Есть стихотворения, "корнями вросшие в русское сердце, не вырвешь иначе, как с кровью плещеевского "Вперед! без страха и сомнения", - писал Александр Блок1.

"Вперед! без страха и сомненья
На подвиг доблестный, друзья!
Зарю святого искупленья
Уж в небесах завидел я!
Смелей! Дадим друг другу руки
1 А. Блок. О списке русских авторов. Собрание сочинений. Т. XI. Л. 1934, стр. 209.

стр. 206
И вместе двинемся вперед,
И пусть под знаменем науки
Союз наш крепнет и растет..." -
так звучат первые два четверостишия произведения одного из виднейших поэтов-петрашевцев, А. Н. Плещеева, которое было напечатано в 1846 году.

Искренние, волнующие строки, содержащие, по словам Н. А. Добролюбова, "смелый призыв, полный... веры в себя, веры в людей, веры в лучшую будущность"2 , не могли не отозваться в сердцах единомышленников и друзей, к которым обращался поэт. Молодежь знала стихотворение наизусть, декламировала и распевала "русскую марсельезу", как его тогда называли.

Революционеры 40-х годов считали произведение Плещеева за содержавшийся в нем призыв к "делу", к подвигу своим гимном. Вот почему со словами этого стихотворения на устах встретили товарищи поэта по кружку Петрашевского свой смертный приговор. Перед эшафотом на Семеновском плацу петрашевец Н. С. Кашкин, прощаясь с Плещеевым, произнес: "Мы шли под знаменем науки. Так подадим друг другу руки..."3 .

Как известно, смертная казнь была заменена петрашевцам долголетней ссылкой, солдатчиной или каторгой в "медвежьих углах" России. А. Н. Плещеев почти 10 лет тянул солдатскую лямку в Оренбургских линейных батальонах, где ему было запрещено читать и писать. Это время было ознаменовано для него единственной радостью - перепиской с таким же, как и он, солдатом Т. Г. Шевченко.

Сняв солдатскую шинель, Плещеев обратился к своим друзьям со стихотворением "Домчатся ль к вам знакомых песен звуки?", в котором призывал их оставаться верными передовым идеям. На зов поэта откликнулся тот же Кашкин; его ответное послание было проникнуто мотивами "Вперед". Влияние плещеевских произведений, не пропущенных цензурой и распространявшихся в списках, было столь велико, что власти сделали все, чтобы изолировать автора "смелых и дерзких стихотворений". Как только он выехал из Оренбурга, за ним был немедленно установлен секретный "строжайший надзор без срока"4 . Когда поэт начал хлопотать о возможности проживать в Москве, между III отделением и губернатором Москвы графом Строгановым завязалась весьма любопытная переписка. Граф Строганов не верил в "благонадежность" автора "русской марсельезы" и сомневался в верноподданническом образе его мыслей, в том, что поэт "оставил свои прежние идеи"5 . Он был уверен, что Плещеев не раскаялся "в своих заблуждениях" и, естественно, окажется среди тех лиц, которые "стремятся ниспровергнуть настоящий государственный порядок". Эти соображения Строганова были признаны весьма вескими. Поэта предупредили, что он будет немедленно выслан из Москвы, если сблизится с "неблагонадежными" лицами. Поэтому Плещеев после ссылки маскирует свои убеждения, придает обтекаемый характер стихотворениям, статьям и даже письмам. Это дало повод дореволюционным историкам и литераторам писать о его аполитичности, о пассивном отношении поэта к современным ему событиям. Подобные суждения перекочевали и в работы некоторых современных авторов в силу того, что истинные обстоятельства, в которых находился поэт-петрашевец по возвращении из ссылки, до сих пор были малоизвестны, равно как и содержание его статей и обширной переписки, свидетельствующее о том, что, несмотря на тяжелейшие условия, Плещеев всеми силами служил "литературному, а вместе с ним и общественному делу"6 .

Обнаруженные нами неизвестные ранее материалы и документы убедительно доказывают, что у поэта были серьезные основания вести себя "как можно осторожнее". Поэтому совершенно не соответствует действительности оценка его как "законсервированного человека 40-х гг., своего рода Дон-Кихота"7 .

