Биографы Льва Николаевича Толстого отмечают, что в течение долгой жизни писатель часто посещал Москву. В ней он работал над многими произведениями, в которых отразилась жизнь города в самых разнообразных ее проявлениях. Прототипы некоторых художественных образов Толстого - люди, связанные со столицей.

Улицы, площади, переулки, мосты, заставы, дома Москвы стали многими местами развития событий и в романе-эпопее "Война и мир". С ними неразрывны герои, сцены, эпизоды великой книги.

Действие в Москве начинается летом 1805 года с дома Ростовых, который напоминает строение на улице Поварской, 52 (бывшая усадьба князей Долгоруких), где сейчас находится Союз российских писателей. Архитектура этого дома - типичная для крупных особняков дворянской Москвы. Просторный круглый двор, колоннада, боковые изящные флигели, полукружьем сходящиеся к парадным воротам, обращены на Поварскую. На здании установлена мемориальная доска:

"Памятник архитектуры московского классицизма. Ансамбль городской усадьбы конца XVIII - начала XIX в. Л. Н. Толстому эта усадьба послужила прообразом дома Ростовых в его романе "Война и мир". Охраняется государством". Во дворе - памятник Л.Н. Толстому работы скульптора Г.Н. Новокрещеновой, открытый в 1956 году. На этом памятнике писатель задумчив, прост, углублен в свои мысли.

стр. 68


--------------------------------------------------------------------------------

Впервые мы мысленно вступаем в парадные залы этого дома в день именин 13-летней Наташи Ростовой и ее матери, Натальи Ильиничны, в Натальин день: "С утра не переставая подъезжали и отъезжали цуги, подвозившие поздравителей к большому, всей Москве известному дому графини Ростовой на Поварской" 1 . Здесь собрались супруги Ростовы, их дети: Николай, Наташа, Петя; племянница Соня. На именины к Ростовым приезжают гости, олицетворяющие собою московское барство. Направляются к столу "граф с Марьей Дмитриевной, потом графиня, которую повел гусарский полковник, нужный человек, с которым Николай должен был догонять полк. Анна Михайловна - с Шиншиным. Берг подал руку Вере. Улыбающаяся Жюли Курагина пошла с Николаем к столу. За ними шли еще другие пары, протянувшиеся по всей зале, и сзади всех поодиночке дети, гувернеры и гувернантки" (т. IV, ч. I, гл. XV, с. 79).

С этим домом связаны в нашем представлении первая влюбленность юной Наташи и Бориса, жизнь старшего поколения - графа Ильи Андреевича Ростова и графини Натальи. Отсюда уходит на войну в 1805 году Николай Ростов и сюда же возвращается в отпуск в начале 1806 года. Об этом так сказано в романе: "Вот он, угол-перекресток, где Захар- извозчик стоит; вот он и Захар, все та же лошадь! Вот и лавочка, где пряники покупали. Скоро ли? Ну!" - "К какому дому-то?!" - спросил ямщик. - "Да вон на конец, к большому, как ты не видишь!" Это наш дом, - говорил Ростов, - ведь это наш дом!" Вот Николай "увидал знакомый карниз с отбитой штукатуркой, крыльцо, тротуарный столб. Он на ходу выскочил из саней и побежал в сени. Дом так же стоял неподвижно, нерадушно, как будто ему дела не было до того, кто приехал в него... Все та же дверная ручка замка, за нечистоту которой сердилась графиня, так же слабо отворялась. В передней горела одна сальная свеча" (т. V, ч. 1, гл. I, с. 7-8). Здесь, в зале, произошла незабываемая встреча Николая с семьей: "Он не мог разобрать, где и кто папа, кто Наташа, кто Петя. Все кричали, говорили и целовали его в одно и то же время" (там же, с. 9). Отсюда же уезжали Ростовы, покидая Москву, в которую входили французы: "31-го августа, в субботу, в доме Ростовых все казалось перевернутым вверх днем. Все двери были растворены, вся мебель вынесена или переставлена, зеркала, картины сняты. В комнатах стояли сундуки, валялось сено, оберточная бумага и веревки. Мужчины и дворовые, выносившие вещи, тяжелыми шагами ходили по паркету. На дворе теснились мужицкие телеги, некоторые уже уложенные верхом и увязанные, некоторые еще пустые.

