как силу творческую"62. Надежда на буржуазию есть, но очень небольшая. "Кто иной может успешно выступить на борьбу с социально-политическим разложением, которое мы переживаем и признаки коего так постыдны, так ужасны?" - спрашивал писатель и сам же отвечал: "Предотвратить погром, в котором заинтересованы не только одни хулиганы, может лишь организованная демократия, только она способна сдержать стихийный взрыв страстей"63.

Возлагая самые большие надежды на организованную демократию, прежде всего на рабочий класс, Горький продолжал сотрудничать с крупной буржуазией (ей в РРДП отводилась немаловажная роль).

К началу 1917 г. были успешно решены все вопросы, финансовые и организационные, связанные с созданием партийной газеты "Луч", и она вот-вот должна была выйти в свет. Но этому помешал министр внутренних дел А. Д. Протопопов, недавно наладивший выпуск газеты "Русская воля" и не желавший, чтобы накануне предстоявших выборов в Государственную думу у нее появился сильный конкурент. В середине февраля Горький сообщил В. Г. Короленко: ""Луча" не будет. Все было готово, налажено, оставалось только подписать договор с типографией "Копейка", и - вдруг, в час подписания договора, хозяева "Копейки" поставили нам новые, совершенно неприемлемые, "разбойничьи" условия, как выразился один юрист... Мне достоверно известно, что газеты нашей не хотели некоторые весьма "сильные" люди, они просто приказали "Копейке" прижать нас, а та - прижала". Однако он верил в успех и добавил: "Но - газета все-таки будет, несмотря на все козни нечистой силы. А. И. Коновалов уже купил типографию, нужно только приспособить ее соответственно потребностям газеты"64.

Но тут произошла Февральская революция. Внутриполитическая ситуация в стране резко изменилась. То, ради чего писатель, идя на компромисс со своими убеждениями, участвовал в создании РРДП, свершилось - династия Романовых пала; и он во всеуслышанье, через газету "Русское слово", 19 марта (1 апреля) 1917 г. объявил: "В печать проник слух о том, что будто бы я организую радикал-демократическую партию. Позвольте... заявить, что я остаюсь тем, чем был - социал-демократом". Через месяц, вынужденный признаться, что "принимал некоторое участие в работах организационного комитета" РРДП, Горький объяснил: "В данное время, когда наши конституционалисты - "оппозиция его величества" - переродились в республиканцев, а широкие демократические массы идут за рабочим классом, - я считаю радикал-демократическую партию, пожалуй, уже излишней"65.

Страна ликовала, а писатель был полон тяжелых предчувствий, понимая, что невозможно в один миг порвать с омерзительным прошлым. Свою тревогу он пытался донести до охваченных эйфорией сограждан, предостерегал их в четвертом "Письме к читателю":

стр. 39
"Публикуемые в газетах списки "секретных сотрудников Охранного отделения" - это позорный обвинительный акт против нас, это один из признаков социального распада и гниения страны, - признак грозный.

Есть и еще много грязи, ржавчины и всяческой отравы, все это не скоро исчезнет; старый порядок разрушен физически, но духовно он остается жить и вокруг нас, и в нас самих. Многоглавая гидра невежества, варварства, глупости, пошлости и хамства не убита; она испугана, спряталась, но не потеряла способности пожирать живые души"66.

1(14) марта Горький писал Е. П. Пешковой: "Происходят события внешне грандиозные, порою даже трогательные, но - смысл их не так глубок и величественен, как это кажется всем. Я исполнен скептицизма... Много нелепого, больше, чем грандиозного. Начались грабежи. Что будет?" А через десять дней ей же сообщал: "Не очень увлекайся, не позволяй себе поддаваться телячьему оптимизму и предостерегай других от этой болезни. Положение очень сложно и опасно... Затеваю с. -д. газету, большую и правую. Необходимо строить партию, необходимо крепко организоваться"67.

