Слова и устойчивые словосочетания, употребляемые в определенной местности, принято называть диалектизмами. Это слова диалекта (от гр. dialektos - разговор, наречие, говор), т.е. разновидности общенародного языка. Своеобразие диалекта проявляется не только в лексике, но и в фонетике, грамматике, иначе говоря, носит системный характер; под диалектизмами имеются в виду прежде всего самобытные слова, лексика. Так, на юге России говорят буряк, а не свекла, на севере - голицы, а не рукавицы.

Наряду с диалектами в диалектологии выделяют наречия (группы диалектов) и говоры (разновидности диалектов, бытующие на небольшой территории, например, в одной деревне). Термин диалектизмы (синонимы: диалектные, областные слова, провинциализмы) применяется к лексике и диалектов, и говоров, и наречий. Диалектизмы относятся к лексике ограниченной сферы употребления, как и жаргонизмы, профессионализмы, поскольку все эти пласты лексики "характеризуют лишь какой-либо определенный говорящий коллектив"1 . В совокупности жаргонизмы и профессионализмы называют социальными диалектами в отличие от диалектов территориальных. Диалектизмы не входят в лексическую систему литературного языка, будучи в то же время одним из источников ее пополнения, обогащения. В нормативные лингвистические словари они включаются выборочно (с пометой: обл., т.е. областное слово) - при условии их широкого распространения в разных говорах, фольклоре и, далее, проникновения в художественную литературу (например: поленица, баять, мизгирь, косящатое окошко)2 . Но это не значит, что лексикографы обходят диалектные слова своим вниманием: составляются толковые диалектные (областные) словари. В России первое издание такого типа - "Опыт областного великорусского словаря" под ред. А. Х. Востокова (СПб., 1852), с последующим "Дополнением..." (1858). Есть словари, посвященные какому-то одному диалекту (наречию, говору)3 . С 1965 г. выходит сводный словарь русских говоров4 .

Кроме того, есть толковые словари-тезаурусы (от гр. thesauros - запас), "сокровищницы", наиболее полно представляющие русскую (и общеупотребительную, и областную) лексику5 . Таким тезаурусом является "Толковый словарь живого великорусского языка" В. И. Даля (1863 - 1866), в нем есть толкования многих диалектизмов с указанием региона. Например: "БАСА ж. ярс. (т.е. женский род, ярославское. - Л. Ч.) - краса, красота, хорошество, пригожество, нарядность, изящество; украшение, наряд, украса, прикраса. То и баса, что руса коса"; "ЗАМОРА м. арх. ( мужской род, архангельское) - моряк, бывший за морем, в Норвегии, Англии и пр."; "ПАРЕВО ср. сев. (средний род, северное) - пареный, обваренный кипятком овощ, ботва, или трава, крапива, с посыпкой, для корму скоту. Зной, жара пек. твр. (псковское, тверское)"; "УГОР м. сев. вост. (мужской род, северное, восточное) - место, идущее в гору, подъем круче изволока; матерой кряж по берегу реки, уступ, увал вдоль речного раздолу, венец; крутой, высокий берег реки. Он живет на самом угоре. В разлив угором ездят - сухою, непоемною дорогой, по кряжу"6 .

По используемым в речи диалектизмам можно узнать уроженца, жителя той или иной местности. В очерке В. И. Даля "Говор" (1848) рассказчик (в нем узнается сам автор) по двум-трем характерным словечкам определяет настоящую родину молодого человека в монашеской ря-

стр. 73


--------------------------------------------------------------------------------

се, сказавшегося вологжанином. Уличенный в обмане сравнительно невинном, "монах" признается в краже казенных денег и бродяжничестве: "Я... начал расспрашивать и удивился с первого слова, когда молодой сказал, что он вологжанин. Я еще раз спросил: "Да вы давно в том краю?" - "Давно, я все там". - "Да откуда же вы родом?" - "Я тамодий", - пробормотал он едва внятно, кланяясь. Только что успел он произнести слово это - тамодий вместо тамошний, как я поглядел на него с улыбкой и сказал: "А не ярославские вы, батюшка?" Он побагровел, потом побледнел, взглянулся, забывшись, с товарищем и отвечал, растерявшись: "Не, родимый". - "О, да еще не ростовский!" - сказал я, захохотав, узнав в этом "не, родимый" необлыжного ростовца. Не успел я произнести этих слов, как вологжанин мне бух в ноги: "Не погуби!..".

