Л. Изд-во "Наука". 1971. 284 стр. Тираж 4000. Цена 2 руб. 20 коп.

Мнение о том, что русская культура XVIII в. возникла внезапно, на пустом месте по воле "державного преобразователя России", давно уже преодолено. Все исследователи, занимающиеся историей России, находят элементы нового или даже целые новые явления и течения в ее истории и культуре XVII века. Но остается невыясненным вопрос, имелось ли в русской культуре XVIII в. то, что преемственно восприняла она от древнерусской культуры вообще, а не только от тех новых ее явлений XVII в., которые в строгом смысле слова, собственно, уже и нельзя рассматривать как древнерусские? Монография доктора филологических наук старшего научного сотрудника Института русской литературы АН СССР Г. Н. Моисеевой в значительной мере восполняет этот пробел. М. В. Ломоносов стоит в центре русской культуры XVIII в., связуя не только самые различные области, но и соединяя первую половину века с его второй половиной.

То, что М. В. Ломоносов относился к древнерусской культуре с глубоким уважением как драгоценному и живому для него наследию, было известно давно. Сам великий ученый засвидетельствовал свою позицию: "Красота, великолепие, сила и богатство российского языка явствует довольно из книг, в прошлые века писанных" (стр. 235). Г. Н. Моисеева конкретно и убедительно раскрыла глубокую, органическую связь М. В. Ломоносова с традициями древнерусской культуры, связь, которую она проследила как в теории, разрабатывавшейся М. В, Ломоносовым, так и в практике его творчества. Традиции ни в коей мере не тянули Ломоносова назад, не делали его произведения хоть в чем-то не соответствовавшими задачам своего времени и форме той поры. Но эти традиции наполняли его творчество глубоко национальным содержанием. Как справедливо замечает автор, в этом проявилась специфика русского классицизма в отличие от французского, опиравшегося на античные традиции. В значительной мере подобные особенности отличают творчество и А. П. Сумарокова и ряда других русских писателей-классицистов (стр. 244). Этот вывод автора ценен не только в плане изучения наследия М. В. Ломоносова, но и для понимания русской культуры XVIII в. в целом. Можно указать и другие наблюдения и

стр. 163

выводы Г. Н. Моисеевой, далеко выходящие за пределы ломоносоведения, которые заинтересуют историков не меньше, чем филологов. Это прежде всего относится к выявлению источников, использованных М. В. Ломоносовым, часть из которых до нас не дошла. Таково, например, известное ему житие Владимира, в котором, по словам ученого, пространно рассказывалось об Олаве, сыне шведского короля, воспитывавшемся в Киеве (стр. 22 - 23). Существенное значение для русской историографии XVIII в. имеет заключение Г. Н. Моисеевой о том, что работа Г. Ф. Миллера о "Первом летописателе" как в общих выводах, так и в частных наблюдениях совпадает и с 5, 6 и 7-й главам" "Истории Российской" В. Н. Татищева (стр. 163). Основные задачи своего исследования автор определяет следующим образом: установить осведомленность М. В. Ломоносова в древнерусской литературе на основании анализа его произведений; выявить рукописи тех древнерусских произведений, которые он изучал. Несмотря на стоявшие перед исследователем большие трудности, она успешно справилась с поставленными задачами. Следует подчеркнуть, что сочетание обеих задач и составляет главный метод Г. Н. Моисеевой. Ею были внимательно изучены пометы, условные знаки, которыми М. В. Ломоносов отмечал интересовавшие его тексты на листах рукописных книг из самых различных книгохранилищ нашей страны. Затем автором проанализированы либо цитаты из этих текстов в сочинениях М. В. Ломоносова, либо те места, в которых они явно используются. Так, например, пассажи в "Древней Российской истории" о митрополите Иларионе, а также о латинских сосудах в Киевских пещерах полностью соответствуют отчеркнутым текстам о них в рукописи 1553 г. Киево-Печерского патерика из собрания Киево-Печерской лавры, хранящегося в настоящее время в Библиотеке АН УССР (стр. 76). Такие совпадения убедительно подтверждают выводы автора. Поэтому представляется излишним замечание Г. Н. Моисеевой о том, что, кроме данного списка, все остальные (из числа привлеченных к известному изданию памятника Д. И. Абрамовичем)1 до начала XX в. находились в частных собраниях и потому якобы не могли быть доступны ученым. Такого рода соображения вообще вызывают большие сомнения. Во-первых, со времени издания Абрамовича (1931 г.) стали известны новые списки памятника, а во-вторых, нельзя отрицать возможность того, что М. В. Ломоносов работал в частных библиотеках. Кстати, в другом месте книги и в другой связи Г. Н. Моисеева признает это (упоминание о знакомстве М. В. Ломоносова со списками летописей, хранившихся у Воронцовых - стр. 104).

