"Модная жена"

В XVII и XVIII веках во Франции большое развитие получил жанр стихотворной сказки, особенно та его разновидность, которую можно было бы назвать галантно-сатирической. Сюжеты таких произведений зачастую восходят к античному анекдоту и басне, к средневековым exempla и фаблио, к ренессансным новеллам и фацециям. Во второй половине XVIII века стихотворная сказка пришла в Россию. Если творцы первых русских "сказок" (Сумароков, Херасков, Майков и др.) во многом опирались на отечественную традицию, уже ассимилировавшую многочисленные басни, exempla и фацеции,1 то поэты конца XVIII века значительно больше следовали французским образцам. Один из крупнейших отечественных авторов, работавших в этом жанре, И. И. Дмитриев использовал сюжеты Вольтера, Эмбера, Лафонтена, Флориана, которые, по всей вероятности, без особого труда могли быть узнаны многими современниками. Иногда поэт сам указывал, какие французские произведения послужили ему образцом: "Предваряю читателя, что эта сказка ["Причудница"] родилась от Вольтеровой сказки "La begueule". Лучше признаться, пока не уличили".2 Однако порою он не видел нужды в подобных признаниях, желая, видимо, чтобы его сказки выглядели как сцены из русской жизни. Если его намерения действительно были таковы, то они достигали успеха. В письме от 25 марта 1815 года Батюшков обращался к Вяземскому со следующим предложением: "Зачем ты не испытываешь род сказки? Зачем Дмитриеву оставлять одному это поле, поле веселое и пространное, созданное, как нарочно, для твоего остроумия, ума и сердца. Дай бог, чтобы мой опыт тебя воспалил. Принимайся! Я тебя благословляю, а себя и публику поздравляю с прекрасным и оригинальным произведением. Оригинальным, разумеется, ибо ты должен что-нибудь написать свое (...) Пиши в роде "Модной жены". Общество даст тебе множество подробностей прелестных".3 Батюшков предполагал, как видно, что дмит-


--------------------------------------------------------------------------------

1 Державина О. А. 1) Фацеции: Переводная новелла в русской литературе XVII века. М., 1962; 2) "Великое зерцало" и его судьба на русской почве. М., 1965.

2 Дмитриев И. И. Полное собрание стихотворений / Вступ. ст., подг. текста и прим. Г. П. Макогоненко. Л., 1967. С. 435.

3 Батюшков К. Н. Соч.: В 2 т. / Сост., подг. текста и коммент. А. Л. Зорина и В. А. Кошелева. М., 1989. Т. И. С. 326 - 327. Любопытно, что в 1791 году с аналогичным призывом Карамзин обращался к Дмитриеву, но, в отличие от Батюшкова, он советовал адресату не стесняться переводов: "Я вызываю тебя по дружбе сочинить в стихах сказочку или романс (...) У нас в этом роде ничего нет. Или не можешь ли по крайней мере перевести Вольтерову сказку Les trois manieres (...)" (Письма Н. М. Карамзина к И. И. Дмитриеву / Изд. Я. Грот и П. Пекарский. СПб., 1866. С. 21). Последнее предложение Карамзин повторил Дмитриеву ровно через год, в письме от 6 сентября 1792 года: "И я бы заказал тебе перевести Les trois manieres, одну из лучших Вольтеровых сказок" (там же, с. 30). Через три десятка лет после Карамзина и через десять



стр. 3


--------------------------------------------------------------------------------

риевская сказка родилась из наблюдений над современным обществом. Так же воспринимал ее и Вяземский, подчеркивавший ее "историческую верность" и наблюдательность автора: "Наш сказочник не оставляет нас: он замечает то, что каждый из нас мог заметить; умея наблюдать, рассказывает то, что всякий мог рассказать, имея дар повествования. Модная жена - нам коротко знакомая, добрый супруг ее Пролаз (...) человек, с коим встречаемся на всех перекрестках, на всех обедах именинных и карточных вечеринках. Миловзор - образец всех угодников дамских, только с тою разницею, что они не переняли у него искусства изъясняться правильно и красиво на языке отечественном. Припадок чего-то такого, которого и поэт не умел назвать, и нежныя ласки Модной жены, место действия, принадлежности и приборы, спасительная догадливость добрых пенатов, фидельки и попугая, все это блестит историческою верностию, в коей убеждаемся не доверенностию к повествователю, а особенными опытами и чувствованиями".4 Обратим внимание, что в статье 1823 года Вяземский отзывается о пьесе 1791 года так, как если бы стиль светского поведения за тридцать лет ничуть не изменился; наблюдения Дмитриева над жизнью екатерининского общества оказываются актуальными и в конце александровской эпохи. Это обстоятельство тем более любопытно, что многие "прелестные подробности" "Модной жены" имеют явно литературное, к тому же иноязычное происхождение.

Первые три четверти Дмитриевской сказки - бытовая картина, не имеющая непосредственного литературного образца, но во многом вдохновленная французской галантной и сатирической поэзией.5

Сказка начинается с преамбулы рассказчика, за которой следует экспозиция, вводящая главных персонажей. Сперва дается характеристика "главы семейства":6



Пролаз в течении полвека
Все полз, да полз, да бил челом.
И наконец, таким невинным ремеслом
Дополз до степени известна человека (...)






--------------------------------------------------------------------------------

лет после Батюшкова, в 1825 году, Пушкин советовал Вяземскому взяться за жанр "сказки эпиграмматической" (Пушкин А. С. Письма / Под ред. и с прим. Б. Л. Модзалевского. М.; Л., 1926. Т. 1: 1815 - 1825. С. 113). Как видим, на протяжении нескольких десятилетий жанр стихотворной сказки обладал несомненной притягательностью для русских поэтов-"карамзинистов".

4 Вяземский П. А. Известие о жизни и стихотворениях Ивана Ивановича Дмитриева // Вяземский П. А. Сочинения. М., 1982. Т. 2: Литературно-критические статьи. С. 77.

5 Заметим, кстати, что в 1769 году под названием "Модная жена" была опубликована "быль" Аблесимова. Похоже, что в обоих случаях эпитет "модная" надо понимать как следующая моде (естественно, французской) не только в одежде и интерьере, но и в семейных отношениях. Вот как резюмирован этот тип поведения в сатирическом "Письме к английской даме" ("Lettre a une Dame Angloise") аббата Куайе (Gabriel-Francois Coyer, 1707 - 1782): "... уже шесть месяцев, как вас соединяет таинство [брака], а вы все еще любите вашего мужа! Ваша модистка испытывает к своему ту же слабость, но [ведь] вы маркиза (...) Отчего вы перестаете следить за собой, когда ваш муж в отъезде? Он возвращается? Вы наряжаетесь (...) Возьмите кодекс современного наряда, вы прочтете там, что наряжаются для любовника, для общества или для себя" (Coyer G. -F. Bagatelles morales et Dissertations. Avec le Testament litteraire de Mr l'Abbe Desfontaines [par A. G. Meusnier de Querlon]. Nouvelle edition. P., 1757. P. 135 - 136). Словосочетание "модная жена" является калькой французского "la femme a la mode". Ср. также в "Евгении Онегине": Ты в руки модного тирана // Уж отдала судьбу свою.

6 Цитаты из произведений Дмитриева даются по изданию: Дмитриев И. И. Полное собрание стихотворений / Вступ. ст., подг. текста и прим. Г. П. Макогоненко. Л., 1967 (с мелкими поправками).



стр. 4


--------------------------------------------------------------------------------

Эти четыре строки выглядят почти законченной эпиграммой. В подтверждение того, что наше впечатление не обманчиво, можно привести, например, такое четверостишие:



Nanteuil disait un jour: Que l'on m'ote mon poste,
Si j'ai, pour l'obtenir, seulement fait un pas.
Je le crois, dit quelqu'un habile a la riposte:
Quand on rampe, on ne marche pas.7





Перевод: Нантёй сказал как-то: "Пусть у меня отберут мою должность, // Если, чтобы ее получить, я сделал хоть один шаг". // "Я верю, - сказал некто, быстрый на возражение, - // Когда ползают, не ходят".

Тот же мотив варьируется еще в нескольких французских эпиграммах.8 Одну из них перевел и в 1824 году напечатал А. П. Глебов:



Клит место получил, и всем он говорит,
Что он за местом не гонялся.
Охотно верим, Клит!
Гоняться ты не мог; ты - пресмыкался.9





Собственно действие "Модной жены" начинается с того, что жена, будучи "не так чтобы больна, не так чтобы здорова", посылает мужа раздобыть некие желаемые предметы. Чтобы задобрить супруга, она обращается к нему с ласковыми словами: "...послушай, жизнь моя! // Мне к празднику нужна обнова; душенька; Папинька; ангел мой; Ах, мой жизненочик! как тешишь ты жену!"