Невольно вспоминается другой литературный пример - пьеса Б. Шоу "Пигмалион" (1912 - 1913). Профессор фонетики Генри Хиггинс различает "сто тридцать" гласных звуков и может "с точностью до шести миль определить место рождения любого англичанина", а "если это в Лондоне, то даже с точностью до двух миль" (пер. Е. Калашниковой). По ходу сюжета он безошибочно ставит немало таких "диагнозов", в эпизоде на улице (д. 1) в толпе возникает подозрение, не "шпик" ли он.

В отличие от рассказчика из очерка Даля, Хиггинс - только фонетист. Лексика его интересует гораздо меньше фонетики (в частности, он не знает значения слова "шпик"); сам он не стесняется в выражениях, возможно, сознательно бросая вызов светскому пуризму.

Хиггинс учит Элизу, бывшую цветочницу, правильному произношению - такому, чтобы через три месяца она смогла "сойти за герцогиню на любом посольском приеме". Появившись в гостиной миссис Хиггинс, Элиза все слова выговаривает безупречно, тем не менее, по словам хозяйки дома, она "выдает себя каждой фразой", ее уличный жаргон ("кто шляпу спер, тот и тетку укокошил", "под мухой" и пр.) шокирует слушателей, пока Хиггинс не поясняет шутливо, что это "новый стиль светского разговора". Самого Хиггинса лексика Элизы не слишком смущает: он следит за произношением своей ученицы! После приема гостей он "с нетерпением" спрашивает мать: "Ну как? Можно показывать Элизу в обществе?" (д. 3).

Владение литературным языком не сводится к правильному произношению; можно сказать, что на эту тему - воспитания "языковой личности" - написано все произведение. Другой вопрос, подспудно возникающий при сравнении речевых характеристик персонажей, - о свободе в выражении мыслей и чувств, о богатстве и разнообразии словаря...

В языкознании различают несколько видов диалектизмов, среди них есть фонетические - слова, отражающие фонетические особенности диалекта. Например, в группе северных говоров произносят: пецка (печка), цай (чай), доцка (дочка): так проявляется "цоканье", следствие неразличения звуков цич.

Фонетические диалектизмы могут передаваться на письме по-разному. Так, в очерке "Говор" Даль прибегает к своего рода фонетической транскрипции, передавая различия между "говорами": "Хохол у саду (в саду) сидит, в себя (у себя) гостит; и по этому произношению, как и по особой певучести буквы о, по надышке на букву г, вы легко узнаете южного руса; курянин ходить и видишь; москвич владеет и балагурит, владимирец володает и бологурит...".

Чаще, однако, черты говоров лишь слегка обозначаются в книжном тексте. В рассказе В. И. Белова "За тремя волоками" на колоритную фонетику северян указывает повествователь: "...Тетя ревниво поглядывала за поклажей. "Товарищ военный, сколько-то у вас времечка? - обернулась она к майору. - Ну вот, рано еще, а как топерь попадать, и не знаю. Дорога-то, говорят, хорошая, а вот машины-то ходят ли". - "Вам куда надо-то? - спросил майор, с улыбкой подстраиваясь под забытое северное токание"".

В отличие от фонетических, лексические, этнографические, семантические,

стр. 74


--------------------------------------------------------------------------------

словообразовательные и др. диалектизмы выделяются на фоне литературной лексики как редкие, необычные, часто непонятные неподготовленному читателю слова (устойчивые словосочетания).

Лексические диалектизмы суть особые, местные названия известных предметов и понятий, имеющие литературные синонимы: рушник (полотенце); гуторить (говорить); вечерять (ужинать); серники (спички); баса (краса). Этнографические диалектизмы (этнографизмы) обозначают предметы и понятия, составляющие местную специфику. Поэтому у них нет синонимов, и разъяснить лексическое значение можно только с помощью описательного оборота, перифраза: коты (берестяные лапти); новина (суровый холст); дранки (особые оладьи из картофеля). Различие между лексическими и этнографическими диалектизмами напоминает соотношение архаизмов и историзмов: и те и другие - редкие слова, но первые отсылают к существующим предметам и понятиям, имеют синонимы (очи - глаза, шуйца - левая рука, дщерь - дочь), вторые - к реалиям прошлого времени (бояре, крепостное право, титулярный советник).

