Ю. Н. Говоруха-Отрок оставил нам литературно-критические труды о всех выдающихся русских писателях его времени. О Толстом, Тургеневе и Короленко он создал целые монографии, о Гончарове, Достоевском, Салтыкове-Щедрине, Островском, Некрасове опубликовал значимые статьи. Постоянно следил за творчеством Чехова, тоже опубликовал несколько статей о нем; если бы критик так рано не скончался (1896 г.), он наверняка свой комплект статей о Чехове расширил бы до целой книги. А из всех современников ему был ближе всего Гаршин, по ряду причин, о которых и пойдет речь в данной статье.
Писатель и критик (впрочем, тоже писатель) были почти ровесниками. Гаршин родился в 1855 году, Говоруха-Отрок, по новейшим разысканиям З. Т. Прокопенко,1 в 1854-м. Оба выросли в дворянских семьях среднего достатка, обе семьи - офицерские, обитавшие и во время службы отцов, и после их отставки на юге России (семья Говорухи-Отрока осела под Белгородом, Гаршина - на Украине, в Екатеринославской и Харьковской губерниях). Рано оба мальчика познали жизнь своих матерей с другими мужьями, т. е. для детей - с отчимами (второй брак матери Говорухи-Отрока состоялся после ранней смерти ее первого мужа, отца будущего литератора, а мать Гаршина порвала с мужем, уйдя от него с домашним учителем детей П. В. Завадским). Было сходство в психическом облике: оба юноши - нервные, страстные, сосредоточенно думающие, обоих охватывало меланхолическое состояние.
Радикальные веяния 1870-х годов реализовались у Гаршина в патриотических предвоенных настроениях и в желании участвовать в освобождении братьев-славян (отправился в 1877 году на русско-турецкую войну), а у Говорухи-Отрока - в мимолетном сближении в Харькове с революционерами-народниками, что ему, однако, стоило трех лет (1874 - 1877) сидения в петербургских тюрьмах, пока велось следствие по знаменитому "процессу 193-х". Разочарование в идеалах юности у Говорухи-Отрока было, конечно, несравненно более мощным и потрясающим, чем у Гаршина, но все-таки разочарование и переоценка ценностей характерны для обоих.
Тем более отталкиванию от радикальных и утопических увлечений способствовали последующие террористические акции: 24 января 1878 года Вера Засулич неудачно стреляла в петербургского градоначальника Ф. Ф. Трепова, 4 августа того же года С. М. Кравчинский убил в столице шефа жандармов Н. В. Мезенцева, 9 марта 1789 года Г. Д. Гольденберг убил в Харькове губернатора Д. Н. Кропоткина, 5 февраля 1880 года С. Н. Халтурин, покушаясь на царскую семью, взорвал несколько комнат в Зимнем дворце, убил и искалечил 54 солдата конвоя; И. И. Млодецкий две недели спустя неудачно покушался на жизнь графа М. Т. Лорис-Меликова, возглавлявшего комиссию по борьбе с террористами (Гаршин, приходивший
--------------------------------------------------------------------------------
1 Говоруха-Отрок Ю. Н. Собр. соч. Белгород, 2005. Т. 1. С. 9.
стр. 165
--------------------------------------------------------------------------------
в ужас от всех убийств и взрывов, бросился умолять графа простить юношу, но Млодецкого все равно казнили), а 1 марта 1881 года народовольцы убили царя Александра II...
Было от чего отталкиваться! Говоруха-Отрок еще до главных потрясений от террористических деяний, еще в тюремных камерах, опираясь на изучение Библии и книги Н. Я. Данилевского "Россия и Европа" (1869), уже начал отказываться от радикальных увлечений и становиться на традиционный, консервативный фундамент триединой формулы "православие, самодержавие, народность", именно на идеологический фундамент, отнюдь не оправдывая всю реальную жизнь Российской империи.
Гаршин же, сочувствуя утопическим идеалам свободы, равенства, братства, никогда тем не менее не входил в революционные организации, он постоянно колебался в выборе цели и конкретных путей к ней и в жизни, и в творческих созданиях, поэтому он в сравнении с Говорухой-Отроком выглядел шатким, ищущим, идейно непрочным. Впрочем, в 1878 - 1880 годах и Говоруха-Отрок еще не определил окончательно свое мировоззрение, да и в первых своих художественных произведениях 1880 - 1882 годов он во многих аспектах шел рядом с Гаршиным, изображая растерянных, несчастных, "маленьких" персонажей, не нашедших места в реальной действительности и частенько кончавших свою жизнь самоубийством или погибавших от нервных потрясений.
