"Ну, наконец-то!" - дружно воскликнули члены редакции, прочитав статью Э.Ф. Шафранской. Когда мы говорим: произведение пришло или не пришло в школу, мы лукавим - само по себе оно прийти не может, его нужно привести, объяснить, каково его место в литературном процессе, как и когда его читать со школьниками, что выделить как учебную интригу. Венедикт Ерофеев - знаковая фигура в нашей литературе, нашей жизни, нашем сознании - до сих пор, оставаясь одним из самых читаемых писателей, не стал "пунктом" программы по литературе. Думается, что статья Э.Ф. Шафранской во многом определяет интерес к повести как учебному материалу.

* * *

Насыщенная большим количеством имен и произведений программа по литературе в XI классе не позволяет подолгу работать над отдельным произведением (как это было в IХ-Х классах). Предложенное программой по литературе, составленной А.И. Княжицким, произведение Венедикта Ерофеева "Москва - Петушки", думаю, потребует (как минимум) 3-4 часа. Небольшое по объему (120 с.), это произведение образует вокруг себя столь широкий литературный контекст, что традиционным обзором, каким порой ограничивается изучение произведения в XI классе, здесь не обойтись.

Обращаясь к поэме "Москва - Петушки", школьная аудитория имеет прекрасную возможность ощутить целостность литературного процесса: вспомнить произведения, изучавшиеся ранее, аллюзии и реминисценции из которых обнаруживаются у Ерофеева, и поговорить о литературных новациях 60 - 70-х гг. и современного литературного творчества.

Данный ракурс не претендует на полный и всесторонний анализ поэмы Ерофеева, это лишь один из возможных вариантов знакомства старшеклассников с уникальным произведением русской литературы XX в.

1. Учителю несколько слов стоит сказать о судьбе писателя и судьбе его уникальной книжки (написанная в 1969 г., она была издана через 20 лет, первое ее публичное появление - страницы журнала "Трезвость и культура", этот факт тоже заслуживает отдельного разговора: то ли примитивизм официоза, то ли тончайший юмор). Если учащиеся уже прочитали ее или им предстоит это сделать, надо быть готовым к тому, что книга воспримется неадекватно (автор этих строк сталкивался с такими реакциями: якобы "неприличная" книжка, неэстетичная тема, скучно и монотонно). Задача учителя - подготовить учащихся к ее прочтению. Постижение этой книги требует некоего культурного и литературного багажа, интеллектуального контекста.

Вот один из возможных ходов, на который указывал сам писателю. На вопрос критиков - кто из русских писателей оказал на него влияние, чьи традиции он продолжил при написании поэмы - Венедикт Ерофеев ответил, что влияния и традиции были, но не столько художественного толка, сколько научного, а именно книга М.М. Бахтина "Творчество Франсуа Рабле и народная культура средневековья и Ренессанса". Бахтинское исследование вышло в 1965 г., поэма Ерофееева вскоре, но не издана, а стала народным достоянием благодаря советскому феномену - самиздату.

Природа эстетики поэмы Ерофеева спроецирована карнавализацией, этим культурным феноменом, исследованным Бахтиным. Карнавализация в нашем случае - это система художественного мировидения, спроецированная средневековыми праздниками.

Жанр, повествование, образы, сюжет, композиция, литературные реминисценции в поэме Ерофеева - все предстает в перевернутом, травестированном, карнавальном виде.

2. Обозначив жанр своего произведения как поэму, Ерофеев задал сразу несколько задач:

во-первых, при поверхностном взгляде - это эпатаж; жанр поэмы, пришедший из древней литературы, еще в XVIII в. обо-

стр. 19


--------------------------------------------------------------------------------

значал "высокий" жанр с соответствующими тематикой, образами, лексикой. Все перечисленные компоненты в ерофеевской поэме явно противоположного свойства;

во-вторых, жанр поэмы традиционно поэтический, но прецедент уже был - "Мертвые души". Скорее всего эта гоголевская реминисценция преднамеренная, явно задуманная автором: персонажи, окружающие Веничку (шире - вся наша бывшая страна), предстают в пьяном угаре, в фантасмагорическом состоянии. Люди без души, люди-схемы, мертвые души. Так же как в поэме Гоголя гипертрофирована тема обжорства, в поэме Ерофеева гипертрофирована тема пития;

в-третьих, глубокий лиризм, страдания рассказчика, его тонкая душевная организация, размышления об истории, социальных проблемах, культуре России, пропущенные через "я" рассказчика, - это сложная эмоциональная ткань произведения, позволившая назвать его поэмой.