Газета - "Новая жизнь". На ее создание пошли деньги, собранные для "Луча". Партия, о строительстве которой упомянул Горький, в обиходе называлась партией "Новой жизни". Ее официальное название - Российская социал-демократическая партия интернационалистов, сокращенно: РСДРП(и). Горький формально в нее не входил, но всячески содействовал созданию этой партии. Ее организационные собрания проходили в помещении редакции "Новой жизни".

По сути, редакция "Новой жизни" (Горький, Базаров, В. А. Десницкий, Суханов) и стоявшие близко к ней литераторы (Б. В. Авилов, В. П. Волгин, Р. Г. Григорьев и др.) затевали большее - объединение всей российской социал-демократии. По их инициативе во время работы I Всероссийского съезда советов было созвано совещание делегатов-эсдеков. Оно 18 июня (1 июля) избрало специальное бюро для подготовки объединительного съезда, который и состоялся 19 - 26 августа (1 - 8 сентября), но договориться об объединении не удалось (во многом из-за позиции большевиков).

Главной проблемой России, по мнению Горького, была ее малокультурность. Он писал в одной из статей цикла "Несвоевременные мысли":

"Отечество чувствовало бы себя в меньшей опасности, если бы в отечестве было бы больше культуры...

Мне кажется, что возглас "Отечество в опасности!" не так страшен, как возглас:

- "Граждане! Культура в опасности!""68. После июльских событий, которые произвели на него ужасающее впечатление, Горький написал:

"Вот это и есть тот самый "свободный" русский народ, который за час перед тем, как испугаться самого себя, "отрекался от старого мира" и отрясал "его прах" с ног своих? Это солдаты революционной армии разбежались от своих же пуль, побросав винтовки и прижимаясь к тротуару?

Этот народ должен много потрудиться для того, чтобы приобрести сознание своей личности, своего человеческого достоинства, этот народ должен быть прокален и очищен от рабства, вскормленного в нем, медленным огнем культуры"69.

Процесс культурного воспитания - процесс длительный, но только культурный человек способен на революцию, а не на бунт. В этом вопросе Горький был солидарен с С. А. Аскольдовым, который писал: "Революция есть именно порождение срединного гуманистического слоя человеческой природы. Зверь не способен созидать новые формы общественности... Русский народ был всегда склонен и способен к бунту и мятежу, то есть к движениям, имеющим с революцией лишь внешнее сходство. Бунт или мятеж в душе народной - это то же, что эмоция гнева или раздражения в душе отдельного человека или даже зверя. Революция же есть образование гораздо более сложное"70.

стр. 40
Не только пропаганде культуры уделяла внимание "Новая жизнь". Она постоянно занималась тем, что свойственно каждой уважающей себя газете, - критикой существующей власти. За это даже при новой власти газета Горького по прямому указанию министра-председателя была временно закрыта и могла выходить (2(15)-8(21) сентября) только под измененным названием - "Свободная жизнь". При большевиках газета приостанавливалась неоднократно, а 16 июля 1918 г. была закрыта окончательно.

Октябрь Горький встретил еще более настороженно, чем Февраль. За несколько дней до переворота он писал в статье "Нельзя молчать!":

"Все настойчивее распространяются слухи о том, что 20 октября предстоит "выступление большевиков" - иными словами: могут быть повторены отвратительные сцены 3 - 5 июля. Значит - снова грузовые автомобили, тесно набитые людьми с винтовками и револьверами в дрожащих от страха руках, и эти винтовки будут стрелять в стекла магазинов, в людей - куда попало!..

Одним словом - повторится та кровавая, бессмысленная бойня, которую мы уже видели и которая подорвала во всей стране моральное значение революции, пошатнула ее культурный смысл...

Уместно спросить: неужели есть авантюристы, которые, видя упадок революционной энергии сознательной части пролетариата, думают возбудить эту энергию путем обильного кровопускания?..

