Рассказ "Легкое дыхание" был не раз предметом изучения. Но содержание этого маленького шедевра настолько многозначно, что он вечно кажется недочитанным.

Давняя (1925) и тем не менее наиболее авторитетная трактовка рассказа принадлежит молодому Л. С. Выготскому (1896 - 1934), талантливому психологу, который вскоре приобрел российскую, а затем и мировую известность.

В его книге "Психология искусства"1 анализу рассказа посвящена седьмая глава.

Судьба книги необычна. Законченная в 1925 г., она не издавалась при жизни автора и впервые была опубликована только в 1965 г. Причины этого неизвестны; может быть, подготовив к печати рукопись, Выготский решил, что она еще нуждается в доработке.

Публикация книги через сорок лет после ее написания вызвала сенсационный интерес. Она вскоре была переведена на большинство европейских языков и японский язык, а в России вышла еще двумя изданиями (в 1968 и 1986 гг.).

В книге содержится обширный критический обзор предшествующих воззрений на восприятие искусства, преимущественно - словесного, и обосновывается принципиально новая теория, примененная к анализу басни, новеллы и трагедии.

Суть теории состоит в следующем: в произведениях словесного искусства действуют две противостоящие линии повествования. Одна линия, говорит Выготский, - "все то, что поэт взял как готовое - житейские отношения, истории, случаи, бытовую обстановку, характеры, все то, что существовало до расска-

стр. 24


--------------------------------------------------------------------------------

за и может существовать вне и независимо от этого рассказа, если это толково и связно пересказать своими словами" (183). Эту линию Выготский называет материалом, содержанием или фабулой. Другая линия - "расположение этого материала по законам художественного построения" (183). Эту линию он именует формой или сюжетом.

"Если мы хотим узнать, в каком направлении протекало творчество поэта, - говорит Выготский, - мы должны исследовать, какими приемами и с какими заданиями данная в рассказе фабула переработана поэтом и оформлена в данный поэтический сюжет" (184).

На основе такого исследования молодой ученый предлагает теорию противостоящих линий повествования и двойственности читательских чувств, которые в финале "замыкаются", как разнополюсные провода, и вызывают реакцию "благого потрясения"" (катарсиса в современном толковании). Теория представляется крупным открытием Выготского. Изложенная автором убежденно, с эмоциональным подъемом, она, однако, пробуждает не только согласие, но и сомнения.

Первое сомнение возникает еще до анализа "Легкого дыхания", когда исследователь определяет понятия фабулы и сюжета. Здесь начинается невольный, неосознаваемый спор Выготского с Буниным, продолжающийся до конца разбора. Материалом (фабулой, содержанием) исследователь именует все то, что "поэт взял как готовое", что "существовало до рассказа и может существовать вне и независимо от этого рассказа" (183).

Бунин решительно настаивает, что он ничего не берет как готовое. Самый первый шаг автора - уже сочинение, как любил говорить Бунин, выдумывание. "Я никогда не писал под воздействием привходящего чего-нибудь извне, но всегда писал "из самого себя". Нужно, чтобы что-то родилось во мне самом, а если этого нет, я писать не могу"2.

Фабула у Бунина неотделима от сюжета, если вообще здесь применима терминология Выготского.

Типично для Бунина происхождение рассказа "Легкое дыхание" (1916). "Газета "Русское слово", - говорит он, - попросила "дать что-нибудь для пасхального номера. Как было не дать? "Русское слово" платило мне в те годы два рубля за строку. Но что дать? Что выдумать? И вот вдруг вспомнилось, что забрел я однажды зимой совсем случайно на одно маленькое кладбище на Капри и наткнулся на могильный крест с фотографическим портретом на выпуклом фарфоровом медальоне какой-то молоденькой девушки с необыкновенно живыми радостными глазами. Девушку эту я тотчас же сделал мысленно русской, Олей Мещерской, и, обмакнув перо в чернильницу, стал выдумывать рассказ о ней с той восхитительной быстротой, которая бывала в некоторые счастливейшие минуты моего писательства" (369).

Выготский начинает анализ рассказа с "выяснения той мелодической кривой, которая нашла свое выражение в словах текста" (89). Для этого он выстраивает его схему - сначала в виде прямой линии, на которой располагаются "все события, нашедшие место в этом рассказе, в том хронологическом порядке, в каком они действительно протекали или могли протекать в жизни" (190).