Знакомство молодых людей произошло, видимо, весной 1878 года. Говоруха-Отрок вспоминал в статье "Г. Успенский о В. Гаршине": "Довольно долго мы были с покойным В. М. очень дружны и очень откровенны. Познакомились мы давно - ровно 10 лет назад. Были мы почти одних лет, имели одинаковую склонность - к литературе, оба только что пережили ряд тяжелых впечатлений, хотя и разного характера: когда мы познакомились, В. М. только что, раненый, вернулся с войны, а я только что был выпущен на свободу после трехгодичного одиночного заключения по политическому делу. Очень уже много было у нас общих мыслей и общих отвлеченных интересов, и мы сразу сошлись; сразу же, как говорится, с первого слова, и въехали в область "мировых" и "проклятых" вопросов. Мы тогда, подобно многим тогдашним молодым людям, даже свои житейские, сердечные дела и т. п. сводили более к "мировым" и "проклятым" вопросам".2
Автор точен: согласно письмам Гаршина к матери, Екатерине Степановне Гаршиной, и к сослуживцу В. Н. Афанасьеву, он жил в Харькове у матери в марте - мае 1878 года3 и, разумеется, познакомился там с гуманитарной молодежью, в первую очередь - с заметным Говорухой-Отроком (сам Гаршин уже был тогда автором получивших большую известность рассказов "Четыре дня" и "Происшествие", опубликованных в "Отечественных записках" 1877 - 1878 гг.).
Говоруха-Отрок вспоминает в цитированной статье замечательный эпизод, свидетельствующий о религиозных исканиях Гаршина (о чем либеральные критика и литературоведение, а потом и советское гаршиноведение почти полностью умалчивали): "Я помню хорошо один наш разговор, так хорошо и отчетливо, будто это происходило вчера, а не восемь лет назад. Было это здесь, в Харькове, как раз в ночь под Светлый праздник. Мы пошли бродить по городу, заходили в полутемные церкви, где читались "Деяния", с университетской горки смотрели на движущиеся по всем направлениям огоньки, мерцавшие в фонариках переходящей из церкви в церковь толпы... А весенний воздух был так мягок и душист, а панорама потонувшего в сиянии луны города так поэтична. Не хотелось говорить, хотелось только
--------------------------------------------------------------------------------
2 Г. Г. Успенский о В. Гаршине. I // Южный край. 1888. 15 апр. N 2508. С. 1.
3 Гаршин В. М. Полн. собр. соч.: В 3 т. / Под ред. Ю. Г. Оксмана. М.; Л.: Academia, 1934. Т. III: Письма. С. 159 - 161. Все дальнейшие ссылки на это издание даются в тексте сокращенно: Письма.
стр. 166
--------------------------------------------------------------------------------
дышать этим воздухом, смотреть на эту лунную ночь, на эту движущуюся с глухим гулом толпу... Вспоминалось что-то забытое, замершее... Но, в конце концов, разговор свелся на то же... Как это у Гамлета?
Кто нес бы бремя жизни, с проклятьями, слезами...
Вот об этом самом и говорили, конечно, другими словами, в других формах - говорили и о возможности "примирения"... Говорили долго, сидя на ступеньках какой-то церкви. Уже ударили в колокол, уже священники и народ прошли мимо нас с хоругвями и крестами; мы видели, как процессия обошла вокруг церкви, потом услышали пение - "Христос воскресе!".