В исследовании уделяется большое внимание источниковедческим методам работы М. В. Ломоносова. Он стремился выделить авторскую речь летописца, иногда делая соответствующие пометки на листах самой рукописи. Сопоставляя и сверяя многие летописи в рукописях, ученый отмечал более ценные и достоверные с его точки зрения. В важнейших своих выводах он опережал развитие русского летописеведения. Таков его вывод о большей древности и достоверности Радзивилловской летописи по сравнению с популярной в XVIII в. Никоновской, ибо некоторые уникальные подробности последней имеют довольно позднее (конец XV в.) происхождение. Никоновскую летопись М. В. Ломоносов называл "искаженной" (стр. 137).

Интересным открытием Г. Н. Моисеевой можно считать ее заключение о том, что М. В. Ломоносов был выдающимся археографом своего времени: он готовил к изданию текст Радзивилловской летописи, сверяя так называемую петровскую копию (которая долгое время только и была ему доступна) с текстом оригинала, когда тот был доставлен из Кенигсберга в Петербург. Это, как документально установила исследовательница, произошло в конце 1758 г. (а не в 1760 г., как считалось до сих пор). М. В. Ломоносов сверил Радзивилловскую летопись с теми известиями, которые В. Н. Татищев почерпнул из доступных ему летописей. Обо всем этом свидетельствуют как пометки М. В. Ломоносова на листах петровской копии летописи, так и работа И. Тауберта "Библиотека Российская историческая" с предисловием А. Шлецера, напечатанная анонимно, уже после смерти ученого, в 1767 году. Сам М. В. Ломоносов никогда и нигде прямо не говорил о своей археографической работе, которую он вел с помощью И. С. Баркова. Г. Н. Моисеева высказывает справедливое предположение, что М. В. Ломоносов не включил подготовляемую к печати лето-

1 Д. И. Абрамович. Киево-Печерский Патерик. Киев. 1931.

стр. 164

пись в перечень выполняемых им работ, ибо не считал эту работу самостоятельным творческим трудом; по той же причине ученый не отметил в перечне сделанные им переводы с иностранных языков.

Издание летописи, подготовленное М. В. Ломоносовым, снабжено его комментариями и разъяснениями, являвшимися, как показала Г. Н. Моисеева, результатом длительных изысканий и сопоставлений. Чаще эти пояснения вводятся в скобках в самый текст, но иногда и без скобок. В летопись вносятся подчас целые куски инородных текстов, например из В. Н. Татищева. С другой стороны, большие летописные фрагменты исключаются. В основном это касается церковных моментов (например, знаменитая похвала книгам), которые и В. Н. Татищев и М. В. Ломоносов, выступая с прагматических позиций, считали неинтересными. Г. Н. Моисеевой следовало бы оценить все эти особенности издания как с точки зрения уровня развития археографии того времени, так и в плане явных проявлений ограниченности прагматического воззрения на историю, в результате чего из источников могли легко выбрасываться фрагменты, драгоценные для истории культуры. Такая оценка позволила бы более четко и исторично определить позицию М. В. Ломоносова. В том числе и по отношению к древнерусскому наследию.

В книге было бы уместным, хотя бы кратко, остановиться на отношении М. В.

Ломоносова к древнерусскому художественному наследию. В свое время В. К. Макаров затронул этот интересный вопрос2 . Выяснение его, возможно, облегчало бы Г. Н. Моисеевой выявление древнерусских произведений, изученных и освоенных М. В. Ломоносовым. Например, разработанный им сюжет картины "Мономахово венчание на царство" явно навеян не столько непосредственно "Сказанием о князьях Владимирских", сколько резьбой на так называемом троне Мономаха середины XVI в. в Успенском соборе Московского Кремля (такие детали, как изображение греческих бояр с золотой и серебряной посудой и др.).

Можно указать и на имеющиеся в книге ошибки фактического порядка. Так, неверно сказано, что С. Герберштейн заимствовал легенду о получении регалий Владимиром Мономахом. В действительности было наоборот: Герберштейн выпустил свой труд в 1549 г., то есть намного раньше выхода в свет "хроники" Стрыйковского, опубликованной в 1582 г. (стр. 17). На стр. 66 говорится о житиях в Минее праздничной и общей, тогда как эти минеи всегда содержат исключительно богослужебные тексты.

2 В. К. Макаров. Киевская "мусия" в художественном творчестве М. В. Ломоносова. "Русская литература XVIII века и славянские литературы". М. -Л. 1963.