Пушкинские юбилеи почти всегда были событиями в общественной жизни нашей страны. Иногда они оказывались чуть ли не исторически знаком эпохи. И уж во всяком случае они становились фактами большого культурного значения. "Морфология" юбилейного праздника, разумеется, определялась общественной атмосферой времени, но и последняя испытывала воздействие торжественной даты. Естественно, что тот, кто влиял особенно сильно на указанную атмосферу, более всего заботился о соответствующей интерпретации творчества поэта и его "приспособлении" к политическим нуждам времени. Это были люди власти, добивавшиеся, как правило, своих целей.

Так прошел, например, столетний юбилей со дня гибели Пушкина - в 1937 году. Появились такие работы, как брошюра В.Я.Кирпотина "Наследие Пушкина и коммунизм" (М., 1936), поэт А.Безыменский читал свои стихи: "Ты слышишь ли, Пушкин, команду: "Стреляй!", / ты видишь костров огневую завесу. / Там в Пушкиных целит Адольф Николай / руками кровавых фашистских Дантесов". Пушкин оказывался похожим на Ленина и был антифашистом. Однако размах юбилея был столь велик, что он вобрал в себя и настоящую оценку творчества поэта, богатую издательскую и настоящую просветительскую работу. Во всяком случае, молодое поколение тридцатых годов в нашей стране хорошо знало пушкинские тексты.

В 1987 году (сто пятьдесят лет со дня гибели поэта) отношение власти к Пушкину оказалось схожим, хотя политизированное осовременивание пушкинского наследия и не было слишком демонстративным. М.С.Горбачев в Большом театре, где проходило юбилейное заседание, лишь цитировал знаменитые строки "Пока свободою горим"... вызывая на разговор о "перестройке" и "гласности" (да и то это происходило - свидетельствую - за кулисами театра, перед выходом президиума на сцену). Однако скоро печать дала знать, что готова найти на пушкинских страницах нечто напоминающее идеологию рыночной экономики.

Ничего неожиданного в этом не было. Внимательный наблюдатель давно мог заметить, как функционирование классического наследия в нашу эпоху обретало вполне "утилитарную" окраску - и не только под прямым влиянием власти. Общественные споры в культурной и научной среде, возникавшие под воздействием самых разных (в том числе и экономических) обстоятельств побуждали, например, художественную интеллигенцию, как говорится, "слышать акценты". За несколько лет до юбилея 1987 года в театре им. Евг.Вахтангова шел спектакль по пьесе В.Коростылева "Шаги Командора" - о Пушкине. Происходило это в ту пору, когда в прессе шла полемика о двух типах патриотизма. Один был назван "разрушительным", другой - "созидательным". К первому отнесли восстание декабристов в 1825 году, народническое движение 70-е годов прошлого столетия, ко второму - строительство железной дороги от Петербурга до Москвы, позднейшее строительство транссибирской магистра ли и т.д. Как более эмоциональные и художественные натуры литературные критики поспешили объявить эпоху Николая I (и Пушкина, понятно) эпохой русского, запоздавшего по сравнению с Европой Ренессанса. Применительно к нашей теме результаты были такими. В "Шагах Командора" сцена: Николай I разговаривает с Пушкиным. Царь говорит: "Что же ты, Пушки, пишешь: "И чувства добрые я лирой пробуждал". Я вот пароходы по Волге пустил. Ты хотя бы написал: "И чувства бодрые я лирой пробуждал". И... Пушкин растерян, достойного ответа царю не последовало. Что это - влияние модной "ренессансной" концепции по отношению к той эпохе, ведь не простое же это творческое поражение одного актера в диалоге с другим (впрочем, и это отчасти присутствует Николая I играет сильный артист Ю.Яковлев, Пушкина - В.Лановой, глядя на которого хотелось сказать: уж лучше бы играл роль Дантеса). И никому из создателей спектакля не пришло в голову, не вспомнилось: Пушкин был активным сторонником одновременно духовного прогресса в России и цивилизации в ней. Но общественное поветрие часто затрудняет понимание диалектической природы интерпретируемых исторических личностей и фактов. (К чести постановщика "Шагов Командора" Е.Симонова, на обсуждении в Союзе писателей этой постановки он признал этот режиссерский просчет, что, впрочем, особых последствий не имело.)

