К. Маркс в "Капитале" охарактеризовал Н. Г. Чернышевского как "великого русского ученого"1 . Общеизвестен его вклад в политэкономию и другие обществоведческие науки.

В обобщающих трудах и конкретных исследованиях советских ученых2 раскрыта историческая концепция Чернышевского. Вместе с тем, судя по обширной литературе о нем3 , историки до сих пор не изучают его источниковедческую лабораторию. В исследованиях историографов он предстает как интерпретатор исторических фактов, добытых историками-профессионалами, а для историко-философских обобщений источниковедческие приемы не нужны. Но такое объяснение опрометчиво. В. Е. Иллерицкий еще в 1963 г. отмечал у Чернышевского "непосредственный интерес к вопросам источниковедения", тщательно фиксируя его высказывания об исторической филологии, генеалогии, нумизматике, библиографии и геральдике4 . Однако эти ценные наблюдения не послужили импульсом для дальнейшей разработки темы как самим автором5 , так и другими историками.

Но, возможно, литературное наследие Чернышевского не содержит материала для подобного изучения. Так можно было бы думать, если бы историки литературы не создали работ о наследии его в области текстологии, а юристы специально не изучали его источниковедческие приемы6 . Вернее будет предположить, что наши источниковеды еще не коснулись наследия Чернышевского в этой области. Между тем исследование источниковедческого наследия представителей революционного и вообще прогрессивного обществоведения в России не только важно для воссоздания полной картины его развития, но в гораздо большей мере необходимо для освещения кардинальных проблем исторического познания (такого, например, вопроса, как соотношение методологии и методики в историческом исследовании) и для выяснения влияния революционно-демократической мысли на развитие источниковедения. И, наконец, наши представления о Чернышевском как ученом значительно расширятся, если будем знать более подробно его источниковедческие приемы научного анализа.

1 К. Маркс и Ф. Энгельс. Соч. Т 23, стр. 18.

2 "Очерки истории исторической науки в СССР". Т. II. М., 1960; В. Е. Иллерицкий. История России в освещении революционеров-демократов. М. 1963; его же. Революционная историческая мысль в России. М. 1974.

3 См. библиографию: "Ученые записки" Саратовского университета, 1948, т. 19; "История русской литературы XIX в". Библиографический указатель. М. -Л. 1962; "Н. Г. Чернышевский". Указатель литературы 1960 - 1970. Саратов. 1976.

4 В. Е. Иллерицкий. История России в освещении революционеров-демократов, стр. 63, 67.

5 В. Е. Иллерицкий. Революционная историческая мысль в России, стр. 215.

6 См., например, А. В. Любарский, А. В. Дулов. Чернышевский об исследовании почерков. "Ученые записки" Белорусского университета, 1960, вып. 2. Вопросы уголовного права и процесса.

стр. 26

В настоящей статье предпринята попытка рассмотреть те работы Чернышевского, которые включены в его "Полное собрание сочинений" и которые непосредственно касаются отдельных общих проблем источниковедения и методики изучения источников по истории России. За 1853 - 1862 гг. их оказалось 75 наименований. Это только статьи и рецензии. Они и послужили материалом для данной работы. Используя его, нельзя забывать, что Чернышевский, во-первых, не ставил себе чисто источниковедческих задач, хотя имел солидную профессиональную подготовку для их решения; во-вторых, отбирал для анализа только то, что облегчало задачи революционной проповеди в рамках подцензурной литературы.

"Живой человек не может не иметь сильных убеждений. От этих убеждений не отделается он, что бы ни стал делать: писать историю или статистику, фельетон или повесть... Не проводить убеждений могут только те, которые не имеют их", - писал Чернышевский в 1859 г. в статье "Г. Чичерин как публицист"7 . Эта четкая позиция определяет и его источниковедческие взгляды, приемы анализа источников, его оценки публикаций источников. Революционно-демократические убеждения Чернышевского способствовали формулированию им ряда новаторских положений в области источниковедения, научная ценность которых сохраняется и в наши дни.

Отмечая успехи исторической науки, Чернышевский вместе с тем неоднократно говорил о слабости источниковедческой критики (он ее именовал "ученой критикой"). "Ученая критика у нас еще слабее литературной", - писал он в 1854 г. (т. II, стр. 326). Эту мысль он подробно аргументировал, когда анализировал причины неправильного взгляда П. Я. Чаадаева на прошлое России. Чернышевский утверждает, что идеи Чаадаева складывались в 20-х годах XIX в., когда разработка нашей истории "только что начиналась". "Пока не разработали источников, - а это уже было после молодости Чаадаева, - не могли различить даже того факта, - пишет Чернышевский, - что целью деятельности Петра было создание сильной военной державы" (т. VII, стр. 609 - 610). Изучение источников, по мысли Чернышевского, является материальной основой исторического исследования.

Даже самый факт публикации источников он относил к существенным явлениям в историографии. Так, характеризуя т. 4 "Истории России с древнейших времен" С. М. Соловьева, Чернышевский утверждал: "Излишне также повторять, что труд этот составляет, вместе с изданиями Археографической комиссии, важнейшее приобретение нашей исторической науки в течение последних пятнадцати лет" (т. II, стр. 405). Но вместе с тем он отмечал нерешенность многих вопросов "ученой разработки" истории. "Странно было бы воображать, что в каких-нибудь пятьдесят лет, - писал он в 1854 г., - ученая разработка русской истории достигла окончательного совершенства... напротив, разработка русской истории (и тут он повторяет свое излюбленное сравнение. - Б. Л. ), точно так же, как и разработка истории русской литературы, только что начинается: удовлетворительным образом разрешены еще немногие вопросы, и то преимущественно касающиеся внешней, фактической истории" (т. II, стр. 410). "Внешняя" история - это, по Чернышевскому, история "громких событий и имен". "На десять человек, занимающихся исключительно громкими событиями и именами, едва ли найдется между исследователями новой истории (то есть не "древней". - Б. Л. ) один, обращающий главное внимание на развитие

7 Н. Г. Чернышевский. Полное собрание сочинений. В 16-ти тт. М. 1939- 1953. Т. V, стр. 660; см. также т. IV, стр. 823; т. V, стр. 176 и др. (далее ссылки на это издание даются в тексте).