Но столь же ошибочны и попытки превратить Плещеева в активного соратника Н. Г. Чернышевского, в "искусного конспиратора", который по поручению Чернышевского8 якобы ездил в 1862 г. в Италию для изучения "опыта практической деятельности подпольных революционных организаций и более тесного контакта с их руководителями". В рецензии на книгу В. Г. Баскакова9 , справедливо подвергнутой критике за произвол в освещении исторического прошлого, говорится, что Плещеев не мог вы-

2 Н. А. Добролюбов. Полное собрание сочинений в 3-х томах. Т. I. М. 1950, стр. 623.

3 "Петрашевцы". Сборник. Т. II. М. -Л. 1927, стр. 195.

4 ЦГИАМ, ф. 109, 1 эксп., д. 214, ч. 43, лл. 79 - 81; Государственный исторический архив Московской области (ГИАМО), ф. 16, оп. 50, д. 33, лл. 32 - 34.

5 ЦГИАМ, ф. 109, д. 214, N 520, л. 84.

6 Письмо А. Н. Плещеева Н. А. Добролюбову (1860 г.). "Русская мысль", 1913, N 1, стр. 145.

7 А. С. Долинин. Плещеев и Достоевский. В кн.: "Ф. М. Достоевский. Исследования и материалы". Л. 1935, стр. 433 - 434.

8 Е. С. Шаблиовский. Т. - Г. Шевченко и русские революционные демократы. М. 1962, стр. 138; И. Щуров. А. Н. Плещеев о революционных демократах. "Русская литература", 1961, N 2, стр. 127 - 134.

9 В. Г. Баскаков. Мировоззрение Чернышевского. М. 1950, стр. 106.

стр. 207
поднять никаких "зарубежных" заданий Чернышевского10 . И действительно, Плещеев не ездил ни в Италию, ни в Лондон к Герцену, так как находился под бдительным надзором III отделения, но, невзирая на это, поэт примкнул к кружку "Современника", был связан с Чернышевским, Некрасовым, Салтыковым-Щедриным, близок с Добролюбовым.

После возвращения из ссылки А. Н. Плещеев продолжал писать стихотворения, в которых осуждал реакционную политику царизма и мечтал о революционных изменениях в России. В Центральном государственном архиве литературы и искусства хранится рукописная тетрадь в 26 страниц, озаглавленная "Соусы". Происхождение ее небезынтересно. На одной из страниц рукой Плещеева написан текст стихотворения "Иль те дни еще далеки?". В начале 60-х годов оно распространялось в списках. Передовых людей России не мог не волновать вопрос, поставленный в нем поэтом:

"Скоро ль мысль в порыве смелом
Лжи оковы разобьет?
Скоро ль слово станет делом,
Дело даст обильный плод?
Скоро ль разума над силой
Мир увидит торжество?"
В 1867 г. Г. П. Данилевский, известный автор исторических романов, попросил Плещеева прислать ему "под каким угодно соусом" точную копию этого стихотворения. Плещеев послал Данилевскому упомянутую нами тетрадь, в которой между рецептами гастрономических соусов и было вписано названное стихотворение, помеченное как соус N 4111 . Любопытно, что в тетради под N 38 значится "соус Берне", являющийся не чем иным, как цитатой из произведения немецкого революционного поэта Людвига Берне.

С наступлением реакции Плещееву стало совершенно невозможно печататься. В самом начале 1861 г. был закрыт неофициально редактировавшийся им "Московский вестник"; вскоре он лишился и последнего пристанища - "Современника". Поэт отвергает неоднократные предложения о сотрудничестве в безыдейных изданиях. Он готов скорее взять суму, нежели хоть одну строчку отдать в издания с "подлым" направлением - "Русский вестник" или "Московские ведомости"12 . Попытки Плещеева основать собственный журнал или газету оказались безуспешными. Поэт бьется в тисках нужды. В это же время его постигает и личное горе: умирает от тифа жена, и на его руках остаются трое малолетних детей. Не имея возможности заниматься литературной деятельностью, Плещеев вынужден был поступить на ненавистную ему казенную службу: в течение нескольких лет он был ревизором контрольной палаты московского почтамта. Когда Н. А. Некрасову удалось возобновить издание "Отечественных записок", он приглашает Плещеева стать ответственным секретарем журнала и переехать в Петербург. Но и тут возникает неодолимое препятствие - секретный надзор полиции. Целый год поэт хлопотал о снятии надзора, и только в начале 1872 г. после длительных мытарств он попадает в Петербург, в редакцию некрасовского журнала, в котором он остается бессменным секретарем и активным сотрудником до его запрещения цензурой (1884 г.).

