Великий русский поэт Александр Александрович Блок (1880 - 1921) прошел недолгий, но очень сложный и напряженный творческий путь, заполненный большими историческими событиями. "Я много пережил лично и был участником нескольких, быстро сменивших друг друга, эпох русской жизни", - писал он в 1911 году1 . Его детство протекало в годы глухой политической реакции. Затем он был свидетелем подъема борьбы рабочего класса, перенесения в Россию центра мирового революционного движения, формирования марксистско-ленинской партии нового типа. Писатель пережил три революции и умер в условиях новой России, где впервые в мире стал строиться социализм.

На глазах Блока происходили неслыханные ранее исторические перемены. Под их влиянием формировалось его мировоззрение, менялись взгляды на общественные отношения, складывались новые политические идеалы. Старая и новая Россия, ее прошлое, настоящее и будущее, история и современность - это вопросы, которые всю жизнь волновали Блока и на которые он искал ответа. Один из исследователей творчества Блока назвал его "самым историческим поэтом в литературе начала XX века, ибо все, что он писал, проникнуто духом живой, каждодневно творимой жизни"2 . И именно глубокий историзм передового художника и мыслителя был одной из важных причин того, что он принял Октябрьскую революцию и связал свою судьбу с судьбой освобожденного народа.

Впервые интерес к истории, вероятно, зародился у Блока в семье деда, ректора Петербургского университета А. Н. Бекетова, где, по словам писателя, господствовал "дух русского гуманизма". Блок подчеркивал, что он является "гуманистом" или "интеллигентом" "по происхождению и по крови", это значит, что он принадлежит "к известной группе" (либеральной русской интеллигенции) и в нем с течением времени все более пробуждается "сознание себя как части этого родного целого", как "гражданина своей родины"3 . И действительно, идейное воспитание Блока происходило в духе традиций передовой интеллигентской среды (а сюда входило и воспитание чувства любви к национальному прошлому). Гуманистические начала, заложенные в семье, сыграли положительную роль в формировании облика писателя-гражданина, хотя в дальнейшем Блок все более осознавал недостатки и слабости среды, из которой он вышел, и ставил вопрос о "крушении гуманизма".

Данная статья написана на основании материалов монографии Л. В. Черепнина "Исторические взгляды классиков русской литературы", готовящейся к публикации в издательстве "Мысль".

1 А. А. Блок. Собрание сочинений (далее - СС). Т. 7. М. -Л. 1963, стр. 69 (1911 г.).

2 В. Н. Орлов. Александр Блок. Очерк творчества. М. 1956, стр. 144.

3 А. А. Блок. СС. Т. 8. М. -Л. 1963, стр. 274, N 208 (1908 г.).

стр. 37
У нас есть материал, позволяющий в какой-то мере судить об исторических представлениях писателя, относящихся еще к его ранней юности. В 1897 г., находясь в Наугейме, семнадцатилетний Блок записал своеобразные "признания" относительно своих интересов и вкусов. В качестве своих "любимых героев в действительной жизни", он указал Ивана IV, римского императора Нерона, Александра II, Петра I, в качестве любимой героини - Екатерину П. Выдвинув перед собой вопрос: "Какие характеры в истории я более всего презираю", - Блок в ответ назвал два имени - Малюту Скуратова (опричника Грозного) и Людовика XVI (французского короля, казненного по постановлению Конвента). На вопрос: "Каким военным подвигом я более всего восхищаюсь", - писатель ответил: подвигом спартанского царя Леонида и 300 спартанцев (героически сражавшихся в V веке до н. э. с персами в Фермопильском ущелье). Наконец, в ответ на вопрос: "Какую реформу я более всего ценю", - Блок написал: "Отмена телесных наказаний"4 .

Конечно, эти высказывания очень отрывочны, и часто трудно сказать, чем вызвано пристрастие Блока к тому или иному историческому лицу или событию прошлого. Здесь чувствуется стремление подчеркнуть героические моменты в истории (Фермопилы), осудить низкие и слабые характеры (Малюта Скуратов, Людовик XVI) и поднять волевых людей прошлого (Иван Грозный). Налицо явный либерализм, проявляющийся в неправомерной идеализации таких государственных деятелей, как Екатерина II или Александр II.

Исторические интересы Блока получили дальнейшее развитие в университетские годы. В 1898 г. Блок поступил на юридический факультет Петербургского университета. В своей автобиографии писатель говорил, что выбор факультета был им сделан "довольно бессознательно"5 , то есть специального влечения к юридическим наукам у него не было. В университете он слушал лекции видных буржуазных профессоров: В. И. Сергеевича, Л. И. Петражицкого, А. А. Кауфмана и др., изучал курсы истории русского права - В. М. Латкина, государственного права - Н. М. Коркунова и пр. Будучи на первом курсе, Блок писал отцу, что его особенно "интересует история русского права, благодаря, вероятно, Сергеевичу, который читает очень популярно, даже немного элементарно"6 . На втором курсе, который казался Блоку "гораздо интереснее" первого, он также подчеркивал, что его особое внимание привлекают история русского права и государственное право7 . "Наиболее интересным, но зато и очень трудным для слушания предметом" Блоку казалась история философии права8 .

Совершенно не удовлетворял Блока как профессор статистик А. А. Кауфман: "Я еще никогда не слышал ничего более бессвязного и беззубого, чем его изложение, да и сама статистика для меня нисколько не интересна"9 .

Практические занятия по истории русского права Блок проходил под руководством В. М. Грибовского. Они заключались в чтении екатерининской "Жалованной грамоты дворянству" и велись довольно формально. Не видя пользы в посещении практических занятий, Блок вместо этого представил Грибовскому конспект книги С. А. Петровского "О Сенате в царствование Петра Великого"10 .

4 А. А. Блок. СС. Т. 7, стр. 430 (1897 г.).

5 Там же, стр. 15 (1915 г.).

6 А. А. Блок. СС. Т. 8, стр. 7, N 1 (1898 г.).

7 "Письма Александра Блока к родным". Т. I. "Academia". Л. 1927, стр. 46 (1899 г.).

8 Там же, стр. 56, N 39 (1900 г.).

9 Там же.

10 А. А. Блок. СС. Т. 8, стр. 13, N 5 (1900 г.).

стр. 38
В целом постановка дела обучения на юридическом факультете с его казенным направлением не могла увлечь Блока. "Вообще же, - указывал он, - чтение лекций возбуждает во мне скептицизм, что неудивительно при нынешней бесталанности и халатности профессоров..."11 .

Постепенно разочаровавшись в характере преподавания юридических наук, пробыв два года на втором курсе и перейдя на третий, Блок в 1901 г. решил оставить юридический факультет и стать филологом. "...В этом году я более, чем когда-нибудь, почувствовал свою полную неспособность к практическим наукам", - писал Блок отцу; "...возымел намерение перейти на филологический факультет" и "окончательно решился на этот серьезный и крайне для меня важный шаг..."12 .

На филологическом факультете Блок не сразу выбрал специальность, колеблясь между классическим и славяно-русским отделениями. На классическом отделении его особенно привлекали из профессоров известные ученые В. К. Ернштедт и Ф. Ф. Зелинский. Блок отзывался о них как об "истинно интеллигентных и художественных людях", которые "понимают всю суть классической древности"13 . На славяно-русском отделении в то время преподавали видные слависты А. И. Соболевский, И. А. Лавров, И. А. Шляпкин и др. В конце концов Блок решил специализироваться по славяно-русскому отделению. Из профессоров ему пришлось там больше всего иметь дело с И. А. Шляпкиным, по его характеристике, "человеком оригинальным и своеобычным"14 , под руководством которого он писал кандидатское сочинение на тему "Болотов и Новиков".

Ко времени пребывания Блока на филологическом факультете относится его увлечение идеалистической философией. Он сближается с философом-мистиком Владимиром Соловьевым и под его влиянием воспринимает философское учение Платона15 . Религиозно-мистическое настроение Блока вызвало у него неудовлетворенность наукой. В 1903 г. он жаловался отцу, что видит в университетском курсе "нечто глубоко чуждое" и "трудно переносимое". Показательно следующее высказывание писателя: "Прежде всего, существует черта, за которую ни один из моих профессоров до смерти не [пере]ступит: это религиозная мистика. Живя ею изо дня в день, я чувствовал себя одно время нещадно гонимым за правую веру"16 .

Интересное для понимания мировоззрения Блока тех лет определение науки дано им в записной книжке за 1902 г.: наука - это "только необходимый метод - чернорабочий", в то время как "Истина" познается лишь в "нелогическом" синтезе17 . В мистическом плане воспринимает Блок и исторические явления, в которых он видит воплощение в разные эпохи и в разных формах каких-то вечных начал. "Когда родное сталкивается в веках, - замечает он в своей записной книжке, - всегда происходит мистическое. Так Пушкин столкнулся с Петром. Когда он заводит о Петре - сейчас звучит тайное"18 .

Гораздо конкретнее мыслит Блок, когда касается исторических памятников изобразительного искусства. Осенью 1902 г. он побывал в Москве, где посетил Третьяковскую галерею, осмотрел кремлевские соборы, церковь Василия Блаженного, Новодевичий монастырь, храм Христа Спасителя и другие памятники и подробно записал свои впечат-

11 "Письма Александра Блока к родным". Т. I, стр. 56, N 39 (1900 г.).

12 А. А. Блок. СС. Т. 8, стр. 24, N 12 (1901 г.).

13 Там же, стр. 26, N 13 (1901 г.).

14 "Письма Александра Блока к родным". Т. I, стр. 97, N 65 (1903 г.).

15 В. Н. Орлов. Указ. соч., стр. 24; Б. И, Соловьев. Поэт и его подвиг. Творческий путь Александра Блока. М. 1965, стр. 20, 21, 23.

16 "Письма Александра Блока к родным". Т. I, стр. 96 - 97, N 65 (1903 г.).

17 А. А. Блок. Записные книжки 1901 - 1920. М. 1965, стр. 31 (1902 г.).

18 Там же, стр. 21 (1901 г.).

