Неповторимость и значимость слов в их поэтическом "сцеплении", их преображение в контексте - наверное, без этого не обойтись при разборе и анализе поэтического текста. Лермонтовское же творчество дает для этого особый материал, ибо, по мнению Ефима Эткинда ("Разговор о стихах"), в его произведениях создается особый контекст (названный исследователем контекстом "Лермонтов"), основанный на индивидуальном осмыслении излюбленных поэтом слов и раскрывающийся читателю не в каком-то одном стихотворении, а в лирике в целом 1 .

"Что талант Лермонтова так скоро приобрел себе много пламенных поклонников, это нисколько не удивительно: огнистый Сириус заметен и на усеянном звездами небе, а яркая звезда таланта Лермонтова блистает почти на пустынном небосклоне, без соперников по величине и блеску, даже без этих звездочек, которые бесчисленностию выкупают свою микроскопическую малость и своим множеством умеряют лучезарное сияние главного светила", - писал Белинский в статье "Стихотворения М. Лермонтова" (1840), вольно или невольно используя весьма значимые для Лермонтова понятия. Действительно, лексемы "огонь", "пламя", "сияние", "звезда", "блеск" приобретают в его лирике особое значение 2 , нередко становятся ключевыми.

В данной работе будет предпринята попытка проанализировать функциони-

стр. 27


--------------------------------------------------------------------------------

рование лексем "огонь" и "пламя" в лермонтовской лирике.

"Пламенное вино", "горящий взор...", "пылкое сердце", душа, полная "огня", "сверкающие" очи - все это весьма характерно для раннего периода лермонтовского творчества. Конечно, эти поэтические штампы можно рассматривать как дань романтической традиции, однако они нередко приобретают у Лермонтова значение своеобразного эмоционально и ассоциативно окрашенного речевого единства, подвергаются поэтическому и философскому осмыслению.

Так, например, традиционная романтическая перифраза "огонь небесный" (употребленная в значении вдохновения в раннем и, по всей видимости, ученическом стихотворении "Поэт", 1828 г.) превращается у юного Лермонтова в "неземной пламень", приобретая смысл не вдохновения только, но внутренней неуспокоенности, высокой степени эмоциональной реакции на жизненные явления, романтическим признаком избранности: "Хранится пламень неземной / Со дней младенчества во мне..." ("Отрывок", 1830); "Шуми, шуми же, ветер ночи, / Играй свободно в небесах и освежи мне грудь и очи. / В груди огонь, слеза в очах, / Давно без пищи этот пламень, / И слезы падают на камень" ("Ночь", 1831); "Без пищи должен яркий пламень / Погаснуть на скале сырой: / Холодный слушатель есть камень..." ("Унылый колокола звон...", 1831).

Словосочетание включается в романтический контекст, создаваемый юным Лермонтовым под влиянием романтической поэзии, и потому "яркий пламень" вдохновения, знак "деятельного гения", становится обреченнным на непонимание толпы, занятой иными - "скучными" - наслаждениями, хитрой клеветой, "истощительными" страстями. Вдохновение невозможно без выражения: "открой... источники сердечного блаженства", но выражение предполагает сочувствие, а его, по мнению лирического героя, снискать у толпы невозможно.

Огонь - свидетельство эмоциональной жизни: "Мнится, слышу тихий плач разлуки, / И душа в огне" ("Звуки", 1830). В огне - во власти сильных чувств, страстей, возрожденных музыкой. "Сердце, полное огня" ("1831-го июня, 11 дня") - живое, способное к искренним, а потому истинным чувствам.

Именно сила чувств (их "пламень", "жар") объединяет истинного поэта и лирического героя стихотворения "Безумец я! Вы правы, правы!" (1832): "Как мог я цепь предубеждений / Умом свободным потрясать / И пламень тайных угрызений / За жар поэзии принять?" В толковании состояния, означенного словами этой группы, - причина внутренних терзаний лирического героя.