Живя в Петербурге, Плещеев поддерживал тесную связь с Москвой, которую он глубоко любил. Поэт даже завещал похоронить его на московском Новодевичьем кладбище.

Для властей Плещеев всегда оставался участником "антиправительственного заговора", человеком, связавшимся по возвращении из ссылки с "государственными преступниками". После его смерти, в октябре 1893 г., жандармы не разрешили пронести гроб с телом поэта по центральным улицам Москвы, наметив похоронной процессии путь по задворкам и закоулкам; имя его запрещено было упоминать в газетах.. Но, несмотря на это, проводить поэта в последнюю дорогу пришли сотни людей, особенно молодежь. На венке, который несли студенты, были начертаны слова:

"Смелей! Дадим друг другу руки
И вместе двинемся вперед.
И пусть под знаменем науки
Союз наш крепнет и растет"13.
Как рассказывает в своих неопубликованных воспоминаниях сын поэта, "наряды полиции оказались весьма внушительными. Впереди и сзади процессии, насчитывавшей

10 "Новый мир", 1956, N 8, стр. 242.

11 ЦГАЛИ, ф. 378, оп. 1, ед. хр. 2, л. 12 об.

12 Письма Плещеева А. Н. Пыпину 60-х годов (Рукописный отдел Государственной публичной библиотеки имени М. Е. Салтыкова-Щедрина, собрание Пыпина), С. А. Юрьеву 60 - 70-х годов (ЦГАЛИ, ф. 636, оп. 1, ед. хр. 406, лл. 4, 5, 9 - 10), Л. И. Трефолеву (ЦГАЛИ, ф. 507, оп. 1, ед. хр. 2, лл. 60 - 61).

13 ИРЛИ, неопубликованные "Материалы для биографии А. Н. Плещеева", составленные сыном поэта А. А. Плещеевым. Р. III, оп. 2. N 1550.

стр. 208
несколько тысяч человек, ехали жандармы. Когда молодежь пожелала устроить у здания Московского университета гражданскую панихиду, полицмейстер Грессер приказал полицейским не пропускать процессии к университету. Толпа с криком рвалась, ее сначала сдерживали, но когда полиция оказалась бессильной, врезались конные жандармы, и в таком количестве, что со всех сторон вся толпа была охвачена ими, как кольцом. Полиция хотела вырвать гроб и поставить на дроги, молодежь отбивала его. Дальнейшее шествие по Садовой напоминало толпу каторжан, замкнутую сплошной цепью жандармов. Так на руках гроб и понесли к Новодевичьему монастырю"14 .

Стихотворение А. Н. Плещеева "Вперед!" было боевой, революционной песней не только в 40-е годы, но и в период нарастания и подъема революционного движения 50-х - 60-х годов. Так, известно, что в январе 1860 г. студент Петербургского университета Г. Сорокин в письме члену тайного политического общества в Харькове Муравскому послал эти "возмутительнейшие" стихи. Когда Муравский и его товарищи вскоре были арестованы, они пели хором "русскую марсельезу"15 . Строки "русской марсельезы" мы встречаем и во многих других письмах участников революционного движения. Во время обыска, произведенного в 1862 г. у сельского учителя Блудорова, в связи с распространением им противоправительственных сочинений и "злонамеренной пропаганды" среди учащихся Сергачского уездного училища, было обнаружено его письмо к товарищам. В нем он рассказывал, какое огромное моральное удовлетворение доставляет ему возможность "просвещать народ, только что вышедший из рабства, внушать ему его права и независимость". Письмо заканчивалось так: "Не могу удержаться, чтобы не воскликнуть этих строк: "Итак, дадим друг другу руки и смело двинемся вперед, и пусть под знаменами науки союз наш крепнет и растет..."16 .