стр. 39
ления. Особенный интерес представляют записи Блока, относящиеся к изображениям русских великих князей и царей в колоннаде у памятника Александру II в Кремле. По изображениям Блок воссоздавал не только внешний, но и внутренний облик, характеры исторических деятелей прошлого. Так, про киевских князей Блок пишет: "Владимир Святой - благ; Ярослав - мудр, седины струятся; Мономах - спокойный, мощный". О князьях владимиро-суздальских и московских писатель оставил такие записи: "Андрей Боголюбский-рыжий, голубоглазый, держит в руках церковку; Всеволод III - гроза; мощен, многодетен; Александр Невский - броня, шлем; с нимбом, оперся на меч; лицо открытое, рыж; Иван Данилыч Калита потоньше, похитрее прежних...; у Дмитрия Донского - хоругвь; черен..." "Василий Темный седовлас; нос горбатый; глаза опущены вниз, припущены седыми ресницами; на груди крест..."

Ивана Грозного Блок описывает так: "У Ивана Васильевича IV лицо грозное, борода редкая, вниз реденькие усы; лицом желт, сер, темен, глаза с карим блеском"; царь Федор Иванович, согласно описанию Блока, "хил; гладко зачесаны волосы; никакого сходства с орленевским гримом (то есть с гримом П. Н. Орленева в роли царя Федора в пьесе А. К. Толстого. - Л. Ч. ); узкоплеч, усики вниз, борода не растет; верно, и ростом мал; на лбу поперечные морщины". У Бориса Годунова, отмечает Блок, "в черных волосах седина; взгляд черных глаз сосредоточен; губы сжаты; сильный - трудно с ним справиться"; "Василий Шуйский - толстогуб, безличен; глаза припухли, с краснотой на веках". Подчеркнув, что "Алексей Михалыч на вид тише, чем был", Блок с особой симпатией говорит о его сыне Федоре: "Прекрасен Федор Алексеич; волосы на ушах густы; глаза большие, прямые, грустные; пленительная мягкость; разрез губ очень правилен; подбородок островат; очень красив, неуловимо прекрасен".

О Петре I Блок бросает лишь незначительную реплику: у него "длинные до плеч волосы". Про Петра II писатель коротко говорит, что он "в парике и женоподобен". Особое внимание Блок уделяет двум царицам XVIII века. Анна Ивановна в его представлении "очень красива, нос не совсем правилен". В возвышенных тонах отзывается он о Екатерине II: "Екатерина поразительна; женщина, царица; глаза у нее синие, волосы пудрены; какая-то черта беспокойства, не то - улыбки".

Лаконичны, но колоритны характеристики царей конца XVIII - XIX вв.: "Павел кисел; Александр [I] Павлович откормлен; сам Александр [II] Николаич берет величиной, грандиозностью сени; порфира падает с пьедестала до полу; фигурой же многим уступит"19 .

Все эти записи, навеянные портретными изображениями в Кремле, характеризуют представления писателя о лицах, стоявших в различные времена во главе Русского государства. Конечно, эти записи весьма субъективны, точно так же, как кремлевские портреты далеко не всегда отражают реальные черты своих прототипов, но для характеристики исторических воззрений Блока они, несомненно, интересны. И в дальнейшем Блок проявлял внимание к русским политическим деятелям, и особенно к тем, кто выступал или на заре русской государственности (Иван Калита, Дмитрий Донской), или тогда, когда уже назревал кризис самодержавия (Александр II, Александр III). В конце же своей жизни писателю пришлось быть и очевидцем гибели русского самодержавия и историком этого явления.

Однако Блока как историка (а он стал выступать в печати не только с поэтическими произведениями, но и с научными статьями еще будучи студентом) интересовала прежде всего жизнь народа. История господ-

19 Там же, стр. 38 - 39 (1902 г.).

стр. 40
ствующего класса представлялась ему скучной и "безобразной". "...Все эти страницы о московских государях не гнутся, как толстая безобразная парча, покрывавшая боярские брюхи; и хлюпает противная кровь на этих страницах - кровь тяжелая, гнилая, болотная. И зевается над этими страницами, как боярину на лежанке, или в земском соборе"20 . Конечно, это - весьма одностороннее и даже карикатурное описание. Действительность Московской Руси была многообразнее, сложнее, глубже, ярче. Для ее изображения недостаточно одних черных красок. Но Блок прибегает к этим краскам (причем излишне их сгущая), чтобы еще ярче заблестело то "золото неподдельной поэзии", которое он ищет в памятниках народного творчества, в заговорах, заклинаниях, в "области народной магии"21 , преследуемой церковью и государством.

Стремление проникнуть в тайники народной жизни и души, в ту недоступную для обычного глаза сферу, которая так слабо отразилась в письменных памятниках под напластованиями позднейших веков, характерно для направления исторических поисков Блока. Имели здесь, конечно, известное значение и мистические настроения писателя в то время, толкавшие его в сторону мифологии, магии.

В 1906 г. Блок закончил университетское образование. Университет не сыграл значительной роли в формировании его научного мировоззрения, однако, по его собственным словам, высшее образование дало ему "некоторую умственную дисциплину и известные навыки", которые очень помогли ему "и в историко-литературных, и в... критических опытах, и даже в художественной работе...". "Если мне удастся, - писал Блок в 1915 г., - собрать книгу моих работ и статей, которые разбросаны в немалом количестве по разным изданиям, - но нуждаются в сильной переработке, - долей научности, которая заключена в них, буду я обязан университету"22 .

То, что не дал Блоку университет, дала ему жизнь. Большую роль в формировании общественных взглядов писателя сыграла революция 1905 года. Он не понял и не мог понять ни ее причин, ни движущих сил, ни политического смысла. Он воспринял ее как нечто стихийное, одновременно и страшное, катастрофическое, и освежающее, дающее надежду на лучшее будущее23 . Революция в значительной мере рассеяла окружавший писателя мистический туман, пробудила его гражданские чувства, заставила его задуматься над общественными, в том числе над историческими, вопросами.

Одно время Блок даже сочувствовал социал-демократам. Так, в его письме А. В. Гиппиусу от 9 ноября 1905 г. находим такую фразу: "Какой-то ты? Я "Социалъ-Демократ"24 . Но писатель не воспринял глубоко и прочно социал-демократические идеи, как и вообще не определил свое место в развертывавшейся революционной борьбе. Она его и привлекала, но он ее и боялся. 30 декабря 1905 г. он писал отцу: "Отношение мое к "освободительному движению" выражалось, увы, почти исключительно в либеральных разговорах и одно время даже в сочувствии социал-демократам. Теперь отхожу все больше, впитав в себя все, что могу (из "общественности"), отбросив то, чего душа не принимает". Последняя фраза весьма знаменательна. Она показывает, что революция оставила след в душе и сознании поэта, содействовала его гражданскому воспитанию. Поэтому Блок в письме к отцу и подчеркивает, что никогда не станет революционером как "строителем жизни" не потому, что не видит "в том или другом смысла", а

20 А. А. Блок. СС. Т. 5. М. -Л. 1962, стр. 90 (1906 г.).

21 Там же, стр. 37 (1906 г.).

22 А. А. Блок. СС. Т. 7, стр. 15 (1915 г.).

23 Б. И. Соловьев. Указ. соч., стр. 102.

24 А. А. Блок. СС. Т. 8, стр. 141, N 82 (1905 г.).

стр. 41
"просто по природе, качеству и теме душевных переживаний"25 . Душевный склад Блока звал его к литературному творчеству прежде всего, но в это творчество, отличавшееся еще сильным декадентско-символистическим налетом, он все больше вносит пафос гражданской борьбы.

Сложное и противоречивое воздействие оказала революция на дальнейшие исторические поиски Блока. В разных направлениях развивался его историзм. С одной стороны, писателя манила революционная тематика. С другой стороны, в условиях наступившей после подавления революции реакции он, углубляясь в изучение памятников прошлого, хотел найти в этом успокоение от всех противоречий современного ему буржуазного строя.

Во время пребывания в 1909 г. в Италии Блок, наслаждаясь произведениями искусства, пытался тем самым освободить сознание от гнета политической системы, который так давил его на родине. Он писал матери: "Наконец-то нет русских газет, и я не слышу и не читаю неприличных имен Союза русского народа и Милюкова, но во всех витринах читаю имена Данта, Петрарки, Рескина и Беллини"26 . В окрестностях Равенны с ее памятниками искусства переходной поры "от Рима к Византии" он осматривал древние саркофаги, "поразительные мозаики", дворец и могилу Теодориха, видел древнейшую церковь, в которой при нем освобождали из-под земли мозаичный пол IV - VI веков27 .

Под свежим впечатлением от сохранившихся памятников старины писатель говорил, что ему близко "все древнее - особенно могилы этрусков, их сырость, тишина, мрак, простые узоры на гробницах, короткие надписи", что ему "близок и дорог, как родной, искалеченный итальянцами латинский язык". И тут же Блок подчеркивал, что "из жизни современной" он ничего не примет и ничему не покорится, что ее "позорный строй", который "не переделает никакая революция", внушает ему только отвращение28 . Конечно, это было одностороннее и в силу своей односторонности неверное восприятие действительности, ибо оно теряло перспективу и мешало за реакционной политикой самодержавия, за деятельностью черносотенных кругов общества по-настоящему рассмотреть прогрессивные социальные силы, в должной мере оценить все духовное богатство, настоящее и будущее русского народа.

Стремление уйти от современности в прошлое, прислушаться к "подземному шороху истории, прошумевшей и невозвратимой", сопровождается у Блока эмоциями двойственного характера. С одной стороны, оно окрашено печатью известного пессимизма. В очерке "Молнии искусства" (неоконченная книга "Итальянских впечатлений") писатель сравнивает погружение в историю с "нисхождением в дантовский ад". "Из глубины обнаженных ущелий истории возникают бесконечно бледные образы, и языки синего пламени обжигают лицо... История поражает и угнетает"29 . И в то же время памятники прошлого, следы былой жизни увлекают и обогащают сознание и чувства. "Археолог - всегда немножко поэт и влюбленный", - пишет Блок. "Современная культура слушает голос руды в глубоких земных недрах. Как же не слышать нам того, что лежит безмерно ближе, совсем под нашими ногами, закопанное в землю или само чудесно погрузившееся туда, уступившее место второму и третьему слою, которым, в свою очередь, суждено погрузиться, "возвратиться в родную землю" (revertitur in terrain suam)"30 .