стр. 27

истинно важных вопросов и элементов исторической жизни", - писал Чернышевский, относя к последним "быт народов", общественные и экономические отношения, образованность (т. II, стр. 550). Усматривая главные причины слабого изучения "внутренней" истории в мировоззренческих позициях исследователей, Чернышевский все же отмечает, что одной из таких причин является "малочисленность источников" (там же, стр. 563).

Итак, Чернышевский видит двуединую задачу исторической науки в дальнейшей разработке "внутренней" истории России, что возможно при новом взгляде на уже введенные, в научный оборот источники и поиске новых. Разработка "внутренней" истории мыслится в первую очередь как пересмотр исторической литературы с точки зрения основного фундаментального взгляда Чернышевского на роль народных масс в "историческом действии". "Была на западе - пишет он, - история аристократического сословия; только недавно стало руководить историею среднее сословие и далеко еще не овладело ею всею... Но высшее и среднее сословия составляют только небольшую часть в каждой нации, а масса нации ни в одной еще стране не принимала деятельного, самостоятельного участия в истории. Это новый элемент, безмерно различный от прежних; он еще только готовится войти в историю" (т. VII, стр. 618). Выяснить истоки этой подготовки, определить социально-экономические и социально-политические причины вызревания этого "нового элемента" - вот цель разработки "внутренней" истории, по мнению Чернышевского. Именно поэтому он и призывал в области исторической науки "деятельнее прежнего приняться за перетряску хлама многих ученых и других знаменитостей, чтобы всем стало видно, что это именно хлам, ничего не стоящий, ни к чему не годный, и чтобы не мешал этот хлам деятельности тех немногих хороших ученых, которых, к счастью, мы уже имеем" (т. VII, стр. 299).

Столь резкая оценка исторической литературы не имеет ничего общего с нигилистическим отрицанием успехов отечественной историографии, ибо Чернышевский неоднократно повторял в разных вариациях следующую мысль: "За исключением очень немногих трудов, все доселе изданные сочинения по русской истории, изучению русской народности и т. д. имеют одно достоинство - зато очень важное, достоинство сборников материалов. Мнения, высказанные этими трудолюбивыми собирателями, не имеют особенного научного значения" (т. II, стр. 667; см. также т. VII, стр. 973 и др.). Следовательно, "перетряска хлама" означает пересмотр с точки зрения революционной демократии всего накопленного фактического материала, то есть введенных в научный оборот источников, и выработку нового взгляда на русскую историю. Эта теоретическая установка, сформулированная эзоповским языком, и реализуется в источниковедческих наблюдениях Чернышевского. Мы попытаемся осветить два аспекта проблемы: приемы анализа источников, используемые Чернышевским; влияние его на процесс становления источниковедения массовой документации и теории источниковедческих дисциплин.

Чернышевский в 1853 г. опубликовал свою первую историко-филологическую работу "Опыт словаря из Ипатьевской летописи". Не вдаваясь в ее анализ, так как ее специальный филологический характер выходит за рамки сюжета данной статьи, отметим, что в авторецензии на этот труд Чернышевский высказал мысль, чрезвычайно важную для понимания его приемов источниковедческого анализа. Он писал, что автор "Опыта..." "слишком стеснил круг своих объяснений, решаясь объяснить Ипатьевскую летопись только одною Ипатьевскою летописью и отказавшись преднамеренно от всех посторонних пособий" (т. П., стр. 342). Это было написано в 1854 г., и с тех пор во всех

стр. 28

произведениях он пользуется, как мы бы сейчас сказали, приемом комплексного анализа источников. И это касается не только источников по истории древней Руси (см. т. II, стр. 751 - 752; т. V, стр. 800; т. XVI, стр. 21, 29 - 30), но и России XVII-XIX вв. (т. III, стр. 388, 584; т. VII, стр. 358, 481, 489, 973 и др.).

Проиллюстрируем этот прием на примере критики Чернышевским статьи В. Н. .Пешкова "О народном продовольствии в древней России", напечатанной в "Москвитянине" (1854, N 5). Лешков, используя отдельные летописные известия о низких ценах на хлеб в урожайные годы и высоких - в неурожайные, пытается определить "обыкновенные цены" на хлеб в Новгороде до XV в., в XV и XVI веках. Считая, что "исследование о ценах до XV века у г. Лешкова прочнее исследования о ценах XV и XVI веков", Чернышевский (т. XVI, стр. 30) ограничивается анализом исследования цен до XV в. и находит, что само определение цены в серебре у Лешкова проведено некорректно, так как оно произвольно устанавливает эквивалент стоимости серебра до XV в. по сравнению с XIX в., как 1 к 10 ("по мнению г. Лешкова, фунт серебра тогда имел ценность, какую имеют ныне 10 фунтов"). Чернышевский называет такой прием "шатким", так как Лешков не собрал данных из тех же летописей о ценах на другие предметы потребления в древней Руси, а главное, не попытался даже проверить свои расчеты на данных о ценах на скот, приводимых в "Русской правде". Применяя коэффициент повышения, принятый Лешковым, к ценам на скот в "Русской правде", Чернышевский наглядно демонстрирует просчеты этого автора. Таким образом, привлекая данные "Русской правды", Чернышевский не только проверяет летописные известия, но и показывает шаткость построений по конкретному вопросу истории древней Руси, идущую от выборочного, неполного использования источников.

К приему комплексного анализа Чернышевский особенно успешно прибегает при изучении источников по истории России XVII-XIX веков. В статье "Прадедовские нравы", посвященной разбору изданных в 1860 г. "Записок" Г. Р. Державина, Чернышевский проводит сравнительный анализ их с одами поэта, написанными в один и тот же отрезок времени, и определяет степень искренности их автора (т. VII, стр. 358).