Голоса и шаги огромной дворни и приехавших с подводами мужиков звучали, перекликивались, на дворе и в доме" (т. VI, ч. III, гл. XIII, с. 314-315). Восхищает патриотический поступок Наташи, в котором ярко проявилась народность характера героини. "Наступил последний день Москвы. Была ясная веселая осенняя погода. Было воскресенье. Как и в обыкновенные воскресенья, благовестили к обедне во всех церквах. Никто, казалось, еще не мог понять того, что ожидает Москву" (т. VI, ч. III, гл. XV, с 320). И в этот день здесь, в этом доме, Наташа настояла на том, чтобы подводы, на которых было уложено все добро Ростовых, отдали под раненых. Она постаралась все сделать для того, чтобы беспомощные люди могли выехать из оставляемого города. Раненых положили на телеги, и вскоре вереница их и четыре экипажа Ростовых покинули Москву.

А вот другой, тоже реально существующий в нынешнем Чистом переулке дом 5. Здесь жила известная всей тогдашней Москве вдова чиновника Настасья Дмитриевна Офросимова. Уже А.С. Грибоедов увековечил ее в "Горе от ума" под именем Хлестовой, нападающей на лицеи и ланкастерские школы. Для Л.Н. Толстого в его романе "Война и мир" Офросимова послужила прототипом Марьи Дмитриевны Ахросимовой, которую мы видим среди гостей Ростовых на именинах Наташи (создавая образ этой московской барыни, Толстой прежде всего воспользовался книгой С. Жихарева "Записки современника. 1805 по 1819 год". СПб., 1859).


--------------------------------------------------------------------------------

1 Толстой Л.Н. Собр. соч.: В 22 т. - М., 1979. - т. IV. - ч. I. - Гл. VII. - с. 47. Далее ссылки на это издание даются в тексте с указанием тома, части, главы и страницы.

стр. 69


--------------------------------------------------------------------------------

В доме Ахросимовой останавливались, приехав из деревни, граф Илья Андреевич Ростов с Наташей и Соней (в январе 1812г.): "Поздно вечером четыре возка Ростовых въехали во двор Марьи Дмитриевны в Старой Конюшенной. Марья Дмитриевна жила одна. Дочь свою она уже выдала замуж. Сыновья ее все были на службе.

Она держалась все также прямо, говорила так же прямо, громко и решительно всем свое мнение..." (т. V, ч. V, гл. VI, с. 327).

С этим домом связано неудавшееся похищение Наташи Анатолем Курагиным. Сюда по Арбату мчалась тройка, чтобы выкрасть влюбленную девушку. Лихой кучер остановил лошадей у перекрестка Старой Конюшенной. Но именно Марья Дмитриевна уберегла юную Ростову от великосветского повесы (решившись на побег, Наташа написала записку Курагину, однако записка попала в руки Ахросимовой, и план похищения провалился). Из этого дома уходил просветленный после беседы с Наташей (она некоторое время находилась у Марьи Дмитриевны) Пьер. "Было морозно и ясно. Над грязными, полутемными улицами, над черными крышами стояло звездное небо. Пьер, только глядя на небо, не чувствовал оскорбительной низости всего земного в сравнении с высотою, на которой находилась его душа. При въезде на Арбатскую площадь огромное пространство звездного темного неба над Пречистенским бульваром, окруженная, обсыпанная со всех сторон звездами, но отличаясь от всех близостью к земле, белым светом и длинным, поднятым кверху хвостом, стояла огромная яркая комета 1812-го года, та самая комета, которая предвещала, как говорили, всякие ужасы и конец света" (т. V, ч. V, гл. XXI, с. 387 - 388).