25 Там же, стр. 144, N 86.

26 Там же, стр. 284, N 216 (1909 г.).

27 Там же, стр. 284, N 217 (1909 г.).

28 Там же, стр. 289, N 221 (1909 г.).

29 А. А. Блок. СС. Т. 5, стр. 390 - 391 (1909 г.).

30 Там же, стр. 391, 398. (1909 г.).

стр. 42
Эта "влюбленность" в то творческое, неумирающее, что осталось нам от прошлого, стремление воспринять его поэтически помогают Блоку преодолевать трагизм "дантовского ада" истории, внося туда элемент оптимизма. Плодом проникнутого оптимистическим настроением увлечения старинными (особенно средневековыми) историческими сюжетами является перевод Блоком драматического произведения французского поэта XII - XIII вв. Рютбефа. Это - "действо" ("миракль", "чудо") о Теофиле, экономе одной церкви в Киликии около 538 г., сначала продавшем свою душу сатане, а затем покаявшемся31 .

Но античность и западное средневековье являются лишь одной областью исторических увлечений Блока. Другую область представляет собой тематика русской истории, порожденная современностью и ей близкая.

В 1906 г. Блок создает очерк о М. А. Бакунине, деятельность которого он считал ярким проявлением революционного начала, стихийного, бурного, полного противоречий. "...Искать бога и отрицать его; быть отчаянным "нигилистом" и верить в свою деятельность так, как верили, вероятно, Александр Македонский и Наполеон; презирать все установившиеся порядки, начиная от государственного строя и общественных укладов и кончая крышей собственного жилища, пищей, одеждой, сном, - все это было для Бакунина не словом, а делом"32 .

После революции 1905 г. в сознании Блока все более вырисовывается историческая тема о двух Россиях: России официальной, самодержавной, бюрократической и России революционной. Писатель в очень резких выражениях высказывается о первой России с ее политическим аппаратом самодержавия: "Современная русская государственная машина есть, конечно, гнусная, слюнявая, вонючая старость, семидесятилетний сифилитик, который пожатием руки заражает здоровую юношескую руку"33 . Ненавидя современный ему прогнивший общественно-политический строй, режим насилия и угнетения, Блок пишет о том, что он не желает встречаться с черносотенцами вроде В. М. Пуришкевича или М. О. Меньшикова: "Мне неловко говорить и нечего делать со сколько- нибудь важным чиновником или военным, я не пойду к пасхальной заутрене к Исакию, потому что не могу различить, что блестит: солдатская каска или икона, что болтается - жандармская епитрахиль или поповская нагайка"34 .

От своего лица и от лица людей, ему идейно близких, Блок объявляет, что "общий враг наш - российская государственность, церковность, кабаки, казна и чиновники"35 . Писатель рассматривает российскую монархию как тюрьму, правительство - как душителя свободы. "Теперь окончательно и несомненно в России водворился "прочный порядок", заключающийся в том, что руки и ноги жителей России связаны крепко - у каждого в отдельности и у всех вместе", - делает Блок вывод в 1909 году36 .

Резко отрицательное отношение к самодержавно-крепостническому строю приводит Блока к оправданию политического террора. Писатель указывает, что, как человек, он содрогнется "при известии об убийстве любого из вреднейших государственных животных", будь то министр внутренних дел и шеф жандармов В. В. Плеве, петербургский генерал-губернатор Д. Ф. Трепов, реакционный государственный деятель А. П. Игнатьев и т. д. Однако коллективное озлобление так сильно, го-

31 А. А. Блок. СС. Т. 4. М. -Л. 1961, стр. 267, 594 (1907 г.).

32 А. А. Блок. СС. Т. 5, стр. 34 (1906 г.).

33 А. А. Блок. СС. Т. 8, стр. 277, N 210 (1909 г.).

34 Там же, стр. 274, N 208 (1909 г.).

35 Там же, стр. 281, N 214 (1909 г.).

36 Там же, стр. 296, N 229 (1909 г.).

стр. 43
ворит Блок, что он не решится осудить террористический акт. Ссылаясь на журнал "Былое", где помещен материал об эсере-террористе И. П. Каляеве, Блок сочувственно подчеркивает, что революционеры "убивают, как истинные герои, с сияньем мученической правды на лице... без малейшей корысти, без малейшей надежды на спасение от пыток, каторги и казни..."37 . Вопрос о недейственности политического террора как средства революционной борьбы перед поэтом не вставал.

Разоблачая фальшь, гниль казенной русской действительности, клеймя как великое зло государственность своего времени, Блок чувствует рождение новой России. Вопрос о ней - это для Блока "первейший вопрос, самый жизненный, самый реальный...". "К нему-то я подхожу давно, с начала своей сознательной жизни...", - подчеркивает писатель. Очертания этого нового, идущего на смену обанкротившемуся режиму, еще очень неясно, неотчетливо, но уже выступают перед взором писателя. "Недаром, может быть, только внешне наивно, внешне бессвязно произношу я имя: "Россия", - отмечает Блок38 .

Рассуждения о путях исторического развития России имеются у Блока в записной книжке 1908 года. Он решительно противопоставляет себя тем, "кто за старую Россию" (например, Союз русского народа). Но он не хочет быть и с теми "кто за европеизм" (социалисты, кадеты...). Он "за новую Россию" какую-то или за "никакую". "Или ее не будет, или она пойдет совершенно другим путем, чем Европа..."39 . Здесь нет ясно выраженного политического идеала. Здесь есть явное непонимание идеи общности законов исторического развития. Но в приведенной записи ценна мысль, что именно Россия проложит новый путь гражданского прогресса. Этот путь приведет к "возрождению национального самосознания", которое иногда мыслится Блоком как "новое, иное "славянофильство" без "трех китов" (или по крайней мере без китов православия и самодержавия)..."40 .

Писатель сознает, что в понятии новой России - "жизнь или смерть, счастье или погибель"41 . Выдвигая это понятие, он выступает наследником всего идейного богатства передовой русской литературы и общественной мысли XIX - XX веков. "Нам завещана в фрагментах русской литературы от Пушкина и Гоголя до Толстого, во вздохах измученных русских общественных деятелей XIX века, в светлых и неподкупных, лишь временно помутившихся взорах русских мужиков - огромная (только не схваченная еще железным кольцом мысли) концепция живой, могучей и юной России". И если где такая Россия "мужает", продолжает Блок, то уж, конечно, "не в сердцах "реальных политиков"... не в столыпинском, не в романовском", а "только в сердце русской революции в самом широком смысле..."42 . Завещанной передовыми общественными деятелями, мыслителями, писателями теме о России - о России, в которой произошла первая революция, Блок "сознательно и бесповоротно" решает посвятить свою жизнь43 . В письме 1909 г. он поэтически изображает русскую революцию и ее лучших представителей в виде "юности с нимбом вокруг лица": "Пускай даже она не созрела, пускай часто отрочески не мудра, - завтра возмужает"44 .

Тема о новой, революционной России развивается Блоком в двух аспектах: национальном - и здесь она охватывается чувством большо-

37 Там же, стр. 276, N 210 (1909 г.).

38 Там же, стр. 265 - 266, N 201 (1909 г.).

39 А. А. Блок. Записные книжки, стр. 154 (1908 г.).

40 А. А. Блок. СС. Т. 8, стр. 266, N 201 (1909 г.).

41 Там же.

42 Там же, стр. 277, N 210 (1909 г.).

43 Там же, стр. 265, N 201 (1909 г.).

44 Там же, стр. 277, N 210 (1909 г.).

стр. 44
го, глубокого, идущего из недр исторической жизни патриотизма, и общеисторическом - и здесь писатель, естественно, обращает свой взор в сторону наиболее крупных революций мировой истории.

Мысль о России неотделима для Блока от мысли о родине, а родина для поэта - это "огромное, родное, дышащее существо, подобное человеку, но бесконечно более уютное, ласковое..."; "родина - древнее, бесконечно древнее существо... и самому ему не счесть никогда своих сил, своих мышц, своих возможностей, так они рассеяны по матушке- земле"45 . Так говорил Блок, затрагивая тему родины в полемике с Д. С. Мережковским.

Над проблемой революции во всемирно-историческом аспекте Блок особенно задумывается в 1911 году. Он пишет жене, находившейся в Париже: "...Я читаю гениальную "Историю французской революции" Карлейля"46 . "Изучаю Париж и уже хорошо знаю его по путеводителям и по ист[ории] французской революции", - возвращается писатель к той же теме. "Я люблю Париж за революцию..." - подчеркивает Блок еще раз. "Нам; нужно когда-нибудь пожить в Париже вместе и найти под хламом современности - древний, святой и революционный город..." - снова обращается писатель к жене47 . Так настойчиво прикован взор поэта к одному из величайших европейских событий, хотя он и убежден, что его родина должна идти иным путем, чем страны Западной Европы.

Одна из тем, к освещению которых Блока побудила революция 1905 г., - это тема об интеллигенции и народе. Поэт считал, что данный вопрос поставила "история России"48 , которая вскрыла, что интеллигенция и народ - это две силы, друг другу враждебные и друг друга не понимающие. В 1907 г. в письме к матери Блок противопоставлял "крошечную кучку русской интеллигенции...", разделенную на десятки "враждебных лагерей", и "многомиллионный народ, который с XV века несет одну и ту же однообразную упорную думу о боге (в сектантстве)..."49 . Вероятно, чтобы понять эту "думу", Блок и собирался (как видно из другого его письма матери) заняться изучением раскола50 . В 1911 г. в письме к В. А. Пясту писатель говорит о "разделении на враждебные станы" (интеллигенцию и народ) со времен Петра I и Екатерины II51 . Законченное выражение изложенные мысли Блока нашли в его статьях 1908 г. "Народ и интеллигенция" и "Стихия и культура".