Во многих воспоминаниях, посвященных эпохе 60-х годов, рассказывается о силе воздействия плещеевского "Вперед!" на передовых людей России. Участница знаменской коммуны, созданной А. А. Слепцовым, Е. Жуковская вспоминала о том, что "особенной популярностью пользовалось стихотворение А. Н. Плещеева "Вперед! без страха и сомненья", которое было боевой революционной песнью"17 . Стихотворение Плещеева исполнялось на публичных чтениях и концертах, вызывая бурю восторга у слушателей; его пели на революционных митингах и собраниях18 . В 70-е - 80-е годы стихотворение продолжало оставаться любимой песней русского студенчества. Во многих приветствиях и адресах, направленных Плещееву в 1886 г., в дни празднования 40-летия его литературной деятельности, русское студенчество писало о тех теплых чувствах, какие испытывает к поэту учащаяся молодежь, которая никогда не забудет его великого призыва "Вперед!" и никогда не изменит той светлой идее, которую он заповедал. Многие из этих адресов содержали стихотворения, написанные в честь Плещеева, где "русская марсельеза" сравнивалась с маяком, светившим в глубокой тьме. Авторы их призывали поэта:

"Буди в нас силы молодые,
На дело честное зови,
И примем мы слова живые
Во имя разума, любви"19.
Стихотворение "Вперед!" любили и русские рабочие. Пролетарский поэт Е. Нечаев, выражая их чувства, писал в стихотворении "Памяти Плещеева":

"Песнь твоя "Вперед!" доныне раздается,
Лаская чуткий слух, волнует и живет"20.
В 1897 г. Южнорусский союз рабочих, действовавший в Николаеве, распространил среди пролетариев листовку, в которой содержалась "Песнь рабочих". И по форме и по смыслу она была созвучна стихотворению "Вперед!". Сохранив в каждом четверостишии по две строки А. Н. Плещеева, неизвестный нам автор дописал две новые, соблюдая ритм и рифму "русской марсельезы":

"Вперед! Без страха и сомненья
На подвиг доблестный, друзья,
Давно уж жаждет единенья
Рабочих дружная семья!
Мы подадим друг другу руки,
14 Там же.

15 ЦГАОР, ф. 109, д. 26, 1860 г., ч. 7, л. 40.

16 "Политические процессы 60-х гг.". Центрархив. Под ред. Б. П. Козьмина. М. - Птгр. 1923, стр. 26.

17 Е. Жуковская. Воспоминания. М. 1956, стр. 133.

18 С. Н. Дурылин. М. Н. Ермолова. М. 1953, стр. 148.

19 Государственный центральный театральный музей имени А. А. Бахрушина. Собрание А. Н. Плещеева.

20 Е. Нечаев. Избранное. М. 1955, стр. 113.

стр. 209
Соединимся в тесный круг,
И пусть на пытки и на муки
Пойдет за другом верный друг!"21.
Стихотворение "Вперед!" получило распространение не только в России, но и далеко за ее пределами, особенно в славянских странах. В 1863 г. оно стало известно в Болгарии. Учитель и библиограф Иоаким Груев привез сборник стихов Плещеева в Пловдив22 . Болгарский поэт Слашейков, увлекавшийся стихами Плещеева, как и другими свободолюбивыми произведениями русских поэтов, перевел на родной язык и напечатал "Вперед!" на страницах издававшегося им сатирического журнала "Гайда" под заглавием "Нагаред"23 . Иван Вазов взял строки "Вперед!" эпиграфом к своему стихотворению "Панагюрищенским повстанцам", созданному накануне апрельского восстания 1876 года24 . Стихотворение "Вперед!" становится, по свидетельству Георгия Боршукова, революционной песнью, очень популярной среди "первых наших социалистов"25 . Знали стихи Плещеева и в Австро-Венгрии, Дани", Франции, Германии, Чехословакии, Румынии. Русский революционный гимн был любимой песней студентов, чаще всего раздававшейся на улицах Цюриха26 .

Стихотворение Плещеева, по словам А. М. Горького, содержало в себе "жизнерадостную уверенность в своих силах" и "жесточайшую критику всего сущего"27 . Оно стало, памятником свободолюбивому русскому поэту.

21 Мы нашли эту песню в коллекции нелегальных изданий (ЦГАОР, ф. 1741, д. 12876).

22 Старший научный сотрудник Софийский государственной библиотеки имени В. Коларова М. Стоянов 18 апреля 1956 г. сообщил, что об этом рассказал Груев в письме к проф. Шишманову от 22 марта 1899 года. Письмо хранится в фондах Болгарской Академии наук.

23 "Гайда", бр. 6, 15.III.1886.

24 И. Вазов. Родине. М. 1950, стр. 29.

25 "Вестник "Работник". 1892 - 1894". София. 1955, стр. 130.

26 Вера Фигнер. Полное собрание сочинений. Т. V. М. 1932, стр. 73, 176.

27 М. Горький. История русской литературы. "Архив А. М. Горького". Т. I. М. 1939, стр. 269.