Прием комплексного использования источников лежит в основе исследовательской лаборатории Чернышевского, когда он обращался к вопросам социально-экономической жизни России первой половины XIX века. Именно здесь он выступил как новатор. Но прежде чем перейти к освещению этого, второго, интересующего нас аспекта, следует обратить внимание на то, как Чернышевский относился к различным разновидностям источников. Ни в одной из рецензий или статей, посвященных разбору работ по истории, он не упускает возможности указать на степень полноты источниковой базы. Следуя своему взгляду на важность введения в научный оборот новых сведений, Чернышевский отмечает каждый подобный случай даже в работах, которые он оценивает отрицательно. Утверждая, что А. Попов - автор сочинения "Русское посольство в Польше в 1673 - 1677 годах" (СПБ. 1854) - "пишет не историю, а апологию", Чернышевский вместе с тем отмечает: "г. Попов пользовался неизданным "статейным списком" и "отпусками", т. е. подлинными дипломатическими депешами Тяпкина, русского посла в Польше в 1673 - 1677 годах, и представил из них драгоценные выписки" (т. II, стр. 636). Отмечая скудость летописных известий о "внутреннем быте наших предков", Чернышевский подчеркивает источниковедческую ценность "подробных описей имущества московских князей, находящихся в их завещаниях" (т. II, стр. 399).

стр. 29

Чернышевский видит ценность "чрезвычайно важной отрасли сведений относительно старого русского быта" - известий иностранных писателей. Борясь против предубеждений по поводу этого источника, он пишет: "Нельзя предполагать возможность систематической вражды к нам в западных путешественниках XVI и XVII столетий...", - но признает, как само собой разумеющееся, что "из нескольких сот иноземцев, писавших о России в XVI и XVII веках, многие были люди недостаточно наблюдательные или проницательные... Но такие люди, как Герберштейн, Флетчер, Олеарий, Мейерберг, и многие другие были люди замечательного ума и проницательности и имели довольно времени, чтобы хорошо узнать нас" (т. IV, стр. 249 - 250). Конечно, и эти авторы были достаточно тенденциозными, но в данной источниковедческой характеристике Чернышевский определяет критерии подхода к этому своеобразному и сложному источнику. Ум, проницательность автора и длительность наблюдений служат мерилом отбора и оценки известий.

С не меньшим интересом анализировал Чернышевский записки русских путешественников. В рецензии на "Путешествия А. С. Норова" (СПБ. 1854)8 Чернышевский исследует процесс складывания жанра путевых записок на примере записок русских паломников в святые места (т. II, стр. 518). Он отмечает возрастание интереса к описанию путешествий среди читающей публики (там же, стр. 763), видит в этом источнике своеобразную разновидность мемуарной литературы, за публикациями которой особенно пристально следил. Рецензируя издания воспоминаний и дневников, Чернышевский цитирует или пересказывает те места в них, на которые он хочет обратить внимание читателей.

Этот на первый взгляд самый элементарный прием аннотирования В условиях подцензурной печати облегчал выполнение задач революционной пропаганды. При этом источниковедческий анализ выступал как один из действенных приемов. Возвратимся к анализу "Записок" Державина Чернышевским. Он пишет о том, что его целью не является "историческая критика подробностей" (т. VII, стр. 327), то есть не собирается анализировать достоверность конкретно-исторических сведений, которые можно почерпнуть из "Записок". Это не нужно для его целей, так как он рассматривает данное сочинение как памятник нравов "того века" (там же, стр. 326). Чернышевский пересказывает те места из "Записок", где говорится о том, что А. А. Вяземский, составляя сведения о доходах империи для Екатерины II, понизил их на 8 млн. руб., чтобы в нужную минуту выслужиться, показав свое умение быстро увеличить доходы (там же, стр. 338). Отчеты о состоянии государственных доходов и расходов, цитирует Чернышевский Державина, "никто как должно не рассматривал, откладывая день за день, то и была со дня учреждения экспедиции о государственных доходах более двадцати лет вся империя несчитанною" (там же, стр. 360). Поскольку достоверность такого сообщения принципиально важна, Чернышевский пишет, что об этом Державин подготовил рапорт, который (и здесь он цитирует Державина) "чаятельно в целости находится в канцелярии государственного совета" (там же). Чернышевский подробно излагает огромное количество фактов о "нравах" двора Екатерины II и заключает: "Пусть читатели довольствуются тем, что мы знакомим их с любопытными местами книги, которая иначе была бы из-

8 О причинах выбора писаний этого сановника Чернышевский сообщает в одном из писем (т. XIV, стр. 286). Это письмо лишний раз свидетельствует, что выбор объекта анализа диктовался порой тактическими соображениями Чернышевского, но сам анализ всегда проводился с научной добросовестностью.

стр. 30

вестна разве одному из десятерых между нами. Что за странная претензия получать готовые выводы, - гораздо лучше думать самому" (там же, стр. 356).

Таков прием извлечения и использования прямой информации источника. Когда же Чернышевский извлекает непреднамеренную информацию, он всесторонне раскрывает свою лабораторию. Так, он рассказывает об обиде Державина на то, что мещанка из Белоруссии написала на него жалобу в связи с его белорусской ревизией, и эта жалоба была принята к рассмотрению. "Дело не в том, - заключает Чернышевский, - справедлива или несправедлива была жалоба, - очень может быть, что справедливы слова Державина, называющего ее неосновательной: важны убеждения Державина и его сослуживцев, что жалоб на его действия во время белорусской ревизии нельзя уже и принимать" (там же, стр. 363). Излагая нелестные отзывы о Н. В. Репнине в "Записках", Чернышевский напоминает об оде Державина "Памятник герою", где тот же Репнин восхваляется. Цитируя место в "Записках", где Державин сетует на Павла I за то, что "все преждние учреждения Петра Великого и Екатерины зачали сумасбродно, без всякой причины коверкать", Чернышевский одновременно цитирует из од Державина места, прославляющие государственную мудрость Павла I (там же, стр. 358).

Таким образом, Чернышевский обнажает еще один пласт информации "о нравах": Державин не только рассказчик о нравах, но и сам их носитель. Аналогичен подход Чернышевского и к публикации "Записки Льва Николаевича Энгельгардта" (М. 1860) - генерал-майора, адъютанта Г. А. Потемкина. "Приобретение не совершенно ничтожное"- так характеризует Чернышевский книгу, но все же отмечает, что "отыскиваются в этой книжке материалы для пополнения послужных списков довольно многих второстепенных лиц екатерининской эпохи" (т. VII, стр. 481). На примере этих воспоминаний он ставит принципиально важный вопрос: откуда скудость исторически важного в них? И отвечает, что эти воспоминания, как и "Записки" Державина, отражают жизнь людей, "у которых все понятия о добре и зле заменялись вековыми правилами почти безразличного одобрения всему, что жило и действовало выше их" (т. VII, стр. 484). Рассказ Энгельгардта неинтересен из-за "официальности понятий о вещах и людях", присущих автору (там же, стр. 489).