Аналогичным образом улещивает мужа героиня сказки Сенесе "Потерянное доверие",10 начало которой, как известно, было переведено в 1821 году А. С. Пушкиным ("Недавно бедный музульман..."):



Фатима раз (она в то время
Несла трехмесячное бремя), -
А каждый ведает, что в эти времена
И даже самая степенная [жена]
Имеет прихоти то эти, то другие,
И боже упаси какие! -






--------------------------------------------------------------------------------

7 Acanthologie ou Dictionnaire epigrammatique. Recueil, par ordre alphabetique, des meil-leures Epigrammes sur les personnages celebres, et principalement sur ceux qui ont marque depuis le commencement de la revolution / Rec. par J. -F. -M. Fayolle. Paris, 1817. P. 213.

8 См., например: VasselierJ. Poesies. Paris, 1800. P. 150.

9 Русская эпиграмма второй половины XVII - начала XX в. / Сост., подг. текста и прим. В. Е. Васильева, М. И. Гиллельсона, Н. Г. Захаренко. Л., 1975. С. 248.

10 Французское название сказки варьируется в разных изданиях: "La Confiance perdue. Fable" (Le Porte-feuille d'un Homme de gout, ou l'Esprit de nos meilleurs Poetes / Rec. par l'abbe J. de La Porte. Amsterdam, 1765. T. I. P. 95 - 107), "Fable Turque. La Confiance perdue, ou le Serpent mangeur de kaimack, et le Turc son pourvoyeur" (Elite de Poesies fugitives. Londres, 1769. T. II. P. 49 - 62), "Le Kai'mak ou la confiance perdue" (Recueil des meilleurs Contes en vers. Geneve, 1774. P. 10 - 26), "Le Conte du Kaimac" (Ambigu erotique, ou Joli Melange, en Prose & en Vers, de Pieces galantes, de Nouvelles, d'Anecdotes, de Contes, de Fables, d'Epigrammes, de Madrigaux, de Saillies, de Traits singuliers, & d'Aventures plaisantes. Bruxelles; Paris, 1789. T. II. P. 73 - 84) и т. д. Как видим, одно и то же сочинение могло определяться и как conte 'сказка', и как fable 'басня', 'баснословие'. Напомним, что и Дмитриев неоднократно переносил свои басни в раздел сказок и, наоборот, сказки в раздел басен (Дмитриев И. И. Полное собрание стихотворений. С. 434 - 435). Здесь допустима параллель с Лафонтеном, который не делал различия между стихотворной сказкой и новеллой (Deloffre F. Nouvelle // Litterature et genres litteraires. Paris, 1978. P. 80 - 82).



стр. 5


--------------------------------------------------------------------------------



Фатима говорит умильно муженьку:
"Мой друг, мне хочется ужасно каймаку.

Любезный, миленький, красавец мой, дружочек,
Достань мне каймаку, хоть крохотный кусочек".11





Прихоти Фатимы объясняются ее беременностью, желания модной жены - недомоганием, о причинах которого автор говорит весьма уклончиво (ср. приведенную выше цитату из статьи Вяземского), возможно, намекая на состояние неудовлетворенности:



Однажды быв жена - вот тут беда моя!
Как лучше изъяснить, не приберу я слова -
Не так чтобы больна, не так чтобы здорова,
А так... ни то, ни се.., как будто не своя (...)





Другая деталь, а именно просьба о покупке шали, сопровождаемая фамильярным обращением к нелюбимому мужу (Ваничка), вызывает в памяти эпиграмматическую сказку Понса де Вердена "La Resistance vaincue", вольно переведенную В. Л. Пушкиным ("Быль", На Лиде молодой богач старик женился...).12

Первая часть сказки заканчивается отъездом супруга. В его отсутствие к жене приходит гость, с которым хозяйка дома ведет не лишенную остроумия беседу, быстро приобретающую фривольный характер. Одно из bons mots визитера основано на традиционном образе слепого Амура:



"А я одна". - Одне? тем лучше! где же он?
"Кто? муж?" - Ваш нежный Купидон (...)
Без шуток, слушайте: тот слеп, а этот крив;
Не сходны ли ж они? (...)





Комментаторы сборника "Стихотворная сказка (новелла)" указывают на эпиграмму Иеронима Амальтея, упоминающую о слепоте Амура (с. 649); можно сослаться и на другие произведения, более близкие по смыслу к остроте Миловзора, например на мадригал Вольтера "A Madame Comtesse de B***", где слепой старик сопоставляется со слепым ребенком - Амуром:



A quoi peut-on servir sur la fin de sa vie?
Ah! croyez-moi, choisissez mieux;
sans doute un vieil Aveugle ennuie:
C'est un aveugle enfant qu'il faut a vos beaux yeux.13






--------------------------------------------------------------------------------

11 Французский оригинал последних двух процитированных строк: "Mon cher mari, mon cher bon, mon espoir, // Fais-raoi manger du kai'mak ce soir" ("Мой дорогой муж, мой добрый, моя надежда, // Дай мне (возможность) поесть каймаку сегодня вечером") (Le Portefeuille d'un Homme de gout. P. 96).

12 Добрицын А. А. Русские эпиграммы XVIII-XIX веков и их западноевропейские образцы // Philologica. 2003. Т. 7. N 17/18. С. 34 - 35. Мода на шали упоминается и в других произведениях сатирического толка, например у Д. И. Хвостова в сказке с несколько неловким названием "Больная и турецкая шаль" (Стихотворная сказка (новелла) XVIII - начала XIX века / Вступ. статья и сост. А. Н. Соколова. Подг. текста и прим. Н. М. Гайденкова и В. П. Степанова. Л., 1969. С. 388 - 390).

13 Almanach des Muses. Paris, 1775. P. 251.



стр. 6


--------------------------------------------------------------------------------

Перевод: На что мы годимся к концу жизни? // Ах, поверьте мне, сделайте лучший выбор; // слепой старик, наверное, нагоняет скуку; // А вашим прекрасным глазам нужен слепой ребенок.14

Миловзор выражает желание посмотреть диванную, сцена сопровождается фривольными репликами персонажей и авторским отступлением по поводу опасности диванов для супружеской чести:



Диван для городской вострушки,
Когда на нем она сам-друг,
Опаснее, чем для пастушки
Средь рощицы зеленый луг.
И эта выдумка диванов,
По чести, месть нам от Султанов!15





Автор предоставляет читателю догадываться, что в диванной "модная жена" и ее гость проводили время не только за разговорами. Свидание их прервано возвращением Вулкана, причем в последний момент любовников предупреждают об опасности собачка и попугай.16 Конфигурация "любовник, жена, муж и собачка", конечно, не оригинальна; по ее поводу можно вспомнить, например, латинскую эпиграмму Дю Белле "Cuiusdam canis" ("Некой собаке") из его сборника эпитафий "Tumuli" ("Гробницы"), N 9:



Latratu fures excepi, mutus amantes:
Sic placui domino, sic placui dominae.17






--------------------------------------------------------------------------------

14 Слепота Амура обыгрывается также в эпиграмматической сказке Бурсо "Le Secret infaillible" (Un jeune Francois en Espagne...), см.: Boursault E. Lettres nouvelles de Feu Monsieur Boursault, Accompagnees de Fables, de Contes, d'Epigrammes, de Remarques, de bons Mots, & d'autres particularites aussi agreables qu'utiles. Avec treize Lettres amoureuses d'une Dame a un Cavalier. Nouvelle edition. Paris, 1738. T. II. P. 55; тот же мотив есть в эпиграмме Экушара Леб-рена (Le Brun P. -D. Ecouchard. CEuvres / Mis en ordre et publiees par P. L. Ginguene. Paris, 1811. T. III. P. 186) и т. д.