Толстой хорошо знал арбатские переулки. Зимой 1850- 1851 гг. он из гостиницы перебирается на первую собственную квартиру в районе Арбата. В скромном двухэтажном доме в переулке Сивцев Вражек (дом 36) начинается его писательская деятельность. "Моя квартира очень хороша, - рассказывает Лев Николаевич в одном из писем, - она состоит из четырех комнат: столовая с маленьким роялем, который я взял напрокат, гостиная с диваном, 6 стульями, столами орехового дерева, накрытыми красным сукном, и тремя зеркалами, кабинет, где мой письменный стол, бюро и диван... и еще комната, которая достаточно велика, чтобы служить и спальней и уборной, да еще маленькая прихожая..." (см.: Молева Н.М. Литературные тропы Москвы. М., 1997, с. 216- 217). Скорее всего именно об этих полюбившихся ему комнатах думал Толстой, представляя себе обиход Николая Ростова, когда тот (в эпилоге "Войны и мира"), "выйдя в отставку, сняв любимый им мундир, поселился с матерью и Соней на маленькой квартире, на Сивцевом Вражке" (т. VII, эп., ч. 1, гл. V, с 260).

Деду Толстого, Н.С. Волконскому, ставшему прообразом старого князя Болконского в "Войне и мире", принадлежали в начале XIX века дома 9 и 11 по Воздвиженке (в романе - Вздвиженке). В доме 9 Толстой был в 1858 г. на балу. Правда, он увидел это здание уже перестроенным. Первоначальный дом XVIII в. с тремя выступами со стороны двора был переделан в 1830-х гг. в духе позднего ампира. Этот дом Толстой описал в романе как дом князя Болконского.

Старый князь Николай Андреевич с княжной Марьей приехали в Москву в начале зимы 1809 г. "Для посетителей весь этот старинный дом с огромным трюмо, дореволюционной мебелью, этими лакеями в пудре, и сам прошлого века крутой и умный старик с его кроткою дочерью и хорошенькой француженкой, которые благоговели перед ним, представлял величественно-приятное зрелище" (т. V, ч. V, гл. II, с. 310). наносят визит князю Николаю Андреевичу граф Илья Андреевич с Наташей, к этому времени помолвленной с князем Андреем: "Они подъехали к старому, мрачному дому на Вздвиженке и вошли в сени" (т. V, ч. V, гл. VII, с. 330). Посещает дом Болконских и Пьер с мыслью узнать о судьбе князя Андрея после Бородинской битвы: "В самом серьезном расположении духа Петр подъехал к дому старого князя. Дом этот уцелел. В нем видны были следы разрушения, но характер дома был тот же" (т. VII, ч. IV, гл. XV, с. 227).

Одним из мест действия в романе является Английский клуб - место времяпрепровождения московской высшей знати. В 1802 - 1812 гг. клуб находился в доме князя С.С. Гагарина на Страстном бульваре 15/29

стр. 70


--------------------------------------------------------------------------------

у Петровских ворот, где теперь помещается Хирургическая клиника Московского университета. Дом этот был выстроен зодчим М.Ф. Казаковым в последней трети XVIII века.

3 марта 1806 г. в клубе состоялось торжественное собрание: принимали героя Шенграбена - князя П.И. Багратиона. Обед, данный в его честь, описан в "Войне и мире" с некоторыми подробностями, хотя исторические детали Толстой вводил в свое изложение с большой осторожностью. В частности, он не вдавался в подробности интерьеров здания, даже не указал, где оно располагается. При воспроизведении истории знаменитого обеда, о котором говорила вся Москва в продолжение нескольких месяцев, писатель использовал "Записки" очевидца и участника этого славного застолья Степана Петровича Жихарева.