Под семантическими диалектизмами подразумеваются общенародные слова, употребляемые в данной местности в особом, необычном значении: верх (овраг); улица (гулянье); губы (грибы всех разновидностей, кроме белых). Иначе говоря, семантические диалектизмы можно считать омонимами литературных слов. Диалектизмы словообразовательные имеют общий корень с соответствующими словами общенародного языка: гуска (гусыня); гордейка (гордячка); любжа (любовь); земляница (земляника); евонный (его). Выделяют и другие виды диалектизмов, между существующими классификациями нет полного единства7 .

Между диалектизмами и литературной лексикой нет "китайской стены": диалектные слова - один из ресурсов обогащения языка. Велика роль писателей в привлечении общего внимания к областным словам; так, слово угор благодаря прозе Белова (рассказ "Бобришный угор"), стихам О. Фокиной и др. широко известно.

В истории русского языка (как и многих других языков) период наиболее активного развития диалектов и, соответственно, роста, накопления диалектизмов предшествует формированию нации, национального литературного языка как важнейшего показателя этнического самосознания (XVII - первая треть XIX в.). В условиях многовековой феодальной раздробленности и господства устной речи - в особенности в деревнях - появление и закрепление своих, местных слов и словосочетаний было естественным. В донациональный период территориальное расслоение общенародного языка, по данным диалектологии, достигает высшей отметки, хотя его "ядро" сохраняется.

Иные, центростремительные тенденции в развитии языка сопутствуют формированию нации, и они поддерживаются теоретиками-реформаторами. М. В. Ломоносов в своем "Предисловии о пользе книг церковных в российском языке" (1757), где он прививает на русскую почву теорию трех "штилей" (восходящую к античности), даже не упоминает о диалектизмах. Он подчеркивает богатство словаря российского языка и его сравнительную общепонятность, устойчивость в потоке времени, объясняя все это, в частности, близостью родного языка к церковнославянскому, на котором совершается богослужение. Для сравнения он указывает на длительное сосуществование чуждых друг другу языков в Германии (до перевода М. Лютером Библии в 1521 - 1534 гг.), тормозившее развитие родного языка: "Немецкий язык... был убог, прост и бессилен, пока в служении употреблялся язык латинский. Но как немецкий народ стал священные книги читать и службу слушать на своем языке, тогда богатство его умножилось, и произошли искусные писатели. <...> Народ российский, по великому пространству обитающий, невзирая на дальное расстояние, говорит повсюду вразумительным друг другу языком в городах и в селах. Напротив того, в некоторых других государствах, напри-

стр. 75


--------------------------------------------------------------------------------

мер, в Германии, баварский крестьянин мало разумеет мекленбургского или брандербургский швабского, хотя все того ж немецкого народа"8 .

Итак, Ломоносов, многократно указывая на "пользу книг церковных", ничего не говорит о "пользе" диалектизмов - слов исконно русских. Реформируя литературный язык, он опирается на устойчивую, общепонятную лексику, объединяющую "народ российский, по великому пространству обитающий". В контексте возникновения национального литературного языка разработка норм словоупотребления была первоочередной задачей. Эти нормы внедрялись прежде всего в письменную речь, и литературная лексика предпочиталась провинциализмам. С образованием национального языка "постепенно прекращается развитие новых диалектных особенностей, хотя старые диалектные черты очень устойчивы. Диалекты ... начинают нивелироваться"9 .

Время ценителей диалектизмов, собирателей самобытных, метких слов-раритетов, время В. И. Даля и диалектных словарей настанет позднее.

* * *

Основная функция диалектизмов в литературных произведениях - создание местного колорита. Вот раннее стихотворение С. А. Есенина (1914), где для изображения природы родного рязанского края поэт использует привычные с детства областные, местные слова:

Черная, потом пропахшая выть!
Как мне тебя не ласкать, не любить.
Выйду на озеро в синюю гать,
К сердцу вечерняя льнет благодать.
Серым веретьем стоят шалаши,
Глухо баюкают хлюпь камыши.
Красный костер окровил таганы,
В хворосте белые веки луны.
Тихо, на корточках, в пятнах зари
Слушают сказ старика косари.
Где-то вдали, на кукане реки,
Дремную песню поют рыбаки.
Оловом светится лужная голь,
Грустная песня, ты - русская боль.
Курсивом выделены слова, которые можно назвать редкими. Среди них немало явных диалектизмов, требующих пояснения: выть (участок, доля, надел пахотной земли), гать (настил, насыпь на болоте), веретье - широкое полотно из брезента, сурового домотканого холста), таган (железный обруч на ножках, под которым разводят огонь, ставя на него варево), кукан (островок, появляющийся во время спада воды в реке). Эти слова относятся к одному семантическому полю: все они отсылают к каким-то деталям пейзажа, как и похожие по принципам словообразования хлюпь, лужная голь (очевидно, авторские неологизмы, значение которых понятно). Остальная лексика - общеупотребительная, часто - экспрессивная (глаголы ласкать, любить, льнуть к сердцу). Богата цветовая гамма: черная выть, синяя гать, серое веретье шалашей, красные таганы, белые веки луны, пятна зари, олово лужной голи. Зрительные образы дополняются слуховыми: глухо баюкают хлюпь камыши; сказ старика, что слушают косари; дремная и грустная песня рыбаков.

Чтобы картина стала для читателей полностью понятной, нужно, конечно, "перевести" диалектизмы - с рязанского на общерусский. Но само их присутствие в тексте подчеркивает: Есенин пишет не о русской природе и "русской боли" вообще, но о своей малой родине, где пашню называют вытью (впервые стихотворение было напечатано под заглавием "Выть"). Парные мужские рифмы: выть/любить, гать/благодать, лужная голь / русская боль - закрепляют в памяти читателя ключевые слова, выделяют их ритмически.

Читая стихотворение, мы не только "видим" и "слышим" летний вечер в рязанской деревне; возникает подспудно и образ самого повествователя (лирического субъекта) - местного уроженца, влюбленного в свой край и в его особый язык.

И в изображении закрытого пространства, внутреннего убранства крестьянского дома, Есенин верен рязанскому говору. В стихотворении "В хате" (1914) почти каждая вещь имеет особое

стр. 76


--------------------------------------------------------------------------------

название. В целом в тексте много редких слов (не только диалектизмов), требующих комментария:

Пахнет рыхлыми дроченами;
У порога в дёжке квас,
Над печурками точеными
Тараканы лезут в паз.
Вьется сажа над заслонкою,
В печке нитки попелиц,
А на лавке за солонкою -
Шелуха сырых яиц.
Мать с ухватами не сладится,
Нагибается низко,
Старый кот к махотке крадется
На парное молоко.
Квохчут куры беспокойные
Над оглоблями сохи,
На дворе обедню стройную
Запевают петухи.
А в окне на сени скатые,
От пугливой шумоты,
Из углов щенки кудлатые
Заползают в хомуты.
Сама тема стихотворения - описание не комнаты для гостей (горницы), но "рабочего" помещения (кухни) свидетельствует о том, что повествователь - человек свой, не посторонний. Это его мир и его язык. Ему здесь ведомо всё: "А на лавке за солонкою - Шелуха сырых яиц". Как и в стихотворении о "выти", диалектизмы органично сочетаются с другой характерной лексикой, обозначающей реалии крестьянской жизни. Это названия орудий труда: оглобли сохи, (воспринимаемые сейчас как историзмы); церковное слово обедня (ее запевают петухи - подобно людям, отправляющим обряды); еще один лексический пласт - названия животных и их действий, создающих шумоту (очевидно, авторский неологизм): лезущие в печь тараканы, крадущийся к молоку старый кот, беспокойные куры (они квохчут, т.е. кричат, это диалектизм), поющие петухи, кудлатые (т.е. косматые, это тоже диалектное слово) щенки. Двор предстает как продолжение, почти как часть хаты. Благодаря единству речевого стиля общее представление об интерьере возникает, но картина остается все-таки туманной без уяснения значения целого ряда слов, прежде всего диалектизмов.