Внимательно изучал Чернышевский публикации эпистолярных источников. Принципиальное значение имеет его рецензия на издания комиссии печатания государственных грамот и договоров. В 1861 г. она опубликовала переписку Петра I с Екатериной Алексеевной и царицы Прасковьи Федоровны с дочерьми. Анализируя эту переписку, Чернышевский показывает, что из 221 письма первого выпуска 218 "имеют обыкновенный характер коротеньких записочек, посылаемых... с единственной целью уведомить о здоровье. Теперь, - пишет Чернышевский, - читатель пусть сам рассудит, в какой степени полезно или нужно было издавать эти письма" (т. VII, стр. 994). Из 101 письма второго выпуска только 16 "заключают в себе, хотя что-нибудь, кроме уведомления о здоровье" (там же, стр. 995). Чернышевский спрашивает: "Неужели не осталось, например, от Петра Великого писем, более важных для историка?" (там же, стр. 999). Заметим, что Чернышевский несколькими годами раньше счел необходимым специально остановиться в своем обзоре журналов на публикации одного письма Петра к П. П. Шафирову, которое представляло значительный интерес (т. XVI, стр. 52). Аналогична его оценка письма Екатерины II Потемкину, опубликованного в "Москвитянине" в 1854 г. (там же, стр. 58).

стр. 31

Таким образом, отрицательное отношение Чернышевского к изданиям комиссии, как, впрочем, и к перепечатке писем Алексея Михайловича, осуществленной Бертеневым (см. т. IV, стр. 248), вызвано только тем обстоятельством, что эти публикации не содержали материала первостепенной исторической ценности. Комиссия "понапрасну тратит бумагу, - писал Чернышевский, - тратит труд, а что важнее всего - тратит время. Ведь пока она работает, задача считается исполняющейся" (т. VII, стр. 999). Перед нами яркий пример, отражающий позиции Чернышевского в области публикаторской деятельности: сосредоточить усилия на первоочередности издания действительно важных материалов по истории России XVII-XIX веков. Этот принцип выдерживается независимо от того, каково общее отношение Чернышевского к органу-публикатору. Опубликование 29 писем Н. М. Карамзина А. И. Тургеневу в "Московитянине" (1855, N 1) оценивается положительно, так как эти письма "объясняют ход его (Н. М. Карамзина. - Б. Л. ) работ при составлении "Истории государства Российского" (т. XVI, стр. 85); но перепечатка в том же журнале "Смеси из "Московских ведомостей" 1795 года", редактором которой был Карамзин, высмеивается Чернышевским, ибо "личности Карамзина как писателя они вовсе на характеризуют" (там же, стр. 54). Так же строго Чернышевский судит "Современник", опубликовавший в 1855 г. "Журнал Степана Петрова сына Хлестевского о пребывании его корабля в архипелажских водах в 1770 - 1774 годах". "Если уж непременно хотелось "Современнику" напечатать что-нибудь о турецкой войне 1770 - 1774 годов, - пишет Чернышевский, - он мог бы... напечатать в виде отрывков те места из "Дневника"... где говорится о каких-нибудь важных мерах" (там же, стр. 84). Такую же оценку получила публикация в "Современнике" N 8 за 1854 г. "Воспоминания кавалерийского офицера о турецкой войне 1828 года" (см. там же, стр. 62). Как видно из краткого обзора, разновидности источников, находившихся в сфере внимания Чернышевского, относятся к классу повествовательных и отражают историю России XVIII-XIX веков. В их анализе Чернышевский стоял на уровне уже накопленного источниковедческого опыта.

Однако эти источники были бедны информацией о народной жизни, а Чернышевского интересовала именно такая информация. Эту потребность могли удовлетворить источники, которые фиксировали повседневную жизнь народа, то есть так называемая массовая документация. Можно без преувеличения сказать, что Чернышевский стоял у истоков зарождения источниковедения массовой документации, определив его непреходящее научное значение.

Ни одна научная работа не получила столь высокой оценки Чернышевского, как трехтомное исследование Д. П. Журавского "Статистическое описание Киевской губернии", тираж которого был задержан на четыре года (в 1852 г. оно было отпечатано, а поступило в продажу только в 1856 г.). Чернышевский писал, что этот труд "остается одним из самых драгоценных приобретений, сделанных русскою наукою в течение всего настоящего столетия. Это - один из тех никем не заменяемых источников, которые навек остаются главнейшим пособием для изучения предмета, ими излагаемого" (т. III, стр. 387). Чем же этот труд так поразил Чернышевского? До этого он рецензировал аналогичные по жанру статистические описания, например, книгу Я. Соловьева "Сельскохозяйственная статистика Смоленской губернии" (М. 1855), о которой отозвался, что она "основательнейшее из всех известных нам статистических исследований об отдельных частях русской империи" (т. II, стр. 766), но не оценивал ее как уникальное и выдающееся явление в науке. Ответ на этот вопрос можно найти в творческой биографии Д. П. Журавского (1810 - 1856 гг.). К сожалению, историография отечественного источниковедения прошла мимо этой колоритнейшей

стр. 32

фигуры, которую наша статистическая наука целиком и полностью зачислила только "по своему ведомству"9 . Между тем есть все основания пересмотреть такой взгляд, объективно ведущий к недооценке широты и основательности научных достижений этого незаурядного человека.