Мысль об указанной диалектике подтверждается и противоположным примером из художественной жизни того же времени - снова в связи с пушкинской темой. Речь пойдет об упомянутом отношении к декабризму сторонников "созидательного" патриотизма. Из мысль формулировалась примерно так: зараженные волюнтаристическими идеями Запада, бунтовщики-офицеры пошли против царя и, стало быт,. пытались разрушить государство, их наказали - туда им и дорога (недавно А.Бушков, академик из Красноярска, в книге "Россия, которой не было", заявил: одна у меня претензия к Николаю I: мало повесил")1. Такая точка зрения эпигонов русского славянофильства и почвенничества имела разные опоры, в том числе и в словах Ленина о декабристах: "страшно далеки они от народа". (Парадокс: эти "славянофилы" очень не любили Ленина.) Но тут была не только идеологическая субъективность, но и историческая безграмотность и нежелание знать факты ("Мы ленивы и нелюбопытны" - эти пушкинские слова сюда подходят в полной мере).

Старейший русский писатель Всеволод Никанорович Иванов (с поразительной биографией: учился в университетах Петербурга, Гейдельберга, Фрейбурга, офицер армии, идеолог и офицер у Колчака, офицер китайской армии, сотрудник советского ТАССа), заинтересовавшись двумя фактами: сочувствием Пушкина к декабристам, верностью дружбы с ними и словами Ленина о декабристах, "далеких от народа", решил разобраться во всем этом. Если общенациональный, общенародный гений любил декабристов, то, может быть, не стоит поносить последних? Писатель не побоялся ленинских слов и доверился великому поэту. И что получилось? В историческом повествовании "Александр Пушкин и его время" (Л.Леонов помог в его публикации) он написал о более чем 3000 "солдат, декабристов",2 пришедших на Сенатскую площадь. Многие пришли без офицерского приказа и умирали впоследствии от ударов шпицрутенами или были замучены на сибирской каторге. Я спрашивал позднее академика М.В.Нечкину, автора замечательной книги "Грибоедов и декабристы": как могли в нашем государстве забыть этих солдат? Она ответила: "Даже имена их известны, да ленинские слова мешали говорить об этих солдатах".

Так Пушкин благодаря честному перу писателя (кстати, не скрывавшему свои монархические симпатии) помог восстановлению исторической справедливости. Вот одна из форм функционирования поэта в последующие эпохи, его "жизнь в веках". Нынешний юбилей демонстрирует большую зрелость литературной и общественной мысли. Имя Пушкина теперь побуждает к более опосредованным, чем в прежние годовщины, философско-историческим заключениям. Вот показательный пример. Прозаик и ученый В.И.Гусев полагает, что Ф.М.Достоевский произнес бы сегодня свою речь о Пушкине иначе, чем в 1880 году. Вероятно, он не стал бы говорить о большей сложности характера Алеко по сравнению с Онегиным и не преувеличивал бы сложность Татьяны: в ее словах "Но я другому отдана / И буду век ему верна" - не преклонение перед святостью церковного брака, а просто утверждение права женщины на свободу выбора. Но главная неточность Достоевского видится в его словах: "Смирись, гордый человек", относящихся и к Алеко и к Татьяне. Эти слова "смирись", "покайся", а также "всемирная отзывчивость" не вполне точны по отношению к пушкинским взглядам, а распространенные на всю Россию, они сейчас и вовсе не годятся. "В чем же Россия и ее народ должны снова и снова покаяться? В том, что держали щит меж двух враждебных рас - Монголов и Европы? Что отдали всему миру наши технические и гуманитарные таланты, а сами остались ни с чем? Что отдали насильственной смерти в ХХ веке 80 миллионов своих цветущих мужчин (в основном) - свой генофонд?.. И Россия все кается и кается... Все работает на "всечеловечество".3 Такой глобальный, "геополитический" контекст современных переосмыслений русской истории, в которых присутствует имя Пушкина. И в нем смысл и нравственная справедливость, а, главное, он "подсказывается" логикой пушкинских умозаключений, помогая, в свою очередь, лучше понять их слагаемые.

Однако общее "повзросление" нынешнего общественного и литературно-художественного сознания не избавило последнее окончательно от субъективных пристрастий, столь же "утилитарно" направленные как и более 60 лет назад. Создавая новую киноитерпретацию пушкинских мотивов, связанных с характеристикой восстания Пугачева, создатели фильма "Русский бунт" (режиссер А.А.Прошкин, актер В.Л.Машков) так определили цель своей работы: хотим показать Пугачева как разрушителя государства, разбойника-душегуба. И хотят они его изобразить кем-то вроде современного Басаева. Что ж, и таким был знамениты атаман; и у Пушкина он такой. Только запамятовали киноинтерпретаторы, что терроризм Пушкина есть следствие терроризма власти, в конкретном случае - поведения иноземки Фике, благословившей убийство законного русского царя и захватившей русский престол и русское имя Екатерина (сейчас полной и умников-политологов, утверждающих, будто бы индивидуальный террор - источник государственного, а не наоборот; между тем и история декабризма опровергает их суждения: ведь Александр I начал свое царствование с дворцового переворота, не возразив против убийства своего отца - императора Павла I). Это во-первых. Но главное - во-вторых, у Пушкина Пугачев не только разбойник. С его образа, может быть, и стала развиваться в русской литературе идея: и мужик - человек; это замечено давно в научной литературе. А кроме того, Пушкин, изображая Пугачева, создает такую "телеологию стиля", которая, может быть, выражает полнее всего гуманистический пафос его прозы и поэзии: эта "телеология" - своеобразная запрятанность "страшного в нестрашное", что было усвоено позднее всей русской художественной культурой. Читатель "Капитанской дочки" видит, как жесток Пугачев, но почему-то более всего думает о его благородстве: не казнил Гринева, вспомнил его подарок - заячий тулупчик, сохранил чувство благодарности, позднее принимает доброе участие в судьбе Маши, дочери повешенного им офицера. Пушкин - писатель врачующий, берегущий душевное состояние читателя, знающий человеческую боль, но старающийся дать ей целебный противовес.