Центральный Комитет большевиков обязан опровергнуть слухи о выступлении 20-го, он должен сделать это, если он действительно является сильным и свободно действующим политическим органом, способным управлять массами, а не безвольной игрушкой настроений одичавшей толпы, не орудием в руках бесстыднейших авантюристов или обезумевших фанатиков"71. Когда переворот совершился, Горький в статье "К демократии" написал:

"Ленин, Троцкий и сопутствующие им уже отравились гнилым ядом власти, о чем свидетельствует их позорное отношение к свободе слова, личности и ко всей сумме тех прав, за торжество которых боролась демократия.

Слепые фанатики и бессовестные авантюристы сломя голову мчатся якобы по пути "социальной революции" - на самом деле это путь к анархии, к гибели пролетариата и революции.

На этом пути Ленин и соратники его считают возможным совершать все преступления... все мерзости, которые делали Плеве и Столыпин.

Конечно - Столыпин и Плеве шли против демократии, против всего живого и честного в России, а за Лениным идет довольно значительная - пока - часть рабочих, но я верю, что разум рабочего класса, его сознание своих исторических задач скоро откроют пролетариату глаза на всю несбыточность обещаний Ленина, на всю глубину его безумия и его Нечаевско-Бакунинский анархизм"72. Горького пугал анархизм С. Г. Нечаева и М. А. Бакунина, выразителей мужицкого духа, влияние которого он ощущал в действиях большевиков. По существу, писатель говорил о перерождении партии под влиянием солдатско-крестьянской массы. О том же писал Богданов Луначарскому 12 ноября (2 декабря) 1917 г.:

"Партия рабоче-солдатская есть объективно просто солдатская. И поразительно, до какой степени преобразовался большевизм в этом смысле. Он усвоил всю логику казармы... Логика казармы, в противоположность логике фабрики, характеризуется тем, что она понимает всякую задачу как вопрос ударной силы, а не как вопрос организационного опыта и труда. Разбить буржуазию - вот и социализм. Захватить власть - тогда все можем... Ваши отношения ко всем другим социалистам: вы все время только рвали мосты между ними и собой, делали невозможными всякие разговоры и соглашения; ваш политический стиль пропитался казарменной трехэтажностью, ваши редакции помещают стихи о выдавливании кишок у буржуазии"73. Горького одолевал страх за судьбу России и главных движущих сил ее - интеллигенции и рабочих. Н. Валентинов вспоминал:

"Горький не только ненавидел крестьянство. Он боялся его... Посетив в 1916 г. в Петербурге лазарет для больных и раненых солдат, он мне рассказывал о тяжком впечатлении от этого визита:

стр. 41
"Когда солдаты, а по записям лазарета все они были крестьяне, узнали, что их пришел проведать "писатель" Горький, многие из них захотели рассказать мне какой-нибудь случай на фронте... Один паренек... рассказал о таком происшествии.

Его отряд лежал спрятавшись в кустах на опушке леса. Немцы узнали об этом и вдарили по нем залпами снарядов тяжелой артиллерии. За исключением рассказчика, скатившегося в воронку от снаряда и засыпанного землею, все люди отряда были перебиты в куски. Очнулся я, говорил паренек... Оглянулся, а кругом только трупы... Посмотрел дальше, и начал меня такой смех трясти, что удержаться не могу... Снаряд-то одному солдатику в живот попал, кишки выворотил и бросил их в кусты. И висят человечьи кишки вроде телячьих. Ха-ха-ха! Что же вы думаете, - продолжал Горький, - когда этот идиот рассказывал о кишках на кустах, сорок или пятьдесят людей той же породы смеялись во все горло. Скажите, какой народ в мире, кроме русского мужика, мог бы в это время смеяться?""74.

Октябрьская революция поставила перед ним непростой вопрос: ты выбираешь сотрудничество с новой властью или борьбу против нее? Горький смог на него ответить только в январе 1918 т., после разгона Учредительного собрания, когда убедился: большевики - единственная сила, которая способна победить хаос, царящий в стране, за ними идет большинство русского народа (такого, каков он есть).

