Время, отраженное в дневнике П. А. Валуева *, составляет переломную, насыщенную важными событиями полосу в истории России. П. А. Валуев принадлежал к числу сановников царствования Александра II, которые, по словам В. И. Ленина, прошли "длинный курс николаевской службы и полицейской выучки, прошли, можно сказать, огонь и воду и медные трубы" 1 . В течение двадцати лет, с 1861 по 1881 г., он находился в центре правительственных дел, фракционных конфликтов в правящей верхушке и закулисных интриг придворной камарильи, играя видную роль в государственной жизни царской России. Политические воззрения Валуева не отличались ни глубиной, ни сложностью. Он проявил себя (особенно в годы первой и второй революционных ситуаций) мастером "в искусстве внутренней дипломатии" 2 , что нашло отражение как в его практической деятельности, так и на страницах дневника. Занимая пост

* " Дневник П. А. Валуева". Редакция, введение, биографический очерк и комментарии П. А. Зайончковского. Изд-во АН СССР. Т. I. 1861 - 1864 гг. Текст подготовлен к печати М. Г. Вандалковской и К. М. Платоновой. М. 1961. 421 стр. Тираж 8 000. Цена 1 руб. 90 коп.; т. II. 1865 - 1876 гг. Текст подготовлен к печати М. Г. Вандалковской и Г. М. Лифшицем. М. 1961. 587 стр. Тираж 8 000. Цена 2 руб. 68 коп.

1 В. И. Ленин. Соч. Т. 5, стр. 28.

2 Там же, стр. 42.

стр. 110
министра внутренних дел, П. А. Валуев многое видел, но он не понимал сущности событий, взаимозависимости социально-политических факторов, "механизма" пореформенных процессов. Несмотря на это, его дневник является важным историческим источником. Не только факты и события, запечатленные в нем, но даже сама ограниченность и тенденциозность автора, показывающие как личные качества Валуева, так и особенности всей правящей клики и самодержавного режима, интересны и должны быть объектом изучения. Дневники царских министров, в том числе и Валуева, - это "кривое зеркало", в котором своеобразно отразилась одна из сторон реальной истории. Оно помогает пониманию прошлого, если при этом учитывается характер и размер его "кривизны".

Что же может дать и дает валуевский дневник современному историку? Прежде всего перед ним развертывается картина репрессивно-реформаторской деятельности царского правительства, отразившего в начале 60-х годов первый натиск революционной волны и общественного возбуждения, но не сумевшего предотвратить нарастание к концу 70-х годов второго демократического подъема в России. При проведении реформы 1861 г. министерство внутренних дел, как писал Валуев, осуществляло политику ограждения помещичьих интересов (т. I, стр. 294), решительного прекращения беспорядков и подавления крестьянской борьбы за землю и подлинную волю (т. I, стр. 72, 102, 317). Но через пятнадцать лет после грабительского "освобождения", в 1876 г., Валуев вынужден был признать: "Обеднение крестьян наводит на мысль, что общественная безопасность не обеспечена" (т. II, стр. 339).

Другим объектом репрессивной деятельности министерства внутренних дел вкупе с III отделением было революционное движение. Валуев с тревогой сообщает о выходе революционных прокламаций, об умножающихся фактах антиправительственных выступлений и пропаганды, о волнениях в университетах и студенческом движении, об арестах Н. Г. Чернышевского, Н. А. Серно-Соловьевича, М. И. Михайлова, П. Г. Заичневского и др. С удивлением и страхом констатирует он в 1862 г., что "в разных губерниях обнаруживаются злонамеренные кружки" (т. I, стр. 187). Валуев, этот ярый сторонник репрессий, вынужден был признать крах драконовской политики царизма. В 70-х годах он с тревогой замечает новый подъем революционного движения, а в 1876 г. пишет о казанской демонстрации 6 декабря: "Третьего дня в Николин день после обедни, красный флаг поднят на площади перед собором. Да, - красный флаг" (т. II, стр. 399).

Предметом особой заботы Валуева, министерства и всего правительства была печать. Изыскивались всевозможные средства, чтобы "противодействовать современному направлению прессы" (т. I, стр. 183). Валуев подробно рассказывает о разработке нового цензурного устава, о систематических репрессиях против прогрессивной печати, особенно против "Современника", о своих усилиях создать рептильную прессу. Он часто жалуется на трудности, связанные с обузданием Каткова, который, присвоив "Московским ведомостям" монопольное право на "патриотизм", шел впереди правительства, критикуя с позиций реакционной ортодоксальности его отдельных членов. Но это была мелкая домашняя ссора; по большим политическим вопросам Валуев быстро находил общий язык с Катковым и другими реакционными публицистами, которых А. И. Герцен метко назвал ярыгами патриотизма и содержанцами III отделения 3 . Валуев являлся вдохновителем инквизиционной цензуры и одним из организаторов репрессий против передовой русской литературы и журналистики.