В 1846 г. Журавский опубликовал исследование по вопросам статистики. Как заглавие книги, так и название трех ее глав как будто свидетельствуют о том, что предметом ее является "чистая" статистика. Однако содержание книги гораздо шире. Оно охватывает вопросы, выходящие далеко за рамки этой отрасли, которая тогда, по мнению Журавского, "еще не образовалась в науку"10 . Процитируем одно фундаментальное положение Журавского, дающее основание считать его пионером разработки источниковедения массовой документации. "Можно сказать, - писал он, - что статистика находится ныне в таком состоянии, в каком была история до образования и приложения к ней исторической критики. Тогда историк помещал в свое повествование всякое письменное предание, какое доходило до него: связывал его, как мог с преданиями из других источников и выводил заключения о событиях, лицах, эпохах, не заботясь об истине оснований, о достоверности источников, из которых первоначально образовались предания. Оттого история долгое время была сборником всевозможных разноречий и несообразностей, лишавших всякой веры в события, пока не обратились, наконец, к критической оценке ее источников. Многие из них признаны недостоверными, и все происшедшие из них исторические известия и заключения историков - мнимыми; другие очищены от ложного взгляда современников на события, соображением жизни, положения в обществе и степени образованности повествователей, страстей, мнений, духа той эпохи, под влиянием которой они должны были судить о том, что видели. Этим средством история очистилась от множества нелепостей, и минувшие события восстанавливаются постепенно в приблизительной их истине. Такого же очищения статистика требует ныне еще более, нежели история"11 .

В этом программном заявлении, долго ускользавшем из поля зрения источниковедов, интересно не только признание роли исторической критики (то есть источниковедения) в становлении истории как науки, но и самый факт обращения Журавского к опыту развития истории как науки на предмет приложения его к статистике. Если история стала наукой благодаря исторической критике, рассуждает Журавский, то статистика тоже может стать ею только в том случае, если она обратит "внимание и труды на очищение существующих и открытие новых источников достоверных статистических сведений"12 . Таким образом, Журавский видел в развитии источниковедения путь к становлению отечественной статистики как науки. Это обстоятельство и определило его интерес к источниковедению той документации, которая по своему характеру и происхождению могла питать эмпирическим материалом статистику. Журавский демонстрирует в своей книге не только широкую осведомленность в источниках по русской и зарубежной истории нового времени, но и великолепную критику их достоверности (например, материалов люстрации 1789 г. польских земель, входивших в состав Австрии)13 .

9 См. М. В. Птуха. Д. П. Журавский. Жизнь, труды, статистическая деятельность. М. 1951; Г. А. Подварков. Русский статистик-экономист Дмитрий Петрович Журавский. М. 1961. Показательно, что "СИЭ" не удостоила Журавского своим вниманием, а "БСЭ" в 3-м издании по традиции "числит" его только статистиком.

10 Д. П. Журавский. Об источниках и употреблении статистических сведений. Киев. 1846, стр. 3.

11 Там же, стр. 4 - 5.

12 Там же, стр. 6.

13 Там же, стр. 37.

стр. 33

Для доказательства ценности первичного наблюдения Журавский использует те же источники, а в ряде случаев те же места в них, которые были приведены Ф. Энгельсом в его работе "Положение рабочего класса в Англии"14 . Почти одновременно с Энгельсом, который работал над своей книгой, как известно, в сентябре 1844 - марте 1845 г., Журавский сумел в потоке публикаций разглядеть наиболее ценные источники, что свидетельствует о незаурядной источниковедческой интуиции, которая питалась его демократическими взглядами. Они-то и позволили Журавскому понять коренные причины, влиявшие на формирование массовой документации и определявшие степень достоверности содержавшейся в ней информации. Обращаясь к вотчинной документации как "первоначальному источнику хозяйственных сведений", он выясняет различие постановки делопроизводства в крупных, средних и мелких вотчинах, что влияет на ценность информации. Основной тезис, вытекающий из его анализа, таков: "Чтобы счет и отчетность в продуктах, производимых барщиной, были согласны с истиной - это такая задача, какой, вероятно, не разрешал еще никто"15 .

Журавский полагал, что "привести в известность имущество и хозяйственные обороты крестьянина гораздо важнее исчисления доходов его владельца", и на характеристике подворных описей показал информативные возможности этого источника16 , который, как известно, начал интенсивно разрабатываться только советскими исследователями. Журавский дал источниковедческую характеристику описаний имений, материалов генерального межевания, метрических книг и, наконец, всего комплекса "старых дел" в присутственных местах губернского уровня17 . Поскольку, писал он, "каждое оконченное дело оставило по себе какой бы то ни было след в действительной жизни людей и касающихся до них предметов, то и следует считать архивы летописью современного движения, или дневником целого народа, в который изо дня в день вписываются на всем пространстве государства: события, просьбы и жалобы, нужды, бедствия, повинности, взаимные отношения, перемены в положениях и в состоянии и т. п... Одним словом, все, что относится к общественной жизни народа, и весьма многое из частного его быта"18 .

Научное освоение этого громадного материала, по мысли Журавского, должно осуществляться путем источниковедческого анализа достоверности его информации и последующего синтеза сведений с применением статистического метода. "Вовсе не прилагается, - писал он, - доныне исчисление к бесчисленному множеству отдельных фактов, случаев, событий, из которых сплетается индивидуальная и общественная жизнь, а также к некоторым положительным наукам, относящимся к человеку, а именно: к истории со всеми вспомогательными ее науками, политической географии, языкознанию, литературе, философии, медицине, политической экономии и т. п. Но из этого не следует заключать, что число и мера несовместимы с предметами, к которым они не применялись доселе и не могут быть к ним приложены"19 . Таким образом, Журавский не только открывал возможности использования массовой документации в качестве источника для изучения новейших страниц

14 Ср. К. Маркс и Ф. Энгельс. Соч. Т. 2, стр. 327; Д. П. Журавский. Указ. соч., стр. 64; Совпадающие ссылки на Э. Чадуика (у Журавского: Чедвик) и Л. Фоше у Энгельса и Журавского многочисленны.

15 Д. П. Журавский. Указ. соч., стр. 115.

16 Там же, стр. 118 - 119.

17 Там же, стр. 100 - 160. О методике извлечения данных из "старых дел" Журавский написал 8 мая 1847 г. специальную записку "Приложение делопроизводства к статистике", которая частично опубликована в названной выше книге М. В. Птухи.

18 Д. П. Журавский Указ. соч., стр. 119.

19 Там же, стр. 171 - 172.

стр. 34

истории страны, но и предлагал статистический метод как основу такого изучения. Это знаменовало собой качественный скачок в отечественном источниковедении. Свои теоретические и методические установки Журавский и реализовал в указанном 3-томном исследовании, а Чернышевский, не зная предыстории этого труда, но судя только по нему самому, безошибочно определил непреходящее значение этой работы для отечественной науки.