15 Аналогичное замечание имеется в непристойной сказке Ж. Васселье (Joseph Vasselier, 1735 - 1798) "Соперники-друзья" ("Les Rivaux Amis"). Героя проводят "к подножию трона его королевы" (Au pied du trone de sa reine): "C'etait, suivant l'usage, un sopha bien dodu; / Meuble fatal a la vertu! " ("Это была, как водится, весьма пышная софа, // Роковая для добродетели мебель!" (Vasselier J. Contes / Introduction, essai bibliographique par G. Apollinaire. Paris, 1913. P. 33). Ср. также начало XI главы романа Кребийона "Софа", где персонаж восхищается обстановкой, исполненной вкуса и сладострастия. Не исключено, что эротическая аллюзия содержится и в совете мужу: "... от дивана ключ в кармане ты держи". Смысл намека ясен, например, из двустишия, приписывающегося А. И. Полежаеву. Как признают исследователи, "не исключено, что это старинная эп(играм)ма, записанная или отредактированная Полежаевым": "Берег сокровище! Но льзя ли сберечи, // Когда от оного у всех висят ключи? " (Русская эпиграмма второй половины XVII - начала XX в. С. 392, 807). Эта шутка, встречающаяся уже в фацециях начала XVI века (Bebel H. Heinrich Bebels Facetien Drei Biicher. Historisch-kritische Ausgabe von G. Bebermeyer. Leipzig, 1931. P. 125. (Bibliothek des Literarischen Vereins in Stuttgart, Sitz Tubingen. Publikation 276)), лежит в основе многочисленных анекдотов, эпиграмм и сказок XVI-XVIII веков (среди их авторов Оуэн, де Майе, Баратон, Мерар де Сен-Жюст и др.).

16 Заметим сразу, что предупредительный знак, поданный попугаем ("Кто пришел? дурак!"), представляет собой галлицизм. Во французском языке той эпохи слово sot 'дурак' имело также значение 'рогоносец', ныне для этой лексемы полностью утраченное (Cayrou G. Dictionnaire du francais classique. La langue du XVIIе siecle. Paris, 2000. P. 703).

17 Почти одновременно флорентиец Граццини (Anton Francesco Grazzini, 1503 - 1584) написал точно такое же двустишие по-итальянски: "Latrai a' ladri, ed agli amanti tacqui; // Si che a messere ed a madonna piacqui" (Лаяла на воров, молчала при любовниках; / Так что и хозяину и хозяйке нравилась) (De-Mauri L. [E. Sarasino]. L'Epigramma Italiano. Dal Risorgimento delle Lettere ai Tempi moderni. Con Cenni Storici, Biografie e Note Bibliografiche. Milano, 1918. P. 50). Есть вероятность, что каждый из поэтов имел возможность ознакомиться с произведением другого еще до появления их в печати; кому принадлежит первенство, неизвестно (Du Bellay J. (Euvres poetiques. [Vol.] VII: (Euvres latines: Poemata / Texte presente, etabli, traduit et annote par G. Demerson. Avec une preface d'A. Michel. P., 1984. P. 320).



стр. 7


--------------------------------------------------------------------------------

Перевод: Лая, встречала воров, молча любовников; // Так нравилась хозяину, так нравилась хозяйке.

Двустишие Дю Белле множество раз переводилось на французский и на другие языки.18 На русский язык ее перелагал Сумароков, а за ним и другие авторы.19 Одна из поздних итальянских вариаций этой эпиграммы, принадлежащая Дз. Ре (Zefirino Re, 1782 - 1864), развивает тему в том же направлении, что у Дмитриева. Пуанта четверостишия Ре такова: "Con tutti era gentile; avea prurito // Sol d'abbaiar quando giungea il marito" (Со всеми была мила, ее одолевал зуд // Лаять, только когда приходил муж).20

Что касается заключительного хода дмитриевской сказки, его заимствованный характер отмечен в комментариях Н. М. Гайденкова и В. П. Степанова к сборнику "Стихотворная сказка (новелла) XVIII-начала XIX века", где сказано следующее: "Сказка построена на бродячем сюжете, источником которого является старофранцузское фаблио. Он обработан, в частности, в "Гептамероне" Маргариты Наваррской (день первый, новелла 6). Одной из его стихотворных переделок является сказка французского поэта Ардуи (1718 -1785) "Le borgne dupe". Подобный же рассказ имеется в книге Семенова "Товарищ разумный" и в лубочной картинке "Повесть забавная о купцовой жене и о приказчике" (Д. Ровинский, с. 99)" (с. 649).21

Эта информация нуждается в некоторых уточнениях и дополнениях.22

Схема упомянутого бродячего сюжета такова: в отсутствие мужа к жене приходит любовник, кривой супруг неожиданно возвращается, жена спеш-


--------------------------------------------------------------------------------

18 Помимо автоперевода самого Дю Белле, его дистих варьировали в своих четверостишиях Ла Френэ (La Fresnaye), Кольте (Colletet), Мальвиль (Malleville) (Les Fleches d'Apollon ou Nouveau Recueil d'Epigrammes anciennes et modernes [par E. -J. Chaudon]. Londres [= Paris], 1787. T. 1. P. 85, 86, 161) и др.; Тристану Отшельнику (Tristan l'Hermite) принадлежит 8-строчная переработка этого же сюжета (Elite de Poesies fugitives. T. V. P. 220).

19 Сумароков А. П. Полное собрание всех сочинений, в стихах и прозе / Собраны и изданы в удовольствие Любителей Российской Учености Николаем Новиковым. Часть IX. Москва, 1781. С. 145; Русская стихотворная эпитафия / Вступ. статья, сост., подг. текста и прим. С. И. Николаева и Т. С. Царьковой. СПб., 1998. С. 199.

20 Giunta M. da. Antologia epigrammatica italiana preceduta da un discorso sull'epigramma di Melchiorre da Giunta. Firenze, 1857. P. 317. Мотив мог быть развит и в противоположном направлении: в любовном приключении графа Нулина собачка, наоборот, спугивает любовника. Кстати, в "Опровержении на критики", именно в разделе, посвященном "Графу Нулину", Пушкин ссылается на "Модную жену" как на "прелестный образец легкого и шутливого рассказа" (см. об этом: Стихотворная сказка (новелла) XVIII - начала XIX века. С. 40). М. И. Шапир обратил внимание автора настоящей статьи на то, что между этими двумя сказками имеется целый ряд параллелей. В обоих случаях речь идет о любовной авантюре, случившейся в отсутствие мужа, причем и там и там муж предупреждает, что отлучается надолго. Обе героини беседуют с ухажерами о современной моде, обеим иронически присваивается имя Лукреции (что, впрочем, не редкость в европейской литературе). В финале обеих сказок подчеркивается, что описанное в них событие совсем не диво ("Граф Нулин"), пример такой не новый ("Модная жена"). Не исключено, что Пушкин пародировал не только "историю и Шекспира", но и Дмитриева.

21 Несмотря на этот комментарий, ни в одном собрании сочинений Дмитриева переводной характер "Модной жены" не отмечен. Более того, во вступительной статье к "Полному собранию стихотворений" (1967), принадлежащей Г. П. Макогоненко, прямо утверждается, что "первые сказки Дмитриева - "Картина" и "Модная жена", опубликованные в "Московском журнале", - оригинальны" (с. 20; то же повторено в кн.: Макогоненко Г. П. Избранные работы. Л., 1987).

22 Сразу заметим, что указание на "Повесть забавную о купцовой жене и о приказчике" ошибочно: во-первых, содержание ее ничего общего с "Модной женой" не имеет; во-вторых, ссылка дана неверно: "Повесть" напечатана не на с. 99, а на с. 223 - 226 первого тома пятитомника: Русские народные картинки. Собрал и описал Д. Ровинский. Книга I. Сказки и забавные листы (Сборник отделения русского языка и словесности Императорской Академии наук, Т. XXIII). СПб., 1881 (к которому и отсылает комментарий в "Стихотворной сказке", с. 606); лубочная же картинка с "Повестью" воспроизведена, действительно, на с. 99 одноименного, но существенно сокращенного и переработанного посмертного издания: Ровинский Д. А. Русские народные картинки / Изд. Н. П. Собко. 2 тома в 1. СПб., 1900.



стр. 8


--------------------------------------------------------------------------------

но прячет любовника (во многих версиях - прямо за дверью), затем закрывает мужу единственный здоровый глаз якобы для проверки, ибо ей-де привиделось, будто больной глаз прозрел; в этот момент, пользуясь временным ослеплением мужа, любовник ускользает. Эта история действительно присутствует во французском фаблио "О дурной жене" ("De la Male Feme"), а впервые появляется в сборнике "Disciplina clericalis", созданном в начале XII века Петром Альфонсом (Моисеем Сефардом), крещеным испанским евреем (1062 - после 1106), включившим в свое сочинение рассказы из арабских и еврейских источников.23 Основанные на этом сюжете прозаические новеллы перечислены в трактате Ж. Бедье о фаблио,24 в указателях Ротунды и Томпсона,25 в различных комментариях к "Gesta romanorum" ("Деяниям римлян"), к "Гептамерону" Маргариты Наваррской и т. д. Однако для выяснения генезиса Дмитриевской сказки более существенными представляются обработки, сделанные в конце XVII и в XVIII веке. Две из них в цитированной справочной литературе зарегистрированы: Ж. Бедье ссылается на анекдот, напечатанный в 1741 году в сборнике "Nouveaux contes a rire", и на стихотворную сказку аббата Бретена, опубликованную уже после "Модной жены", в 1797 году.26 Однако имеется еще несколько версий XVII-XVIII веков, не фигурирующих в указателях.