Репрессивная деятельность правительства, распространявшаяся на все стороны общественной жизни России, нашла яркое отражение в дневнике. И хотя Валуев в 1861 г., за несколько месяцев до своего назначения министром, писал: "У нас опять готовы впасть в старые ошибки и считать полицейские строгости или преследования политическою премудростью и государственною силой" (там же, стр. 58), - в своей министерской практике он последовательно осуществлял именно эту линию. Вместе с тем он понимал необходимость сочетать репрессии с реформами, "подкупать небольшими уступками массу недовольных" 4 . Валуев не раз высказывал мысль, что общественное развитие выдвигает перед власть имущими альтернативу: "переворот или поворот" (там же, стр. 119). Реформы, осуществленные и задуманные в это время, были направлены на укрепление существовавшего порядка, на предотвращение назревавшей народной резолюции. Это начинал понимать

3 См. А. И. Герцен. Собрание сочинений. Т. XVII. М. 1959, стр. 296.

4 В. И. Ленин. Соч. Т. 5, стр. 27.

стр. 111
все больший круг правящих лиц. Даже императрица, как записал Валуев, видела в земстве "средство откупиться от "конституции"" (там же, стр. 241). Этого не понимали лишь либеральные политики и историки, восторгавшиеся "эрой прогресса".

Валуев подробно описывает, как разрабатывался им проект совещательно-земского представительства ("съезд государственных гласных"), которое должно было получить место на задворках слегка реформированной старой системы государственного управления. Этот проект был отклонен и в 1863 г. и в 1880-м. Даже на основании записей в дневнике ясно видно, что движущей силой политического прогресса, источником реформ была классовая борьба эксплуатируемого народа, а не государственная мудрость либеральствующих сановников. Страх перед угрозой революции, охвативший господствующий класс и правящую клику, сознание шаткости существовавшего режима, недовольство общим ходом правительственной политики ярко отразились в дневнике Валуева. "В сущности у нас везде оптический обман, - писал он в 1866 г. - И сила, и единство, и верноподданническая преданность и покорность, все более кажется, чем есть" (т. II, стр. 118).

Много интересного сообщает Валуев в дневнике о закулисной стороне правительственной жизни, об интригах придворной камарильи, составлявшей влиятельную силу в царской России. Он ярко показывает характерные черты представителей правящей верхушки, глубоко враждебных народу, охваченных стремлением к наживе, погрязших в разврате, интригующих друг против друга, и самого Александра II, ненавидевшего все подлинно прогрессивное, достойно возглавлявшего сановную свору "звездоносных" управителей России. Пристрастность Валуева в оценках отдельных лиц и событий не только не снижает ценности его дневника, но, наоборот, делает его особенно интересным. "Какие иногда меткие слова бросают нечаянно наши министры, когда они хотят подставить ножку какому-нибудь коллеге и выказать свое глубокомыслие" 5 , - писал В. И. Ленин, и это вполне можно отнести к валуевскому дневнику, в котором дана характеристика высших сановников, членов, как замечает Валуев, "министерской олигархии" (т. I, стр. 100).

Показателен общий тон валуевского дневника. Все записи в нем проникнуты страхом перед неумолимо приближавшейся катастрофой, чувством обреченности и ощущением своего бессилия. Эти настроения никогда не покидали Валуева и еще более обострились к концу 70-х годов. В апреле 1879 г. он записал: "Не сегодня, то завтра, не завтра, то послезавтра, - так чувствуется или чудится - струны начнут обрываться... А между тем живу и работаю, как будто бы верил в будущность" 6 .

Именно поэтому между деловыми записями о знаках "высочайшего" внимания, о балах и раутах, о назначениях и перемещениях, о заседаниях и проектах повторяется постоянный скептически-безнадежный рефрен о гибельном ходе дел. Эти настроения не были индивидуальной особенностью Валуева; ими были охвачены многие министры и сановники царской России; они складывались в сознание господствующего класса и правящей верхушки и поэтому, несомненно, представляют большой интерес. Стремясь отделить себя от правящей клики, Валуев писал в дневнике: "Я чувствую, что правительственное дело идет ошибочной колеею, ...идет не к лучшему, а к кризису, которого исход неизвестен. Но я сам часть этого правительства. На меня ложится доля нравственной ответственности. Я принимаю на себя ношу солидарности с людьми, коих мнений не разделяю, коих пути - не мои пути, коих цели - не мои цели" ( т. I, стр. 252).

