Интродукция

Считается, что для науки бывает важен не так сам предмет, как точка зрения на него. Искушение, будто по К. Бальмонту: "Как сладко измениться!", особенно когда происходит соприкосновение с русским языком века Двадцатого, окольцованного поэтическими антропонимами-омофонами: Ахматовой - Ахмадулиной (как подметил, вручая Б. Ахмадулиной премию, Б. Пиотровский).

Русский язык рождает поэтов. Некогда высказанная поэтом И. Бродским изысканная максима, напоминающая нам заветное тургеневское: "Не будь тебя...".

Однако чем мерить услуги (если выразиться по-старинному, в духе карамзинских времен), как бы уже заимообразно самими поэтами оказываемые российскому (русскому) языку? Только правильностью и выразительностью их словоупотребления, словосочетаемости и порядка слов в их предложениях?

Но ведь язык, какими бы громадными ни казались его исторические изменения (в историческом направлении - к якобы нарастающему в нем богатству) , сохраняет стабильность, особенно в грамматике. А дорога к языку всегда объявлялась дорогой грамматики. И поэтический язык проникал в учебники русского языка в виде отдельных предложений, иллюстрирующих грамматические правила. В наше время вопросы единства русского языка с русской литературой также рассматриваются на фоне традиционно употребляемых в учебниках по грамматике примеров-иллюстраций, преимущественно предложений (предикативных единиц).

Литературный источник, фиксируемый обычно сокращенным антропонимом - фамилией писателя (типа Пушк., Гонч., Дост. ) высвечивается, несмотря на неполноту антропонимов и отсутствие названий, как бы "сквозь магический туман" литературных ассоциаций. Но то, что и здесь за грамматикой затаена поэзия, ей как бы родственная, - факт, безусловно влияющий на "языковую личность" учащегося. В память нашего поколения, учившегося по учебнику русского языка под ред. Л. В. Щербы, накрепко запало обособление одиночных деепричастий по иллюстрации-предложению: "Пятак упал к ногам, звеня и подпрыгивая". Эти деепричастия были подсказаны писателю Д. Григоровичу (очерк "Петербургские шарманщики") Ф. Достоевским.

Грамматическим иллюстрациям в учебнике по русскому языку не по силам источать "пронзительный свет" литературы (словесности). Грамматика замкнута на себя: ее инварианты сведены к традиционно жесткому алгоритму, напоминающему, по выражению Л. В. Щербы, Закон Божий. Но иллюстрировал его Л. В. Щерба "еретической" матрицей-реконструкцией схемы предложения: "Глокая куздра...". Если язык писателей использовался только для иллюстрации (и, как правило, отдельными предложениями) позиций, занимаемых каждым из компонентов экзотической "куздры", то обновления грамматики за счет языка писателей ожидать не приходится. Кстати, Л. В. Щерба - экспериментатор - признавал себя заложником желанной, хотя нереальной идеи перевести грамматику поэзии (словесности, литературы, художественных произведений) в поэзию грамматики. Впрочем, последние словосочетания-оксюмороны будут использованы Р. Якобсоном в его докладе о грамматическом анализе стихотворения Пушкина "Я вас любил".

Мы говорим, что к языку ведет единственная дорога грамматики, а грамматические значения, грамматические фор-

стр. 47


--------------------------------------------------------------------------------

мы соотносятся с реминисценциями-цитатами. Язык писателей был и всегда оставался для грамматистов безусловным образцом. Другое дело, что в нынешней практике учебников по русскому языку предложения-иллюстрации выглядят некоим грамматическим саркофагом, в котором погребен их истинный смысл. Утвердившийся, особенно в эпоху издания учебников "Русский язык как иностранный", обычай употребления иллюстрирующего предложения без указания на его авторство (в виде упомянутых графем), несомненно, укорачивал литературную эрудицию, отрывал русскую речь от ее литературных источников, что отражалось и на собственно грамматическом подходе к предложению.

Но можем ли мы в каждом из предложений-иллюстраций улавливать рефракцию (преломление) поэтического (литературного) света, исторгаемого из произведений образцовых писателей? Открывается ли для нас перспектива более точного восприятия, объяснения грамматических форм, значений и конструкций?

Писатели как субъекты русской литературы пишут на русском языке, пользуются русской речью, причем точно так же, как и сами учащиеся. Всех объединяет общий жанр сочинения, в котором и роль учащегося-творца столь же значима. Л. Толстой в статье "Кому у кого учиться писать..." приводит из своей педагогической деятельности в яснополянской школе разительный факт. В сочинении на тему пожара учителю встретилась такая деталь: "мужик в бабьей шубенке". Известно, в крестьянских избах вешалок не существовало: верхнюю одежду сваливали на сундук и во время пожара люди, не разбирая, хватали с сундука что под руку попадало. И бабья шубенка оказалась на выбежавшем из горящей избы мужике.

Художественная деталь - и почти на уровне Гете (!) - восклицает учитель. Вывод: "...учиться писать у крестьянских детей"...

Сегменты языка художественной литературы могут выглядеть в учебнике выразительно и убедительно (в известной степени, разумеется), когда в предложениях мы чувствуем их принадлежность к одному из функциональных стилей: научному, публицистическому, официально-деловому. Парадоксально, что наиболее слабую и даже нулевую помету имеют предложения литературно-художественного (беллетристического) стиля (?!), т.е. из языка писателей.

Правда, мы располагаем еще одной версией стиля применительно к грамматике учебника. Эта версия уже сугубо литературная, поэтическая (в традиционном значении художественная), в согласии с историческими направлениями в литературе, породившими стили сентименталистский, романтический, риторический. Агентами этих стилей можно, пожалуй, признать предложения (предикативные единицы), в лексическое наполнение которых инкрустированы слова аксиологической семантики: добро, зло, истина, добродетель, страсти, подвиг, любовь.

Ресурс, конечно, недостаточный.

И потому когда дело касалось историко-стилевой квалификации грамматических средств в стихах и в прозе, то знатоки, исследователи художественной речи предпочитали (например, В. В. Виноградов) дилемму статичности или динамичности: существительные и прилагательные - для описания, а глаголы - для движения (конструктивная роль глагола). Впрочем, это уже стилистика частей речи. В свое время нами была опубликована (в соавторстве с Н. А. Пленкиным) статья "Стилистика в школе" ("Педагогическая энциклопедия"), где перечислены лексико-грамматические явления, получившие в языке писателей стилистическую окраску. Такой перечень тогда отвечал духу времени - возобладавшей в преподавании тенденции поднимать грамматику до стилистики посредством сбора, консолидации лингвистических, филологических, писательских наблюдений над грамматикой языка писателей.

К сожалению, теперь, по-прежнему оказываясь перед величавым синтезом языка и литературы, мы одновременно сознательно ослабляем единство филологической науки и филологического образования, когда преподаем грамматику русского языка в отрыве как от стилис-

стр. 48


--------------------------------------------------------------------------------

тики, так и, главное, семантики (т.е. самого смысла ) литературно-художественного, писательского предложения, от того, что было определено Пушкиным как

Разговор непринужденный,
Блистательный веселый, просвещенный.
Не будем забывать, что учебник по русскому языку - книга золотая!

стр. 49