"Жажда песнопенья", жажда жизни, эмоциональная оценка жизненных явлений превращаются в пламень, костер, мешающий лирическому герою отдать себя вере в Бога: "Но угаси сей чудный пламень, / Всесожигающий костер, / Преобрати мне сердце в камень, / Останови голодный взор; / От страшной жажды песнопенья / Пускай, творец, освобожусь, / Тогда на тесный путь спасенья / К тебе я снова обращусь..." ("Молитва", 1829).

"Чудесный огонь" - сродни "демонической" силе: "И ум мой озарять он станет / Лучом чудесного огня" ("Мой демон", 1831).

Для Лермонтова характерно употребление слов "пламень", "огонь" в именных словосочетаниях, где они управляют родительным падежом и становятся морфологически близкими к прилагательным или местоимениям, одним из наиболее значимых оттенков значения которых является высшая степень проявления чувства, выраженного зависимым словом, отсюда - "пламень добра" ("Жалобы турка", 1829), "огонь угрызений" ("Наполеон", 1829), "огонь досады" ("Перчатка", 1829); "огонь отчаянья" ("Ночь I", 1830); "пламень поцелуя" ("Н. Ф. И...вой", 1830); "огонь страстей" ("Ночь", 1830). Наиболее часто - "огонь любви": "Прошу, приди И оживи В моей груди Огонь любви" ("Прощанье", 1830).

"Живой" "огонь любви" противопоставляется холодному презрению ("Ночь. III", 1830), а истинная любовь,

стр. 28


--------------------------------------------------------------------------------

всепоглощающая и сильная, представляется "пламенной страстью" ("Сентября 28", 1831). Это перифрастическое понятие любви превратится для лермонтовского героя в мечту, цель, подчиняющую себе все мысли и стремления ("Мцыри").

"Божественным огнем" видится и любовь к отцу, тоже лишенная людского понимания - особая - в силу реальных биографических событий, особенностей мироощущения: "Я ль виновен в том, / Что люди угасить в душе моей хотели / Огонь божественный, от самой колыбели / Горевший в ней, оправданный творцом?" ("Ужасная судьба отца и сына...", 1831).

"Пламени чувств" противопоставляется спокойствие, понимаемое юным Лермонтовым как тоска, обыденность, неспособность к яркой эмоциональной жизни: "Узнаю я спокойствие, оно, / Наверно, много причинит вреда / Моим мечтам и пламень чувств убьет, / Зато без бурь напрасных приведет / К уничтоженью..." ("Я видел тень блаженства. ..", 1831). Мечта возможна лишь для того, кто жив эмоционально, кто еще чувствует в своей душе "огонь".

"Горячий", "горящий" - живой, открытый эмоциям, характеризующий интенсивную внутреннюю жизнь (наряду со слезами и звуками). Не случайно страсти "горячие" ("Портреты", 1828), любовь - "пламенна" ("Письмо", 1829; "К гению", 1829). Не случайно в "Письме" (1829) "огонь сомкнутых глаз" противоречит общему состоянию умирающего лирического героя. "Пламенный взор" ("К *** (Не ты, но судьба виновата была...)", 1831) - выразительный, живой, притягательный, выражающий силу чувств.

Глаза у лермонтовских героев, как правило, "блестят" или "сверкают". Огонь в глазах имеет особую значимость, ибо он - свидетельство любви: "Ищу в глазах твоих огня, / Ищу в душе своей волненья..." ("К *** (Мы снова встретились с тобой...)", 1829); "Чудным взор огнем светился..." ("Гость", 1830); "Взор кинув, полный весь огня, / Своей красавице безгласной: "Прости, не позабудь меня!" - воскликнул юноша несчастный" ("Незабудка", 1830); "Приметив юной девы грудь / Судьбой случайной, как-нибудь, / Иль взор, исполненный огнем, / Недвижно сердце было в нем..." ("Отрывок", 1830); "Я видел взгляд, исполненный огня (Уж он давно закрылся для меня), / Но как к тебе, к нему еще лечу/И хоть нельзя - смотреть его хочу..." ("Звезда", 1830). Речь идет о взоре, исполненном жизни, живости, неравнодушном. Именно отсюда, быть может, "угаснувшие очи" ("Нет, не тебя так пылко я люблю..."), "закрытый" для лирического героя взор - взор без любви, холодный, мертвый. "Мрачной тенью" возлюбленной становится ее изображение, если в глазах нет огня ("Силуэт", 1831).