Концепция Блока выросла на основе наблюдений за реальной русской действительностью с ее резким делением на враждебные классы, экономический и духовный антагонизм между которыми возрастал. То, что Блок так остро поставил вопрос о делении на "станы", свидетельствует о его глубоком проникновении в тайники общественной жизни. Но, не понимая подлинных социально-экономических причин общественного неравенства, он заменил проблему материальных противоречий между классами проблемой духовного раскола между народом и интеллигенцией, возложив на последнюю ответственность за это. Он не сумел осознать, что русская интеллигенция не представляла собой единого классового целого, что если часть ее находилась на службе господствующего класса, то другие ее представители разделяли интересы и чаяния народа и творили культуру, вобравшую в себя лучшие народные ценности.

45 А. А. Блок. СС. Т. 5. стр. 443.

46 Там же, стр. 347, N 280.

47 Б. И. Соловьев. Указ. соч., стр. 490.

48 А. А. Блок. СС. Т. 5, стр. 350 (1908 г.).

49 А. А. Блок. СС. Т. 8, стр. 219, N 147 (1907 г.).

50 Там же, стр. 208, N 139 (1907 г.).

51 Там же, стр. 208. N 279 (1911 г.).

стр. 45
Прекрасно видя всю гнилость буржуазной цивилизации, Блок предрекал ее гибель вопреки уверенности многих в "благополучии и бесконечном прогрессе". "И девятнадцатый век, - пишет он, - весь дрожащий, весь трясущийся и громыхающий... Дрожат люди, рабы цивилизации, запуганные этой самой цивилизацией. Время летит: год от года, день ото дня, час от часу все яснее, что цивилизация обрушится на головы ее творцов, раздавит их собою... Революции ударяют, разряжаются, пролетают..."52 .

Но, со всей силой отразив пафос разрушения старого мира, которое он гениально предвидел, Блок не мог отчетливо представить себе, как оно явится основой созидания мира нового, где найдут место лучшие культурные ценности, созданные народом на протяжении всей его истории.

Из произведений исторического характера, написанных Блоком до революции 1917 г., лучшими являются стихотворный цикл "На поле Куликовом" и поэма "Возмездие". В первом цикле, созданном в 1908 г. и посвященном знаменитой Куликовской битве 1380 г.53 , поднята большая патриотическая тема борьбы русского народа с монгольскими завоевателями за родину, за ее национальную независимость. Но этой величественной исторической теме Блок придал современное политическое звучание. Он взял битву 1380 г. в качестве крупнейшего события, дающего пищу для размышлений о настоящем и будущем России. Сам Блок сопроводил свой стихотворный цикл таким примечанием: "Куликовская битва принадлежит, по убеждению автора, к символическим событиям русской истории. Таким событиям суждено возвращение. Разгадка их еще впереди"54 .

Понимание Блоком символики событий, развернувшихся "на поле Куликовом", раскрывается из его статьи "Народ и интеллигенция", написанной в том же 1908 году. В ней народ и интеллигенция, представляющие собой якобы два противоположных "стана", уподобляются "станам" Дмитрия Донского и татаро-монгольского военачальника Мамая. Черту, отделяющую интеллигенцию от народа, Блок сравнивает с речкой Непрядвой, протекавшей по Куликову полю. "Ночью перед битвой вилась она, прозрачная, между двух станов; а в ночь после битвы и еще семь ночей подряд она текла, красная от русской и татарской крови"55 .

Среди интеллигенции, пишет Блок, "происходит торопливое брожение, непрестанная смена направлений, настроений, боевых знамен". Все это подобно тому гулу, "какой стоял над татарским станом в ночь перед Куликовской битвой, как говорит сказание". В народе же, продолжает Блок, "царствуют как будто сон и тишина". "Но и над станом Дмитрия Донского стояла тишина"; однако над ним "полыхала далекая и зловещая зарница"56 . Эту "зарницу" будущего народного движения как бы мысленно видит Блок.

Та же иллюстрируемая эпизодами Куликовской битвы идея о народе, пока бездействующем, но ожидающем своего часа, чтобы начать борьбу, содержится и в драматической поэме Блока "Песня судьбы", созданной одновременно со статьей "Народ и интеллигенция" и стихотворениями, объединенными в цикл "На поле Куликовом". Герой поэмы Герман выражает эту мысль, воспроизводя в качестве символического образа картину находящегося в засаде русского полка, которому еще не настало время сражаться. "А свежее войско весь день должно

52 А. А. Блок. СС. Т. 5, стр. 385 (1909 г.).

53 А. А. Блок. СС. Т. 3. М. -Л. 1960, стр. 249 - 253 (1903 г.)

54 Там же, стр, 587.

55 А. А. Блок. СС. Т. 5, стр 324 (1908 г.).

56 Там же, стр. 323 (1903 г.).

стр. 46
было сидеть в засаде, только смотреть, и плакать, и рваться в битву... И воевода повторял, остерегая: рано еще, не настал наш час"57 .

Но Блок верит, что народный "стан" выступит и победит "стан", ему противостоящий, точно так же как русская рать одержала победу над Мамаевой ордой58 . "Полуторастамиллионная сила пойдет на нас, сколько бы штыков мы ни выставили, какой бы "Великой России" (по Струве) ни воздвигли. Свято нас растопчет; будь наша культура - семи пядей во лбу, не останется от нее камня на камне", - писал Блок К. С. Станиславскому. "В таком виде, - указывал писатель, - стоит передо мной моя тема, тема о России (вопрос об интеллигенции и народе, в частности)"59 .

О характере постановки этой темы уже говорилось выше. Мудрое предвидение решительной социальной битвы, в результате которой будет разрушена основанная на неравенстве система социальных отношений, сочетается с непониманием закономерности этого процесса, с оценкой его как катастрофы, как стихийно надвигающейся грозы.

Тема "интеллигенция и народ", поднятая в связи со стихотворным циклом, посвященным Куликовской битве, является предметом размышлений Блока и применительно ко времени Петра I. Тогда, считает писатель, складывается в России новая цивилизация, вызвавшая духовный раскол в обществе. Раздумьям над русской государственностью этой поры посвящена дневниковая запись Блока 1911 г. в связи с прочитанным ему артистом К. К. Кузьминым-Караваевым рассказом писателя Б. А, Садовского "Стрельчонок". Употребляя своеобразную, пронизанную налетом символизма терминологию, Блок записывает воспринятые им мысли Кузьмина-Караваева. Петр "действует и как стоящая выше окружающего или владеющая демоническая с и л а, и как жертвенное лицо, принесшее "службу"... свою, всего себя - для будущей русской цивилизации". В скобках указано: "он [Петр] еще Москва; "окно", в которое он высунулся, - там воздух отравленный, воздух белых ночей, - а не в нем самом отрава..."60 . Смысл этих высказываний, очевидно, таков, что, действуя варварскими методами московского самодержавия, Петр пролагал дорогу цивилизации.

В 1910 г. Блоком была задумана, а в 1911 г. в значительной части написана замечательная поэма "Возмездие", посвященная нескольким поколениям одного рода, действующим на протяжении ряда лет, с 70-х годов XIX в., со времени русско-турецкой войны и народовольческого движения. С большими перерывами писатель продолжал работать над поэмой вплоть до своей смерти в 1921 году. В связи с публикацией третьей главы в 1919 г. Блок написал к ней предисловие, в котором раскрыл творческую историю произведения. Он отметил, что оно полно "революционных предчувствий". Характеризуя эпоху, в которую создавалась поэма, писатель говорит, что вслед за "истинным и мистическим сумраком годов, предшествовавших первой революции", наступило вызванное ею "неистинное мистическое похмелье"61 . Это звучит автобиографически: революция 1905 г. побудила писателя к размышлениям о судьбах отечества.

В 1910 и 1911 гг. Блок полон ощущения, что мир "готовится к неслыханным событиям". К такому выводу приводит его сопоставление "фактов из всех областей жизни". В сфере внутриполитической писатель относит к таким фактам, во-первых, провокационное убийство

57 А. А. Блок. СС. Т. 4, стр. 149 (1908 г.).

58 В. Н. Орлов. Указ. соч., стр. 143, 165 - 169; Б. И. Соловьев. Указ. соч., стр. 285.

59 А. А. Блок. СС. Т. 8, стр. 265, N 20 (1908 г.).

60 А. А. Блок. СС. Т. 7, стр. 82 (1911 г.).

61 А. А. Блок. СС. Т. 3, стр. 295 - 297 (1919 г.).

стр. 47
мальчика Андрея Ющинского киевскими черносотенцами, обвинившими в этом евреев, якобы употреблявших человеческую кровь. Другой факт, привлекаемый Блоком, - это убийство Дмитрием Богровым, являвшимся агентом охранки, председателя Совета министров П. А. Столыпина, знаменовавшее "окончательный переход управления страной из рук полудворянских, получиновничьих в руки департамента полиции"62 . Из событий международной жизни внимание писателя останавливают, с одной стороны, "грандиозные забастовки железнодорожных рабочих" в Лондоне, а с другой - франко- германские дипломатические осложнения, вызванные демонстративным появлением германской канонерской лодки "Пантера" в средиземноморском порту Агадир во Французском Марокко. Раздумывая над всеми этими событиями, Блок ощущает "запах гари, железа и крови"63 . Этот запах стал еще более чувствительным для писателя после того, как он познакомился с лекцией известного историка-кадета П. Н. Милюкова "Вооруженный мир и сокращение вооружений" и со статьей "Близость большой войны", появившейся в одной из московских газет.

Размышления Блока о неизбежности новых мировых войн отразились не только в поэме "Возмездие". Одновременно с работой над ней, в 1911 г., он писал матери: "Правительства всех стран зарвались окончательно. М[ожет] б[ыть], еще и нам суждено увидеть три великих войны, своих Наполеонов, и новую картину мира"64 .