Изображением именитых гостей Английского клуба Толстой подчеркивает строгий отбор, который был установлен для поступающих с самого основания клуба. На обеде "большинство присутствовавших были старые, почтенные люди с широкими самоуверенными лицами, толстыми лицами, твердыми движениями и голосами. Этого рода гости и члены сидели по известным, привычным местам и сходились в известных, привычных кружках. Малая часть присутствовавших состояла из случайных гостей - преимущественно молодежи, в числе которой были Денисов, Ростов и Долохов..." (т. V, ч. I, гл. III, с. 20). Говоря далее о Багратионе, художник раскрывает новую черту в герое, до этого нам неизвестную: необычайную скромность замечательного полководца.

Петр Иванович даже несколько растерялся, попав в обстановку подчеркнутого подобострастия и преклонения перед ним: "Он шел, не зная, куда девать руки, застенчиво и неловко, по паркету приемной: ему привычнее и легче было ходить под пулями по вспаханному полю..." (там же, с. 22),

Во время пожара в 1812 г. гагаринские хоромы выгорели - стояли одни закопченные стены. Английский клуб был временно перенесен на Тверскую, дом 21, принадлежавший в начале XIX в. графам Разумовским и уцелевший после пожара (ныне в нем помещается Музей Революции). В романе "Война мир" дом старого графа Безухова напоминает Английский клуб, находившийся на Тверской. Возможно, что граф Алексей Кириллович Разумовский послужил Толстому прототипом старого графа Безухова, а сын его, граф Василий Алексеевич Перовский, - прототипом Пьера Безухова.

В это время сюда из Петербурга приезжает Пьер. После сватовства князя Андрея и Наташи он почувствовал невозможность продолжать прежнюю жизнь, которая вдруг с неожиданной мерзостью представилась ему. "В Москве, как только он въехал в свой огромный дом с засохшими и засыхающими княжнами, с громадной дворней, как только он увидал - проехал по городу - эту Иверскую часовню с бесчисленными огнями свеч перед золотыми ризами, увидал эту площадь Кремлевскую с незаезженным снегом, этих извозчиков, эти лачужки Сивцева Вражка, увидал стариков московских, ничего не желающих и никуда не спеша доживающих свой век, увидел старушек, московских барынь, московские балы и московский Английский клуб, - он почувствовал себя дома, в тихом пристанище" (т. V, ч. V, гл. I, с. 305-306).

В период тяжких испытаний для Отечества всеобщим народным делом становится защита Родины. Мысль о том, что неприятель угрожает Москве, величайшей святыне русского народа, еще до Бородинского сражения проникла в сознание русских людей. Первое, что Пьер услышал накануне битвы, выехав из Можайска, это слова раненого старого солдата: "Что ж, землячок, тут положат нас, что ль? Али до Москвы?" - и несколько минут спустя: "Нынче не разбирают... Всем народом навалиться хотят, одно слово - Москва. Один конец сделать хотят" (т. VI, ч. II, гл. XX, с. 197-198). Здесь слово "Москва" имеет широкий, многозначный смысл: и солдаты, и ополченцы, весь народ, вся Россия.

Уверенность в необходимой и неизбежной победе выражает и Андрей Болконский в беседе с Пьером: "...что бы там ни было, что бы ни путали там вверху, мы выиграем сражение завтра. Завтра, что бы там ни было, мы выиграем сражение!" И дальше: "Французы разорили мой дом и

стр. 71


--------------------------------------------------------------------------------

идут разорить Москву, и оскорбили и оскорбляют меня всякую секунду. Они враги мои, они преступники все, по моим понятиям. И так же думает Тимохин и вся армия. Надо их казнить. Ежели они враги мои, то не могут быть друзьями, как бы они там ни разговаривали в Тильзите" (т. VI, ч. Н, гл. XXV, с. 216-217).

Толстой говорит, что оставление жителями Москвы было актом не случайным, а закономерным: "Начиная от Смоленска, во всех городах и деревнях русской земли, без участия графа Растопчина и его афиш, происходило то же самое, что произошло в Москве... И как только неприятель подходил, богатейшие элементы населения уходили, оставляя свое имущество, беднейшие оставались и зажигали и истребляли то, что осталось" (т. VI, ч. III, гл. V, с. 288-289). Писатель находит точные и яркие изобразительные средства для создания образа Москвы накануне занятия ее французскими войсками.