В статье, посвященной разбору 3-томного исследования Журавского, Чернышевский обратил внимание как раз на те новые, до тех пор не использованные в науке источники, о которых писал Журавский, и на новые методы их изучения. Чернышевский особо подчеркнул значение "частных письменных документов, которые... были доставлены конторами различных фабрик, экономических управлений, торговых домов и проч. Эти сведения, - писал он, - дали чрезвычайно много интереснейших фактов". Чернышевский здесь же специально отметил "особенные изыскания с целью поверять на местах официальные показания... наблюдать, как та или другая отрасль экономического быта идет в действительности", что обеспечило получение "множества очень важных и достоверных сведений" (т. III, стр. 388). Все, что выходило из-под пера Журавского после этой фундаментальной работы, тщательно изучалось Чернышевским. Уже после смерти Журавского, рецензируя его труд "О кредитных сделках в Киевской губернии", Чернышевский писал, что "все исследования этого замечательного ученого" имеют "большое научное достоинство". В этом труде Чернышевский отметил "счастливую и чрезвычайно верную мысль" Журавского о ценности маклерских книг как источника и полностью поддержал его взгляды о необходимости единой методики их изучения, как и всех так называемых массовых источников, "чтобы после мог быть сделан свод из частных обработок одного предмета". Чернышевский приходит к выводу, что "способ исполнения этой работы Журавским действительно должен остаться образцом последующих трудов по этой части" (т. IV, стр. 612).

Материал "Статистического описания Киевской губернии" Чернышевский привлекал неоднократно в своих статьях о подготовке реформы 1861 года. Это исследование Журавского служило ему своеобразным эталоном при оценке других трудов по истории, социологии и статистике (см. т. IV, стр. 618 - 619, 670 - 672; т. V, стр. 80 - 81, 206 - 207, 504 - 505; т. VII, стр. 491 - 502, 929). Важно, что Чернышевский не только поддержал идеи Журавского, но и развивал их. В статье "Устройство быта помещичьих крестьян. Труден ли выкуп земли?", напечатанной в первом номере "Современника" за 1859 г., Чернышевский противопоставляет потоку проектов выкупа крестьянских наделов, публиковавшихся в журналах крепостниками, свои расчеты, основанные на данных Журавского. "Мы взяли, - писал Чернышевский, - добросовестные и очень верные исследования о целом полумиллионе душ мужского пола (количество помещичьих крестьян мужского пола в Киевской губернии, по данным Журавского, составляло 504431 человек. - Б. Л. ), а другие строили свои выводы на одном каком-нибудь поместье да и то без точной проверки его доходов" (т. V, стр. 516). Таким образом, Чернышевский показывает не только классовую сущность грабительских расчетов помещиков, но и их полную научную несостоятельность.

Развивая методику изучения массовых явлений, предложенную Журавским, Чернышевский отстаивает принцип достаточной представительности совокупности фактов и возможности проверки их точности. "Цифра самая верная, - писал он, - становится несомненною лишь тогда, когда желающий может рассматривать ее точность" (т. X,

стр. 35

стр. 1070). Чернышевский решительно выступал против подмены совокупности фактов мнимыми расчетами. "Математика дает выводы более точные, нежели наблюдение, но только тогда, когда обладает очень точными элементами для своих вычислений, а когда элементы неверны, вычисление ведет только к ошибкам" (т. II, стр. 761). Так Чернышевский скрепил воедино необходимость проверки на достоверность фактов массовых явлений с возможностью применения статистического метода их изучения. В отличие от Журавского, для которого этот метод был абсолютным для познания общественных явлений, Чернышевский видел его ограниченность. Он понимал, что факты, извлеченные из массовых источников при помощи статистических приемов, не могут быть объяснены только на основе статистического метода. "Статистический факт, - писал Чернышевский, - обыкновенно бывает явлением многосложным, зависящим от действия многочисленных элементов, перепутывающихся в нем своими влияниями так, что трудно бывает без особенных, облегчающих дело способов распознать, какая роль принадлежит в нем известному элементу" (т. IX, стр. 58). Иначе говоря, статистический факт как отражение диалектических связей живой жизни сам по себе еще ничего не объясняет, но сигнализирует о причинах и следствиях общественного явления, которые должны быть объяснены при помощи методологических, философских установок исследователя.

Таким образом, осознанная необходимость изучения "внутренней" истории, истории народных масс обеспечила зарождение источниковедения массовой документации и деятельное участие Чернышевского в разработке его методологической и методической базы. Чернышевский последовательно поддерживал всякую инициативу, направленную на введение в научный оборот массовых источников. Так, он специально фиксировал внимание читателей на материалах анкетного опроса 653 раненных в Севастополе матросов и "списков раненых нижних чинов Черноморского флота", опубликованных в "Морском сборнике" в 1855 г. (т. II, стр. 582). Эти материалы отражали патриотический порыв русских воинов и вместе с тем показывали несправедливость их крепостного состояния. Чернышевский первым начал разрабатывать сведения о подписчиках "Современника". Рецензируя книгу Е. Корша "Столетие "Московских ведомостей" (1756 - 1856)", Чернышевский показал возможности, которые открылись бы для изучения истории распространения грамотности и "образованности", если бы не держался в секрете тираж издания. "У нас уже такая привычка, что мы все стараемся покрыть непроницаемым туманом", - с горечью писал он (т. IV, стр. 579). Чернышевский опубликовал и прокомментировал данные о числе подписчиков "Современника" за 1859, 1860 и 1861 гг.20 , как он сам писал, "в надежде, что и другие журналы захотят последовать нашему примеру и откроют публике эту тайну" (т. VII, стр. 427). Было бы наивно полагать, что Чернышевский предпринял эту акцию только ради того, чтобы выяснить степень "любви к чтению в России" (т. VII, стр. 428). Задача ставилась им более обширная: определить степень влияния "Современника" на различные слои населения страны. В этом плане интересны' замечания Чернышевского о желательности получения подробных ноуездпых списков подписчиков с указанием их сословной принадлежности (там же, стр. 908). К сожалению, в его распоряжении были только общие сведения о числе подписчиков по отдельным губерниям России, но, умело группируя их по хозяйственным районам, Чернышевский убедительно показывает более высокий удельный вес подписчиков "Современника" в Новороссии и Сибири, то есть в районах

20 "Списки" подписчиков составлял не сам Чернышевский; по данным почтамта за 1859 г. и 1860 г., их составил Жеромский, за 1861 г. - Орлов (см. т. XVI, стр. 944).