Писатель организует издательство "Всемирная литература", затем "Издательство З. И. Гржебина", Комиссию по улучшению быта ученых, участвует во всевозможных мероприятиях, организуемых большевиками.

Но и работая в тесном контакте с властью, не критикуя ее публично, Горький был неудобен ей, поскольку вокруг него постоянно возникали оппозиционно настроенные кружки и общества, к нему то и дело обращались за помощью обиженные большевиками люди. Поэтому Ленин всячески старался выдворить писателя из страны. То уговаривает: "Уезжайте, вылечитесь. Не упрямьтесь, прошу Вас". То зловеще шутит: "Что же это Вас еще не взяли..." (и хохочет). То откровенно угрожает: "Не поедете - вышлем"75. В октябре 1921 г. писатель выехал из Петрограда за границу.

По возвращении, примирившийся с советской властью и обласканный ею, Горький умер 18 июня 1936 г. и был с почестями похоронен на Красной площади, урну с прахом писателя замуровали в кремлевскую стену.

Примечания

Публикация подготовлена при финансовой поддержке РГНФ в рамках научно-исследовательского проекта РГНФ "Горький и его современники: Неизданная переписка", проект N 06 - 04 - 00240а.

1. ГОРЬКИЙ М. Полн. собр. соч. Письма (далее: Письма). Т. 1. М. 1997, с. 218, 220.

2. КОРНИЛОВ А. А. Воспоминания. В кн.: Минувшее. Т. 11. М. -СПб. 1992, с. 84.

3. СПИРИДОНОВА Л. А. Был ли А. М. Горький членом партии? - Известия ЦК КПСС, 1990, N 5, с. 133.

4. М. Горький. Материалы и исследования. Вып. 5. М. 1998, с. 18.

5. РГАСПИ, ф. 259, оп. 1, д. 96, л. 10 - 11, 13.

6. В. И. Ленин и А. М. Горький. Письма, воспоминания, документы. М. 1969, с. 37.

7. ЛУЦЕНКО А. В. Начало конфликта между В. И. Лениным и А. А. Богдановым (1907- 1909 гг.). - Вопросы истории, 2003, N 1, с. 29.

8. Цит. по: там же, с. 30.

9. Там же, с. 32.

10. Архив А. М. Горького при ИМЛИ (АГ), КГ-од 1 - 22 - 12.

11. Там же.

12. ЛУНАЧАРСКИЙ А. В. Двадцать третий сборник "Знания". В кн.: Литературный распад. Кн. 2. СПб. 1909, с. 84 - 119.

13. Письма. Т. 7, с. 37 - 39.

14. ЛЕНИН В. И. Материализм и эмпириокритицизм. М. 1989, с. 389.

15. АГ, КГ-од 1 - 22 - 46.

стр. 42
16. Письма. Т. 7, с. 137 - 138.

17. АГ, КГ-од 1 - 22 - 37.

18. Письма. Т. 7, с. 106.

19. Там же, с. 106 - 107, 103. Письмо написано около 9(22).III.1909.

20. АГ. Документ находится в архивной обработке и шифра еще не имеет.

21. АГ, КГ-од 1 - 22 - 39.

22. АГ. Документ шифра еще не имеет.

23. Письма. Т. 7, с. 208.

24. Неизвестный Богданов. Кн. 2. М. 1995, с. 36.

25. АГ, ПТЛ 1 - 38 - 6.

26. Письма. Т. 7, с. 125. Письмо И. Ладыжникову, 22.IV.(5.V.)1909.

27. АГ, КГ-од 1 - 22 - 57.

28. Письма. Т. 8, с. 156. Письмо от 24.X.(6.XI.)1910.

29. АГ. Документ шифра еще не имеет.

30. Письма. Т. 6, с. 145.

31. АГ, КГ-од 1 - 22 - 2.