К ним относятся несколько прозаических анекдотов. Один присутствует в книге аббата Буайе "Le Compagnon sage & ingenieux Anglois & Francois" (1700), которая, как показал В. Д. Рак, является источником упомянутой выше компиляции Петра Семенова "Товарыщ разумной и замысловатой".27 Другие рассказаны в "Elite des bons mots"28 и, видимо, в некоторых других сборниках острот (часть их упомянута в собрании Леграна д'Осси "Fabliaux ou Contes", в котором также имеется краткий прозаический пересказ фаблио "О дурной жене"29). Более пространная версия анекдота вошла в "Брыз-


--------------------------------------------------------------------------------

23 Pierre Alphonse. Disciplina Clericalis; auctore Petro Alphonsi, ex-Judaeo Hispano. Discipline de clergie, traduction de l'ouvrage de Pierre Alphonse. Paris, 1824; современное критическое издание: Genot-Bismuth J. -L. La discipline de clergie = Disciplina clericalis / Moi'se le Sefarade alias Pierre d'Alphonse. Introduction, Texte latin, Traduction nouvelle et notes. Avec la participation de Simone Beau; & une contribution de Gerard Genot. En annexe une ordonnance de medecine andalouse & La lettre de Joseph le Khazar au Vizir du Calife de Cordoue, en reponse a sa lettre. Saint-Petersbourg; Paris, 2001.

24 BedierJ. Les Fabliaux. Etudes de litterature populaire et d'histoire litteraire du moyen age. Deuxieme edition revue et corrigee. Paris, 1895. P. 119, 466 - 467; Бедье ссылается также на персидскую притчу с аналогичным мотивом и на индийский сборник "Hitopadesa". Он указывает на существование двух основных форм рассматриваемого нами сюжета: в одной жена закрывает кривому мужу здоровый глаз, во второй она, как бы шутя, набрасывает на голову мужа накидку. Близкое ответвление второй формы (жена разворачивает ткань перед глазами мужа) сжато излагается уже у Аристофана, позже оно появляется в "Gesta Romanorum" (N 123). В "Disciplina clericalis" присутствуют сразу оба варианта (с закрыванием здорового глаза и с разворачиванием ткани), причем они записаны один за другим.

25 Rotunda D. P. Motif-Index of the Italian Novella in Prose. Bloomington, 1942. P. 110. N K1516 (Indiana University Publications. Folklore Series. N 2); Thompson S. Motif-index of folk-literature: a classification of narrative elements in folktales, ballads, myths, fables, mediaeval romances, exempla, fabliaux, jest-books and local legends. Bloomington; London, 1966. T. IV. P. 401. N K1516.

26 Bedier J. Les Fabliaux. P. 467.

27 BoyerA. Le Compagnon sage & ingenieux Anglois & Francois. Ou Recueil de l'Esprit des Personnes Ulustres tant Anciennes que Modernes (...) Troisieme Edition; Corrigee, Augmentee, &c. Londres, 1707. P. 182; Рак В. Д. "Товарищ разумный и замысловатый" (1764) и его источник // Сравнительное изучение литератур. Сборник статей к 80-летию академика М. П. Алексеева. Л., 1976. С. 223 - 228.

28 Разные издания, например: Elite des Bons mots, Pensees choisies, Histoires singulieres & autres petites Pieces tant en prose qu'en vers recueillies des meilleurs Auteurs & particulierement des livres en Ana. Amsterdam, 1745. Vol. II. P. 290.

29 Le Grand d'Aussy P. J. -B. Fabliaux ou Contes, du XIIе et XIIIе Siecle. Fables et Roman du XIIIе, traduits ou extraits d'apres plusieurs Manuscrits du terns, avec des Notes historiques et



стр. 9


--------------------------------------------------------------------------------

ги остроумия" ("Saillies d'esprit") парижского адвоката Гайо де Питаваля (Francois Gayot de Pitaval, 1673 - 1743), выходившие по крайней мере тремя изданиями: в 1726 году, в существенно расширенном виде в 1732-м и в 1740 году. Интересующий нас текст находится на первых же страницах книги.30

К поэтическим обработкам относится, во-первых, стихотворная сказка Э. Бурсо "Le Borgne aveugle. Conte", включенная автором в письмо Тюренну, причем Бурсо уверяет своего адресата, что сообщает ему рассказ о подлинном происшествии. Одна деталь (муж возвращается домой с войны) позволяет предположительно возвести версию Бурсо к XVI новелле сборника "Cent nouvelles nouvelles".

Во-вторых, это стихотворная сказка Грекура "Le Borgne trompe" (в некоторых изданиях "Le Borgne detrompe").31 Грекур варьирует исходный мотив в своем обычном стиле, рассматривая его как материал для эротической истории: центром повествования является описание свидания, полное фривольных намеков.

В-третьих, это латинская стихотворная новелла, сочиненная Бернаром де Ла Моннуа и озаглавленная "Uxor coclitis" ("Жена кривого").32

Наконец, в-четвертых, это упомянутая Н. М. Гайденковым и В. П. Степановым небольшая пьеса "Le Borgne dupe", принадлежащая аррасскому поэту Ардюэну (Alexandre-Xavier Harduin), а не 'Ардуи', как ошибочно транскрибировано комментаторами. Она была напечатана в 1781 году в "Almanach des Muses". Именно эта сказка и послужила непосредственным источником для заключительного эпизода "Модной жены", что легко можно увидеть, сопоставив оба текста. Дмитриев не только заимствует у Ардюэна сюжетную схему, но и в точности переводит двусмысленную финальную реплику неверной супруги:



"Прелестная мечта! Лукреция вскричала:
За чем польстила мне, чтоб после обмануть!
Ах, друг мой! как бы я желала,
Чтобы один твой глаз
Похож был на другой!" (...)





Ср. во французском оригинале:



Ah (!) dit-elle, affectant une vive douleur,
pourquoi faut-il qu'un songe si flatteur
a mon esprit n'ait offert qu'une fable?






--------------------------------------------------------------------------------

critiques. Nouvelle Edition augmentee d'une Dissertation sur les Troubadours. Paris, 1781. T. IV. P. 158 - 159.

30 Gayot de Pitaval F. Saillies d'Esprit, ou Choix curieux de Traits utiles & agreables pour la conversation, entrelasses d'Histoires singulieres, d'Anecdotes interessantes, de reflexions critiques morales, de jugeraens sur plusieurs Poetes modernes, & de l'elite de leurs Poesies. P., 1726. P. 9 - 10.

31 Grecourt J. -B. J. Willart de. Poesies diverses de MR. de Grecourt. Nouvelle edition, Augmentee d'un tres-grand nombre de Pieces, & purgee de toutes celles qu'on a f aussement publiees sous le nom de cet Auteur. Lausanne; Geneve, 1747. T. I. P. 81 - 84; CEuvres diverses de M. de Grecourt. Nouvelle edition, Augmentee du PHILOTANUS, de la BIBLIOTHEQUE DES DAMNES, & c. Londres, 1780. T. II. P. 179 - 181. Говоря об авторстве стихотворных французских сказок, следует помнить, что практически во все собрания сочинений Грекура было включено множество чужих произведений, в основном эпиграмм и других мелких пьес. Что же касается сказок, печатавшихся в ранних двухтомных изданиях, то здесь больше оснований доверять составителям, убежденным в авторстве Грекура.