Я помню хорошо эту минуту. Луна ярко освещала лицо В. М., крупные слезы катились из его глаз, и сквозь слезы нестройным голосом вдруг он произнес: "Зачем все это из меня вытравили?". Я не нашелся, что ответить. Немного погодя он сказал: "Войдем туда". Мы вошли в церковь. Священник стоял перед царскими вратами и, осеняя народ крестом, произнес: "Христос воскрес!" - "Воистину!" - сдержанным гулом тысячной толпы пронеслось по церкви. И снова: "Христос воскрес!" - и снова тот же гул: "Воистину!". Мы постояли еще немного и вышли из церкви. Ночь была так же чудно хороша, на улицах было совсем пусто. Мы долго шли молча. Вдруг В. М. остановился против меня и выговорил: "А если все это ложь - что же тогда?". Я хотел что-то ответить, но он, нервно замахавши руками, поспешно заговорил: "Нет, нет, не надо, не будем об этом говорить"".4
В третьей статье большого цикла "Г. Успенский о В. Гаршине" (всего шесть статей) Говоруха-Отрок дает важные пояснения к гаршинским сомнениям: "Твердой веры у покойного Гаршина (я говорю лишь о том периоде, когда близко знал его) не было. Он любил Евангелие, считал его "книгой книг", удивлялся ему и восхищался им; он любил Лик Христа, висящий над миром в недосягаемой красоте; эта любовь к Евангелию и Лику Христа отразилась и в его произведениях (хотя бы в общем их духе, хотя бы уже ясно в его очерке "Ночь" или в заключительной странице повести "Надежда Николаевна"). Я не скажу, чтобы эта любовь к Евангелию, к Спасителю была бы только эстетическою - было и это, но было и иное. Покойный В. М. не раз мне говаривал, что не может читать Евангелие без сильного внутреннего волнения, что пророчество о кончине мира и страшном суде всегда наводило на него какой-то мистический ужас. Но эта любовь не имела основы в твердой вере. Когда В. М. говорил: "А если все это ложь?" - эти слова, мне казалось, можно было перевести так: "А если все это недосягаемо-прекрасная легенда, Бог знает как создавшаяся в человечестве и больше ничего?". А конечно, жить легендой - нельзя. Чтобы жить любовью к Лику Христову, надо веровать в полную реальность этого Лика".5
Сам Говоруха-Отрок в начале 1880-х годов уже твердо уверовал в Христа, хотя и продолжал в те годы в художественных произведениях изображать по-гаршински неприкаянных "маленьких" людей. Гаршин, несомненно, видел в нем товарища-соратника, уже с первых месяцев знакомства старался ему, "невыездному" из Харькова (ибо был сослан), помогать связываться со столичными журналами и литераторами. Гаршин пишет матери в Харьков 5 ноября 1878 года: "Ю. Н. скажите, что Кривенки нет в городе. Я послал по почте записочку Михайловскому, прося его известить, о чем просит Ю. Н., но ответа не получил" (Письма. С. 166). При содействии Н. К. Михайловского Говоруха-Отрок тогда, в конце 1870-х годов, анонимно участвовал (видимо, в качестве рецензента?) в "Отечественных записках".
--------------------------------------------------------------------------------
4 Г. Г. Успенский о В. Гаршине. I. С. 1.
5 Г. Г. Успенский о В. Гаршине. III // Южный край. 17 апр. N 2510. С. 1.
стр. 167
--------------------------------------------------------------------------------
17 февраля 1879 года Гаршин сообщает матери о предшествующей записке к ней: "Надеюсь, что вы получили ее вместе с письмом Ю. Н., в котором я сообщил ему нужную ему справку" (Письма. С. 177). 14 марта 1879 года он пишет матери о каком-то поручении Говорухи-Отрока, которое исполнить не может (Письма. С. 180). Затем Гаршин оказывается в Харькове и сообщает временно уехавшей оттуда матери 3 июля: "Юрий Никол(аевич) ужасно обрадовался мне. Статью свою он все еще дописывает. Все прибавляется понемножку, так что, думаю, теперь она достигла листов 4 - 5" (Письма. С. 182).
В этот период в Харькове у Гаршина появились первые негативные нотки по отношению к товарищу, он заметил в нем некоторую авторитарность и высокомерие. Из письма к матери от 24 июля 1879 года: "Если бы вы знали только, как Ю. Н. приставал к бедной Рае. Просто истязал ее. Мне ее жалко было, да и странная у человека потребность употреблять ум на смешивание с грязью безгласных" (Письма. С. 186). Рая - это Р. В. Александрова, бывшая невеста Гаршина, с которой он продолжал встречаться в Харькове.
В последующих письмах к матери из Петербурга Гаршин сообщает о просьбах товарища о покупках книг, о посредничестве в устройстве его статей в петербургских журналах. Попутно (письмо от 3 сентября 1879 года) он бранит Н. К. Михайловского, отвергнувшего какую-то статью друга: "Вчера был у Михайловского и взял статью. Свинья этот Михайловский, по правде сказать. Неприятие Ю. Н-ча статьи - скверное, несправедливое дело. Я написал было Ю. Н. свои рассуждения об этом, да порвал. Жалко было бы бранить ему М-го, которого он все-таки, должно быть, любит, если любит кого-нибудь, кроме Нади А(лександро)вой и черного кота. Не говорите ему ничего этого, а передайте только прилагаемую записочку" (Письма. С. 190).