Со сферой общественно-политической Блок тесно связывает область идейно-духовной жизни, выделяя в предисловии к поэме "Возмездие" для 1910 - 1911 гг. такие явления, как кризис символизма, зарождение эгофутуризма с его лозунгом "человек вовсе без человечности" и других направлений65 .

Блок говорит, что все эти факты, "казалось бы, столь различные", имеют для него "один музыкальный смысл". Конечно, это - особое восприятие художника, который преломляет окружающую действительность через мир красок, звуков, литературных образов. Но, художественно воспринимая мир, Блок пытался осмыслить его и как гражданин, как член общества, интересующийся тем, куда оно идет. Он был далек от подлинного понимания взаимосвязи и взаимозависимости современных ему явлений. Но он улавливал такую взаимосвязь. Он не мог понять, что развитие противоречий мировой системы империализма является настоящей причиной войн, но он видел эти противоречия и чувствовал близость войны. Он ощущал приближение революции, хотя воспринимал ее как стихию. Ему было ясно, что усиливающаяся реакция, с одной стороны, надвигающаяся революция - с другой, приводят к большим сдвигам в идеологии различных общественных слоев, хотя он и не мог этого объяснить.

Хотя Блок и не дошел до научного понимания диалектически противоречивого характера социального строя и общественного развития в эпоху империализма, его взор художника и разум мыслителя схватывали эту основную черту общества. Он говорил, что в 1911 г. у него "впервые вырастало сознание нераздельности и неслиянности искусства, жизни, политики", "неслиянности и нераздельности всего - противоречий непримиримых и требовавших примирения"66 . Это мысли глубокие и значительные, свидетельствующие о том, что писателю была не чужда идея единства противоречий общественной жизни.

В поэме "Возмездие" имеется определенная философия истории. Блок поднял тему о том, "как развиваются звенья единой цепи ро-

62 Там же, стр. 296 - 297 (1919 г.).

63 Там же.

64 "Письма Александра Блока к родным". Т. П. Л. 1932, стр. 132, N 344.

65 А. А. Блок. СС. Т. 3, стр. 295 (1919 г.).

66 Там же, стр. 296 (1919 г.).

стр. 48
да", то есть поколения. "Отдельные отпрыски всякого рода" сначала "развиваются до положенного им предела", а "затем вновь поглощаются окружающей мировой средой". Блок хотел показать, как "мировой водоворот засасывает в свою воронку почти всего человека", как тот сначала испытывает на себе "возмездие истории, среды, эпохи", а затем сам начинает "творить возмездие", пытаясь "ухватиться своей человечьей ручонкой за колесо, которым движется история человечества"67 .

Это своеобразная разновидность теории цикличности, повторяемости отдельных исторических кругов. Писатель отдает дань фатализму, и в этом - реакционный элемент его мировоззрения. Но положительное значение размышлений Блока много больше и сильнее, ибо оно направлено против буржуазных теорий прогресса (Блок говорит, что испытывает к ним ненависть), а проблема роли личности в истории решается им в плане не только воздействия общественного развития на людей, но и их активного участия в историческом процессе.

Поставив перед собой задачу показать историю нескольких "звеньев" "рода русского, живущего в условиях русской жизни"68 , Блок дал ряд ярких исторических картин и характеристик, относящихся к XIX и XX векам. :

Работая над поэмой "Возмездие", Блок изучил громадную литературу, характеризующую политическую историю России второй половины XIX - XX вв. и историю русского общественного движения. Он прочитал и проконспектировал двухтомное сочинение С. С. Татищева "Император Александр II, его жизнь и царствование" (1903 г.), книги А. Туна "История революционных движений в России" (1906 г.), С. Г. Сватикова "Общественное движение в России (1700 - 1895)" (1905 г.), М. К. Лемке "Политические процессы М. И. Михайлова, Д. И. Писарева и Н. Г. Чернышевского (по неизданным документам)" (1907 г.), просмотрел ряд мемуаров, журналов и т. д.69 .

Блок делал подробные выписки из прочитанного о событиях дворцовой жизни, о фактах военной истории, о революционных кружках и выступлениях, о студенческих волнениях и демонстрациях и т. д. Конечно, лишь часть этих выписок Блок смог использовать для своей поэмы.

В выписках Блока бросается в глаза отрицательное отношение к самодержавию. Оно проявляется даже в чисто внешних портретах царей. Вот как рисуется Александр II: "Мешки под глазами, глаза страшные, худой, огромный, циник, губы такие, точно хочет плюнуть". "Я думаю, - пишет Блок, - выпученные его глаза, что-то страшное и стеклянное в них и сильная одышка - были не от сердца, а от любвей..."70 . Блок записал поразительную по своему откровенному цинизму выдержку из речи Николая II, в которой царь говорил относительно "бессмысленных мечтаний" "об участии представителей земства в делах внутреннего управления" и подчеркивал, что будет "охранять начала самодержавия так же твердо и неуклонно", как и его "незабвенный покойный родитель" (Александр III)71 .

Интересно, что в записях о революционном движении Блок обратил внимание на оценку Плеханова, согласно которой наследие революционеров 70-х годов было велико и незаменимо в практическом смысле, но в теоретическом отношении давало мало, так как "оставляло совершенно незаполненной ту пропасть, которая отделяла "русский со-

67 Там же, стр. 297 - 298 (1919 г.).

68 Там же, стр. 298 (1919 г.).

69 Там же, стр. 144 - 460 (1911 г.).

70 Там же, стр. 444, 446.

71 Там же, стр. 458.

стр. 49
циализм" бакунинского или лавров с кого оттенка от научного социализма Западной Европы"72 .

Особо следует указать на сделанные Блоком выписки из источников литературного характера, относящиеся к истории средневековой Польши, поскольку местом действия событий, описанных в третьей главе поэмы "Возмездие", является Варвдава. Поэт использовал книгу Л. Кондратовича (Владислава Сырокомля) "История польской литературы от начала ее до настоящего времени". Приводя польские легенды, Блок отмечает их мрачный колорит, соответствующий суровым временам средневековья. "Над всей историей дома Пястов73 , - пишет он, - как всегда над древними началами народов, стоит кровавый туман. Епископ, которого у алтаря ждали собаки: скорей на охоту. Польская разбойница. Корыстолюбивые Пясты". Писатель собирает летописный материал, характеризующий деспотизм польских королей: "Деспота Попеля съедают мелкие крысы, родившиеся из трупов убитых им дядей". Воспроизводит Блок и героические страницы истории польского народа, относящиеся к его борьбе с Тевтонским орденом: "Тогда пали меченосцы (следствие ненужности их миссионерства - бог им прости)"74 .

Так взор писателя, воспроизводящего в своей поэме Варшаву нового времени, проникает в глубины ее истории, и это проникновение обогащает его восприятие современности.

Понимание того, что явления прошлого крайне важны для оценки настоящего, проявилось в драме Блока "Роза и крест", написанной в 1912 году. Она посвящена обществу средневековой феодальной Франции XIII в., но Блок писал: "...Дело не в том, что действие происходит в 1208 году в южной и северной Франции, а в том, что жизнь западных феодалов, своеобычная в нравах, красках, подробностях, ритмом своим нисколько не отличалась от помещичьей жизни любой страны и любого века"75 .

Здесь вовсе нет стремления отказаться от выявления конкретного своеобразия исторических процессов и событий у разных народов в разные времена. Здесь присутствует другая мысль: за всем многообразием исторических форм и явлений важно уловить то, что особенно созвучно людям, живущим сегодня. И хотя эта мысль выражена через призму разделяемой Блоком идеалистической концепции повторяемости истории, в ней имеется здоровое, прогрессивное ядро. "Надо придерживаться истории, зная, однако, все время, что действующие лица - современные люди, их трагедия - и наша трагедия..." - подчеркивает Блок76 . В этих словах звучит голос писателя-гражданина, воспринимающего прошлое не как что-то оторванное, а как органическую часть продолжающегося исторического пути. Прошлое для Блока уже не "подземный шорох" дантовского ада, а ступенька к настоящему.

Хотя на протяжении своей драмы поэт все время сохраняет чувство современности, его произведение пропитано историческим колоритом. Приступая к созданию драмы, он познакомился с рядом средневековых памятников письменности, со старофранцузскими песнями, старинными преданиями Бретани77 . Он изучил средневековую геральдику и топонимику Арморики (древнее имя Бретани), где побывал в 1911 году. Драма "Роза и крест" сопровождается некоторыми авторскими примечаниями исторического характера, в которых указывается, откуда заимствованы некоторые тексты, факты, имена отдельных персо-

72 Там же, стр. 455.

73 Пясты - династия польских королей.

74 А. А. Блок. Записные книжки, стр. 175 - 176, 533 (1911 г.).

75 А. А. Блок. СС. Т. 4, стр. 531 (1916 г.).

76 А. А. Блок. Записные книжки, стр. 285 (1916 г.).

77 В. М. Жирмунский. Драма Александра Блока "Роза и крест". Л. 1964.

стр. 50
нажей, географических пунктов и т. д. Чувствуются большая эрудиция Блока в области французской медиевистики и его интерес к историческим источникам.

Чем напряженнее становился ход истории, тем более взор писателя обращался от прошлого к современности. В его дневниках, письмах и других автобиографических документах наряду с записями декадентско-символистского характера, рассуждениями идеалистического порядка появляется все больше откликов на злободневные события общественно-политической жизни: рабочее движение, Ленский расстрел, деятельность социал-демократов, ход мировой войны и пр.78 . Некоторые события наводят Блока на исторические аналогии. Так, в июне 1915 г. писатель сообщает матери, что в связи со сдачей немцам Львова он заглянул в "Лекции по русской истории" В. О. Ключевского, "обобщения" которого, по мысли Блока, "действуют оздоровляюще, хотя они довольно печальны". Обращаясь через посредство "Курса" Ключевского к опыту истории, поэт замечал: "И Петр бывал в беспомощном положении до смешного, затягивая шведов к Полтаве, а Кутузов затягивал Наполеона к Москве, когда Пушкину было тринадцать лет"79 .