32 La Monnoye B. de. (Euvres choisies / Ed. par Rigoley de Juvigny. La Haye, 1770. T. II. P. 354 - 355.



стр. 10


--------------------------------------------------------------------------------



Helas, au gre de mon amour,
Damis, puisse-je voir un jour
vos yeux l'un a l'autre semblable!33





Перевод: "Ах, - говорит она, изображая живейшую боль, - // Зачем было нужно, чтобы столь лестный сон // представил моему воображению [всего] лишь сказку? // Увы, если бы, благодаря моей любви, // Дамис, я смогла увидеть однажды // Ваши глаза похожими один на другой!" Эта эпиграмматическая острота отсутствует в других версиях сюжета об обманутом кривом. У Ардюэна она могла возникнуть под влиянием эпизода истории "О дурной жене" ("De la Male Feme" или "De la male Dame"), где жена говорит супругу: "Le sain oeil me laissiez charmer, // Qu'a l'autre autel [var.: autretel] n'aviegne" ("Здоровый глаз позвольте мне зачаровать, // Чтобы не случилось подобного [тому, что было] с другим").34

То, что у Ардюэна было кратким законченным анекдотом, не содержащим никаких этических оценок, Дмитриев превращает в заключительный эпизод довольно объемной сатирической сказки. Хотя русский поэт и не вводит эксплицитного нравоучения, в его произведении присутствует морализаторский оттенок. Дмитриевский Пролаз - "старик-рогоносец", один из классических персонажей сатиры, низкий выскочка, благодаря неправедно нажитому богатству получивший на старости лет пригожую девушку себе в жены. Поэтому он выглядит не безвинной жертвой супружеской измены, а заслуженно и закономерно наказанным нуворишем. Разницу между картиной нравов, представленной в "Модной жене", и французскими трактовками того же сюжета можно образно выразить словами Вяземского: "...наша острота, не заключающаяся, как острота французская, в игре слов, или тонком выражении мысли, есть более живописная. Французские шутки беглы и, так сказать, не осязательны (...) наши обыкновенно в лицах и более говорят чувству, чем понятию. Французский остроумец ловко и проворно действует орудием остроты и колет им свою жертву; русский владеет кистию, коею расписывает лица на смех".35

Для того чтобы создать "живописную" картину "в лицах", Дмитриев расширил стихотворный анекдот Ардюэна за счет добавления обширной Vorgeschichte и многочисленных эпизодов и деталей бытового характера.36 Такое композиционное усложнение характерно для французской сказки XVII-XVIII веков. В предисловии к "Сборнику лучших стихотворных сказок" при сравнении фаблио с современными произведениями говорится: "Что наиболее поражает в этих столь древних сказках, это единство замыс-


--------------------------------------------------------------------------------

33 Almanach des Muses. Paris, 1781. P. 68.

34 Le Castoiement, ou Instruction du Pere a son Fils. Ouvrage Moral en vers, compose dans le treizieme siecle... / Ed. par E. Barbazan. Lausanne; Paris, 1760. P. 49. Этот сборник XIII века представляет собой стихотворную переработку упомянутой выше книги "Discipline clericalis". Добавим еще, что у Дмитриева, как и у Ардюэна, жена подает любовнику знак к бегству именно в тот момент, когда она закрывает мужу здоровый глаз, после чего любовник ускользает, а между супругами еще продолжается диалог (та же деталь есть в "Деяниях римлян", а в XVIII веке у Питаваля). У Грекура же сигналом к бегству оказывается подтверждение ревнивца, что он ничего не видит (та же особенность в сборнике "Cent nouvelles nouvelles").

35 Вяземский П. А. Известие о жизни и стихотворениях Ивана Ивановича Дмитриева. С. 69.

36 Аналогичные явления наблюдались в ту эпоху и в русской басне: "Русская басня в притчах Сумарокова начала с такого нагромождения комических деталей, до которого никогда не доходила после (...) кое-где в конце 18-го века, дальше у Жуковского, снова пробивается эта тенденция, достигая своего апогея к 20-м годам (...)" (Виндт Л. Басня как литературный жанр // Поэтика. Сборник статей. Л., 1927. (Временник отдела словесных искусств Государственного Института истории искусств. [Вып.] III. С. 93 - 94)).



стр. 11


--------------------------------------------------------------------------------

ла [une unite de dessein], которое не всегда имеется в наших современных сказках".37 В более позднем эссе дано оправдание усложненного построения сказки, в которой "допускаются эпизоды, описания, портреты, размышления, детали"; следует только, чтобы они были "связаны с главным действием" и придавали повествованию более веселый характер. В пример приводятся произведения Лафонтена, где эпизоды "украшают рассказ, не удлиняя его: то, что нравится, никогда не кажется излишним" (сказанное не относится к эпиграмматическим сказкам, не терпящим отступлений).38 Характерной чертой "Модной жены" является то, что для построения обширной части, предшествующей кульминационному эпизоду, автор привлекает именно эпиграмматические мотивы и пуанты; это создает иллюзию остроумной светской беседы.

Судя по отзывам как современной, так и позднейшей критики, Дмитриеву удалось добиться того, что Эдгар По назвал "единством эффекта или впечатления" ("the unity of effect or impression"), когда ни один вставной эпизод "не кажется излишним".

"Картина"

В отличие от "Модной жены", возможные французские источники сказки "Картина" (1790) до сих пор еще, кажется, не обсуждались комментаторами (см. прим. 21). Сюжет, выбранный Дмитриевым для этого произведения, обрабатывался несколько раз. Самая старая из известных мне версий содержится в популярном прозаическом сочинении Дюфрени "Amusemens serieux et comiques" (1699). Она дала материал для двух стихотворных переделок, опубликованных до 1790 года.39

Во-первых, с нее был списан грекуровский "Портрет Гимена" ("Le Portrait de PHimen" или "Le Portrait de l'Hymen").40

Во-вторых, она является оригиналом "Картины" ("Tableau") Н. -Ж. Селиса (Nicolas-Joseph Selis, 1737 - 1802), напечатанной в 1777 году в "Alma-nach des Muses". Сказка Селиса является непосредственным источником одноименной Дмитриевской пьесы. В "Альманахе муз" сделана сноска, где указывается, что "идея этой сказки заимствована из "Серьезных и комических развлечений" Дюфрени" (Almanach des Muses. Paris, 1777. P. 131), но на самом деле исходная история существенно изменена. У Дюфрени (и у Грекура, который весьма точно следует своему образцу) она такова. Жених заказывает художнику аллегорическую картину, на которой "Гимен должен выглядеть прекрасней Адониса", а факел в его руках должен пламенеть ярче, чем факел Амура. Когда мастер представляет работу заказчику (еще до женитьбы последнего), тот высказывает недовольство недостаточной жи-


--------------------------------------------------------------------------------

37 Recueil des meilleurs Contes en vers. P. XIV.

38 Petite Encyclopedie poetique, ou Choix de Poesies dans tous Ies genres / Par une Societe de gens de Lettres. Paris, 1804. [Vol. 9]: Contes. P. VII-VIII.

39 Dufresny Ch. Riviere. Amusemens serieux et comiques. Texte presente et annote par J. Dunkley. University of Exeter, 1976. P. 22 - 23. Сочинение Дюфрени переиздавалось в XVIII веке множество раз; история про картину воспроизведена еще и в "Словаре анекдотов" Лакомба де Презеля, где она занимает более половины объема статьи "Женитьба" ("Mariage") (Dictionnaire d'Anecdotes, de Traits singuliers et caracteristiques, Bons Mots, Naivetes, Saillies, Reparties ingenieuses, etc., etc. / Rec. par H. Lacombe de Prezel. Nouvelle edition augmentee. Paris, 1768, Vol. I. P. 127 - 128). Третья известная мне стихотворная обработка ("Les Portraits de l'Hymen"), принадлежащая Де Белилю (Auguste de Belisle), была опубликована в "Almanach des Muses" (1813. P. 137 - 140).

40 Grecourt J. -B. J. Willart de. Poesies diverses de MR. de Grecourt. Lausanne; Geneve, 1747. T. I. P. 116 - 120; (Euvres diverses de M. de Grecourt. Londres, 1780. T. I. P. 78 - 83.



стр. 12


--------------------------------------------------------------------------------

востью красок и изображения. Художник обещает, что через несколько месяцев картина станет лучше, но когда он приносит ее, поохладевший к этому времени супруг советует мастеру умерить восторженность и игривость фигур, сделать факел Гимена бледнее, чем у Амура, и т. п. Художник отвечает, что он картину не поправлял, она осталась прежней, однако представления (idee) заказчика изменились: тот, кто был любовником, сделался мужем.

В сказке Селиса художник из-за болезни не может выполнить работу к сроку, когда же приносит ее через месяц после женитьбы заказчика, тот заставляет его переделывать картину, последовательно убирая все то, что выражает пылкость чувств, так что в конце концов художник закрашивает и самого Амура.

Дмитриев, делая более пространным текст, сохраняет детали французского образца, так что местами его произведение является не подражанием, а точным переводом. Приведем несколько примеров, цитируя оригинал по "Almanach des Muses" (1777. P. 131 - 133).

1. Заказчик желает, чтобы божества брака и любви были представлены на картине как союзники:



(...) Гимен, то есть бог брака,
Не тот, что пишется у нас сапун, зевака,
Иль плакса, иль брюзга; но легкой, милый бог (...)
Гимен и с ним Амур, всегда в восторге новом (...)
Взяв за руки меня, подводят по цветам (...)
К прекрасной девушке, боготворимой мною (...)





В оригинале:



Qu'un Cupidon, tout brillant d'allegresse,
qu'un Dieu d'Hymen, qui ne soit pas boudeur,
m'offrent d'abord a ma jeune maitresse (...)