Затем на прямой линии рисуется сложная кривая, которая показывает, как эти события в рассказе расположил Бунин. Остается "выяснить, для чего автор оформил материал именно так, с какой целью он начинает с конца и в конце говорит как будто о начале, ради чего переставлены у него все эти события" (193).

На этот вопрос вряд ли ответил бы сам автор рассказа. Бунин не имел готовой фабулы, в которой предстояло ему сделать перестановки. Рассказ сложился так, а не иначе в процессе писания, проясняя свой замысел, в согласии с интуицией и с чувством авторского удовлетворения.

Выготский считает, что это сделано для одной цели: "Рассказ недаром называется "Легкое дыхание", и не надо долго приглядываться к нему особенно внимательно для того, чтобы открыть, что в результате чтения у нас создается впечатление, которое никак нельзя охарактеризовать иначе, как сказать, что оно является полной противоположностью

стр. 25


--------------------------------------------------------------------------------

тому впечатлению, которые дают события, о которых рассказано, взятые сами по себе. Автор достигает как раз противоположного эффекта, и истинную тему его рассказа, конечно, составляет легкое дыхание, а не история путаной жизни провинциальной гимназистки. Это рассказ не об Оле Мещерской, а о легком дыхании, его основная черта - это то чувство освобождения, легкости, отрешенности и совершенной прозрачности жизни, которое никак нельзя вывести из событий, лежащих в его основе" (193).

Рассказ действительно о легком дыхании - об этом ясно говорит заглавие. Но почему же "не об Оле Мещерской"? Все, что есть в рассказе, неотрывно от ее образа. Ее глаза поражают прежде, чем произносится ее имя, и "бессмертно сияют" на протяжении всего бунинского повествования. Малейшие подробности ее жизни врезаются в память. И эта жизнь не сводится к определению "путаная". За пределами этого определения остается много, без чего просто не существует рассказа. Вообще, как свидетельствуют проза и стихи Бунина, человек, человеческая жизнь, судьба, душа - вот что неизменно было центром его интересов.

Проникновенно и лирично говорит Бунин о своем писательстве в рассказе "Пост", написанном в том же году, что и "Легкое дыхание", но несколько позднее: "Я иду по деревне, додумываю свои думы, укрепляя свои тайные вымыслы. Но все вокруг вижу, зорко все замечаю и чувствую - всему открыты мое сердце, мои глаза".

В церкви он видит девушку. "Она бледна, свежа и так чиста, как бывают только говеющие девушки, едва вышедшие из отроческого возраста...

На спине лежит черная коса. Озарен нежный овал лица и густые ресницы, поднятые на образа иконостаса.

От каких грехов очищается она постом, стояниями, своей бледностью?

Что за чувства у меня к ней?

Дочь она мне? Невеста?

В темноте возвращаюсь домой и провожу вечер за книгой, в мире несуществующем, но столь же разделенном со всем, чем в тайне живет моя душа.

Засыпаю с мыслью о радостях завтрашнего дня - радостях своих вымыслов".

Вчитываясь в "Легкое дыхание" и его психологический анализ, приходишь к мысли, что Бунин и Выготский по-разному видят героиню рассказа.

Для Выготского Оля Мещерская, как человек, совершенно не интересна и явно неприятна: "беспутная провинциальная гимназистка" - вот самые учтивые слова, которые произносит о ней исследователь.

"В самой фабуле этого рассказа нет ни одной светлой черты, - говорит Выготский, - и, если взять события в их жизненном и житейском значении, перед нами просто ничем не замечательная, ничтожная и не имеющая смысла жизнь провинциальной гимназистки, жизнь, которая явно восходит на гнилых корнях и с точки зрения оценки жизни дает гнилой цвет и остается бесплодной вовсе" (193 - 194).

Исследователь убежден, что такова и позиция автора: "Пустота, бессмысленность, ничтожество этой жизни подчеркнуты автором, как это легко показать, с осязательной силой" (194).