32. Ю. О. Мартов и А. Н. Потресов. Письма. 1898 - 1913. М. 2007, с. 384 - 386.

33. Письма. Т. 9, с. 52.

34. Ю. О. Мартов и А. Н. Потресов. Письма, с. 415.

35. ГОРЬКИЙ М. О полемике. - Новая жизнь, 25.IV.(8.V.)1917, N 6.

36. АГ, КГ-од 1 - 40 - 17.

37. ИЗГОЕВ А. С. На перевале. - Русская мысль, 1912, N 4, с. 102 - 104.

38. ГОРЬКИЙ М. О полемике.

39. ВАСИЛЬЕВА Т., КРИВЕНЬКИЙ В., ШАШКОВА О. Российская радикально-демократическая партия. В кн.: Политические партии России. Конец XIX - первая треть XX века. М. 1996, с. 515.

40. ГИППИУС З. Н. Собр. соч. Т. 8. М. 2003, с. 168.

41. Письма. Т. 12, с. 24. Письмо к Л. Б. Яффе, 22.II.(6.III.)1916.

42. Письма. Т. 11, с. 141.

43. ТОЛСТОЙ И. И. Дневник. 1906 - 1916. СПб. 1997, с. 622 - 623.

44. Письма. Т. 11, с. 137.

45. Там же. Т. 12, с. 14. Письмо к Е. П. Пешковой от 8(21).II.1916.

46. Переписка семьи Ульяновых. М. 1969, с. 398 - 399.

47. ЛЕНИН В. И. Полн. собр. соч. Т. 49, с. 299 - 300, 302.

48. Там же, с. 170, 340.

49. ВАЛЕНТИНОВ Н. Недорисованный портрет... М. 1993, с. 333.

50. ГОРЬКИЙ М. Две души. - Летопись, 1915, N 1, с. 128, 130, 134.

51. Там же, с. 123, 132.

52. АНДРЕЕВ Л. Н. Собр. соч. Т. 6. М. 1996, с. 569 - 570.

53. БЕРДЯЕВ Н. А. Судьба России. М. 1990, с. 61.

54. АРДОВ Т. В защиту "интеллигента". - Утро России, 10.I.1916, N 10.

55. М. Горький. Материалы и исследования. Вып. 8. М. 2007, с. 305.

56. Там же, с. 313.

57. Неизвестный Богданов. Кн. 1. М. 1995, с. 179.

58. Там же, с. 179 - 182.

59. КАМЕНЕВ Ю. Социальное содержание империализма и его преодоление. - Летопись, 1916, N 9, с. 185.

60. БОГДАНОВ А. А. Вопросы социализма. М. 1990, с. 319 - 320.

61. М. Горький. Материалы и исследования. Вып. 8, с. 311 - 313.

62. Там же, с. 315 - 316.

63. Там же, с. 316.

64. Письма. Т. 12, с. 113.

65. Новая жизнь, 25.IV.(8.V.)1917, N 6.

66. М. Горький. Материалы и исследования. Вып. 8, с. 325.

67. Письма. Т. 12, с. 118, 122.

68. Новая жизнь, 9(22).V.1917, N 18.

69. Там же, 14(27)VII.1917, N 74.

70. АСКОЛЬДОВ С. А. Религиозный смысл русской революции. В кн.: Из глубины. М. 1990, с. 36.

71. Новая жизнь, 18(31).X.1917, N 156.

72. Там же, 7(20)XI.1917, N 174.

73. БОГДАНОВ А. А. Вопросы социализма, с. 353 - 354.

74. ВАЛЕНТИНОВ Н. Наследники Ленина. М. 1991, с. 172 - 173.

75. ЛЕНИН В. И. Полн. собр. соч. Т. 53, с. 109; ЧУКОВСКИЙ К. И. Дневник. 1901 - 1929. М. 1991, с. 124 (запись 14.XI.1919); В. И. Ленин и А. М. Горький, с. 388.