Имя русского египтолога, академика Ивана Александровича Гульянова (1789 - 1842 гг.)1 вспоминают в наши дни главным образом пушкинисты. В июле 1830 г. А. С. Пушкин получил анонимное стихотворение такого содержания: музы опечалены, слухами о женитьбе поэта, автор утешает их и сулит новый взлет в творчестве гения2 . Внимание неведомого друга растрогало Пушкина, и он решил откликнуться на послание. Так возникли двадцать девять начальных строк "Ответа анониму":

О, кто бы ни был ты, чье ласковое пенье
Приветствует мое к блаженству возрожденье...3.
По-видимому, вскоре же Пушкин узнал, что автором стихов был Гульянов, и встретился с ним. В письме к М. П. Погодину от 15 сентября 1831 г. Гульянов передает Пушкину поклон4 .

В архиве ученого, хранящемся в Государственном историческом музее, Ю. Б. Деницкий обнаружил пушкинский рисунок. Несколькими штрихами на листе бумаги набросан контур пирамиды. Внизу рукой Гульянова написано по- французски: "Начертанная поэтом Александром Пушкиным в разговоре, который я имел с ним в это утро о моих трудах вообще и о гиероглифических знаках в частности. 13 декабря 1831 года"5 .

В июне 1832 г. Гульянов уехал за границу6 , где и умер спустя 10 лет. Таким образом, знакомство его с Пушкиным было кратковременным, но, как мы могли убедиться, поэт заинтересовался исследованиями египтолога. Судя по надписи на рисунке, беседа о пирамидах и иероглифах состоялась не на светском рауте, а во время специальной утренней встречи. Нанес ли Гульянов визит Пушкину или наоборот, мы не знаем, но, во всяком случае, между ними произошел обмен мнениями по вопросам, волновавшим в то время и историков и все образованное общество в связи с сообщениями о дешифровке египетских иероглифов.

В трудах египтологов и историографических сводках фамилия Гульянова упоминается редко. В многотомных "Очерках истории исторической науки в СССР" ему посвящена, лишь одна фраза: "Гульянов.., обесславивший себя выступлениями против Ж. Ф. Шамполиона"7 .

Между тем Гульянов - личность, бесспорно, незаурядная. Рукописи его архива свидетельствуют о том, что он владел китайским, арабским, армянским, древнееврейским, изучал языки Африки, Индии, Гренландии, Полинезии, Южной Америки. Д. В. Веневитинов рекомендовал этого ученого как "славу европейскую"8 . Действительно; Гульянов, подолгу живший за границей, печатал свои труды по египтологии и лингвистике в Лейпциге и Париже, был знаком с Гете, Александром Гумбольдтом и другими выдающимися людьми.

В марте - апреле 1829 г. Чаадаев писал Пушкину: "Мое пламеннейшее желание, друг мой, видеть Вас посвященным в тайну века... Последнее время стали везде читать по-русски... Я нахожу имя моего друга Гульянова, с уважением упомянутое в толстом томе, и знаменитый Клапрот присуждает ему египетский венец; по-видимому, он потряс пирамиды в их основаниях"9 .

Любопытны впечатления Т. Н. Грановского, навестившего Гульянова в Дрездене в 1838 г.: "Самолюбие и уважение к чинам заметны тотчас, но за этим столько

1 Биографические сведения о нем см.: П. А. Плетнев. Отчеты императорской Академии наук по отделению русского языка и словесности за первое десятилетие с его учреждения. СПБ. 1852, стр. 45 - 48.

2 Первую публикацию стихотворения см.: "Для биографии Пушкина" ("Москвитянин", 1842, ч. II, N 3, стр. 151 - 152).

3 А. С. Пушкин. Полное собрание сочинений. Т. III, ч. 1. М. 1948, стр. 228.

4 М. А. Цявловский. Пушкин по документам архива М. П. Погодина. "Литературное наследство". Т. 16 - 18. М. 1934, стр. 711.

5 Ю. Деницкий. К истории одного рисунка. "Огонек", 1951, N 23, стр. 19. Сейчас рисунок находится в Пушкинском доме АН СССР.

6 "Труды г. Гульянова" ("Телескоп", 1832, N 10, стр. 267 - 270).

7 "Очерки истории исторической науки в СССР". Т. II. М. 1960, стр. 292.