Как нельзя судить о человеке на основании того, что он сам о себе думает, так нельзя судить о государственном деятеле по тому, что он пишет в дневнике. На страницах своих дневников и мемуаров многие царские сановники порой критиковали и обличали существовавший режим и решительно отмежевывались от тех дел, которыми исправно занимались по долгу службы. Дневники и мемуары эти писались для потомков, для того, чтобы уйти от "собственной своей нравственной ответственности перед судом истории" 7 , как признавался в своем дневнике коллега Валуева военный министр Д. А. Милютин, для "самообеления", как писал всероссийский диктатор 1880 - 1881 гг. М. Т. Лорис-Меликов 8 . Сама

5 Там же, стр. 32.

6 Центральный государственный исторический архив в Москве (ЦГИАМ), ф. 544, оп. 1, д. 208, л. 73.

7 Д. А. Милютин. Дневник. Т. I. M. 1947, стр. 77.

8 Отдел рукописей Государственной библиотеки СССР имени В. И. Ленина, ф. Белоголового, д. 6, письмо от 20.Х. 1886 года.

стр. 112
по себе потребность министров царского правительства "самообеляться" - весьма знаменательный факт. Все эти качества, присущие министерским дневникам, не умаляют, однако, их значения как источников. В них более или менее откровенно, в рамках, доступных для сановных авторов, освещается положение вещей и раскрываются истинные мотивы фракционной борьбы в правящей верхушке и истоки правительственной политики. Разумеется, в дневниках много лживой фразеологии и бюрократического фарисейства.

Сложный исторический процесс на страницах валуевского дневника предстает перед читателем сквозь призму взглядов, убеждений и настроений сановника, который даже в записях, сделанных наедине с самим собой, в тиши своего кабинета, оставался верным слугой царизма. Но его политика составляет часть истории России второй половины XIX века. Для современного историка дневник Валуева представляет несомненный интерес как важный источник именно для изучения истории господствующего класса, его государства, его политики. Еще А. И. Герцен писал о способности истории отражаться "в человеке, случайно попавшемся на ее дороге 9 , и в связи с этим отмечал значение мемуарных произведений. Реальная история сложна, многогранна и противоречива; на ее пути попадаются люди разного типа и калибра: и такие, как Герцен, и такие, как Валуев. Поэтому и отражение, естественно, получается отнюдь не равноценное. Валуевский дневник мелочен по сравнению с герценовскими мемуарами. Но и в нем косвенно отражается борьба классов, борьба России революционной против России самодержавно-помещичьей. Кроме того, он является ценным источником для изучения ряда важных вопросов русской общественной жизни 60 - 70-х годов XIX в. и прежде всего правительственной политики. Таким образом, и "кривое зеркало" валуевского дневника отражает некоторые существенные стороны исторического процесса, и поэтому при умелом обращении оно может помочь понять правду и вскрыть сущность событий и явлений целой эпохи русской истории.

Следует отметить большую работу, проделанную публикаторами при подготовке текста к печати. Издание включает как дневниковые записи, так и мемуарно-разъяснительные примечания, составленные Валуевым спустя 5 - 7 лет после описанных в дневнике событий. Биографический очерк Валуева, написанный П. А. Зайончковским, является полезным введением к дневнику. Из обстоятельных комментариев читатель узнает много интересных сведений о правительственной политике 60 - 70-х годов. Но, как нам представляется, в ряде случаев можно было бы обойтись без справок "официально-ведомственного" характера (например, многократно и педантично приведенные результаты поименного голосования в Государственном совете по некоторым вопросам (т. I, стр. 363, 365; т. II, стр. 521 и др.).

В связи с изданием двухтомного дневника Валуева, охватывающего 1861 - 1876 гг., закономерно возникает вопрос о переиздании и его продолжения за 1877 - 1884 годы. Текст валуевского дневника за указанное время был опубликован в 1919 году. При этом издатели допустили ряд ошибок, научный аппарат далеко не соответствует нынешнему уровню советской исторической науки, к тому же книга стала библиографической редкостью. Кроме того, дневник был опубликован, как отметил в свое время А. Пресняков, по списку, сделанному с сокращенной автором редакции, а не по оригиналу, писанному в переплетенных томах небольшого формата in quarto 10 . Подлинник дневника за эти годы хранится в ЦГИАМ (ф. 544, оп. I, дд. 208, 209). Изданный в 1919 г. текст содержит существенные разночтения с подлинником, а в ряде случаев и большие пропуски, вплоть до целых дневных записей. Между тем валуевский дневник за 1877 - 1884 гг. является одним из важных источников по истории второй революционной ситуации.

9 А. И. Герцен. Былое и думы. Л. 1946, стр. 842.

10 "Дела и дни". 1921, кн. 2, стр. 228.