Огонь во взоре делает женщину прекрасной: "О нет! Одна мысль, что слеза омрачит / Тот взор несравненный, где счастье горит, Безумные б звуки в груди подавила..." ("К * (Печаль в моих песнях, но что за нужда ?)", 1832); "Уста без слов - любить никто не мог; Взор без огня - без запаха цветок" ("Она была прекрасна, как мечта...", 1832). Он - сродни звуку - способен воздействовать на лирического героя, довести его эмоции до предела: "Я был готов упасть к ногам ее, Отдать ей волю, жизнь, и рай, и все, Чтоб получить один, один лишь взгляд Из тех, которых все блаженство - яд!". "Любовью горят" "синие очи" русалки из одноименного стихотворения 1841 года, и этот огонь противопоставлен "смертельной мгле" - невозможности понимания и взаимности.

Однако "огонь первоначальной любви" не просто оставляет след в душе, но как будто сжигает ее, делая бесчувственной: "Огонь любви первоначальной Ты в ней решился зародить И далее не мог любить, Достигнув цели сей печальной..." ("Раскаяние", 1830); "Страшусь, в объятья деву заключив, Живую душу ядом отравить И показать, что сердце у меня Есть жертвенник, сгоревший от огня" ("1830 год. Июля 15-го").

Огонь становится опасной силой: "Его (сердце. - Е . Д.) ничто не испугает, И то, что было яд другим, Его живит, его питает Огнем язвительным своим" ("Ис-

стр. 29


--------------------------------------------------------------------------------

поведь", 1831); "Любовь не красит жизнь мою. Она как чумное пятно На сердце, жжет, хотя темно" ("Пусть я кого-нибудь люблю...", 1831).

Этот огонь грозит душе уничтожением способности чувствовать: "Слеза по щеке огневая катится, Она не из сердца идет" ("Романс", 1830). Огневая слеза - знак "закореневшего в сердце" страдания: "что в сердце, обманутом жизнью, хранится, то в нем и умрет". И стать выше мучений и страданий, избавиться от прошлого, от воспоминаний невозможно. "Кровавый былого призрак", "ужасные тени" прошлого сравниваются с далеким "маяком", смеющимся над обреченным на смерть пловцом. Прошлое для лирического героя - невозвратимо, но притягательно. Так, в стихотворении "Гусар" (1832): "Ты не всегда был тем, что ныне, Ты жил, ты слишком много жил, И лишь с последнею святыней Ты пламень сердца схоронил". Пламень сердца, сильные чувства остались в прошлом. Последняя святыня - последняя привязанность, близость душ. Именно поэтому теперь гусар - "бесчувственный герой" и его "никто не любит", никто им не дорожит.

Одинокий огонь - символ обмана, напрасной надежды, обольщающий и гибельный 3 : "Так путник в темноте ночной, Когда узрит огонь блудящий, Бежит за ним... схватил рукой... И - пропасть под ногой скользящей!.." ("К... ("Не привлекай меня красой...")", 1829). Это развернутое сравнение, имеющее предметом образ любимой. Ночь, предвещающая катастрофу, обман, разлуку, у Лермонтова часто наполнена "одинокими" огнями (фонаря, свечи, луны или маяка): "Баллада (Куда так проворно, жидовка младая?)", 1832). "Огонек золотой", блистающий "сквозь туман полуночи" и заманивающий путников в мрачную башню царицы Тамары - воплощение гибельного обмана для тех, кто испытал счастье и блаженство взаимной любви, которая быстротечна, как одна ночь, но стоит жизни. "Дозорные огни" освещают ночь в стихотворении "Свидание" (1841) и лишь усиливают черноту колоколен, предвещая измену. Отсутствует и привычный "знак" любовного свидания: "За тополью высокою Я вижу там окно... Но свечкой одинокою Не светится оно!".

"Умирающим огнем" "светит луч лампады" в "Узнике" 1836 г., превращая день в ночь. Показателен парадокс: слова со значением света, преобладающие в данной поэтической строке, противоречат общему ощущению темноты и безысходности.