стр. 36

со слабым распространением крепостного права. Разработку сведений о подписчиках и тиражах журналов Чернышевский назвал "литературной статистикой" (т. VII, стр. 902), на пролетарском этапе освободительного движения, в новых условиях классовой борьбы ею часто пользовался В. И. Ленив21 .

Для изучения тех явлений общественной жизни, которые особенно волновали революционную демократию, Чернышевский использует при строгом источниковедческом анализе и официальные документы, бюрократически сводившие данные первичной документации. Для Чернышевского привлеченные им материалы были фактом реальной действительности, для историка наших дней - они источники о прошлом, поэтому сам выбор Чернышевского и приемы анализа им этих документов представляют интерес для источниковедения. Приведем только два, но принципиально важных примера.

Рассматривая "Статистическое обозрение промышленности Московской губернии, составленное Ст. Тарасовым" (М. 1856), Чернышевский ограничивается аннотированием и указанием, что книга "составлена по официальным данным" (т. III, стр. 523), не выясняя качества этих данных. Но как только источник предоставил ему возможность выяснить достоверность официальных данных, он это немедленно делает. Касаясь записки И. А. Гана, члена комиссии по улучшению системы податей и пошлин, Чернышевский делает вывод: "В официальных статистиках обыкновенно показываются под громкою рубрикою "фабрики и заводы": столько-то. Под этими названиями следует разуметь, по большей части, самые скромные заведения, где работает отец с сыном или двумя-тремя наемными работниками" (т. VII, стр. 929). Чернышевский, таким образом, обнажил существенный порок официальной промышленной статистики22 . Известно, что критика Лениным правительственной промышленной статистики способствовала развитию этого тезиса, установлению критериев определения понятий "фабрика" и "завод"23 .

Такое же принципиальное значение имеет критика Чернышевским многотомного издания "Трудов редакционных комиссий для составления Положений о крестьянах, выходящих из крепостной зависимости", данная им в "Письмах без адреса". В четвертом письме, от 13 февраля 1862 г., Чернышевский характеризует эти "Труды..." как памятник, отражающий бесплодность бюрократических приемов решения кардинальных проблем. "При бюрократическом порядке, - пишет он, - совершенно бесполезны ум, знание, опытность людей, которым поручено дело. Люди эти действуют, как машины, у которых нет своего мнения, они ведут дело по случайным намекам и догадкам о том, как думает про это дело то, или другое, или третье лицо, совершенно не занимающееся этим делом" (т. X, стр. 107). Свой вывод он подтверждает фактами, извлеченными из протоколов заседаний комиссий. В пятом письме, от 16 февраля, Чернышевский анализирует "Приложения к трудам редакционных комиссий..." - "Извлечения из описаний помещичьих имений свыше ста душ", применяя оригинальную методику изучения материала этого шеститомника. Поскольку Чернышевского интересовал материал по великорусским губерниям, а он занимает четыре тома, то Чернышевский делает выборку. Для обеспечения ее представительности И

21 Подробнее: И. П. Суслов. Политическая статистика в работах В. И. Ленина. М. 1968; Б. Г. Литвак. О ленинских приемах статистического анализа политических явлений. "Источниковедение отечественной истории". Вып. 1. М. 1973.

22 Данная рецензия не значится в лицевом счете Чернышевского в конторской книге "Современника" за 1861 г. (см. т. XVI, стр. 943), но именно глубина анализа злписки свидетельствует о том, что нет оснований оспаривать принадлежность рецензии. Чернышевскому.

23 См. Ю. Я. Рыбаков. Промышленная статистика России XIX в. М. 1976.

стр. 37

объективности ("чтобы разработанная мною часть действительно могла служить точною представительницею всего целого и чтобы никому нельзя было заподозрить какого- нибудь произвола" - т. X, стр. 113) Чернышевский отбирает из всей совокупности уездов только те, в которых более 10 тыс. крепостных. Таких уездов оказалось 175. Приведя полный их список, Чернышевский отбирает из них каждый десятый (1-й, 11-й, 21-й и т. д.) и на материале этой выборки доказывает рост оброка на десятину крестьянской земли в результате реформы (там же, стр. 114 -115). В данном случае Чернышевский продемонстрировал тонкую методику комбинирования типической и механической выборок, которая не утратила своего значения и поныне.

Поддержав и развив идеи Журавского, Чернышевский внес существенный вклад в развитие источниковедения массовой документации, его изыскания расширили круг используемых источников для изучения социально-экономической истории России нового времени и положения народных масс. Думается, что не только "буржуазное развитие России породило в источниковедении второй половины XIX в. пристальный интерес к административно-хозяйственной документации средних веков"24 . Кроме этого объективного фактора, рождению такого интереса способствовали и реальные успехи источниковедения массовой документации нового времени. Ведь не случаен тот факт, что именно в 60-х годах XIX в. А. П. Щапов начал изучение судеб крестьянства по писцовым книгам - передовая революционно-демократическая мысль стимулировала поворот профессиональной исторической науки к расширению круга источников и совершенствованию методики их анализа, даже если это ею и не осознавалось. Обращение к статистическому методу при изучении писцовых книг в источниковедении конца 80-х годов XIX в. было только запоздалой реакцией на достижения источниковедения массовой документации 50-х - 60-х годов XIX века.

Чернышевский внес вклад в разработку таких общетеоретических вопросов источниковедения, как проблема соотношения источниковедческих дисциплин и закономерности эволюции разновидностей источников.