Москва была встревожена, она напоминала пчелиный улей, из которого улетела матка, - все сдвинулось со своих мест, все смешалось, происходил распад привычных условий жизни. Детский стульчик на верху повозки, застрявшей при переправе через Москворецкий мост, выразительно символизирует общую картину этого распада. Детский стульчик - это мир, это нормальные условия жизни, семья, веселые играющие дети, но пришла война, и стульчик, перевернутый кверху ножками, оказался на улице среди толпы и войск.

Жители покидали столицу потому, что "для русских людей не могло быть вопроса: хорошо или дурно будет под управлением французов в Москве. Под управлением французов нельзя было быть: это было хуже всего" (там же, с, 289).

Народному духу, народному патриотическому настрою противопоставлена бюрократическая неразбериха, непонимание народного смысла войны. В связи с этим Толстой рисует фигуру московского градоначальника графа Растопчина, демагога и лжепатриота, враждебного народу, презирающего его. В своих "афишках" Растопчин стыдил тех, кто покидает город, угрожал заклеймить их позорным именем труса. Это по его приказу остававшаяся в Москве обманутая толпа пьяниц, состоявшая из фабричных, сапожников и кузнецов, казнила купеческого сына Верещагина. Градоначальник чувствовал "поднимающийся в своей душе неудержимый гнев против кого-то того, кому можно было приписать причину всего случившегося" (т. VI, ч. III, гл. XXV, с. 357). И он решил отдать толпе на растерзание какую-нибудь жертву. "Ребята, - сказал Растопчин металлически-звонким голосом, - этот человек, Верещагин, - тот самый мерзавец, от которого погибла Москва... своим судом расправляйтесь с ним! Отдаю его вам!" (там же, с. 358-359). После отрезвления люди, совершившие самосуд, с каким-то болезненно жалостным выражением говорили о грехе содеянного.

Чтобы сохранить армию, Кутузов отдал первого сентября приказ об отступлении. Москва, оставленная для спасения армии и страны, для спасения Отчизны, выступает в эпопее Толстого как подлинная ее защитница, как ее последний оплот: она была оставлена для того, чтобы погибло нашествие.

Второго сентября, когда стояла необычная осенняя погода, когда естественно было бы, чтобы жизнь текла своим мирным чередом, на Поклонной горе (ныне место около площади Победы на Кутузовском проспекте) стоял Наполеон и смотрел на Москву. О чем он думал? Прежде всего он думал о своем величии. Он готовился к торжественной речи перед "боярами", к речи, в которой выразится его великодушие. "С высот Кремля... - думал Наполеон, - я дам им законы справедливости, я покажу им значение истинной цивилизации, я заставлю поколения бояр с любовью поминать имя своего завоевателя" (т. VI, ч. III, гл. XIX, с. 338). Писатель показывает контраст между воображаемым торжеством узурпатора и позорным для Наполеона отказом Москвы встретить его. Вторжение врага не поставило древнюю столицу на колени. Испытывая ненависть к насильнику, в полном сознании своей силы и независимости, русский народ отвернулся от него. Наполеона в Москве не встретил никто, никакие дальнейшие попытки его вести переговоры о мире не увенчались успехом. Москва, как и вся страна, встречала пришельца прекращением жизни, полным запустением.

стр. 72


--------------------------------------------------------------------------------

Массовые грабежи, поджоги, убийства оставшихся мирных жителей, разрушение исторических памятников - вот чем ознаменовала свое пребывание в Москве армия Наполеона, которая через пять недель по выходе из нее оставила от города почти одни только печные трубы (такой увидел Москву Пьер, когда его вели на допрос к Даву). В свою очередь, эта армия, движимая грабительскими инстинктами, распалась, превратилась в сброд мародеров. Да и сам Наполеон увозил из Москвы награбленное добро.