Характерен и здесь легкий укол: "...если любит кого-нибудь". Надя Александрова, сестра Раисы, - загадочная личность в окружении Гаршина. В 1883 году она добровольно ушла из жизни. В письме к харьковскому другу В. А. Фаусеку от 18 мая 1883 года Гаршин объясняет ее самоубийство чрезмерной гордостью девушки и "чересчур большими требованиями от жизни" (Письма. С. 291). Более чем вероятно, что именно Говоруха-Отрок стал причиной ее несчастья. В. В. Розанов в отклике на кончину критика ("Вечная память") рассказал, со слов кого-то из знакомых, следующий факт: "В юности Юрием Ник(олаевичем) был пережит роман - с печальным исходом: любовь ее не была разделена им, и она умерла, с глубокою верою в Бога, но насильственно". Позднее, добавляет Розанов, Говоруха-Отрок постоянно подавал в церкви записки с каким-то женским именем с просьбой о поминовении; покойница несколько раз приходила к нему во сне.6
С ноября 1879 года (см. Письма. С. 193 - 194) Гаршин хлопочет о публикации первой большой повести Говорухи-Отрока "Эпизод из ненаписанного романа", отданной вначале в либерально-народнический журнал "Слово", потом, в связи с временным запрещением "Слова", предлагавшейся в "Вестник Европы", а потом в "артельный" и как бы тоже либерально-народнический журнал "Русское богатство", в руководящий круг которого тогда входил и Гаршин. Он не был уверен, что автор захочет печататься в этом издании (см. в письме к матери от 25 января 1880 г.: "Ю. Н. будет ухмыляться по поводу Скабичевского и проч. "Р. Б.", ну да Бог простит ему, злобущему человеку" (Письма. С. 202)), потому горячо убеждал самого Говоруху-Отрока в письме от 23 февраля 1880 года (это единственное известное письмо Гаршина к товарищу!): "У нас-то напечатают. Миросозерцание, против законности которого я в безумии спорил с вами, не должно быть вывеской, под которую подгоняются статьи, а должно из них вырабатываться. Где же оно у нас?
--------------------------------------------------------------------------------
6 Памяти Ю. Н. Говорухи-Отрока. Сб. статей. М., 1896. С. 54 - 55. (Отт. из "Русского обозрения". Сент. 1896.)
стр. 168
--------------------------------------------------------------------------------
Всякий честный голос пусть говорит свое, пусть не соглашается с другими, но пусть говорит: пусть честные говорят что бы то ни было" (Письма. С. 208 - 209).
Гаршин, видимо, теоретически, как бы отвергал мировоззренческий фундамент художника, но ниже в том же письме огорошивает адресата следующим пассажем: "Статья будет исправлена по возможности всеми (оригинал останется нетронутым) и будет прислана вам, чтобы вы согласились напечатать ее в исправленном виде. Если согласитесь - будем печатать. Вы сделаете, конечно, свои замечания. Повторяю, что подлинник останется нетронутым, я отдам его переписать" (Письма. С. 209).
А далее Гаршин снова бунтует против нормативных мировоззренческих требований: "Почти у всех нас стремление сделать артель матерьяльною и нравственною. То есть исправлять не автора, а его произведение, советуясь притом с ним. Ваш рассказ пройдет через меня, и вы, думаю, поверите мне, что я буду, сколько хватит сил, добросовестным относительно вас, себя, журнала и правды. Господь с ними, с толстыми журналами. Очень уже они держатся за свое "миросозерцание", полагая, что это какой-то бронзовый палладиум или просто вывеска с надписью: "сдесь продавца революция", или "принимаются заказы на лучшего достоинства (...) западнические статьи", или, наконец, просто: "покупка и продажа ненужных вещей". По смыслу (не по направлению, конечно), ей-богу, я не вижу никакой разницы между "М(осковскими) в(едомостями)" и "Черным переделом". Оба врут и ругаются, а для человечества будто не все равно, из какой бочки кричит Диоген" (Письма. С. 209).