8 Д. В. Веневитинов. Письмо неизвестному от 28 января 1827 года. Полное собрание сочинений. М. -Л. 1934, стр. 337.

9 П. Я. Чаадаев. Сочинения и письма. Т. I. М. 1913, стр. 73. Подлинник - по-французски. Перевод см. в томе II, стр. 105 - 106.

стр. 212
любви к науке, столько сведений, что можно бы извинить и гораздо большие недостатки". Рассказ Грановского позволяет понять, почему огромные знания и увлеченность Гульянова своим делом проявились в очень малой степени. Пятидесятилетний Гульянов чувствовал, что силы его уходят, а главная работа еще впереди. "Все это пропадет, когда я умру", - говорил он, указывая на груды рукописей. "Я едва не засмеялся, - писал Грановский, - когда он сказал мне, что у него объяснение встречающейся в гиероглифах тростниковой корзинки занимает более 300 печатных страниц... - Сколько же томов будет иметь вся ваша книга? - Я заканчиваю только предисловие. Из него выйдет пять больших томов"10 . Очевидно, Гульянов принадлежал к тому типу ученых, которые не могут подняться над фактами и тонут в них. Таким ученым, как бы ни парадоксально звучало это, эрудиция скорее мешает, чем помогает.

Трагическую роль в судьбе Гульянова сыграла и его полемика с Шамполионом. Вряд ли нужно осуждать за это русского египтолога. Путь к познанию истины труден, найти его удается не всегда и не всем. Многие неминуемо блуждают и идут по ложной дороге. Примеров тому в истории науки тысячи. Заблуждался же Гульянов, несомненно, искренне.

Из приведенных цитат особый интерес представляют слова Чаадаева. Возможно, именно они побудили Пушкина ближе познакомиться с изысканиями Гульянова в области египтологии. Но не менее существенны эти слова и для понимания литературного наследия самого Чаадаева. К тому же 1829 г., когда он написал Пушкину об успехах Гульянова, относится отрывок11 чаадаевской статьи об архитектуре. М. О. Гершензон считал, что это фрагмент четвертого "Философического письма". Но после открытия подлинного текста этого письма Д. И. Шаховским12 мы вынуждены рассматривать отрывок как часть самостоятельного произведения. Большое внимание в нем уделено зодчеству Древнего Египта, сравнению памятников Нила с греческими и готическими храмами, наконец - "духу Востока", воплотившемуся в пирамидах.

О египетской архитектуре к тому времени накопилась изрядная литература, не только западная, но и русская13 . Чаадаев, образованнейший человек своего времени, мог, конечно, ее знать. Однако в том же отрывке говорится и о мегалитах Индии: "Циклопические постройки, в том числе индийские, наиболее обширные в этом роде, представляют, собою лишь первые проблески идеи искусства"14 . В 1820-е годы о мегалитах Индии слышали очень немногие. Первые менгиры и дольмены были выявлены там только, в 1819 г. англичанином Бэбингтоном на Малабарском побережье, а описаны им в 1820 г. в весьма специальном издании15 . Этот факт показывает, что при подготовке статьи об архитектуре Чаадаев пользовался консультацией какого-то крупного знатока древностей. Нам думается, что им был не кто иной, как И. А. Гульянов.

Другом Чаадаева он стал не случайно. Мыслителя, пытавшегося постичь философию истории, не могли не интересовать, древнейшая цивилизация или первые шаги искусства. Напомним, что вопрос об исторических памятниках занимает в "Философических письмах" очень большое место. Вполне естественно поэтому, что ведущий русский египтолог оказался для Чаадаева ценным информатором.

Близость Чаадаева и Гульянова отражена и в двух записках, хранящихся в гульяновском архиве (Государственный исторический музей, отдел письменных источников, ф. 390, лл. 240 - 241). Обе они написаны по-французски. Ниже следует их перевод.

10 "О египтологе Гульянове". (Из письма Т. Н. Грановского Н. В. Станкевичу 16 апреля 1838 года. "Русский архив", 1873, кн. 1, стр. 479 - 480).

11 См. П. Я. Чаадаев. Указ. соч. Т. I, стр. 138 - 142 (перевод - в томе II, стр. 172 - 176).

12 Д. И. Шаховской. П. Я. Чаадаев- автор "Философических писем". "Литературное наследство". Т. 22 - 24. М. 1935, стр. 8 - 9.