3. Композиция поэмы - путешествие. Текст разбит на главы, названные по имени станций пути следования поезда "Москва - Петушки". На память приходит литературная ассоциация - это, конечно же, "Путешествие из Петербурга в Москву" Радищева, это на поверхности. Если вглядеться пристальнее в ерофеевского рассказчика, становится очевидным его родство с радищевским путешественником: герой поэмы Ерофеева удручен, уязвлен "страданиями человечества" 1 , правда, слезы его, в отличие от путешественника Радищева, отчасти вызваны непомерным питьем (что вписывается в эстетику карнавализированной поэмы).

4. Как и тема, реалии, так и способ повествования в поэме специфически национальные: это сказ. Классический сказ, как известно, создает образ рассказчика демократического, из низов, "это человек не литературный", по словам Бахтина, "в большинстве случаев принадлежит к низшим социальным слоям, к народу". Сказ бывает двух видов: однонаправленный и двунаправленный, т.е. точки зрения рассказчика и автора совпадают или противополагаются. Сказ у Ерофеева, конечно же, однонаправленный (Веничка супердемократичен, наследует имя автора). Забулдыга, пьяница - первые определения, рождающиеся у читателя. Но это внешние проявления. В диалогах, воспоминаниях, собственно сказовой манере раскрываются глубокий интеллект рассказчика, широкая эрудиция: здесь и мировая культура, и история, и литература, и политические события современности - всем этим умело оперирует Веничка. В связи с этим есть основание говорить о неординарном, новаторском решении образа рассказчика - это человек как будто уже и не из низов (в традиционном для русской классической литературы понимании), а человек, близкий автору по убеждениям, образованию (этот социальный тип стал знаковой фигурой постперестроечной России: интеллектуал, интеллигент пополнил ряды "деклассированных элементов", людей без определенного рода занятий и места обитания). Низ и верх, в бахтинском смысле, смыкаются в образе рассказчика. Интеллектуал говорит на сленге распивочных, подворотен (который, к слову, благополучно внедрился сегодня в печать, телевидение, радио).

Веничка, как в фокусе, вобрал в себя высокое и низменное. Но если прежде, в XIX в., в 20-30-е гг. XX в., сказовая сниженная лексика была мотивирована сознательным отходом от литературной нормы, некоей усталостью от нормативности, то сказовая манера Ерофеева мотивирована объективными социальными метаморфозами. Ерофеев делает это так ярко, гипертрофированно, что от смыкания "низа" и "верха" рождается комический эффект. Так, образ героя-рассказчика вписывается в систему карнавальных приемов, где "высокое" оборачивается "низким" и наоборот, где царь шел в толпу, а человек из народа садился на царский трон, где участник карнавальных действ был одновременно и актером, и творцом, и зрителем, синтезируя в себе народную карнавальную культуру. Безудержный во всем: в питье, желаниях, воображении, фантазиях, - Веничка удивительно чист в помыслах, в отношениях с людьми, с Богом.

5. Тема Бога - одна из ярких в поэме (евангельские реминисценции обнаружила в поэме литературовед Е. Смирнова 2 ). Веничка - это Иисус Христос, но помещенный не в традиционный, сакральный, а в профанный, перевернутый, карнавальный контекст, В русской литературе это