"Московские ведомости" тогда были знаменем консерватизма и реакции, газета возглавлялась пресловутым М. Н. Катковым, а "Черный передел" - нелегальная революционно-народническая газета плехановской группы. Характерно, что несколько лет спустя, в 1889 году, Говоруха-Отрок станет ведущим литературным и театральным критиком "Московских ведомостей". Он, в отличие от Гаршина, никак не отказывался от мировоззрения, несмотря на катастрофические перевороты основных принципов. А повесть "Эпизод из ненаписанного романа" была все-таки напечатана в "Слове" (1880. N 9, 11), причем, как позднее заметил сам автор, "без всяких изменений и поправок".7
В письмах Гаршина к матери 1881 - 1882 годов продолжались зыбкие сочетания уважения, даже любви к приятелю с какими-то раздражительными негативами. 4 ноября 1881 года известная тогда актриса Е. П. Кадмина во время харьковского спектакля "Василиса Мелентьевна" (пьеса А. Н. Островского), играя главную роль, решила эффектно уйти из жизни и приняла перед последним действием яд; пьесу пришлось прервать, хотя актриса потом еще три дня мучительно умирала. Событие всколыхнуло культурный мир, история получила освещение в художественной литературе. Но поразительно, что Гаршин тут же подумал о каком-то участии своего харьковского товарища! Из письма к матери от 20 ноября 1881 года: "Вы, конечно, читали о смерти Кадминой. Уж не Ю. Н. ли там что-нибудь натворил?" (Письма. С. 228). Прямо мистическое предчувствие, если отождествить историю, рассказанную Розановым, с судьбой Нади Александровой!
Сложный клубок чувств выражен в письме от 3 января 1882 года в связи с успехом пьесы приятеля: "Писал ли вам В. А. (Фаусек. - Б. Е.), как наш Юрий Николаевич преуспевает? "В болоте" на сцене - и автора публика вызывала. Хотелось бы мне ужасно посмотреть его тогда. И право, не из глумления, а по дружественным чувствам, которые, несмотря ни на что, усидели во мне; в этой слабости к Юрию Николаевичу я как был, так и остался постоянным" (Письма. С. 235).
А в случае с известным тогда "харьковским скандалом" Гаршин сразу проявил свое ясновидение. Популярная петербургская газета А. А. Краевского "Голос" 30 января 1882 года сообщила, что 23 января в харьковском дворянском
--------------------------------------------------------------------------------
7 Южный край. 1888. 21 апр. N 2514. С. 1.
стр. 169
--------------------------------------------------------------------------------
собрании был студенческий вечер, где произошло столкновение трех студентов "с одним местным литератором", возникло побоище, затем - студенческие волнения, университет временно закрыт. Гаршин тут же учуял: "Что случилось в Харькове, пока нам здесь понять невозможно. Уж не Юрий ли Николаевич этот "один местный литератор"? А университет, должно быть, все-таки откроют" (Письма. С. 244; письмо к матери от 8 февраля 1882 года).
Да, именно так, неназванным литератором был Говоруха-Отрок. Предыстория и история таковы. После "реакционного" выступления "литератора" на ученом диспуте в университете 15 ноября 1881 года и, особенно, после появления в газете "Южный край" (1 - 4 января 1882 года) его рассказа-памфлета "Повесть о том, как Сенечка и Веточка "в народ" ходили" радикальная студенческая молодежь Харькова все больше накалялась в своей ненависти к "ренегату", и накал закончился "побоищем". На студенческом вечере три студента подошли к Говорухе-Отроку и один из них, напомнив о его революционном прошлом, участии в "процессе 193-х", назвал его подлецом; тот в ответ ударил обидчика стаканом по физиономии (видимо, тогда Говоруха-Отрок еще не проникся христианским всепрощением!), завязалась потасовка. Консервативное руководство университета двух студентов уволило, студенты забушевали, университет был временно закрыт, Говоруха-Отрок до июля был вынужден прекратить сотрудничество в "Южном крае", где он (N 273 от 25 января) подробно и откровенно рассказал о столкновении, не умолчав и о "процессе 193-х".