Блок приветствовал Февральскую революцию, оценив ее как большое историческое событие: "...Таких масштабов история еще не знала..."80 . Он говорил, что для него "мыслима и приемлема будущая Россия, как великая демократия", причем особого типа: "...не непременно новая Америка..."81 .

Со свойственным ему чувством историзма поэт пытался определить место совершившейся революции в общем историческом процессе. Исходя из распространенной в то время в буржуазно-либеральной историографии концепции В. О. Ключевского, согласно которой с начала XVII в. до царствования Александра II продолжался четвертый период русской истории, Блок определяет Февральскую революцию как рубеж пятого периода, доступный изучению "на всем своем протяжении". В феврале 1917 г. "мы... заключили 5-й период (три огромных царствования) и вступаем в шестой (переходный)", - делал вывод писатель82 . Он не мог знать, что подлинно новая эра наступит позже, в Октябре 1917 года.

Подводя итоги пятого (по принятому им делению) периода истории России, Блок отмечал, что падение самодержавия было подготовлено длительным процессом. "Верхи мельчали, развращая низы. Все это продолжалось много лет. Последние годы, по признанию самих носителей власти, они были уже совершенно растеряны"83 . Последним толчком, помогшим свергнуть царизм, была война.

Конечно, Блок был далек от подлинно научного объяснения причин и значения разыгрывавшихся на его глазах событий, рассматривая их с идеалистических позиций, но он все больше подходил к мысли, что "содержанием всей жизни становится всемирная Революция, во главе которой стоит Россия. Мы так молоды, - указывал он, - что в несколько месяцев сможем совершенно поправиться от 300-летней болезни"84 .

Временами писателя одолевает тревога по поводу того, что в революционной буре "культура погибнет окончательно" и это явится возмездием, может быть, справедливым, за "гуманизм" прошло-

78 Б. И. Соловьев. Указ. соч., стр. 491 - 492.

79 А. А. Блок. СС. Т. 8, стр. 447, N 379 (1915 г.).

80 Там же, стр. 479, N 413 (март 1917 г.).

81 Там же.

82 А. А. Блок. СС. Т. 7, стр. 264 (июнь 1917 г.).

83 Там же, стр. 254 (май 1917 г.).

84 А. А. Блок. СС. Т. 8, стр. 504, N 431 (июнь 1917 г.).

стр. 51
го века"85 . И Блок считает, что "задача русской культуры" - направить "огонь" разрушения на то, что действительно "нужно сжечь", "буйство Стеньки и Емельки (то есть Степана Разина и Емельяна Пугачева. - Л. Ч. ) превратить в волевую музыкальную волну", "поставить разрушению такие преграды, которые не ослабят напора огня, но организуют этот напор"86 . Здесь мудрая (хотя и выраженная несколько символически) мысль о том, что уничтожение всего старого, реакционного, мешающего прогрессу должно послужить делу построения нового общества и новых культурных ценностей.

Блок понимает и то, как трудно в реальной действительности идейно направить процесс ломки старого мира, подчинить его организующей силе мысли. "Чего вы от жизни ждете? - задает писатель вопрос своим современникам. - Того, что, разрушив обветшалое, люди примутся планомерно за постройку нового? Так бывает только в газете или у Кареева в истории, а люди - создания живые и чудесные прежде всего"87 . Здесь характерная проверка жизнью наблюдений историков, в данном случае - крупного специалиста по всеобщей истории нового времени Н. И. Кареева.

Чтобы "организовать напор" поднявшихся народных масс, надо было определить свое отношение к политическим партиям. Блок не сумел этого сделать, так как плохо разбирался в их борьбе. Иногда он высказывался в том смысле, что "все правы"88 . Но в то же время показательно, что у писателя не раз прорывается сочувственное отношение к большевикам. Он отмечал, что и в большевизме есть "страшная правда"89 . Жене он говорил: "Неужели ты не понимаешь, что ленинцы не страшны, что все по-новому, что ужасна только старая пошлость, которая еще гнездится во многих стенах"90 . В письме матери Блок делал признание: "...Я склоняюсь к с. - р., а втайне - и к большевизму...", "по моему мнению, сейчас именно любовь к России клонит меня к интернациональной точке зрения..."91 .

Большой интерес представляет изложение Блоком в своей записной книжке речи А. А. Мейера в религиозно-философском обществе: "Опустошение самого дела революции - вот опасность. Для того, чтобы быть сейчас с революцией, нужно быть немного марксистом. Величайшая положительная сторона марксизма - то, что он не останавливается на просто политическом перевороте, он предполагает продолжение. Величайшая отрицательная сторона - нечувствие свободы, матерьялистическое отрицание личности; а свобода есть только свобода личности, иной свободы нет"92 . Блок не дает оценки приведенного высказывания, и поэтому неясно его собственное отношение к марксизму. Во всяком случае, интересно следующее: он отметил, что революция еще не кончилась, ибо не произошло ломки существующего социального строя. Слова же об отрицании личной свободы отражают типичные для буржуазно-либеральной интеллигенции нападки на марксистскую теорию, явившиеся плодом непонимания того, что лишь коммунистическое общество сможет обеспечить полный простор развитию личности.

Весьма характерна дневниковая запись Блока 19 октября 1917 г. за несколько дней до Октябрьской революции. Противопоставляя позицию В. И. Ленина позиции Троцкого и Зиновьева, писатель подчеркивает: "Один только Ленин верит, что захват власти демокра-

85 Там же, стр. 484, N 417 (апрель 1917 г.).

86 А. А. Блок. СС Т. 7, стр. 297 (июль 1917 г.).

87 А. А. Блок. Записные книжки, стр. 347 (май 1917 г.).

88 А. А. Блок. СС. Т. 8, стр. 495, N 424 (май 1917 г.).

89 Там же, стр. 496, N 425 (май 1917 г.).

90 Там же, стр. 488, N 420 (май 1917 г.).

91 Там же, стр. 499, N 427 (июнь 1917 г.).

92 А. А. Блок. Записные книжки, стр. 341 (май 1917 г.).

стр. 52
тией действительно ликвидирует войну и наладит все в стране". Поэт указывает, что Ленин- сторонник выступления не "с отчаянья.., а с предвиденьем доброго"93 . Конечно, совершенно неверно представление Блока об одиночестве великого вождя русской революции. Сила Ленина как раз была в том, что он опирался на партию, на массы. Но важно подчеркнуть в целом сочувственное отношение поэта к Ленину.

Жизнь Блока после Февральской революции сложилась так, что он стал историком падения царского самодержавия в России. 2 марта 1918 г. Временное правительство учредило "Чрезвычайную следственную комиссию для расследования противозаконных по должности действий бывших министров, главноуправляющих и пр. ...". С мая Блок начал работать в этой комиссии в качестве одного из редакторов стенограмм допросов. Писатель сознавал, что редактируемый им материал представляет собой не только обвинительный акт против царского режима, но и источник по истории самодержавного строя. Поэтому он и говорил, что "Чрезвычайная следственная комиссия стоит между наковальней закона и молотом истории"94 .

Блок понимал, как велико народное негодование против тех, кто недавно еще стоял у власти и диктовал свою волю громадной стране.

По мысли Блока, Чрезвычайная следственная комиссия должна была вынести "приговор старому 300-летнему режиму"95 , а для этого хорошо раскрыть все его пороки. И, редактируя стенограммы допросов царских сановников, допрашивая их самих, Блок погружается "в работу над прошлым - бесследно прошедшим", погружается в историю "бесконечного рода русских Ругон-Маккаров96 или Карамазовых, что ли". "Этот увлекательный роман, - замечает Блок, - с тысячью действующих лиц и фантастических комбинаций... называется историей русского самодержавия XX века"97 .

Поэт считал особенно важным, чтобы результатом деятельности Чрезвычайной комиссии стало не просто исследование "свободное", то есть чисто академическое, подходящее к явлениям "с точки зрения исторической", а пользующееся "всем богатейшим матерьялом". История не должна быть самоцелью, ее следует подчинить революционным задачам. Комиссии, по замыслу Блока, надлежало создать "доклад политический, сжатый, обходящий подробности во имя главной цели (обвинение против старого строя в целом)"98 .

Блок придавал большое значение форме будущего отчета-доклада, его стилю, языку. Для его написания поэту "мыслится русская речь, немногословная, спокойная, важная, веская, понятная...". Блок против "популяризации", "оригинальничания", "всякого приспособления", "вульгаризации", которая отнюдь не есть "демократизация"99 . Но он хочет, чтобы речь внешне холодная, "по существу, военная", "каждая фраза которой облечена в невидимую броню", была бы внутренне "горячая, напоенная жаром жизни, которая бьется во всех матерьялах, находящихся в распоряжении комиссии"100 .

Наряду с заботой о литературном оформлении материалов Чрезвычайной следственной комиссии Блок много думал о том, как показать лиц, стоявших у власти в последние годы и дни старого режима. Всячески подчеркивая революционно-политическую роль будущего отчета-доклада комиссии (как он ее понимал), поэт боялся "преуве-

93 А. А. Блок. СС. Т. 8, стр. 311 - 312 (октябрь 1917 г.).

94 А. А. Блок. Записные книжки, стр. 321 (май 1917 г.).

95 А. А. Блок. СС. Т. 7, стр. 276 (июль 1917 г.).

96 Герои многотомной серии романов Эмиля Золя.

97 А. А. Блок. СС. Т. 8, стр. 504, N" 431, стр. 493, N 423 (май - июнь 1919 г.).

98 А. А. Блок. СС. Т. 7. стр. 288 (июль 1917 г.).

99 Там же, стр. 276 - 277 (июль 1917 г.).

100 Там же, стр. 288 (июль 1917 г.).

стр. 53
личить значение имен", которые могут представлять интерес "с точки зрения психологической, исторической...", но не политической. Он боялся, что упоминание лишний раз подобных имен, связанных "со столькими захватывающими неполитическими фактами"окажет плохую услугу народу, который будет думать об их значительности101 .