Бесчинствами, вызванными нашествием французов, Толстой объясняет и пожар в столице. Тема "сожженной Москвы" занимает важнейшее место в образной системе "Войны и мира", и это понятно, потому что Москва - "мать" городов русских, и пожар города отозвался глубокой болью в сердце каждого русского. Выясняя причины пожара, писатель утверждает, что сожжение Москвы было делом рук и французов, и русских, следствием нежелания москвичей оставаться под властью французов и следствием разложения "великой" наполеоновской армии.

Было ли в Москве оказано сопротивление захватчикам? Толстой описывает, как войска неприятеля движутся по Дорогомиловской дороге (ныне Кутузовский проспект), Арбату, Воздвиженке по направлению к Кремлю. Вот они подходят к Кутафьей башне, находящейся у западной стены Кремля и соединенной с проездной Троицкой башней мостом, под которым когда-то протекала речка Неглинная. В Кутафьей башне находились девять безымянных защитников Кремля. Когда французы подходили к Кремлю, из-под ворот послышались два выстрела, а потом "из-за дыма появилась фигура человека без шапки, в кафтане. Держа ружье, он целился во французов" (т. VI, ч. III, гл. XXVI, с. 366). После залпа последних в воротах остались лежать три раненых и четыре убитых человека; два человека в кафтанах убежали, а раненые затем были добиты. Так погибли кремлевские защитники, о судьбе оставшихся в живых ничего не известно. В этом эпизоде сказалось отношение Толстого к Кремлю, который был для писателя символом величия русского народа.

После ухода из Москвы неприятеля жизнь города стала быстро восстанавливаться. "...народ самый разнообразный, влекомый - кто любопытством, кто долгом службы, кто расчетом, - домовладельцы, духовенство, высшие и низшие чиновники, торговцы, ремесленники, мужики - с разных сторон, как кровь к сердцу, - приливали к Москве" (т. VII, ч. IV, гл. XIV, с. 225). Через неделю в ней уже было пятнадцать тысяч жителей, через две уже двадцать пять тысяч и т.д.

Наряду с изображением московской жизни Толстой вводит в действие романа и жизнь петербургскую. Нельзя забывать, что Петербург был официальной столицей, резиденцией двора. Тем не менее писатель отдавал предпочтение Москве, прежде всего в плане патриотическом, хотя видел и ту Москву, которая получила название "грибоедовской": Москву праздную, Москву сплетен, обедов и ужинов, Москву Фамусова и "Татьяны Юрьевны" (с этой Москвой и вступает в бой Чацкий);

Москву "тузов", в чьей власти оказался Багратион, поставленный в положение человека. который должен был выслушивать стихи, сочиненные в его честь, а затем сидеть среди тех, для кого "обед важнее стихов"... И все же Толстому была ближе Москва, которую он противопоставляет Петербургу. Московское дворянство по укладу жизни, быту, психологии было ближе к природе, к народной (по Толстому, естественной) жизни, а потому было проще, добрее, нравственнее. В Петербурге же, где царили придворное общество, высший свет, высшая бюрократия, жили такими интересами, как интриги, сплетни, балы, маскарады, связи, карьера, богатство. Не случайно в романе нет ни одного положительного героя из придворных кругов.

"Война и мир" открывается развернутым изображением петербургской знати начала александровского правления. Мы знакомимся в июле 1805 года с салоном Анны Павловны Шерер и самой хозяйкой - фрейлиной и приближенной императрицы. Этот аристократический салон вместе с другими, подобными ему, был частью петербургского придворного круга - тем звеном, в котором создавалось "общественное мненье". Основной тон автора в обрисовке "цвета общества" -

стр. 73


--------------------------------------------------------------------------------

ирония, подчас злая. Отличительная примета Шерер - шаблонность дел, слов, жестов, даже мыслей:

"Сдержанная улыбка, игравшая постоянно на лице Анны Павловны, хотя и не шла к ее отжившим чертам, выражала, как у избалованных детей, постоянное сознание своего милого недостатка, от которого она не хочет, не может и находит нужным исправляться" (т. IV, ч. I, гл. I, с. 9). За этой характеристикой - авторская ирония и прямая неприязнь к персонажу. Говоря о Шерер, Толстой называет ее то "хорошим метрдотелем" (она сервирует гостям виконта, потом аббата, стремясь сделать из "куска говядины" утонченное блюдо), то "хозяйкой прядильной мастерской", для которой важно только одно - чтобы веретена "равномерно и не умолкая шумели". Такого рода иронические сравнения резко снижают предмет описания, представляют мир "высшего света" механическим, машинообразным. Живое как бы приравнивается к неживому.