Одиноким становится и "огонь", живущий в сердце лирического героя: "...так точно и сердце: в нем жив огонь, но люди Его понять однажды не умели, И он в глазах блеснуть не должен вновь, И до ланит он вечно не коснется..." ("Солнце осени", 1831). Подобно осеннему солнцу, которое "не холодней само собою", но "природа и все, что может чувствовать и видеть, не могут быть согреты им...", душевный огонь обречен на то, чтобы не быть выраженным; способность любить не может быть реализована, ибо эта любовь обречена на обман и, шире, жизнь сердца обречена на людское непонимание. Так, в стихотворении "1831-го июня 11 дня": "Но ужель она (толпа. - Е. Д.) Проникнуть дерзко в сердце мне должна? Зачем ей знать, что в нем заключено? Огонь иль сумрак там - ей все равно".

В "Смерти поэта" вновь возникает словосочетание "пламенные страсти" как характеристика внутреннего мира поэта, указывающая на его связь с "небесным" и несовместимая со вкусами и потребностями "толпы", "света". Характерно, что и сам поэт предстает как угасший "светоч" - одинокий факел, горящий в темноте.

Игра смыслами порождает двуплановость в контрастном противопоставлении темноты и огня: "Все темно вкруг: тоской, сомненьем Надменный взор его горит" ("На картину Рембрандта", 1830); " Темна проходит туча в небесах, И в ней таится пламень роковой..." (1831- го июня 11 дня"). Вновь излюбленный лермонтовский прием - развернутое сравнение: невозможность до конца изучить природное явление - невозможность до конца исследовать собственную душу. Темнота и "роковой пламень" - противополож-

стр. 30


--------------------------------------------------------------------------------

ные, но тесно связанные для Лермонтова явления: оба они характеризуют душевный мир лирического героя -? до конца необъяснимый и непонятный даже самому "носителю его", подобный природному явлению.

Предметное и переносное значение нередко совмещаются, создавая особую ассоциативную связь внутри стихотворного фрагмента: "Она говорила: "Мой ангел прекрасный! / Взгляни еще раз на меня... / Избавь свою Сару от пытки напрасной, / Избавь от ножа и огня..." ("Баллада (Куда так проворно, жидовка младая?)", 1832); "Горе тебе, гроза-атаман, / Ты свой произнес приговор. / Средь пожаров ограбленных стран / Ты забудешь ли пламенный взор.." ("Атаман", 1831); "И черные глаза, остановясь на мне, / Исполнены таинственной печали, / Как сталь твоя при трепетном огне, / То вдруг тускнели, то сверкали" ("Кинжал", 1838).

Смешение прямого и переносного, предметного и ассоциативного значений слов приводит к оксюморонам: "И пламень, где его сожгут, / Навек мне сердце охладит..." ("Чума в Саратове", 1830); "И кони их ударились крылами, / И ярко брызнул из ноздрей огонь. .." (" Бой ", 1832).

Показательно функционирование слов этой группы в стихотворении "Гроза" 1830 г.: "Вкруг скал огнистой лентой вьется / Печальной молнии змея..."; "Вокруг кого, сей яд сердечный, / Вились сужденья клеветы, / Как вкруг скалы остроконечной, / Губитель-пламень, вьешься ты? О нет! - летай, огонь воздушный, / Свистите, ветры, над главой...". Приобретая значение в качестве развернутого сравнения, зрительный образ "огнистая лента" молнии (правда, эмоционально окрашенный словом "печальная") становится характеристикой враждебной по отношению к лирическому герою силы - "губитель-пламень", а затем осмысливается как романтический знак, оттеняющий внутренний мир лирического героя - "огонь воздушный".