Отклики Гаршина на событие противоречивы. Из письма к матери от 12 февраля 1882 года: "Мы с дядей заключили, что если Рейнботу пришлось поскубти Юрия Николаевича, то уж значит правда, что Говоруха что-нибудь сблудил. Бедный Ал. Евг.!" (Письма. С. 246). А. Е. Рейнбот - еще один харьковский друг Гаршина, интересная личность: окончив в 1879 году Харьковский университет, отказался от заманчивой перспективы научной карьеры в области математики и поступил в 1881 году на 1-й курс медицинского факультета! Возглавлял в скандальной истории радикально настроенных студентов, требующих от ректора отмены санкций против товарищей; неясно, как это пришлось "поскубти" виновника скандала ("скубти" - украинское слово, означающее "дергать, щипать, теребить").
Какая-то нечеткость оценки звучит и в следующем письме к матери от 24 февраля 1882 года: "Вчера только мы прочли в "Голосе" изложение говорухинского скандала, а до этого ничего не понимали. Действительно, учинил-таки подвиг! Но я все-таки уверен, что о 193-х он ввернул неумышленно, а по непростительной, конечно, легкомысленности" (Письма. С. 247).
Кульминацией и завершением отзывов Гаршина о товарище являются строки из его письма к матери от 31 марта 1882 года: "Да, Миша деликатный. Только кто вам сказал, что он не развитой? Это сущая неправда. Он в десять раз развитее, - если считать все стороны душевной жизни, - чем Говорухи и Владимиры Федоровичи" (Письма. С. 257).
Миша - это Михаил Егорович Малышев, художник, друг юности Гаршина. Владимир Федорович - Эвальд, директор гимназии (реального училища), где учился Гаршин. Подозрительное молчание Гаршина о харьковском друге в письмах последующих шести лет его жизни - свидетельство явного охлаждения. Наверное, колеблющемуся Гаршину твердая консервативная мировоззренческая позиция друга была не по душе.
Ничего аналогичного, ничего противоречивого мы не находим в отзывах Говорухи-Отрока, который постоянно в своих статьях возвращался к Гаршину и постоянно в целом положительно оценивал его талант и творческие результаты, хотя и с рядом существенных оговорок. Главные минусы писателя, о которых он тоже постоянно говорил, - это недостаток художественности, глубоких обобщений и отсутствие прочного миросозерцания.
стр. 170
--------------------------------------------------------------------------------
Самый ранний и самый подробный анализ творчества Гаршина находится в рецензии Говорухи-Отрока "Литературные заметки. Всеволод Гаршин. Рассказы. СПб., 1882" (Южный край. 1882. 18 сент. N 595. С. 1). Рецензент называет писателя "даровитым рассказчиком", хвалит его язык, "несколько бледный, но хороший, чистый, простой и довольно изящный", напоминающий язык великих классиков русской литературы и не похожий на "ефиопский язык" большинства современных беллетристов. Очень важно подчеркивание сквозной темы у Гаршина - изображение "маленького человека", который мучительно бьется над "большими вопросами". "Но вот кто-то и что-то вынул у маленького человека, какую-то заклепку - и он, принявшись чихать выше носа, сорвался с рельсов, начал "убиваться" над вопросами, стоящими вне сил и средств его чувства и мысли, и, наконец, дошел до того, что узел пришлось развязать пистолетным выстрелом ("Ночь")" (рецензент, как и многие современники, не понял, что герой "Ночи" умер от разрыва сердца - пистолет остался заряженным; позднее Говоруха-Отрок исправит это заблуждение).
Рецензент приводит примеры и кроме "Ночи": "Четыре дня", "Трус", "Художники", где образ Рябинина - "новейший Фауст, конечно, исправивший себя и дополнивший сообразно с требованиями журнальных фельетонистов". Говоруха-Отрок прозрачно намекает, что вынимают "заклепки" у "маленького человека", сбивают его с толку, со "здравого смысла" радикальные "фельетонисты", идеологи демократических, некрасовско-щедринских "Отечественных записок".
Любопытно, что Говоруха-Отрок находит у Гаршина одного героя, не сбитого с толку, - это Василий Иванович из "Встречи": пусть он "маленький", от него "так и отдает маленькой пошлостью, маленьким мещанством, слащаво-сентиментальной претензией и резонерством... Но у него, что называется, все дома, все заклепки целы, и поэтому он, органически и соответственно во всех частях развиваясь, мирно и благополучно шествует по раз проторенной тропинке (...). Инстинктивный, присущий даже всякому зверьку, маленький здравый смысл (...) подсказал, что лезть куда не следует (...), что "чихать выше носа" дело опасное, кончающееся для маленьких людей весьма плачевно...". Таким образом, в противовес лезущим на рожон сбитым с толку людям, создается апофеоз тихого и мирного - пусть и мещанина.