Постоянный гость в салоне Анны Павловны - князь Василий. Он говорит, как "заведенные" часы. И здесь тоже подчеркивается автоматизм. Его дети - Ипполит, лицо которого отуманено "идиотизмом", Элен и Анатоль (он появляется в романе несколько позже), в одинаковой степени самоуверенные и самодовольные, олицетворяющие животное, бездуховное начало. В посетителях салона Шерер нет ничего естественного, непосредственного, искреннего. Их речь, мимика, поступки определяются условными правилами светского поведения.

Вновь действие происходит в салоне той же фрейлины "в начале зимы с 1805 на 1806 год", накануне Аустерлицкого сражения. Вечер "был такой же, как и первый, только новинкой, которой угащивала Анна Павловна своих гостей, был теперь не Морте-мар, а дипломат, приехавший из Берлина и привезший самые свежие подробности о пребывании государя Александра в Потсдаме..." (т. IV, ч. III, гл. I, с. 258). А в конце 1806 г., когда русские войска уже вступили в Пруссию и началась вторая война с Наполеоном. Анна Павловна опять собрала у себя вечер, и на этот раз лицом, которым она "угащивала своих гостей... был Борис Друбецкой, только что приехавший курьером из прусской армии и в прусской армии находившийся адъютантом у очень важного лица... Более всех внимания к рассказу Бориса выказала Элен" (т. V, ч. II, гл. VI, с. 92, 95).

В картинах жизни героев после Тильзитского мира в 1807 г. Толстой вновь рисует придворный крут. У него теперь на прицеле два салона. "Как и всегда, и тогда высшее общество, соединяясь вместе при дворе и на больших балах, подразделялось на несколько кружков, имеющих каждый свой оттенок. В числе их самый обширный был кружок французский... В этом кружке одно из самых видных мест заняла Элен..." (т. V, ч. III, гл. IX, с. 185). Далее писатель рассказывает о характере вечеров в салоне Элен и о положении Пьера, который жил теперь вместе с женой в Петербурге общим домом, но жизнь каждого шла своим руслом. В глазах света Пьер был "большой барин, несколько слепой и смешной муж знаменитой жены, умный чудак, ничего не делающий, но и никому не вредящий". Иногда он "присутствовал на ее вечерах и обедах, где говорилось о политике, поэзии и философии". "Быть принятым в салоне графини Безуховой считалось дипломом ума; молодые люди прочитывали книги перед вечером Элен, чтобы было о чем поговорить в ее салоне, и секретари посольства, и даже посланники поверяли ей дипломатические тайны, так что Элен была сила в некотором роде". Только Пьер, который знал, что "она была очень глупа", на этих вечерах "испытывал чувство, подобное тому. которое должен испытывать фокусник, ожидая всякий раз, что вот-вот обман откроется". Но "обман не открывался, и репутация женщины прелестной и умной так непоколебимо утвердилась за Еленой Васильевной Безуховой, что она могла говорить самые большие пошлости и глупости, и все-таки все восхищались каждым ее словом и отыскивали в нем глубокий смысл, которого она сама и не подозревала" (там же, с. 186, 188).