Вообще при описании природных явлений (безусловно, имеющих смысл в сравнении с внутренним состоянием лирического героя) Лермонтов наиболее часто использует лексему "огонь", для описания чувств - "пламень" (хотя, безусловно, это соотношение далеко от дополнительной дистрибуции, особенно в отношении внешней и внутренней характеристики героя): "..мрачных туч огнистые края / Рисуются на небе как змея..."; "Хоть слезы льет из пламенных очей, / Но помнит все о красоте своей" ("Вечер после дождя", 1830); "Луна, взойдя на небе голубом, / Играла в стеклах радужным огнем..." ("Сон", 1830); "..вот чугунные влево перилы / Блестят от огня фонарей..." ("Баллада (Куда так проворно, жидовка младая?)", 1832); "В дыму огонь блестел..." ("Бородино", 1837).

В "Валерике" ("Я к вам пишу случайно...") 1840 г. наполненная "огнем" лазурь небесного свода и "темнота" леса станут контрастным пейзажем кровавого боя под Гихами: "Раз - это было под Гихами - Мы проходили темный лес; Огнем дыша, пылал над нами / Лазурно-яркий свод небес". Вероятно, не случайно противопоставление этого пейзажа "прохладному вечеру", когда лирический герой стихотворения "любуется" "удалой сшибкой".

В зрелой лирике состояние внутреннего мира, представленного в ранних стихах как "пламень" и "огонь", все чаще относятся к сфере прошлого, понимаемого в весьма широком значении (и в отношении всего мира, и в отношении мира своей души): "...без тебя, моего единственного путеводителя, без твоего огненного взгляда, мое прошлое кажется мне пустым, как небо без Бога" ("Quand je te vois sourire"); "Страдания ее до срока изменили, / Но верные мечты тот образ сохранили / В груди моей; тот взор, исполненный огня, / Всегда со мной.." ("Ребенку", 1840).

В "Думе" (1838) огонь противопоставлен холоду: "И царствует в душе какой-то холод тайный, / Когда огонь кипит в крови...". Подобно "огневой слезе" (из "Романса" 1830 г.) "огонь в крови" становится эмоцией, как бы "отделенной" от истинной жизни души (сердца). Увеличивается разрыв между эмоцией и чувством, желанием и безнадежностью. Ве-

стр. 31


--------------------------------------------------------------------------------

роятно, в понимании Лермонтова, "чувство" все более связывается с осмыслением собственного состояния, эмоция - свободна от влияния разума. И если в ранней лирике "ум" и "чувство", "внутренняя жизнь" не всегда разделяются, то в зрелом творчестве можно наблюдать "зарождение оппозиции" мгновенного и осмысленного чувства, эмоции и разума.

Парадоксально, что "огонь" и "пламень" совершенно лишены у Лермонтова "тепла" 4 . Напротив, получая некую "температурную" характеристику, они становятся источником гибели: огонь, пламень не способен согреть - только сжечь: это относится и к внутреннему миру, и к внешним по отношению к лирическому герою явлениям: "Лежал один я на песке долины; / Уступы скал теснилися кругом, / И солнце жгло их желтые вершины / И жгло меня - но спал я мертвым сном..." ("Сон", 1841). Яркий солнечный свет приобретает у Лермонтова явно отрицательные черты, превращаясь в томительный зной или смертоносный огонь. В "Трех пальмах" (1839) зной становится одной из причин рокового "роптанья" на судьбу ("Без пользы в пустыне росли и цвели мы, / Колеблемы вихрем и зноем палимы..."), в финале же стихотворения солнце "дожгло" "сухие остатки" пальм, "раскаленный песок" несет смерть "гремучему ключу".

Потому и вдохновенье нередко видится как "жар", мучительная болезнь: "Бывают тягостные ночи: Без сна, горят и плачут очи, / На сердце - жадная тоска; / Дрожа, холодная рука / Подушку жаркую объемлет..."; "Чтоб тайный яд страницы знойной / Смутил ребенка сон покойный?" ("Журналист, читатель и писатель", 1840).

Весьма показательным исключением в этом смысле является стихотворение "Памяти А. И. Одоевского" (1839). "Тихий пламень" (невозможный для юного Лермонтова оксюморон) - единственный в своем роде "несжигающий огонь", "блеск лазурных глаз" - выражение "не аффектированного" чувства: "Но до конца среди волнений трудных, В толпе людской иль средь пустынь безлюдных / В нем тихий пламень чувства не угас. / Он сохранил и "блеск лазурных глаз, и речь живую, и веру гордую в людей и жизнь иную...".