Пушкин - врачеватель и примиритель. Да, он писал: "Смирись, Кавказ идет Ермолов". Но его стихотворение "Кавказ" ("Кавказ подо мною. Один в вышине...") - это не высокомерие русского по отношению к горцам, он не мог бы предложить, подобно Николаю I, снести не только селения Чечни, но и верхние, плодородные слои чеченской земли. Он примирил кавказские народы с русским народом а позднее другой гений - Л.Толстой (не прямой, но все же племянник Пушкина) завершил этот нравственный процесс в знаменитом "Хаджи Мурате", процесс, грубо прерванный в наши дни.

При этом Пушкин был русским патриотом, он напоминал западноевропейским недоброжелателям о том, как Россия отвечает на любую форму агрессии. Но он же и писал и о том, что страна несчастлива, если живет вне системы. Западные ученые сейчас говорят: в этой двойственности Пушкин - причина его одиночества, причина, по которой он не оставил прямых преемников в литературе. Может быть, поэтому Пушкин не очень хорошо знают и ценят на Западе, где привыкли к мысли о том, что в России все люди - в партиях, объединениях, группировках.

А, может быть, не понимают его гармонии, его приверженности к эстетическому порядку. Не привлекает ли Запад в русских художественных феноменах некое отступление от "норм": в поведении персонажей, в композиционных структурах, во всех предметах изображения?

Пушкин - единственное в своем роде явление в XIX веке, в чьих творениях представлен универсальный порядок и предложен культ естественности. Разрушением его были обеспокоены в начале ХХ века даже представители художественного авангарда, например З.Гиппиус.

до сих пор любит нашу классику, но чаще всего его симпатии оказываются преимущественного не на стороне тех, кто следует пушкинской познавательной и стилевой традиции, а на стороне так называемых "постмодернистов" (как они сами любят себя называть).

С другой стороны, Пушкин сейчас оказывается объектом критического рассмотрения и вследствие всеобщей, тотальной "вседозволенности", отнюдь не художественно-эстетической. В условиях всемирного духовного стриптиза, заразившего немалую часть интеллигенции, не должно вызывать удивления настойчиво распространяемые версии об имевшихся, якобы, у Пушкина "Тайных записках 1836-1837 годов", где поэт предстает во всей моральной неприглядности и извращенности.

Вряд ли бы эти "Записки", не признаваемые ни одним серьезным пушкинистом как принадлежащие поэту, могли бы довольно долго обсуждаться в нашей отечественной прессе, а инициаторы и поклонники издания не прислали бы русским читателям уже третий, "юбилейный", обзор (в виде книги) всех материалов, относящихся к теме4, если бы бездоказательные версии не получили поддержки в среде нашей художественной интеллигенции5.

Помимо всяких иных нравственных (точнее, безнравственных) последствий увлечения подобными публикациями, последние способствуют развитию той общественной болезни, которая время от времени вспыхивает во времена активного напоминания о личности Пушкина: исключительный интерес к биографическим подробностям, не оставляющий места для изучения творчества.

А ведь и к Пушкину вполне относима мысль И.Канта: в творческом человеке есть два начала: "божеское" и "житейское", и они порой не совпадают. Академические институты свидетельствуют: тысячи писем, что приходят к ним, содержат чаще всего вопрос: была ли любовь между Дантесом и Натальей Николаевной или нет, но почти нет обращений с просьбой помочь разобраться с тем или иным пушкинским текстом. Сомнительно, чтобы такие письма поступали во второй половине 30-х годов нашего века: тогда мое поколение учило наизусть "Евгения Онегина" (кажется, в самое последнее время картина несколько меняется, что не в последнюю очередь связано с общим интеллектуальным подъемом в подростковой среде).