Перевод: Чтобы Купидон, весь сверкающий от веселья, // чтобы бог Гимен, который пусть не будет брюзгой, // прежде всего отдали меня моей юной возлюбленной.

2. В пейзаже, изображенном на картине, должны быть такие детали:



Вокруг нее [невесты] толпой забавы, игры, смехи;
Вдалижь, под миртами, престол любви, утехи,
Усыпан розами и весь почти в тени (...)





В оригинале:



(...) des jeux, des ris, le cortege enchanteur.
Au pied d'un myrte, ou nait aussi la rose,
loin des regards, dans l'ombre d'un berceau,
cachez un lit (...)





Перевод: (...) Игр и смехов чарующий кортеж. // У подножия мирта, где рождается и роза, // вдали от взглядов, в тени беседки, // спрячьте ложе.

3. В эпизоде, где повествуется о выздоровлении художника, он именуется Апеллесом:



Уж месяц брака их протек
И Апеллесову болезнь с собой увлек.





стр. 13


--------------------------------------------------------------------------------

В оригинале:



Un mois se passe, & le moderne Apelle,
enfin reprend une vigueur nouvelle.





Перевод: Месяц проходит, и современный Апеллес // наконец обретает новую силу.

4. Через месяц после свадьбы Князю уже кажется, что аллегория брака представлена слишком чувственно:

Но для женатого... уж слишком любострастна! В оригинале:



Morbleu! tout offre ici la volupte!





Перевод: Черт возьми! все представляет здесь сладострастие!

5. Князь подвергает картину цензуре:



(...) Тем строже перебор от Князя был всему:
Уже не взмилились и Грации ему,
Потом и одр любви, и миртовы кусточки;
Потом и нежные слетели голубочки;41
Потом и смехи все велел закрасить он,
А наконец, увы! вспорхнул и Купидон.





В оригинале:



(...) & chaque jour, il devint plus severe.
Il supprima l'arbrisseau de Cythere,
& les trois Soeurs qui parent la beaute,
& le lit sombre, & la honte enfantine.
L'oiseau fringant disparut sans retour.
Bientot apres, les jeux eurent leur tour.
Bientot apres, dans son humeur chagrine,
helas! il fit meme effacer l'Amour.





Перевод: И каждый день он становился все строже. // Он уничтожил дерево Киферы // и трех сестер [=Граций], украшающих красавицу, // и затемненное ложе, и детский стыд. // Резвая птица безвозвратно исчезла. // Затем, вскоре, пришла очередь игр. // Затем, вскоре, в своем мрачном настроении, // увы! он заставил даже стереть Амура.

Мы видим, что Дмитриев постарался как можно вернее передать пуанту оригинала и даже поставил имя Купидона в последней строке в финальную позицию; передать же по-русски игру слов Amour = 'Амур', 'любовь' было в принципе невозможно.

Как и в "Модной жене", Дмитриев несколько распространил сказку за счет короткой Vorgeschichte, совершенно отсутствующей в оригинале, и столь же краткого бытового эпизода в середине повествования (Князь вышел в шлафроке, нахлучен колпаком...). Пуанту стихотворной новеллы русский поэт воспроизвел в точности. В. В. Виноградов подробно проследил, как поэт от издания к изданию правил стиль, последовательно исключая как


--------------------------------------------------------------------------------

41 Во французском оригинале на картине изображен воробей (символ любовной неутомимости). Русский поэт заменил слишком фривольного воробья на более скромных и элегических голубков.



стр. 14


--------------------------------------------------------------------------------

слишком "фамильярно-просторечные", так и чересчур "обветшалые" выражения, а также попадавшиеся местами канцеляризмы.42 Однако необходимо отметить, что вся эта правка касалась только оригинальных Дмитриевских добавлений, т. е. вступления и вставных сцен. "Нельзя не подчеркнуть, - говорит Виноградов, - что некоторые "простонародные", а также "просторечные" (по стилистической оценке той эпохи) слова остаются неизменно в тексте этого стихотворения при всех изданиях". Примеры, которые исследователь приводит в подтверждение, состоят почти исключительно из тех строк, которые близко передают содержание французского оригинала (см. выше примеры 1, 2 и 5). По-видимому, в этих случаях Дмитриеву не хотелось ради стилистической правки жертвовать удачно найденным переводческим решением. Как бы то ни было, на протяжении многих лет текст продолжал оставаться для него неоднородным, так что творческая история отдельных фрагментов различается в зависимости от их происхождения.

В. В. Виноградов доказывает, что "изменения в языке и стиле сказки "Картина" (...) направлены на устранение шаблонной фразеологии классицизма (...)".43 Тем не менее следует помнить, что на первом этапе обработки сюжета Дмитриев, наоборот, дополнял французский оригинал, используя как раз клишированные образы и языковые обороты поэзии XVIII века (см. пример 1), однако впоследствии устранял в присочиненных им фрагментах некоторые излишества.

Подчеркнем, что в противоположность "Модной жене" экспозиция в "Картине" минимальна, сказка не дает ни ярких сцен повседневного светского поведения, ни характеров, узнававшихся как современные. Она является рассудочно-остроумной иллюстрацией к заданной (и довольно избитой к тому времени) идее: "женитьба охлаждает любовь".44 Неудивительно, что эта сказка не вызвала такого восторга, как "Модная жена", а кругу Карамзина понравилась даже меньше, чем "Быль": "Знаешь ли, что быль мне лучше картины полюбилась, и не только мне, но и всем тем, которым я читал сии пиесы".45 По всей вероятности, здесь имеется в виду "Быль" 1790 года ("Уже опять орлы российски..."), которая упоминается еще раз в одном из последующих писем Карамзина.46 Правда, Виноградов не исключает, несмотря на малую вероятность, что речь может идти о другой "Были", начинающейся строкой Чума и смерть вошли в великолепный град...47 Пользуясь случаем, заметим, что последнее произведение тоже не самостоятельно. Поскольку стихотворная "быль" в поэзии XVIII века зачастую неотличима от сказки (ср. прим. 10), имеет смысл рассмотреть здесь это сочинение наряду с другими сказками Дмитриева.


--------------------------------------------------------------------------------

42 Виноградов В. В. Из наблюдений над языком и стилем И. И. Дмитриева // Материалы и исследования по истории русского литературного языка. М.; Л., 1949. Т. I. С. 183 - 188. " Там же. С. 188.

44 Эта идея используется как предпосылка для пуанты в известной эпиграмме Пирона против Академии. "Академическое кресло для автора, - говорит Пирон, - все равно что супружеское ложе для любовника". В уже упоминавшемся "Словаре анекдотов" Лакомба сразу за перепечаткой из Дюфрени следует анекдот, начинающийся словами "Говорят, что женитьба - могила любви" (Dictionnaire d'Anecdotes, de Traits singuliers et caracteristiques (...). T. II. P. 128).

45 Письма Н. М. Карамзина к И. И. Дмитриеву. С. 15. Что до Вяземского, он удостаивает "Картину" одной фразы: "Картина князя Ветрова изъясняет нам, что есть жених и что есть муж" (Вяземский П. А. Известие о жизни и стихотворениях Ивана Ивановича Дмитриева. С. 77).

46 Письма Н. М. Карамзина к И. И. Дмитриеву. С. 16.

47 Виноградов В. В. Указ. соч. С. 188.



стр. 15


--------------------------------------------------------------------------------

"Быль"

Притча, озаглавленная Дмитриевым "Быль", напечатанная в 1792 году, но впоследствии ни в одно собрание им не включавшаяся, восходит к басне Лихтвера "Der Priester und der Kranke".48 В 1766 году увидел свет ее прозаический французский перевод.49 Близкая к оригиналу стихотворная обработка этой басни, озаглавленная "Умирающий и капуцин" ("Le Mourant et le Capucin"), была выполнена Гишаром.50 Не исключено, что русский поэт знал и стихотворную версию Ле Метейе (Le Meteyer), опубликованную в "Almanach des Muses" 1787 года под названием "Le Pretre et les deux Mourans. Fable" ("Священник и двое умирающих").51 Вообще же по тексту дмитриевской "были" трудно судить, пользовался ли он французским переводом-посредником или опирался непосредственно на немецкий оригинал.

Весьма вероятно также, что Дмитриев читал русское переложение, напечатанное в части 4-й журнала "Чтение для вкуса, разума и чувствований" в 1791 году. По мнению В. Д. Рака, посредником для этого переложения послужила французская версия Юбера (см. прим. 49): Рак В. Д. Переводы в журнале "Чтение для вкуса, разума и чувствований" // XVIII век. СПб., 1993. Сб. 18.