По подсчетам Н. М. Шанского, в стихотворении 54 самостоятельных слова и "по меньшей мере пятая их часть нуждается в объяснении. К требующим толкования, несомненно, относятся слова драчены - "запеченные лепешки на молоке и яйцах из пшенной каши и картошки", дежка - "кадка", печурка - "похожее на русскую печь углубление в ее боковой стене, куда ставят или кладут что-либо, чтобы оно было сухим или теплым" (таких углублений обычно несколько), паз - "узкая длинная щель между неплотно пригнанными кирпичами", заслонка - "железный лист с ручкой, закрывающий выходное отверстие (устье) в русской печи", попелица - "зола", ухват - "приспособление (на длинной деревянной ручке) для подхватывания посуды, чтобы поставить ее в русскую печь или, наоборот, достать ее оттуда", махотка - "вид горшка" (для молока, кваса и т.д.), скатые - "с наклоном", пугливая - "пугающая" (!) с антонимичным общеупотребительному значением. Понятны по своему значению, но не укладываются в рамки современных орфоэпических норм слова низко и крадется. Основная масса перечисленных словесных "чужаков" - диалектизмы, "родимые пятна" родного поэту рязанского говора"10 . Можно оспорить предложенное толкование метонимии пугливая шумота: щенки бегут от пугливых, боязливых петухов и кур, и это забавно; слова заслонка, ухват представлены в нормативных словарях без каких-либо помет, хотя, согласно В. И. Далю, это диалектизмы. По мнению Шанского, в данном стихотворении поэту "чувство художественной меры изменило"11 .

Однако и "В хате", и "Черная, потом пропахшая выть!..", и другие стихи Есенина, вошедшие в его первый сборник "Радуница" (1916), вызывали восторг в литературной среде Москвы и Петрограда, где в 1915 - 1916 гг. их часто читал сам поэт. Литературовед И. Н. Розанов, впервые услышавший Есенина в январе 1916 г. на одном из московских вечеров, где он выступал после "гремевшего в обеих столицах" Н. А. Клюева, был среди тех, кто нашел стихи безвестного поэта "проще и

стр. 77


--------------------------------------------------------------------------------

свежее". Особенно Розанову понравилось "В хате": "И ночью, уже ложась спать, я все восхищался этой "пугливой шумотой" и жалел, что не могу припомнить всего стихотворения"12 . По воспоминаниям В. Чернявского, первое впечатление от чтения Есениным его крестьянских стихов "совершенно пронзило слушателей - новизной, трогательностью, настоящей плотью поэтического чувства". Однако поэту "пришлось разъяснять свой словарь - вокруг были "иностранцы", и ни "паз", ни "дежка", ни "улогий", ни "скатый" не были им понятны"13 .

В письме к Н. А. Клюеву (от 24 апр. 1915 г.) Есенин дает себе такую характеристику: "Я тоже крестьянин и пишу так же, как Вы, но только на своем рязанском языке"14 . В начале творческого пути Есенин ориентировался прежде всего на художественный опыт Клюева, печатавшего тогда свои стихи за подписью: "Крестьянин Олонецкой губернии". Вскоре Есенин и Клюев стали друзьями. И хотя впоследствии взаимопонимание - в том числе творческое - было во многом утрачено, сборник Клюева "Избяные песни" (1914), где широко используется лексика северных говоров, Есенин всегда любил и высоко ценил.

Должна ли быть "мера" в использовании диалектизмов и какова она? Какое стихотворение Есенина лучше: "Черная, потом пропахшая выть!.." или "Я иду долиной. На затылке кепи..." (1925), где лирический герой убежден, что он "свойский" и дорожит "памятью деревни", несмотря на "свой костюм английский", несмотря на чисто литературную - без диалектизмов - лексику? Перечеркивает ли новый этап в творчестве поэта его ранние стихи? Вопросы, по-видимому, риторические.

В 1915 г. Н. А. Клюев предостерегал Есенина от упоения успехом: "Твоими рыхлыми драченами объелись все поэты, но ведь должно быть тебе понятно, что это после ананасов в шампанском. Я не верю в ласки поэтов-книжников..."15 . Но и "драчены", и "выть" выдержали испытание временем.

Объясняя И. Н. Розанову в начале 1920-х гг. свое прощание с "рязанскими словами", Есенин говорил: "Надо писать так, чтоб тебя понимали. Вот и Гоголь: в "Вечерах" у него много украинских слов; целый словарь понадобилось приложить, а в дальнейших своих малороссийских повестях он от этого отказался"16 . К этим словам поэта можно добавить: читатели любят и "Вечера на хуторе близ Диканьки", и "Миргород"; персидские мотивы Есенина не потеснили в его наследии ранние рязанские стихи, его "Радуницу".

Однако "переводить" непонятные слова все-таки необходимо. Приемы комментирования диалектных слов могут быть разными. В пору расцвета устного, живого поэтического слова Есенин сам объяснял слушателям свой рязанский словарь - в современных изданиях стихи "Радуницы" снабжаются лингвистическим комментарием, как и "Избяные песни" Клюева, "Малахитовая шкатулка" П. Бажова или архангелогородские сказы Б. Шергина; иногда читателю даже предлагаются "словари" (см., например: Клюев Н. А. Избранное. - М., 1981; Максимов С. В. Куль хлеба. - Л., 1987). Составители таких примечаний, словарей выступают посредниками в диалоге автора с читателем.