Сейчас многое происходит в нашей жизни - самых разных ее сферах: художественной, церковной, политической, научной. Велик и "спрос" на детали. Напомню известный эпизод. Толстой убивает на своей щеке комара. Единомышленник писателя В.Г.Чертков восклицает: "Лев Николаевич, как вы, Толстой, могли убить живое существо?" Толстой ответил: "Не живите так подробно". То есть, переводя на научный язык, можно интерпретировать слова писателя так: не ищите в каждой детали происходящего подтверждение какой-то доктрины, какой-то системы знаний; да и вообще не увлекайтесь житейскими подробностями. Запомним это при обращении к Пушкину, чьи строки (и не только они) спасали мое поколение, жившее в бесчеловечных условиях нищеты и темноты.

Впрочем, не следует принимать и как будто возвышающееся над мелкими деталями бытие Пушкина, претендующее на глобальные "патриотическое" место поэта в мировой культуре. Патриотизм, отвергаемый другом Пушкина П.Я.Чаадаевым, ориентированный на изоляцию поэта от мирового опыта, к сожалению, в наше время еще не потерял в определенной среде своей привлекательности. Раздаются голоса о том, что Пушкин напрасно насытил русскую речь галлицизмами, ввел не свойственную ей перифрастичность, пренебрег опытом старорусского, "житейского" языка древних летописей.

Раздаются голоса о том, что Пушкин напрасно насытил русскую речь галлицизмами, ввел не свойственную ей перифрастичность, пренебрег опытом старорусского, "житейского" языка древних летописей.

Несколько лет назад в литературных кругах был популярен лозунг "Вперед к Пушкину!" Он объединял даже явных литературных противников. По форме он был неправилен: нельзя возвращаться никуда, даже к Пушкину, хотя бы потому, что метафоры и рифмы в ХХ веке богаче пушкинских. Но поверять Пушкиным надо многое, может быть, все.

Естественно, почти нет прозаика и поэта, которые бы не обращались к Пушкину - это давно стало "нормой" творческого поведения, и в истолковании общественной роли поэта, и в "метапоэзии", то есть в художественном определении природы искусства. Е.Евтушенко, автор знаменитого тезиса "Поэт в Росси больше, чем поэт", молитвенно просил Пушкина: "Дай, Пушкин, мне свою певучесть // свою раскованную речь // свою пленительную участь - // как бы шаля, глаголом жечь"6. Естественно, что существуют попытки раскрыть внутренний мир гения с помощью собственных эстетических средств7.

И последнее на тему статьи: Пушкин и власть. Ведь власть тоже элемент общественного сознания. К тому же, как справедливо говорит Фазиль Искандер, поскольку Пушкин был "государственником", он считал "важным соучаствовать и подсказывать государству, всегда туповатому, и правителям какие-то мысли"8. Власть сейчас тоже тянется к Пушкину:

обещает деньги на юбилейные мероприятия, пишет предисловия к новым изданиям Пушкина и работ о нем, вообще делает немало полезного. Но без ее поддержки сейчас выходят так много подобных изданий (вообще, судя по всему, нынешний юбилей определит новый этап в отечественной пушкинистике). Но вот вопрос к власти. Выходит в свет книга В.Ф.Писигина под условным названием "Франция и Пушкиногорье". Ее автор проехал по всем французским местам, связанным с именем убийцы Пушкина, и провел несколько недель на псковщине, в Пушкиногорье. Так вот, в нескольких сотнях метров у пушкинской могилы живет сельская учительница, приобщающая школьников к тайнам поэзии русского гения; второй год она кормит своих дочерей только хлебом и картофелем, да и те добываются с трудом. Как могло случиться, что за 200 лет со времен А.Н.Радищева, рассказавшего о драме русских сел от Петербурга до Москвы, положение деревенского "мыслящего пролетария" нисколько не улучшилось? Родина Дантеса процветает, родина Пушкина по-прежнему страдает.

1) Бушков А. Россия, которой не было. Загадки, версии, гипотезы. М.; СПб; Красноярск, 1997. С. 465.

2) Иванов Вс.Н. Александр Пушкин и его время. Историческое повествование. М., 1977. С. 258.

3) Гусев В.И. Речь Достоевского о Пушкине и современность // Филологические науки. 1997. N Б. С. 73-74.

4) Баевский Давид. Парапушкинистика. Издание юбилейное, третье и дополненное. Миннеаполис (США), 1999.

5) там же. С. 228, 232.

6. Евтушенко Евг. Избр. произведения. М., 1975. Т. 1. С. 395.

7) См., например: Кондырев Лев. Дневник Пушкина. Поэма. М., 1993.

8) Искандер Ф. "Что-то хорошее ожидает Россию" // демократический выбор. 1999, 4-10 марта. С. 5.