13 См., в частности: "О характере художеств у египтян и причинах оного" ("Журнал изящных искусств", 1823, кн. 4, стр. 265 - 275; кн. 5, стр. 349 - 361; кн. 6, стр. 433- 440); П. Уланов. Об отличительных свойствах памятников египетских и о том, почему знаменитейшие из новейших художников не берут их для себя за образцы. "Вестник Европы", 1818, N 14, стр. 96 - 122.

14 П. Я. Чаадаев. Указ. соч. Т. II, стр. 173.

15 I. Babington. Description of the Pandoo Cooliesin, Malabar. "Transactions of Literary Society". Bombay. 1820, pp. 324 - 330. Цит. по.: V. D. Krishnaswami. Megalithic Types of South India. "Ancient India", 1949, N 5, p. 44.

стр. 213
1

Мне совестно, дорогой Гульянов, обращаться к Вам с просьбой, зная состояние Ваших дел, но я вынужден это сделать. Я решаюсь попросить у Вас две или три сотни франков на срок в три недели. Вы знаете, что меня обещали ссудить деньгами, но, увы, мне их так и не одолжили, и в настоящее время я нахожусь, в наиболее приятном положении в мире: выражаясь литературно, я не имею почвы. Мне не нужно говорить Вам, что я не хотел бы ни за что на свете, чтобы Вы стесняли себя из-за любви ко мне, и только в том случае, если Вы можете оказать мне эту услугу без какого-либо неудобства для себя, я мог бы ее принять.

Я чувствую себя не особенно хорошо, но, как только мне станет лучше, я зайду к Вам осведомиться о новостях в Ваших литературных успехах. Весь ваш - Чаадаев.

Суббота, утро.

P. S. Если Вы в состоянии одолжить мне просимую сумму (зачеркнуто - постарайтесь, дорогой Гульянов, устроить мне это), мой слуга занесет Вам мою расписку.

2

Правда ли, дорогой Гульянов, что мы сегодня должны быть у мадам Бравура? Если это так, ответьте мне. Я приду к Вам в 8 часов. Если это назначено не на сегодня, я прошу Вас сообщить мне день или дать адрес ее дома. Весь Ваш. Так ли это или нет? Чаадаев.

Среда, утро.

Оба письма, не слишком содержательные, увеличивают все же эпистолярное наследие. Чаадаева (сейчас опубликовано около двухсот его писем). Они, несомненно, относятся к периоду пребывания Гульянова в Москве, то есть не позже, чем к июню 1832 года. Имя мадам Бравура нередко упоминается в переписке П. А. Вяземского, А. И. Тургенева, П. Я. Чаадаева 1833 - 1836 годов16 . Эта светская знакомая Чаадаева сыграла известную роль в распространении его вызвавших негодование царя "Философических писем"17 . Из записки к Гульянову видно, что знакомство Чаадаева с госпожой Бравура состоялось незадолго до того, что подтверждает датировку письма. Из изложенного ясно, что Гульянов в конце 20 - начале 30-х годов поддерживал достаточно тесные контакты с ведущими деятелями русской, культуры. Познания египтолога, были использованы Чаадаевым при работе над статьей об архитектуре (быть может, и в других трудах).

Историкам науки и литературы следовало бы продолжить изучение богатого архива Гульянова. Некогда П. А. Вяземский высказывал беспокойство, не погиб ли этот ценный рукописный фонд18 . К счастью, опасения оказались напрасными. Бумаги Гульянова поступили в Государственный исторический музей. Но до сих пор архив Гульянова почти не разобран. Между тем в нем должно обнаружиться еще немало интересных материалов.

16 "Остафьевский архив князей Вяземских". Т. III. СПБ. 1899, стр. 223, 245, 336. Прим. на стр. 585 - 586; "Письма Александра Тургенева к Булгаковым". М. 1939, стр. 208, 214; П. Я. Чаадаев. Указ. соч. Т. I, стр. 170.

17 "Остафьевский архив князей Вяземских". Т. III, стр. 232 (письмо П. А. Вяземского А. И. Тургеневу, 1833 г.).

18 П. А. Вяземский. Несколько слов о г. Гульянове и трудах его. Полное собрание сочинений. Т. I. СПБ. 1878, стр. 216 - 218.