Это стихотворение, как известно, Пушкиным не печаталось, а публиковалось годы спустя по копиям, получив такой вид:
"Когда великое свершалось торжество,
И в муках на кресте кончалось божество,
Тогда по сторонам животворяща древа
Мария-грешница и пресвятая дева,
Стояли две жены,
В неизмеримую печаль погружена.
Но у подножия теперь креста честнаго,
Как будто у крыльца правителя градского,
Мы зрим - поставлено на место жен святых
В ружье и кивере два грозных часовых.
К чему, скажите мне, хранительная стража? -
Или распятие казенная поклажа,
И вы боитеся воров или мышей? -
Иль мните важности придать царю царей:
Иль покровительством спасаете могучим
Владыку, тернием венчанного колючим,
Христа, предавшего послушно плоть свою
Бичом мучителей, гвоздям и копию:
Иль опасаетесь, чтоб чернь не скорбила
Того, чья казнь весь род Адамов искупила,
И, чтоб не потеснить гуляющих господ,
Пускать не велено сюда простой народ?"
(3; 417)1
Пятый стих резко выбивался из общего размера и, конечно, мог радовать позднейший взгляд смелой нарочитостью, вызывающей дополнительный эстетический эффект.
Только к 1954 г. был обнаружен автограф, и среди ряда уточнений оказалось, что в нем пятый стих складывался в рамках принятого здесь, как и в других стихотворениях так называемого "каменностровского цикла", шестистопного ямба:
"Стояли, бледные, две слабые жены..." (17; 28).
Цель определений очевидна: противопоставить умилительную смиренность, "слабость" истинной охраны Распятого суетности "мирской власти", призвавшей вооруженных "грозных часовых".
В поисках же более точных определений поэт зачеркнул слова "бледные" и "слабые", однако лучших сразу не нашел и, видимо, бросил поиски: напомним, что найденный автограф - только черновик. Так и остались голых три слова: "стояли две жены..."
Составители и редакторы "дополнительного" тома "Большого" академического издания Пушкина крупнейшие пушкинисты С.М.Бонди и Т.Г.Цявловская-Зенгер совершенно правомерно вслед за Жуковским (по чьей копии печаталось стихотворение в этом издании) не стали самовольно восстанавливать отмененные поэтом эпитеты в основном тексте2.
Но тут возникает явная неловкость: бесспорно недоработанный пятый стих, его уцелевшие три слова выдаются за окончательную авторскую редакцию, ибо в основном тексте (3; 417) никак не отмечено несовершенство стиха, т.е. его незавершенность. А ведь она ведет если не к утрате, то к ослаблению заявленного самим Пушкиным контраста смиренности и "грозности".
Нам - кому-то из нас - может очень нравиться то, что получилось в результате такой незавершенности (дескать, какая краткость и ритмическая смелость!),- но это не пушкинское решение. Как ни неприятно для глаза, но в строгих изданиях пятый стих следует печатать, например, так:
"Стояли, [бледные], две [слабые] жены"...
Только тогда будут уважены и авторская воля и намерение его поэтической мысли.
1 Текст приводится по изд.: Пушкин. Полн. соб. соч.: В 17 т. 1937-1959. В скобках указываются том и страница.
2 В четвертом издании "Малого" академического образования (Пушкин А.С. Полн. собр. соч.: В 10 т. Л., 1977. С. 33), напротив, зачеркнутые Пушкиным определения без оговорок введены в основной текст, что, конечно, является произволом.