Басня Лихтвера начинается пятью стихами, которые сообщают о чуме, свирепствовавшей в некоем городе, у Гишара это описание занимает четыре строчки:



Dans une grande ville et la peste et la mort
Ravageaient tout sexe, tout age;
Victime tour-a-tour du plus horrible sort,
Chacun faisait le noir voyage.





Перевод: В большом городе чума и смерть // Истребляли оба пола, все возрасты; // Очередная жертва страшного удела, // Каждый свершал черный путь.

Дмитриев, по обыкновению, сильно расширил введение: описание чумы занимает у него полтора десятка строк. Немецкие полтора стиха "Geschlechter sturben aus, viel Junge vor den Jahren, // Viel Alte, doch nicht gern" (им соответствует еще более лаконичное французское tout sexe, tout age) разворачиваются под пером русского поэта в ряд антитез (младенец/старик; девушка/старуха), расцвеченный набором клишированных атрибутов; последний член последней антитезы развернут, в свою очередь, еще на четыре стиха:



(...) Младенец и старик - все алчной смерти жертва!
Там дева, юношей пленявшая красой,






--------------------------------------------------------------------------------

48 Lichtwer M. G. Fabeln in vier Biichern von dem Verfasser selbst herausgegeben. Dritte Auflage. Berlin, 1762. S. 80.

49 Choix de Poesies Allemandes, Par M. Huber. P., 1766. T. I. P. 227 - 229.

50 Guichard J. -F. Fables et autres Poesies suivies de quelques morceaux de Prose. Paris, 1802. Vol. 1. P. 95 - 96.

51 Almanach des Muses. Paris, 1787. P. 107 - 108. Произведение Ле Метейе построено на традиционном для басни и для exempla противопоставлении богача, неудовлетворенного жизнью и чувствующего себя несчастным, и бедняка, живущего со спокойной совестью и без лишних забот (ср. главы 109 и 187в русском переводе " Великого зерцала ": Державина О. " Великое зерцало" и его судьба на русской почве). Герои представлены в момент, когда они покидают земную юдоль. В первом эпизоде басни священник тщетно пытается утешить жалующегося на судьбу богача. Эта сцена, по всей вероятности, понадобилась автору только для контрастного обострения следующего эпизода, к которому он и спешит перейти. Вторая часть басни, содержащая разговор священника с бедняком, почти в три раза длиннее.



стр. 16


--------------------------------------------------------------------------------



Бледнеет и падет под лютою косой;
Там, век дожившая, вздох томный испускает,
И вздоху оному никто не отвечает;
Никто!.. полмертвая средь стен лежит пустых,
Где только воет ветр, и мыслит о своих
Сынах и правнуках, чумою умерщвленных.





Гишар, в соответствии с французской либертенской традицией, с иронией говорит о священнике, пришедшем наставить умирающего старика: "Arrive en sa chaumiere un capucin style" (Приходит в его хижину вышколенный капуцин); "Moine (...) Qu'un saint zele devore" (Монах (...) горящий (пожираемый) священной ревностью) (показательно, что священник сделан именно капуцином - орден, изображавшийся в литературе того времени исключительно сатирически). У русского баснописца: "Приходит в хижину благочестивый муж, // Друг унывающих, смиренный пастырь душ".

Дмитриев сохранил в своем переложении несколько конкретных бытовых деталей: священник "зрит черно рубище, истлевше в головах, // Кувшин, топор, пилу, над дверию висящу, // И боле ничего". Ср.: "Haillons de pres comme de loin (...) Pour oreiller botte de foin, // Au mur creve deux haches, une scie, // C'etait la sa fortune et son ameublement" (Лохмотья, что издали, что вблизи, // (...) Вместо подушки охапка сена, // На покосившейся стене два топора, пила, // Таково было его богатство и обстановка).52

Напутствие священника и ответ умирающего Дмитриев передает, придерживаясь в целом оригинала, однако вносит некоторые стилевые изменения, делающие русского бедняка более смиренным и менее условно-пасторальным, чем его немецко-французский прообраз. Герой Лихтвера-Гишара говорит с убежденностью, достойной персонажа века Просвещения:



J'ai, si je me souviens, vecu
Content, sans haine, sans envie,
Sans dettes... Ces outils suffisaient a ma vie,
Avec eux seules je me suis soutenu;
J'avais de la sante; j'etais toujours mon maitre;
Je fus heureux, autant que Ton peut etre.





Перевод: Я, сколько помню, жил // Довольный, без ненависти, без зависти, // Без долгов... Этих инструментов мне хватало для жизни, // Только ими я себя поддерживал; // Я был здоров, я всегда был сам себе хозяин; // Я был счастлив, насколько это было возможно. Этот текст почти дословно соответствует немецкому оригиналу.53

Персонаж Дмитриева изъясняется более богобоязненно и с "карамзинистской" чувствительностью, заканчивая речь максимой в духе народной поговорки:



Я тяжко б согрешил теперь пред смертным часом,
Сказав, что плохо мне и горько было жить.






--------------------------------------------------------------------------------

52 Ле Метейе вместо этого перечисления ограничивается одним обобщающим термином outils 'инструменты'.

53 "Mich qualten weder Neid, noch Haß, noch Nahrungssorgen, // Mein Werkzeug, das hier liegt, erwarb mir alle Morgen // Des Tages Unterhalt, von Schulden war ich frey, // Gesund, mein eigner Herr, was fehlte mir dabey?" Что касается версии Ле Метейе, в ней речь умирающего приобретает оттенок самодовольства: "La vie a des douceurs, la mort n'est point a craindre // pour qui n'a, comme moi, jamais fait que le bien" (В жизни есть сладость, [а] смерть не страшна//для того, кто, как я, всегда делал добро).



стр. 17


--------------------------------------------------------------------------------



Меня небесный царь не допускал тужить.
Доколе мочь была, всяк день я был доволен,
Здоров, пригрет и сыт и над собою волен.
Кормилицы мои - топор был и пила...
А куплена трудом - и корочка мила!





Выражая готовность перейти в мир иной, французский бедняк заявляет с уверенностью античного философа: "Mes longs jours sont sans tache; et je mourrai sans peine" ("Мои дни были незапятнаны, и я умру без страха"). В "Были" отсутствие сожалений и страха смерти мотивировано иначе:



Хоть белый свет и мил, но я уж истощал
И боле не смогу достать работой хлеба,
Так лучше умереть! (...)





Это уже говорит персонаж русского сентиментализма, а не классицизма и не рококо. Стилевые признаки сентиментализма были отмечены в этом произведении В. В. Виноградовым: "Стиль (...) близок к высокому слогу классицизма, хотя и осложнен вводом формул чувствительности (...) Примесь "предромантической" фразеологии не очень значительна, но очень экспрессивна".54

Любопытно, что в "Были" нет ни нравоучительно-сентенциозного заключения (как в оригинале Лихтвера55), ни ярко выраженной пуанты, как у Гишара, завершающего свою басню риторическим вопросом-обращением к любителям порассуждать об умении умирать: "Raisonneurs, de la mort vous qui faites un art, // La recevriez-vous d'une ame aussi sereine?" ("Резонеры, вы, превращающие смерть в искусство, // Примите ли вы ее со столь же ясной душой?").56

Думается, что Дмитриев не случайно отказался от традиционного заключения: вместо риторической концовки, которая вряд ли гармонировала бы с предшествовавшим текстом, он завершил стихотворение в соответствии с единожды принятым сентиментально-элегическим тоном:



(...) Он рек - и ангел с неба,
Спустяся в хижину, смежил ему глаза...
И канула на труп сердечная слеза.





"Сказка"

Еще одно произведение, напечатанное при жизни Дмитриева единственный раз в сборнике "И мои безделки" (1795), было отнесено автором, как следует из названия, к разряду сказок. Источник его принадлежит к родственному жанру: Дмитриевская "Сказка" (1793) восходит к прозаической миниатюре "Фурии" ("Die Furien"), входящей в книгу Лессинга "Басни" ("Fabeln" II, 28),57 но стоящей в ней несколько особняком. "Фурии" - одна из немногих


--------------------------------------------------------------------------------

54 Виноградов В. В. Указ. соч. С. 189.

55 "O mochten Groß und Klein des Alten Lehre fassen! // Wer sich begniigen laBt, lebt frohlich, stirbt gelassen" ("О, если бы и старый и малый могли постичь урок этого старца! // Кто довольствуется своей долей, живет радостно и умирает спокойно").