Но как историк и художник слова Блок не мог пройти мимо колоритных фигур всевластных деятелей самодержавной России, живых обломков прошлого. И под его мастерским пером воскресают портреты царских министров и чиновников, образующих целую галерею ушедших с исторической арены, хотя и непогребенных мертвецов. В этой галерее мелькают такие фигуры, как председатель Совета министров И. Л. Горемыкин - "барственная развалина"102 ; премьер-министр и министр внутренних дел Б. В. Штюрмер - "мерзкий старик", "большая тоскливая развалина", "все еще хитро (и глупея) воздевающая на нос черепаховые очки103 ; директор департамента полиции С. П. Белецкий, "на чьей совести есть преступления, а все кажется, будто это так обыкновенно..."104 ; вице-директор департамента полиции К. Д. Кафафов - "несчастный восточный человек с бараньим профилем"; фрейлина царицы "блаженная потаскушка и дура" А. А. Вырубова105 и т. д. Особенно "внушает ужас" жандармский полковник М. Н. Собещанский, который присутствовал при казнях; "в камере теперь - это жалкая больная обезьяна"106 .

Блок хотел в облике отдельных государственных деятелей старой дореволюционной России уловить выражение целых полос ее истории, направлений политики. Как художник слова, он пытался сделать это образно, прибегая к сравнениям, метафорам и олицетворениям. "Пустые поля, чахлые поросли, плоские, - замечает поэт, - это обывательщина. Распутин - пропасти, а Штюрмер (много чести) - плоский выгон, где трава сглодана коровами (овцами?), и ковриги. Только покойный Витте был если не горой, то возвышенностью; с его времени в правительстве этого больше не встречалось: ничего "высокого", все "плоско", а рядом - глубокая трещина (Распутин), куда все и провалилось"107 .

Временное правительство, учредившее Чрезвычайную следственную комиссию, было свергнуто восставшим народом. Но собранные комиссией материалы легли в основу труда Блока, напечатанного в 1919 г. в журнале "Былое" под заглавием "Последние дни старого режима", а в 1921 г. вышедшего отдельной книжкой, озаглавленной "Последние дни императорской власти"108 . Яркими красками писатель попытался изобразить ту болезнь, которой с конца 1916 г. были поражены "все члены государственного тела России" и "которая уже не могла ни пройти сама, ни быть излеченной обыкновенными средствами, но требовала сложной и опасной операции"109 . Картина разложения всей верховной клики, начиная с царя Николая II и его супруги Александры Федоровны, Григория Распутина, Вырубовой и пр., оставляет сильное и долго незабываемое впечатление. Запоминаются некоторые фразы-образы, к которым прибегает автор, подобно тому, что пуля, прикончившая Распутина, "попала в самое сердце царствующей династии"110 .

101 Там же.

102 А. А. Блок. СС. Т. 8, стр. 493, N 423 (май 1917 г.).

103 А. А. Блок. Записные книжки, стр. 350 (май 1917 г.); А. А. Блок. СС. Т. 8, стр. 498, N 426 (май 1917 г.).

104 А. А. Блок. Записные книжки, стр. 324 (май 1917 г.).

105 А. А. Блок. СС. Т. 8 стр. 494, N 423 (май 1917 г.).

106 Там же, стр. 498, N 426 (май 1917 г.).

107 А. А. Блок. СС. Т. 7, стр. 262 (июнь 1917 г.).

108 А. А. Блок. СС. Т. 6, М. -Л. 1962, стр. 187 - 210.

109 Там же, стр. 188.

110 Там же, стр. 190 (1921 г.).

стр. 54
Но в то же время очевидно, что Блок часто остается на поверхности явлений, происходивших в то время в России, идеалистическое мировоззрение мешает ему разглядеть внутренние, иногда глубоко скрытые пружины, приведшие к гибели старого строя.

Величайшее в истории всех времен и народов событие - Октябрьскую социалистическую революцию - Блок принял сочувственно, и она открыла новый период его творчества, ознаменованный такими замечательными литературными произведениями, как "Двенадцать" и "Скифы".

Блок осудил тех представителей интеллигенции, которые не пошли за революцией, назвал их "предателями"; это "трусы, натравливатели, прихлебатели буржуазной сволочи", - писал он в январе 1918 года111 . В своем дневнике Блок счел нужным тогда же отметить враждебное отношение к революции историка С. Ф. Платонова, одного из его учителей по Петербургскому университету.

В ответе на анкету газеты "Эхо" - "Может ли интеллигенция работать с большевиками?" - Блок писал: "Может и обязана... Интеллигенция (имеется в виду лучшая, демократическая часть. - Л. Ч. ) всегда была революционна. Декреты большевиков - это символы интеллигенции. Брошенные лозунги, требующие разработки"112 . Еще ярче и глубже поэт выразил те же мысли в статье "Интеллигенция и революция". Здесь нашла развитие давно поднятая им тема о двух Россиях. Раздающимся возгласам о том, что "Россия гибнет", "России больше нет", поэт противопоставляет мысль, что родилась новая Россия, "которую видели в устрашающих и пророческих снах наши великие писатели", - "Россия - буря". Затем писатель дает небольшой исторический экскурс, вспоминая времена царизма, когда С. Ю. Витте и П. Н. Дурново "скрутили революцию веревкой", а П. А. Столыпин "крепко обмотал эту веревку о свою нервную дворянскую руку". Блок вспоминает далее годы, когда можно было сказать: "Распутин - все, Распутин - всюду", - когда действовали "Азефы разоблаченные и неразоблаченные", вспоминает, "наконец, годы европейской бойни", когда "хамело человечество, и в частности - российские патриоты". Противопоставляя прошлому настоящее, Блок подчеркивает, что теперь "весь европейский воздух изменен русской революцией...". Она проходит под лозунгом "Мир и братство народов". "Всем телом, всем сердцем, всем сознанием - слушайте Революцию" - таким призывом к современникам заканчивает Блок свою статью113 .

В непосланном письме к З. Н. Гиппиус Блок ставит вопрос о том, что "старый мир" "уже расплавился", "мир уже перестроился", что "России (то есть дореволюционной России. - Л. Ч .) не будет", как не стало Рима и не станет Англии, Германии, Франции114 .

В январе - марте 1918 г. Блок, как это видно по его записным книжкам, внимательно следил за переговорами Советского правительства с Германией по вопросу о мире. 29 января поэт вносит в записную книжку заголовок из вечерней газеты "Новости": "Война прекращена, мир не подписан"115 . 23 февраля он помещает запись о заседании ЦК РСДРП(б): "ЦК большевиков - за мир (Ленин: "Я устал от революционных фраз")"116 . 26 февраля поэт записывает: "Немцы подписали мир, продвигаясь на словах в Эстонии и Украине, на деле - у Полоцка - Витебска. Очевидно, есть опасения за свое нутро. История разжижается, процесс затягивается. Псков - наш, крас-

111 А. А. Блок. СС. Т. 7, стр. 318 (январь 1918 г.).

112 А. А. Блок. СС. Т. 6, стр. 8 (январь 1918 г.).

113 Там же, стр. 9 - 11, 13, 20 (январь 1918 г.).

114 А. А. Блок. СС. Т. 7, стр. 336 (май 1918 г.).

115 А. А. Блок. Записные книжки, стр. 387 (январь 1918 г.).

116 Там же, стр. 390 (февраль 1918 г.).

стр. 55
ная гвардия его отбила"117 . И, наконец, 7 марта Блок дает общую оценку Брестского мира: "Совершенно особое чувство: нашей малости; гипербореи; потеря великодержавства; не могу скрыть от самого себя даже минуты довольства (передышка)"118 . Таким образом, писатель переживает двойственное чувство: разочарование (из-за "потери великодержавства") - с одной стороны, удовлетворение (в связи с "передышкой") - с другой. Характерно, что тут же Блок обращается к историческим аналогиям, используя для этого свое постоянное пособие - "Лекции по русской истории" В. О. Ключевского. "Математически учтено Ключевским (птица, которую "подбрасывает ветер", - вот и сбросил)", - читаем в записной книжке Блока после записи о Брестском мире119 . Имеется в виду соответствующее место из 41-й лекции Ключевского, где, давая общую характеристику четвертого периода русской истории (с начала XVII в.), историк сказал: "Внешние успехи новой России напоминают полет птицы, которую вихрь несет и подбрасывает не в меру сил ее крыльев"120 .

Творчество Блока в последние годы его жизни, падавшие на первые годы истории советского общества, было сложным и противоречивым, как сложно и противоречиво было его мировоззрение. Принятие поэтом Октябрьской революции и стремление идти вместе с освобожденным народом были делом громадного прогрессивного значения. Но мировоззрение писателя, сложившееся еще в дореволюционное время, мешало ему по- настоящему понять всю сложность и глубину процессов, происходивших на его глазах. Восприятие революции как стихийного процесса, как катастрофического начала, как пафоса разрушения, идеалистическая философия истории с ее мыслью о повторяемости и символике явлений общественной жизни, идеалистический подход к проблеме взаимоотношения интеллигенции и народа, коллектива и индивидуума - все это проявилось в ряде трудов Блока в 1918 - 1921 годах.

Статья Блока "Искусство и революция", посвященная трактату под тем же названием знаменитого немецкого композитора Рихарда Вагнера, интересна тем, что Блок дает здесь оценку революционному движению 1848 - 1849 годов. Автор подчеркивает идейную связь творения Вагнера с "Коммунистическим манифестом" К. Маркса и Ф. Энгельса, который "представляет собою новую для своего времени картину всей истории человечества, разъясняющую исторический смысл революции". Но "жизненно, то есть гораздо более прочно" (чем идейно), произведение Вагнера, по мнению Блока, было связано "с той революционной бурей, которая пронеслась тогда по Европе" и ветер для которой "сеяла, как и ныне (статья относится к 1918 г. - Л. Ч .), в числе других, русская мятежная душа, в лице Бакунина". Все симпатии Блока явно на стороне этого "русского анархиста с пламенной верой в мировой пожар", а не К. Маркса, которого он называет "реальным политиком", обратившимся со своим манифестом якобы лишь к "образованным классам общества" (в то время, как Вагнер, вдохновленный Бакуниным, обращал свое произведение "ко всему умственному пролетариату Европы")121 . Между тем современная Блоку действительность опровергала его исторические утверждения, ибо социалистическая революция в России, свидетелем которой он был и которую признал, могла совершиться лишь потому, что ею руководила партия, положившая в основу своей программы учение К. Маркса, Ф. Энгельса и В. И. Ленина.