В. Е. Иллерицким, как отмечено выше, уже были зафиксированы высказывания Чернышевского об отдельных источниковедческих дисциплинах, но он, к сожалению, не подчеркнул того очевидного факта, что Чернышевский понимает вспомогательные исторические дисциплины как единую систему методик исторического познания. Ни одна из этих дисциплин не может брать на себя функцию главной, ведущей она становится в зависимости об объективных, пусть даже случайных, но не имманентно присущих данной дисциплине обстоятельств. Чернышевский писал: "Степень важности многих вспомогательных наук зависит чисто от случайных обстоятельств. Так, например, чем беднее письменные памятники, оставшиеся от какого-нибудь народа или какой-нибудь эпохи, тем драгоценнее становятся материалы, доставляемые нумизматикою. Никто не вздумает писать римскую историю по римским монетам и медалям. Но для истории Карфагена, имеющей очень много пробелов в письменных известиях, дошедшие до нас монеты, открываемые в развалинах Карфагенских, имеют некоторую важность" (т. II, стр. 653). В этой связи уместно будет уточнить высказывание В. Е. Иллерицкого, утверждавшего, что Чернышевский не придавал геральдике научного значения25 . В рецензии на книгу А. Лакиера "Русская геральдика" (СПБ. 1855), откуда приведена эта цитата, Чернышевский подчеркивает, что в России гербы появились поздно и что "намеки на факты в гер-

__ 24 Очерки истории исторической науки в СССР". Т. II, стр. 582.

25 См. В. Е. Иллерицкий. История России в освещении революционеров- демократов, стр. 67.

стр. 38

бах, когда имеются точные данные в письменных источниках", не дают ничего существенного для истории (т. II, стр. 654), то есть говорит о переменчивости значения источниковедческих дисциплин в процессе исторического познания в зависимости от степени сохранности памятников прошлого. В другом случае Чернышевский считает занятие геральдикой "роскошью", а геральдические изыскания - предметом не первой необходимости для развития исторической науки (т. V, стр. 296).

Диалектический подход присущ Чернышевскому и при оценке информативной ценности отдельных видов источников. Так, в упоминавшейся рецензии о публикации писем Петра I Чернышевский писал, что если бы ничего не было бы известно о Петре, то это "издание имело бы безмерную драгоценность" (т. VII, стр. 998). "Кому придет в голову описывать взятие Казани по народным песням, когда есть более достоверные или (чтоб не наводить сомнение на достоверность песен) по крайней мере более точные и подробные описания этого события?" - спрашивал Чернышевский (т. II, стр. 375), указывая на то, что различный ранг информативности источников определяет первоочередность их использования. Эта установка в то время еще не казалась столь самоочевидной. Аналогичную мысль он высказывает и в рецензии на "Записки о жизни Николая Васильевича Гоголя, составленные из воспоминаний его друзей и знакомых и из его собственных писем" (СПБ. 1856) - (см. т. III, стр. 526). Понимание источниковедческих дисциплин как комплекса методик, приводимых в действие в зависимости от объекта изучения, лежит в основе борьбы Чернышевского против переоценки значения исторической филологии. Он писал: "Мы не выставляем, как это часто делается, филологию важнейшею из всех наук, не ожидаем от нее преобразования всей системы наук, ограничиваем ее назначение скромной ролью вспомогательной науки для истории первых ступеней европейской половины народов индо-европейского корня" (т. II, стр. 377). Эти слова актуально звучат и сейчас, когда намечается тенденция к интеграции источниковедческих дисциплин26 . Понимание взаимосвязи источниковедческих дисциплин исходило из общей позиции Чернышевского, считавшего, что "все науки находятся между собою в тесной связи и... прочные приобретения одной науки должны не оставаться бесплодными для других" (т. II, стр. 681).

Изучение закономерностей возникновения и исчезновения отдельных разновидностей или даже классов источников - актуальная задача современного источниковедения. И в данном случае мы можем почерпнуть из наследия Чернышевского отдельные оригинальные наблюдения. Он считал закономерным летописание для всех народов на определенной стадии их развития и высказал свои суждения о причинах упадка летописания в России XVII века. Высмеивая утверждение П. Медовикова о том, что падение летописания в XVII в. вызвано появлением мемуаров, то есть "сказаний" с точным обозначением автора, Чернышевский пишет: "Отдельные исторические сказания писались и прежде XVI, не только XVII века". А на свой риторический вопрос: "Как же стремление писать мемуары, еще не рождавшееся, могло заставить покинуть летописи?" - он отвечает: "Причины явления... надобно искать гораздо глубже; вся общественная и умственная жизнь в XIV-XVI веках подверглись влиянию неподвижности, застоя, оцепенелости, окончательным результатом чего была необходимость преобразований Петра Великого" (т. II, стр. 411). Хотя нельзя полностью согласиться с характеристикой общественной и умственной жизни Руси XIV-XVI вв., данной Чернышевским, он правильно указал на то, что создание централизованного государства наложило свой отпечаток на

26 См. В. Л. Янин. Очерки комплексного источниковедения. М. 1977.

стр. 39

эволюцию летописания и подготовило условия для его замирания. Чернышевский, как уже говорилось выше, исследовал процесс складывания жанра путевых записок и утверждал, что их возникновение отвечало потребностям общества (т. II, стр. 518, 763). Таким образом, он выделил в качестве основного, принципиального критерия для определения причин возникновения и упадка той или иной разновидности источников уровень общественного развития, состояние общественно-социальной среды.

Подведем итоги. Чернышевский живо интересовался важнейшими проблемами источниковедения и внес существенный вклад в их теоретическое осмысление. Этот вклад состоял не только во влиянии "цельного философского материализма" Чернышевского27 на прогрессивное обществоведение современной ему России, но и в том, что великий мыслитель пристально следил за развитием инструментария познания прошлого - источниковедческих дисциплин, понимая их как совокупность методик, применение которых должно соответствовать объективному характеру источника. Чернышевский обосновал значение массовой документации для изучения социально-экономической истории России еще в то время, когда в научном обороте ведущее место занимали нарративные источники. Он способствовал становлению источниковедения массовой документации, определив достоинства и ограниченность статистического метода ее изучения. Он видел в социально-экономических факторах конечную причину, вызывавшую эволюцию разновидностей исторических источников. Чернышевский пропагандировал свои взгляды как раз в момент, когда, по точному наблюдению Д. С. Лихачева, совершался "огромнейший переворот в историческом источниковедении"28 . Дальнейшее изучение литературного наследия Чернышевского позволит более точно установить влияние великого революционера- демократа на этот переворот.

27 В. И. Ленин. ПСС. Т. 18, стр. 384.

28 Д. С. Лихачев. История - мать истины. "Литературная газета", 11. V. 1977.