Позиция Бунина, как и всякого истинного художника, прежде всего естественна. Он любит созданный им образ, рожденный "в счастливейшие минуты писательства". "Жизненное и житейское" значение образа ему далеко не безразлично, только оно не существует для него вне рассказа. Бунин скуп на авторские оценки, пишет сурово, подчас жестко. Он рисует жизнь юного существа, сложившуюся трагически, но не судит его, не оправдывает, не обвиняет. Образ Оли Мещерской пробуждает в читателе сложную гамму чувств: сожаление, симпатию, брезгливость, милосердие, горечь, сострадание... Но чем выше культура читателя, тем сильнее и глубже чувство восхищения образом и сотворившим его художником (сужу по восприятию моих недавних учеников - петербургских студентов девяностых годов XX в.).

Расхождение Выготского с Буниным в отношении к героине рассказа проявляется с полной очевидностью, когда психолог обращается к тексту.

стр. 26


--------------------------------------------------------------------------------

Цитируя рассказ обильно, Выготский никогда не приводит те его места, где ясно выражено отношение Бунина к образу Оли Мещерской. Именно к образу: другой, "житейской" Оли Мещерской для него не существует.

Я, упаси Бог, вовсе не хочу сказать, что исследователь намеренно не замечает этих мест. Просто они не соответствуют его концепции, увлеченность которой так велика, что все не соответствующее ей для него не важно.

Поэтому выделим эти места далее курсивом, чтобы читатель этой статьи мог судить о том, что для Бунина существенно, а для Выготского не существенно.

Представим себе, что мы впервые читаем "Легкое дыхание".

Рассказ начинается картиной кладбища и могилы, где похоронена шестнадцатилетняя гимназистка "с радостными, поразительно живыми глазами". Читатель еще не знает, как она погибла, только чувствует непримиримость выражения глаз и смерти.

Выготский этих глаз не хочет видеть.

Затем повествование обращается к прошлому: "Девочкой она ничем не выделялась в толпе коричневых платьиц..." до той поры, когда "она стала расцветать, развиваться не по дням, а по часам. В четырнадцать лет у нее, при тонкой талии и стройных ножках, уже хорошо обрисовались груди и все те формы, очарование которых еще никогда не выразило человеческое слово; в пятнадцать она слыла уже красавицей".

Выготского эти подробности не интересуют.

"Без всяких ее забот и усилий и как-то незаметно пришло к ней все то, что так отличало ее в последние два года из всей гимназии, - изящество, нарядность, ловкость, ясный блеск глаз... Никто не танцевал так на балах, как Оля Мещерская, никто не бегал так на коньках, как она, ни за кем на балах не ухаживали столько, сколько за ней, и почему-то никого не любили так младшие классы, как ее".

Фраза охватывает переход от пятнадцати к шестнадцати годам, подчеркивает любовь к ней малышей - признак доброго сердца, сохранившего в себе детство, но минует то, что произошло с нею летом.

"Последнюю зиму Оля Мещерская совсем сошла с ума от веселья, как говорили в гимназии". В толпе на катке "Оля Мещерская казалась самой беззаботной, самой счастливой".

Причину этого безудержного веселья автор не объясняет, но слово "казалась" настораживает читателя.

Следующее событие дается в рассказе замедленно, детально: разговор Оли Мещерской с начальницей гимназии и неожиданное признание гимназистки.

Выготский считает, что Оля Мещерская "проговаривается" начальнице (202). Нет, тогда это был бы иной характер. Бунин подчеркивает, что гимназистка вежлива, немногословна. Но, видимо, она понимает, что близится момент, когда и без ее признания все станет ясно. На раздраженные слова начальницы: "Вы уже не девочка... Но и не женщина..." - Юля Мещерская, "не теряя простоты и спокойствия", отвечает: "Простите, madame, вы ошибаетесь: я женщина. И виноват в этом - знаете кто? Друг и сосед папы, а ваш брат Алексей Михайлович Малютин. Это случилось прошлым летом в деревне..."

Сразу же в рассказе следует эпизод убийства Оли Мещерской. Выготский говорит, что этот эпизод помещен в сюжете так, чтобы он прошел для читателя как второстепенная деталь, и вообще рассказ исключает интерес к сюжету как таковому.

Рассказ сопротивляется такому толкованию. В самом ли деле сюжет выстроен так, что сцена убийства оттеснена на задний план?