Еще два раза вводит Толстой в действие петербургские салоны, всякий раз напоминая, что никакие события, потрясавшие страну, не нарушали жизни высшего света. "В числе бесчисленных подразделений, которые можно сделать в явлениях жизни, можно подразделить их все на такие, в ко-

стр. 74


--------------------------------------------------------------------------------

торых преобладает содержание, другие - в которых преобладает форма. К числу таковых, в противоположность деревенской, земской, губернской, даже московской жизни, можно отнести жизнь петербургскую, в особенности салонную. Эта жизнь неизменна" (т. VI, ч. II, гл. VI, с. 133). С этого философского вступления писатель начал зарисовку салона Шерер в июле 1812 года, т.е. в начале Отечественной войны. "С 1805 года мы мирились и ссорились с Бонапартом, мы делали конституции и разделывали их, а салон Анны Павловны и салон Элен были точно такие же, какие они были один семь лет, другой пять лет назад. Точно так же у Анны Павловны говорили с недоумением об успехах Бонапарта и видели, как в его успехах, так и в потакании ему европейских государей, злостный заговор... Точно так же у Элен... с восторгом говорили о великой нации и великом человеке..." (там же, с. 133- 134).

И наконец, в последний раз салон Шерер показан в день Бородинского сражения. Особенно резко говорит Толстой о петербургской жизни вообще, а также о вечере фрейлины, - ведь ему предшествовали картины сражения, того самого, во время которого русские, "умиравшие наполовину", сделали все "для достижения достойной народа цели". В это же время "в высших кругах, с большим жаром, чем когда-нибудь, шла сложная борьба партий Румянцева, французов, Марии Феодоровны, цесаревича и других, заглушаемая, как всегда, трубением придворных трутней. Но спокойная, роскошная, озабоченная только призраками, отражениями жизни, петербургская жизнь шла по-старому; и из-за хода этой жизни надо было делать большие усилия, чтобы сознавать опасность и то трудное положение, в котором находился русский народ. Те же были выходы, балы, тот же французский театр, те же интересы дворов, те же интересы службы и интриги" (т. VII, ч. I, гл. I, с. 7). За общей характеристикой следует рассказ о самом вечере. Собравшихся в день Бородина занимали два вопроса, две новости. Одна из них - болезнь Элен, по поводу которой писатель с иронией замечает: "Все очень хорошо знали, что болезнь прелестной графини происходила от неудобства выходить замуж сразу за двух мужей..." (там же, с. 8). "Цветком" вечера "должно было быть чтение письма преосвященного, написанного при посылке государю образа преподобного угодника Сергия. Письмо это почиталось образцом патриотического, духовного красноречия". И далее Толстой акцентирует: "Чтение это, как и все вечера Анны Павловны, имело политическое значение" (там же, с. 8). Все это происходило в день, когда решалась судьба России!

Резко отрицательное отношение Толстого к обществу придворных салонов обусловлено тем, что "высший свет" не участвует в жизни страны. Более того, писатель противопоставляет "тщеславно пустую" жизнь петербургской знати опасному и трудному положению государства и народа. Толстой вместе с передовыми людьми своего времени осудил паразитическую прослойку общества, которой незнакомо чувство Родины, истинного патриотизма. Автор романа "Война и мир" убедительно показал, что, если жизнь лишена подлинно человеческих ценностей, пропитана насквозь ложью, лицемерием, бездушием, актерством, удовлетворением низменных потребностей, она духовно мертвая.

Рекомендуемая литература

Толстой Л.Н. Собр. соч.: В 22 т. - М., 1979-1981. T. IV-VII.

Буторов А. В. Московский Английский клуб. Страницы истории. - М., 1999.

Зайденшнур Э.Е. "Война и мир" Л.Н. Толстого. Создание великой книги. - М., 1966.

Кандиев Б.И. Роман-эпопея Л.Н. Толстого "Война и мир". Комментарий. - М., 1967.

Колодный Л. Е. Москва в улицах и лицах. Путеводитель. - М.,1999.

Молева Н.М. Литературные тропы Москвы. - М., 1997.

Москва в русской и мировой литературе: Сб. статей. - М., 2000.

Стародуб К.В. Литературная Москва. Историко-краеведческая энциклопедия для школьников. - М., 1997.

Фейн Г.Н. Роман Л.Н. Толстого "Война и мир". Целостный анализ. Из опыта работы учителя. - М., 1966.