66 Басня Ле Метейе кончается не лишенной остроумия моралью-пуантой: "O morale! o philosophie!... // chacun bien loin va vous chercher! // vous logez chez le pauvre, ah! c'est trop vous cachez!" ("О мораль! О философия!.. //Все ищут вас очень далеко!//Вы живете у бедняка, ах, вы слишком хорошо прячетесь!").

57 В известных мне комментариях к сочинениям Дмитриева указание на источник отсутствует.



стр. 18


--------------------------------------------------------------------------------

басен сборника, где действуют не традиционные для жанра животные, растения и предметы, а исключительно божества греко-римского Олимпа.

Дмитриев мог познакомиться с ней не только по оригиналу, но и по переводам. Прозаическая русская версия "Фурий" была напечатана без подписи в "Новом Санкт-Петербургском вестнике" (1786. Ч. 2. С. 227 - 228). Басня Лессинга переводилась и на французский как прозой,58 так и стихами.59 С версией Обера Дмитриев был почти наверняка знаком, поскольку переводил и другие басни этого автора. Первый из упомянутых французских переводов перепечатан в упоминавшемся уже "Сборнике анекдотов" Лакомба де Презеля,60 что не случайно: басня о фуриях действительно выглядит как анекдот, включающий несколько сцен, причем в двух первых эпизодах однотипные действия развиваются одновременно, и это подчеркивается синтаксическим и лексическим параллелизмом: Плутон посылает Меркурия, чтобы тот нашел среди земных девушек подходящую замену для стареющих Фурий. В то же самое время Юнона, раздосадованная всемогуществом Венеры, отправляет Ириду на поиски трех неприступных девственниц, никогда не знавших любви. Ирида возвращается ни с чем: на земле имелись как раз три искомые особы, но их уже успел забрать посланец Плутона, который счел их вполне пригодными для роли Фурий.

Вся совокупность событий и реплик нужна исключительно для подготовки пуанты, которая поражает читателя в последнем слове: "Und wozu will Pluto diese Tugendhaften? - Zu Furien" ("И зачем понадобились Плутону эти добродетельные [девицы]? - [В качестве] Фурий"). Для эпиграммы действие слишком усложнено, а рассказ длинноват; для сказки здесь слишком мало картин, сцен и характеров. Пьеса походит на фацецию, на анекдот, но не бытовой, а аллегорический, поэтому, видимо, она и попала в басенный жанр.

Дмитриев хотел превратить пьесу Лессинга в привычную сказку и перерабатывал ее в этом направлении. Он добавил нечто вроде краткого (четырехстрочного) "пролога", написанного откровенно разговорным языком:61



Ну, всех ли, милые мои, пересчитали?
Довольно, право, ведь устали!
Послушайте меня, я сказку вам скажу;
Садитесь все вокруг, да чур... уж не жужу!






--------------------------------------------------------------------------------

58 Lessing G. E. Fables et Dissertations sur la Nature de la Fable / Traduites de l'allemand (...), par d'Antelmy. P., 1764. P. 67 - 68; Choix de Poesies Allemandes, Par M. Huber. P., 1766. T. 1 P. 301 - 302.

59 Du Coudray A. J. Fables Allemandes, et Contes Francais en vers, Avec un Essai sur la Fable, Par M. D**, ci-devant Mousquetaire. Premiere partie. Paris, 1772. P. 3; Aubert J. -L. Fables et (Euvres diverses de M. l'Abbe Aubert, Nouvelle Edition, Contenant, entr'autres, le Poeme de Psiche, avec des augmentations considerables, & le Discours de VAuteur pour I'ouverture de ses Lemons au College Royal. Paris, 1774. T. I. P. 50 - 51; [De Launay] Poesies diverses de Societe, Par Monsieur de L***. Londres, 1767. P. 171 - 172; Le Fablier Francois, ou Elite des meilleures Fables depuis La Fontaine. Paris, 1771. P. 289 - 290 (под названием "L'Eumenide"); Anecdotes secretes du XVIII siecle. Paris, 1808. T. II. P. 107 - 108. Укажем также вольную обработку Лессинговой басни, сделанную Плюшон-Детушем, выпустившим в свет сначала однотомное (1781), а затем трехтомное собрание стихотворных сказок, озаглавленное "Внучатый племяник Бокаччо". Сюжет Лессинга развернут здесь в повествование, занимающее 14 страниц (Le Petit-Neveu de Bocace, ou Contes Nouveaux, en vers. Nouvelle edition, Revue, corrigee et augmentee de deux volumes. Par M. PI. D. [Pluchon-Destouches]. Amsterdam [i. e. Montargis], 1787. Vol. III. P. 155 - 168). Сказка Плюшон-Детуша, басня Обера, стихотворения из сборника Делонэ и из "Anecdotes secretes", "L'Eumenide" и "Словарь анекдотов" Лакомба остались неучтенными в немецкой библиографии Лессинга (Seifert S. Lessing-Bibliographie. Berlin, 1973).

60 Dictionnaire d'Anecdotes. T. II. P. 252.

61 См. Виноградов В. В. Указ. соч. С. 224.



стр. 19


--------------------------------------------------------------------------------

В основном тексте сохраняется тот же сниженный тон: Плутон охарактеризован как адский воевода, угрюмый бородач; об Ириде (Ирисе) говорится, что она кидается и тут и там, но не находит нигде толь редкого товару; в финале поэт и Юнону заставляет изъясняться "низким штилем": Ах он негодница!; и хрыч затеял уж измену!62 Однако мифологический характер персонажей и жесткая симметричная композиция Лессинговой басни не допускали ни русификации, ни вставных сценок бытового характера, ни стиля легкой "болтовни" ("causerie"), который Дмитриев так охотно использовал в остальных своих сказках. В результате переложение "Фурий" приобрело бурлескный характер, чуждый Дмитриевской (и вообще сентименталистской) эстетике.63 Возможно, это было одной из причин, помешавших Дмитриеву включить "Сказку" в последующие собрания сочинений.

На четырех рассмотренных примерах мы видим, что характерной чертой Дмитриевских переложений является амплификация рассказа, достигаемая преимущественно за счет присоединения самостоятельной вступительной части, отсутствовавшей в используемой модели. Это наблюдается и во многих других произведениях поэта, в которых перерабатываются сюжеты западноевропейских авторов ("Причудница", "Воздушные башни" и др.). Особенностью сказок Дмитриева64 оказывается также введение большого количества бытовых деталей, а на языковом уровне - использование разговорных оборотов и выражений, в результате чего они порой кажутся написанными, по выражению Виноградова, "в тонах бытового сказа". Необходимо учитывать, что Дмитриеву приходилось подгонять свой стиль к заданному извне сюжету, и случалось, что "простонародная" тональность оказывалась не вполне уместной в сказке "салонного" или "ученого" происхождения. В таких случаях поэт впоследствии вынужден был существенно править свое переложение, а иногда даже отказывался от его переиздания. При сопоставлении русского текста с оригиналом оказывается, что Дмитриев позволяет себе "тона бытового сказа" преимущественно в эпизодах собственного изготовления, стараясь стилистически не трогать "чужой" текст. Следует, однако, помнить, что "сказ" не обязательно означает просторечие. Что касается соотношения стиля и сюжета, "Модная жена" является противоположностью "Сказки". Если в обработке Лессинговой басни "простонародный" рассказчик фамильярным языком повествует об античных богах, то в "Модной жене" Дмитриев создает языковыми средствами образ светского собеседника, излагающего сюжет фольклорного происхождения, пусть и отполированный уже несколькими французскими поэтами.65 При этом Дмитриеву замечательно удается соблюсти равновесие между легкостью стиля, "верностью натуре" и привнесенными извне темами и мотивами.


--------------------------------------------------------------------------------

62 Ср. там же.

63 О "тотальности бурлеска" в русской поэзии второй половины XVIII века см.: Шапир М. И. Барков и Державин: Из истории русского бурлеска//Пушкин А. С. Тень Баркова. М., 2002. С. 427 сл.

64 Заметим, что все без исключения "сказки" Дмитриева, т. е. все произведения, включавшиеся им в соответствующий раздел в собраниях сочинений, а также стихотворение, озаглавленное "Сказка", в сюжетном отношении оказываются заимствованными.

65 В. Я. Пропп говорил по поводу одной из сцен пушкинского "Бовы", что "перед нами не быт, а амплификация и спецификация (...) фольклорного элемента" (Пропп В. Я. Трансформации волшебных сказок. Поэтика. Л., 1928. С. 77. (Временник отдела словесных искусств Государственного Института истории искусств. [Вып.] IV)). Нельзя ли отчасти объяснить длительную актуальность "Модной жены" сходной причиной, а именно долговечностью, которая присуща анекдотическим (квазифольклорным) мотивам, используемым в этой сказке?



стр. 20