В рассказе объемом пять с половиной страниц эта сцена и объяснение мотивов убийства занимают полторы страницы. При этом трижды повторяется: "застрелил ее", "в день убийства", "выстрелил в нее". Описывается внешность и общественный статус убившего ее офицера - "некрасивый и плебейского вида, не имевший ровно ничего общего с тем кругом, к которому принадлежала Оля Мещерская"; приводится заявление его судебному следователю, страничка из днев-

стр. 27


--------------------------------------------------------------------------------

ника убитой, которую он предъявил в качестве оправдания. Но дело далее не в объеме и подробностях описания. Запись в дневнике кончается словами: "Я не понимаю, как это могло случиться, я сошла с ума, я никогда не думала, что я такая! Теперь мне один выход... Я чувствую к нему такое отвращение, что не могу пережить этого!.."

Выготский не хочет видеть этих слов. Он пишет: "Во всей этой сцене, как она записана в дневнике, нет ни одной черты, которая могла бы намекнуть нам о движении живого чувства и могла бы сколько-нибудь осветить ту тяжелую и беспросветную картину, которая складывается у читателя при ее чтении" (1, 194 - 195).

Оля Мещерская попала в ловушку рано развившейся чувственности. В дневнике она описывает события так, как она их видит. Впечатление такое, что она хочет понять, как это могло быть. Утром, до встречи с Малютиным, она была настроена прекрасно, радовалась, что одна: "...у меня было такое чувство, что я буду жить без конца и буду так счастлива, как никто". Но в конце записи ясно, что все в ней потрясено; что себя она судит беспощадно. Если это не движение живого, мучительного чувства, тогда что же это?

Бунин не объясняет, как понимала Оля Мещерская то, что она написала: "Теперь мне один выход. Я... не могу пережить этого". Здесь сказано так прозрачно, что дальнейшие пояснения выглядели бы лишними, даже назойливыми. Бунин, фанатик краткости, никогда этого не допускал.

Теперь ясно без пояснений, почему последний ее год был годом сумасшедшего веселья. Она прощалась со всем, что любила: с балами, с катком, с малышами и "казалась самой беззаботной, самой счастливой".

И не надо доискиваться, чтобы понять, почему она сказала казачьему офицеру, с которым была близка, намеренно оскорбительные слова, да еще в толпе народа - "что она и не думала никогда любить его, что все эти разговоры о браке - одно ее издевательство над ним и дала ему прочесть ту страничку дневника, где говорилось о Малютине".

Что еще надо было сделать для того, чтобы убить себя чужой рукой?

Финал рассказа - снова картина кладбища, но увиденного глазами классной дамы, романтически настроенной маленькой женщины. Она посещает могилу Оли Мещерской каждое воскресенье и "думает иногда, что отдала бы полжизни, лишь бы не было перед ее глазами этого мертвого венка. Этот венок, этот бугор, дубовый крест! Возможно ли, что под ним та, чьи глаза так бессмертно сияют из этого выпуклого фарфорового медальона на кресте, и как совместить с этим чистым взглядом то ужасное, что соединено теперь с именем Оли Мещерской? - Но в глубине души маленькая женщина счастлива, как все преданные какой-нибудь страстной мечте люди".

Быть может, она чувствует, что этот чистый взгляд выражает истинное существо Оли Мещерской, а то ужасное, что соединено с ее именем, очищено смертью?

Маленькая женщина вспоминает "бледное личико Оли Мещерской в гробу, среди цветов - и то, что случайно подслушала": Оля Мещерская пересказывала своей любимой подруге одну старинную книгу из библиотеки отца. Там назывались многие признаки женской красоты, и самый главный из них - "легкое дыхание".

Эту историю Выготский комментирует так: "И здесь автор нисколько не затемняет действительность и не сливает ее с выдумкой. То, что Оля Мещерская рассказывает своей подруге, смешно в самом точном смысле этого слова, и когда она пересказывает книгу: "...ну, конечно, черные, кипящие смолой глаза, ей-богу, так и написано: кипящие смолой! - черные, как ночь, ресницы" и т.д. все это просто и точно смешно" (201).

Рассказ снова и снова сопротивляется толкованию исследователя.