117 Там же, стр. 391 (февраль 1918 г.).

118 Там же, стр. 393 (март 1918 г.).

119 Там же, стр. 393 (март 1918 г.).

120 В. О. Ключевский. Сочинения. Т. 3. М. 1957, стр. 8.

121 А. А. Блок. СС. Т. 6, стр. 22 (март 1918 г.).

стр. 56
Тему большого исторического значения поднимает Блок в статье "Крушение гуманизма". По существу, это тема о развитии общественного движения в Европе на разных его этапах и о путях европейской культуры. Под гуманизмом писатель понимает "прежде всего то мощное движение, которое на исходе средних веков охватило сначала Италию, а потом и всю Европу и лозунгом которого был человек - свободная человеческая личность". Таким образом, основным признаком гуманизма Блок считает индивидуализм. Под знаком гуманизма европейское общество развивалось четыре столетия - с половины XIV до половины XVIII века. В это время, согласно концепции Блока, "личность была главным двигателем европейской культуры". Когда же, указывает поэт, "на арене европейской истории появилась новая движущая сила - не личность, а масса, - наступил кризис гуманизма". Он начался с реформации и особенно отчетливо проявился в эпоху Великой французской революции. Пользуясь своей любимой символикой, Блок пишет, что если гуманизм был "верен духу музыки", то голос масс "в оркестре мировой истории" не звучал. Народ выражал свои стремления "на диком и непонятном для гуманистов языке - на варварском языке бунтов и кровавых расправ".

В XIX в. гуманистическое великое движение, "бывшее фактором мировой культуры", по мысли Блока, "разбилось на множество малых движений, ставших факторами европейской цивилизации". Цивилизация все более теряла черты культуры, характеризовавшейся "духом цельности, музыкальной спаянности". Хотя она продолжала крепко держаться за свое "гуманистическое происхождение", однако, указывает Блок, становилось ясно, что "утратилось равновесие между человеком и природой, между жизнью и искусством, между наукой и музыкой, между цивилизацией и культурой - то равновесие, которым жило и дышало великое движение гуманизма"122 .

В статье Блока за грудой идеалистических рассуждений скрывалась верная мысль о том, что на заре буржуазного общества гуманизм с его вниманием к человеческой личности был передовым течением, выражавшим чаяния и стремления молодого поднимающегося класса - буржуазии, в то время как на высшей стадии капитализма, в эпоху империализма и народных массовых революций, буржуазный индивидуализм явился показателем идейного кризиса.

Однако Блок скорее интуитивно уловил, чем по-настоящему осознал этот исторический путь развития буржуазной идеологии. Поэт символически представил конец этого пути как распад культуры общества, спаянного "духом музыки", как утрату им единства и цельности во всех областях, начиная от взаимоотношения человека с природой и кончая высшими сферами человеческой идейной жизни - искусством, наукой. Получалась картина общества через кривое зеркало, ибо в действительности в XIX - XX вв. там была не одна культура, а две, и если буржуазная культура переживала кризис, то зарождались элементы новой культуры социалистического строя. И шквал революционных движений был не просто проявлением "варварских" стихийных "бунтов и кровавых расправ", а борьбой трудовых масс, вдохновляемых и организуемых великими идеями построения социалистических общественных отношений.

Одним из приемов, которым любил пользоваться Блок в целях лучшего осознания истории, было сопоставление разновременных эпох, казалось ему, близких по своим основным чертам. При сохранении чувства историзма это помогало пониманию путей общественного развития, при нарушении этого чувства приводило к утрате исторической перспек-

122 Там же, стр. 93 - 95, 98, 100, 101 (1919 г.).

стр. 57
тивы, к модернизации явлений общественной жизни. Писатель сравнивал Октябрьскую революцию в России с Французской революцией конца XVIII в. и с историей Римской империи в первые века нашей эры, причем находил в своей современности больше черт близости к древнеримской эпохе, чем к новоевропейской действительности конца XVIII века. "На рубеже XVIII - XIX века, - пишет Блок, - европейский мир кипел в котле переворотов, конечно, не только политических. Заново перестраивалось человеческое общество, разбушевалась социальная стихия, мир раскололся на две части: старые сословия умирали, отходили, уступали, новые - вступали в жизнь". Но все это, по мысли поэта, взрывало лишь "поверхностные покровы человеческой души", а "человек с проснувшимся социальным инстинктом" не будет разбужен до конца, если "в составе его души "останутся" сонные, неразбуженные или омертвелые, а потому - легко уязвимые части". В Древнем Риме также "была взрыта стихия политическая" и "социальная", но в то же время вступила в мир и "третья сила", идейная, - христианство123 .

Конечно, эти исторические аналогии и антитезы лишены научного фундамента, ибо слишком различны по своему характеру, социальной, политической структуре, идеологической надстройке сравниваемые эпохи. Но важно, что писатель останавливает свое внимание на решающих, переломных моментах в истории человечества (падение рабовладельческого мира; буржуазная революция, знаменовавшая наступление новой, капиталистической эры), причем подчеркивает, что и в переживаемом им времени "все отчетливее сквозят... черты не промежуточной эпохи, а новой эры..."124 . Важно, наконец, осознание того, что революционный переворот захватывает все сферы жизни общества: социальную, политическую, идейную.

Интерес Блока к политической истории Древнего Рима, вызванный революционными событиями, которые переживала Россия, вылился в очерк "Катилина. Страница из истории мировой революции". Сюжетом послужил заговор, организованный в I в. до н. э. политическим деятелем Луцием Сергием Катилиной против римской сенатской олигархии. При описании этого заговора автор прибегает к модернистским приемам и терминологии. Он называет Катилину "римским революционером", который "поднял знамя вооруженного восстания", и "революционером всем духом и всем телом", римским "большевиком"125 . Блок понимает, однако, что Катилина не был "народолюбцем" и не "мечтал о всеобщем равенстве", у него отсутствовала какая-либо "уравнительная идея". Но он "был создан социальным неравенством, вскормлен в его удушливой атмосфере". И это породило, как думает автор, у него особый "душевный строй обреченного революционера", лишенный "длинной цепи диалектических и чувственных предпосылок..."126 . Конечно, такое объяснение не может удовлетворить историка своим отвлеченным психологизмом. Но Катилина был нужен Блоку не просто как историческая личность, а как пример деятеля революции, взятого вне временных категорий, пример человека, "узоры жизни" которого "расшиваются по вечной канве"127 . И смотрит на Катилину поэт глазами гражданина XX в., пережившего великую социалистическую революцию.

В 1919 г. Блок принял участие в работах созданной по инициативе А. М. Горького "Комиссии по составлению исторических картин"

123 Там же, стр. 155 - 157 (1920 г.).

124 Там же, стр. 155 (1920 г.).

125 Там же, стр. 60, 68, 86.

126 Там же, стр. 69.

127 Там же, стр. 76.

стр. 58
для театров и кинематографов. Он написал для указанной серии пьесу "Рамзес. Сцены из жизни древнего Египта". Сцены эти были разработаны на основе материала книг египтологов Гастона Масперо и Б. А. Тураева. Действие развертывалось в XIV столетии до н. э. ("Новое царство") в древних Фивах, при Рамзесе II. Автор, по его словам, "старался подражать языку Плавта, так как ему казалось, что есть нечто общее между положительностью Египта и Рима"128 . Работая над пьесой, Блок посещал специально Эрмитаж. Рецензировал его произведение известный специалист по истории Древнего Востока В. В. Струве. Сохранился также принадлежащий Блоку план пьесы "Иван Калита". Он очень короткий: "Надо написать Калиту - как он молитвенно и гневно собирает русскую землю и без милости казнит расточителей. 1. Молится. 2. О земле с боярами. 3. Казнит буйного князя"129 . Конечно, на основе этих отрывочных записей трудно судить об общем авторском замысле.

На протяжении данного очерка не раз отмечалось, что у Блока интерес к прошлому сочетался с большим вниманием к современности и им обусловливался. Понимание задач, которые выдвигала современная действительность, определило положительное отношение Блока к Октябрьской революции. Чрезвычайно интересна дневниковая запись поэта с полемическими замечаниями в адрес критика А. Я. Левинсона (впоследствии эмигранта) по поводу его призыва писателей к аполитичности. "Быть вне политики" (Левинсон)? С какой же это стати? - пишет Блок. - Это значит - бояться политики, прятаться от нее, замыкаться в эстетизм и индивидуализм. Если мы будем вне политики, то значит кто-то будет только "с политикой" и вне нашего кругозора и будет поступать как ему угодно, т. е. воевать, сколько ему заблагорассудится, заключать торговые сделки с угнетателями того класса, от которого мы ждем проявления новых исторических сил, расстреливать людей зря, поливать дипломатическим маслом разбушевавшееся море европейской жизни. Мы же будем носить шоры и стараться не смотреть в эту сторону... Быть вне политики - тот же гуманизм наизнанку"130 .

Блок начинал свою творческую жизнь, сознавая, что он является "гуманистом" "по происхождению и крови". В конце своей жизни он осудил "гуманизм" XX в. как реакционный буржуазный индивидуализм и поставил вопрос о его "крушении" в цитированной выше записи. Он подошел к вопросу о партийности литературы и науки. И хотя в этом отношении Блок был непоследовательным, хотя последние годы его жизни были полны мучительных колебаний, противоречий, в памяти потомков он остается примером писателя-гражданина, сохранившего верность своей родине и народу в решающий период истории и ставшего на путь служения революции.

128 А. А. Блок. СС. Т. 4, стр. 264 (1919 г.).

129 Там же, стр. 547.

130 А. А. Блок. СС. Т. 7, стр. 358 - 359 (март 1919 г.).