Но нередко сами писатели поясняют значения диалектизмов - либо в основном тексте произведения, либо в рамочных компонентах, т.е. в авторских примечаниях (рассказ В. И. Даля "Уральский казак", роман "В лесах" А. Печерского), предисловиях ("Вечера на хуторе близ Диканьки" Н. В. Гоголя, где рассказчик, пасичник Рудый Панько, предварительно выписывает "слова, по азбучному порядку, которые в книжке этой не всякому понятны"), в списке действующих лиц пьесы (комедия А. Н. Островского "Бешеные деньги") и др. Авторский комментарий, каковы бы ни были приемы его введения в текст, всегда подчеркивает диалогическую направленность произведения, заботу автора о читателе-адресате и тем самым - условность художественного изображения. Например, в рассказе "Хорь и Калиныч" И. С. Тургенев, следуя традиции "физиологии", сравнивает орловскую и калужскую деревни, используя при этом областное слово пло-

стр. 78


--------------------------------------------------------------------------------

щадя, значение которого объясняет в сноске: "Площадями" называются в Орловской губернии большие сплошные массы кустов; орловское наречие отличается вообще множеством своеобытных, иногда весьма метких, иногда довольно безобразных слов и оборотов".

Разъясняя значение диалектизмов, автор-повествователь как бы напоминает о себе, о своем двуязычии - знании и орловского наречия, и общеупотребительной лексики. Но далеко не всегда автор стремится выйти за пределы описываемого им края и его языка.

-----

1 Шанский Н. М. Лексикология современного русского языка. - М., 1972. - С. 116.

2 См.: Словарь современного русского языка: В 17-ти т. - М., 1948- 1965. - Т. 1. - C. V.

3 См.: Подвысоцкий А. Словарь областного архангельского наречия в его бытовом и этнографическом применении. - СПб., 1885; Куликовский Г. И. Словарь областного олонецкого наречия в его бытовом и этнографическом применении. - СПб., 1898; Миртов А. В. Донской словарь. Материалы к изучению лексики донских казаков. - Ростов-на-Дону, 1929; Мельниченко Г. Г. Краткий ярославский областной словарь. - Ярославль, 1961; Словарь современного русского народного говора (д. Деулино Рязан. района Рязан. обл.) / Под ред. И. А. Оссовецкого. - М., 1969; Архангельский областной словарь / Под ред. О. Г. Гецовой. Вып. 1 - 11. - М., 1980 - 2001 (издание продолжается); и мн. др.

4 См.: Словарь русских народных говоров. Вып. 1 - 38. - М.; Л., 1965 - 2004 (издание продолжается).

5 См.: Будагов Р. А. Толковые словари в национальной культуре народов. - М., 1989. - С. 149.

6 См.: Даль В. И. Толковый словарь современного русского языка. Современная версия. - М., 2002. - С. 37, 262, 459, 668.

7 См.: Шанский Н. М. Указ. соч. - С. 117 - 121; Розенталь Д. Э., Голуб И. Б., Теленкова М. А. Современный русский язык. - М., 1995. - С. 110 - 112; Прохорова В. Н. Диалектизмы в языке художественной литературы. - М., 1957; и др.

8 Ломоносов М. В. Полн. собр. соч. - М., 1952. - Т. 7. - С. 588, 590.

9 Иванов В. В. История русского языка // Русский язык. Энциклопедия. - М., 1979. - С. 105.

10 Шанский Н. М. Художественный текст под лингвистическим микроскопом. - М., С. 52 - 53.

11 Там же. - С. 53.

12 Розанов И. Н. Воспоминания о Сергее Есенине // Он же. Литературные репутации. - М., 1990. - С. 443 - 444.

13 См.: "Звезда". - 1926. - N 4. - С. 216.

14 Есенин С. А. Собр. соч.: В 5-ти т. - М., 1962. - Т. 5. -С. 114.

15 Цит. по: Есенин и современность. - М., 1975. - С. 239. "Ананасы в шампанском" (1915) - книга стихов И. Северянина, в которую входит одноименное стихотворение.

16 Розанов И. Н. Указ. соч. - С. 452.

стр. 79