стр. 20


--------------------------------------------------------------------------------

совершенно новое решение образа Христа. Как пишет Смирнова, "использование новозаветных образов и ситуаций очень характерно для искусства XX в. Ерофеев, однако, реализует евангельскую тему не так, как другие, (...) Ерофеев без всяких обиняков включает евангельскую тему в свое вызывающе сниженное смеховое повествование, его герой ориентирован в одно и то же время на две различные художественные стихии - мир грубой и грязной современности и сакральный мир Евангелия" 3 . Веничка: "Человек должен найти людей и сказать им: "Вот! Я одинок. Я отдаю себя вам без остатка... (потому что остаток только что допил - ха-ха!). А вы отдайте мне себя..." В Евангелии первое чудо, которое совершил Христос, - превращение воды в вино... И это не насмешка, не юродство, не святотатство. Веничка действительно целомудрен, милосерден, он, как сын Божий, ощущает в себе заданность пострадать за людей, взять на себя их грехи, а люди вокруг Венички бездушны, жестоки (в начале поэмы Веничка страдает с похмелья, идет в ресторан, ангелы ему нашептали, что там должен после вчерашнего остаться херес, но хереса ему не дают, измываются над ним, мучают его). Веничка не назойливо, а как бы между прочим постоянно подчеркивает свое предназначение, и не только он: окружающие тоже видят в нем что-то неземное. В высказываниях Венички на эту тему видится и высокое, от Христа, и сниженное, от трикстера (насмешника): "Ведь вот Искупитель даже, и даже Маме своей родной, и то говорил: "Что мне до тебя!". А уж тем более мне - что мне до этих суетящихся и постылых? Я лучше прислонюсь к колонне и зажмурюсь, чтобы не так тошнило" (с. 17). Веничка и Искупитель, Сын Божий, - какая связь? Почему рассказчик ставит с ним себя в один ряд? Здесь ощутима какая- то изначальная заданность героя, воспринимаемая им как само собой разумеющееся. Веничка, как Сын Божий, обращает окружающих к духовному: "Ведь в человеке не одна только физическая сторона; в нем и духовная сторона есть, и есть - больше того - есть сторона, "мистическая, сверхдуховная сторона"". И далее плавно, органично эти "высокие" слова оборачиваются своим карнавальным ликом: "Так вот, я каждую минуту ждал, что меня посреди площади начнет тошнить со всех трех сторон" (с. 18). "Я не знаю многие замыслы Бога, но для чего он вложил в меня столько целомудрия, я до сих пор так и не знаю" (с. 30).

6. Помимо структуры характера рассказчика карнавализация ощутима и на других уровнях; так, по законам карнавальной эстетики строятся суждения - алогичные, на первый взгляд, но в системе произведения совершенно гармоничные. Как ощутим в них диалог с официозом, с идеологическими клише "застоя", с умозаключениями, которые становились "генетическими" постулатами массового советского сознания, родившего феномен "Хомо советикус"! Вот они:

"Жизнь дается человеку только один раз, и прожить ее надо так, чтобы не ошибиться в рецептах (идет изложиние рецепта коктейля) (здесь и далее курсив наш. - Э.Ш.).

"Мы не можем ждать милостей от природы. А чтобы взять их у нее, надо, разумеется, знать точные рецепты".

"Что самое прекрасное в мире? - Борьба за освобождение человечества. А еще прекраснее вот что, записывайте..." (шел рецепт коктейля). В этом же ключе обыграны штампы школьных учебников, например феномен тургеневской любви, где по законам карнавала меняются пол, высокое с низким и т.д.

Рассказчик пользуется приемом остранения, выводя из автоматизма восприятия понятия, ставшие штампами, высказывания литературных персонажей (это отдельная проблема литературных реминисценций, которая может быть проанализирована самостоятельно), лексику, логику плакатов, официальных речей (на с. 91 ерофеевского текста прекрасный пассаж с типично советским оборотом "полностью и окончательно"). Поэма, написанная тридцать лет назад и читаемая сегодня, удивляет то ли пророчеством, то ли нарисованной моделью извечного идиотизма официоза (актуальны в этом ракурсе фрагменты текста на с. 97).

7. Бранная, заниженная лексика в поэме тоже не случайна, вернее, ее функция не только в том, чтобы создать полноценный, правдивый образ пьяницы. Она закономерно вписывается в эстетику карнавала. Это

стр. 21


--------------------------------------------------------------------------------

аргументирование), на материале древнем и средневековом, изложено у Бахтина, который считает, что брань, ругательства, вписываясь в философию "низа", призваны через смерть, уничтожение возродить землю. Ведь карнавал - это промежуточная стадия между жизнью и смертью и новым рождением. Этимология ругательств, забытая ныне, не носила прежде оскорбительного характера, а иллюстрировала новое рождение космоса из хаоса, на этом зиждутся все земледельческие обряды, корни коих в язычестве. Именно так и потому без зла сквернословит Веничка. Зато иногда, вспоминая как бы свою заданность, он отвечает ангелам, которые его сопровождают: "И чего вам бояться за меня, небесные ангелы? Что я опять начну выражаться? О, нет, нет, я просто не знал, что вы постоянно со мной, я и раньше не стал бы... Я с каждой минутою все счастливей... и если теперь начну сквернословить, то как-нибудь счастливо... как в стихах германских поэтов: "Я покажу вам радугу" или "Идите к жемчугам!.."".