Оля Мещерская действительно говорила, что у папы "много старинных, смешных книг", но это описание женской красоты она, по ее словам, "почти наизусть выучила, так все это верно!" О разговоре Оли Мещерской с подругой мы узнаём из воспоминаний классной дамы, которая приходит на кладбище и

стр. 28


--------------------------------------------------------------------------------

часами смотрит на могилу гимназистки. Вряд ли ей смешно, скорее это трогательное воспоминание. Но если думать, что это "действительность, не слитая с выдумкой", тогда смех допустим, но вне бунинского рассказа.

В "Легком дыхании" нет абсолютно ничего, "не слитого с выдумкой".

И это, конечно, рассказ об Оле Мещерской: с нею связана каждая его деталь. И в каждой детали, начиная с портрета на могильном кресте, идет спор жизни и смерти, чистоты и грязи, осуждения и сострадания, света и тьмы.

Закон противостоящих линий повествования, обоснованный в книге "Психология искусства", действует и здесь. Но не совсем так или далее совсем не так, как это видится Выготскому в рассказе "Легкое дыхание".

Чувство освобождения, очищения, возникающее в итоге чтения рассказа, зависит не только от композиции рассказа, если под композицией понимать порядок и связь частей произведения, а не перестройку мифической фабулы. Но более всего это чувство зависит от того, как изображена Оля Мещерская.

Одна частная деталь: Бунин, как правило, называет свою героиню по имени - в ласкательно-усеченной форме - и по фамилии. Просто по фамилии - только в ситуациях, когда о ней или с ней говорит кто-нибудь другой - начальница гимназии или казачий офицер. Влюбленного в нее гимназиста Бунин именует Шеншиным, любимую подругу - Субботиной, а ее - Олей Мещерской.

Я думаю, что это признак уважения к юной грешнице. Да и как не уважать человека, который на пороге юности оступился, но сам осудил себя, сам расправился с собой, никого не обременил своей бедой, сохранил при том до конца свое очарование, оставил нам бессмертное сияние радостных глаз и легкое дыхание?

Слова о "легком дыхании" начинают и завершают образ Оли Мещерской и несут в себе нечто - по внутреннему ощущению - очень существенное, но не вполне понятное: "Теперь это легкое дыхание снова рассеялось в мире, в этом облачном небе, в этом холодном весеннем ветре".

Над этой фразой думали и думают многие.

Выготский считал, что "дышит большим смыслом" маленькое слово "это". "Автор как бы говорит заключительными словами, что все то, что произошло, все то, что составляло жизнь, любовь, убийство, смерть Оли Мещерской - все это в сущности есть одно событие, - это легкое дыхание снова рассеялось в мире, в этом облачной небе, в этом холодном весеннем ветре" (201).

Ю. В. Мальцев, автор превосходной монографии о Бунине, предложил свое, поэтичное и убедительное, толкование последней фразы, отметив слово "снова" в качестве ключевого: "Этот чудный цветок расцвел, погиб, и еще не раз будет расцветать и отцветать снова, вечно новый и вечно тот же, как то небо и тот весенний ветер, в которых растворилось дыхание Оли Мещерской, растворилось, потому что оно органическая часть общей стихии. В этом "снова" - эфемерность, легкость исчезновения и в то же время - некая непобедимая вечность"3.

Смысл слов "легкое дыхание" останется таинственным, как бы их ни понимать. Но запрета думать нет. Эти слова чем-то близки всем. Может быть, потому, что всякое дыхание является в этот мир под облачным или солнечным небом, с весенним или иным ветром и, уходя из этого мира, снова рассеивается в поднебесном просторе. Но легкое дыхание, этот дар, которым наделена была Оля Мещерская, который был с нею и в жизни, и в смерти, есть сокровенная мечта каждого человека.

-----

1 Выготский Л. С. Психология искусства. Издание 3-е. - М., 1986. Все цитаты из книги даются по третьему изданию, в скобках после цитаты указывается страница.

2 Бунин И. А.. Собр. соч.: В 9 т. - Т. 9. - М., 1967. - С. 375. Все цитаты из произведений Бунина даны по этому изданию. При цитировании его автобиографических текстов указывается страница. Цитаты из рассказов "Легкое дыхание" и "Пост" (т. 4, 1966) приводятся без указания страниц.

3 Мальцев Ю. Иван Бунин // Посев. - 1994. - С. 205.

стр. 29