Гораздо более "привычно" для Лермонтова - "жар души, растраченный в пустыне" ("Благодарность", 1840) - бесплодная попытка найти близкую душу, порождающая протест против бытия.

Слово, рожденное "из пламя и света", - выражение невыразимого (ибо связанно с жизнью души), доступного пониманию лишь немногих ("Есть речи - значенье...", 1839). Оно как будто теряет черты, свойственные привычной человеческой речи, не способной выразить чувство: "Холодной буквой трудно объяснить Боренье дум. Нет звуков у людей Довольно сильных, чтоб изобразить Желание блаженства." ("1831-го июня 11 дня"); "И кто бы смел изобразить в словах, Что дышит жизнью в красках Гвидо-Рени?" ("Сашка") 5 .

Оно как будто превращается в звук - сродни ангельской песне. "Небесное" вновь объединяется с внутренним миром поэтической души, как бы "прорастает" в нем.

При употреблении лексем этой группы для Лермонтова характерна некая тавтология - сочетание близких по значению слов: "пылая в огне" ("Перчатка", 1829), "взор огнем светился..." ("Гость", 1830), "сгоревший от огня" ("1830 год. Июля 15-го"); "ослеплен огнем его сиянья..." ("Болезнь в груди моей, и нет мне исцеленья...", 1832); "жгли их...огнем" ("Три пальмы", 1839); "страсти не вспыхнут пожаром" ("М. А. Щербатовой", 1840); "очи пылают огнем" ("Воздушный корабль", 1840); "Огнем дыша, пылал над нами лазурно-яркий свод небес" ("Валерик", 1840); "Твои слова текут, пылая, По мне огнем" ("Любовь мертвеца", 1841).

Причина этого, видимо, в том, что слова "огонь" и "пламень" часто не воспринимаются и не используются Лермонтовым в своем прямом значении: их ассоциативно-переносный смысл преобладает над предметным. Кроме того, весьма значимой остается сема высокой степени проявления признака, и подобное "нагнетание" слов этой группы в одной поэтической фразе усиливает эмоциональный эффект.

стр. 32


--------------------------------------------------------------------------------

1 См.: Эткинд Е. Разговор о стихах. - М., 1970. - С. 32.

2 Употребление слова "огонь" в прямом значении встречается лишь в некоторых стихотворениях: "Всю ночь у пушек пролежали / Мы без палаток, без огней..."; "В дыму огонь блестел..." ("Поле Бородина", 1830); "Проселочным путем люблю скакать в телеге / И, взором медленным пронзая ночи тень, / Встречать по сторонам, вздыхая о ночлеге, / Дрожащие огни печальных деревень" ("Родина", 1841) - как правило, там, где черты романтической поэтики и стилистики "приглушены", менее заметны.

3 Исключением в этой связи являются ученические стихотворения "Элегия" (1830) и "Сосед" (1831), где одинокий огонь (вполне в духе Руссо и "бурных гениев") - свидетельство беспечного, "наивного" счастья: "Меж них блестит огонь гостеприимный, Семья беспечная сидит вкруг огонька"; "Чрез садик небольшой, между ветвей древесных, Могу заметить я, в его окне Блестит огонь; его простая келья Чужда забот и светского веселья, И этим нравится он мне...".

4 Даже в приведенной выше цитате из "Думы" "холод и "огонь" - традиционная антиномия при характеристике эмоционального состояния человека приобретает особый смысл.

5 "Борьба со словом, с образом, попытка вложить в него содержание большее, чем обычное, являются характерными для романтиков" (Жирмунский В. М. "Немецкий романтизм и современная мистика". - СПб., 1996. - С. 30). Отсюда - невыразимость. Ценность звука. ".. в душе своей поэт чувствует глубже, и сильнее, и значительнее, чем могут выразить слова" (В. М. Жирмунский "Немецкий романтизм и современная мистика". - СПб., 1996. - С. 72). Несмотря на нехарактерную для йенских романтиков лексику, речь идет приблизительно о том же.

стр. 33