Логика обратности, "наоборот", травестий, когда причина и следствие - из разных рядов, когда посылка не соответствует умозаключению, сравнение и сравниваемое - из разных, никак не стыкующихся сфер, характеризует стиль рассказчика. Вот карнавальная этимология устами Венички: "...кориандровая действует на человека антигуманно, то есть, укрепляя все члены, расслабляет душу"; здесь и обманчивая, как бы логическая, градация (с. 25), и карнавальное сравнение (с. 52); а вот логика абсурда, помимо карнавала, мотивированная отчасти винными парами: "Нет, эти двое украсть не могли. Один из них, правда, в телогрейке, а другой не спит, значит, оба в принципе могли бы украсть. Но ведь один-то спит, а другой в коверкотовом пальто - значит, ни тот ни другой украсть не могли..."

Апофеозом карнавализации, святочного ряженья стала травестия в прямом значении, когда в перевернутом мире карнавала (у Ерофеева - в пьяном бреду героя, что здесь синонимично) Веничку принимают то за кого-то, кому "дома бы лучше сидеть и уроки готовить", то вдруг за "милую странницу".

Карнавализация в данном случае - один из ракурсов видения процитированного фрагмента, другой же - во всеобщем идиотизме, автоматизме, клишированности во всем, и вот за них, за эту толпу, и должен будет пострадать Веничка: итог известен - его распяли, пригвоздив к полу подъезда недалеко от Кремля (кстати, Кремль - особый образ в поэме, его всю жизнь мечтал увидеть Веничка, живя в Москве, и, увидев, принимает смерть; Зорин в одной из первых рецензий на публикацию поэмы находит параллель между Кремлем и радищевски- тредиаковским "чудищем", что "обло, озорно, огромно, стозевно и лаяй").

Карнавализация, со всем спектром приемов, в поэме Ерофеева строится как диалог настоящего с прошлым, культуры с псевдокультурой, здравого смысла с клишированными суждениями, как того и требует карнавальная эстетика. Бахтинская теория комизма применима к праздникам, экстраординарным ситуациям, ерофеевская же система карнавала (позволю в данном контексте поставить в один ряд научное и художественное произведения) характеризует русское сознание как таковое, интеллигентское двойное сознание (термин философа В. Кормера 4 ). И Кормер объясняет столь же емкие, может, оскорбляющие кого-то определения. Модель такого сознания - это русская этноцентрическая аберрация, в основе такой модели лежит та же Карнавализация (эти выводы сделаны Кормером не в связи с Ерофеевым, а на основе обзора русской истории, культуры, литературы. Карнавализация, по Кормеру, спроецирована типом русской жизни, начиная с Ивана Грозного и кончая Сталиным).

Книга Вен. Ерофеева - не продукт массовой культуры, это не чтиво (образ главного героя и тема произведения могут обмануть незадачливого читателя). Книга рассчитана на человека с определенным культурным, литературным багажом. Помочь прочитать ее, научить "раздвигать" строчки, ощущать и осязать художественный подтекст - задача учителя.

Примерные вопросы для письменной работы в XI классе

1. Что общего у поэм Гоголя "Мертвые души" и Ерофеева "Москва - Петушки"?

2. Образ героя-рассказчика; какие противоположные качества в нем сочетаются?

стр. 22


--------------------------------------------------------------------------------

3. Какие евангельские реминисценции присутствуют в поэме?

4. Символический образ Кремля в поэме: как вы его понимаете?

5. Какую роль в поэме выполняют историко-литературные реминисценции?

6. Как вы понимаете художественный прием карнавализации в контексте поэмы "Москва - Петушки"?


--------------------------------------------------------------------------------

1 Цитируется по: Ерофеев Вен. Москва - Петушки. Поэма. - М., 1990.

2 См.: Смирнова Е.А. Венедикт Ерофеев глазами гоголеведа // Русская литература. - 1990. - N3.

3 Там же. - С. 60.

4 См.: Кормер В. О карнавализации как генезисе "двойного сознания" // Вопросы философии. - 1991. - N 1. - С. 166- 185.

стр. 23