А в целом, подытоживает Говоруха-Отрок, "...мы узнаем об маленьком человеке очень немного, во всяком случае, не все: мы узнаем лишь то, что кажется маленькому человеку, но что на самом деле у него, что называется, в подкладке (...) этого г. Гаршин нам не показал. Он не показал нам, как и что сбило маленького человека с толку". Рецензент желал бы получить от Гаршина более четкие разъяснения - явно идеологического толка, на что Гаршин (как раз органически!) был совершенно не способен по складу своей натуры.
Чрезвычайно интересен отзыв Говорухи-Отрока на появление в печати рассказа Гаршина "Красный цветок" (Отечественные записки. 1883. Окт.). Здесь уже не было "маленького человека", гаршинский герой поставил себе титаническую цель - уничтожить мировое зло, но, будучи психически больным, сосредоточил все мировое зло в маковых цветочках во дворе дома сумасшедших. Символическая и современная проблематика дала возможность рецензенту откровенно говорить о социально-политической актуальности рассказа: "Страшное и тяжелое время пережили мы за последние годы - время убийств и казней, крови и мести, общей спутанности мыслей, чувств и понятий". Любопытно, что Говоруха-Отрок чуть ли не главную причину всеобщей катастрофичности российской жизни видит в неумелом, "дикарском" проведении новейших реформ: "Нельзя было безнаказанно разрушать вековую несправедливость (...), сломать целый веками сложившийся экономический строй". Ясно, появились борцы и с современной несправедливостью, но рецензент гаршинскую символику безумного героя-одиночки расширяет до ти-
стр. 171
--------------------------------------------------------------------------------
пологий, как он ее понимал, вообще всех революционеров: "Появились жесткие, ограниченные и угрюмые фанатики, написавшие на своем знамени лозунг борьбы со всем злом мира - лозунг, отразившийся кровью и злодейством, - кровью, пролитою во имя любви, злодейством, совершенным во имя счастья рода человеческого... Пренебрегая своею жизнью, они ни во что не ставили чужую, в этом пренебрежении своею жизнью многие видели признаки подвига и героизма".
Разумеется, Гаршин в "Красном цветке" совершенно не касался действительно аморального пренебрежения чужими жизнями со стороны революционеров, и Говоруха-Отрок хорошо это понимал, он подчеркнул, что герой рассказа решал неразрешимую задачу "квадратуры круга": "...как без злодейства, во имя любви, сразу, в ту же минуту уничтожить все зло мира". Но рецензенту хотелось расширения проблематики и типологизации революционера: Гаршин, заключал он, "написал только психиатрический этюд, а не психологический, (...) нам только указал болезненные проявления души своего героя, а не показал всю его душу"; писатель создал "прекрасное беллетристическое произведение", а надо бы трактовать сюжет "как художнику".8
Изумительно: желая в 1883 году повернуть Гаршина-писателя от болезненной психиатрии к углубленному анализу психологии современного человека (разумеется, показывая влияние обстановки в стране), Говоруха-Отрок пятью годами позднее совершенно переставил акценты над психиатрией и психологией применительно уже к личности самого Гаршина. После кончины писателя Г. И. Успенский в двух вариантах статьи "Смерть Гаршина" развил мысль, что главная виновница самоубийства - социально ненормальная российская жизнь, не психическая болезнь одного человека. Говоруха-Отрок в большом цикле из шести статей решительно возражал Успенскому: не отрицая негативных внешних воздействий, он на первое место ставил именно "психиатрию": "...глубоко уверен, что если бы не психическое расстройство, добившее измученного мучительной рефлексией человека, исход был бы иной; если бы не психическое расстройство, он вынес бы свою муку душевную и вышел бы из нее победителем, то есть сумел бы, нашел бы в себе настолько силы душевной, чтобы примириться с жизнью, не подчинившись ее лжи".9 Говорухе-Отроку так не хотелось соглашаться с демократической методологией "Среда заедает человека"!
И заканчивал цикл статей против Успенского как бы итоговой оценкой творчества Гаршина: его дарование "не больших размеров, но дарование истинное, то есть не подчиняющееся никакой теории, не ломающее жизнь во имя доктрины".10
А еще позднее, в 1894 году, в рецензии на представленные к конкурсу на академическую премию имени Пушкина романы второстепенного писателя В. Э. Форселеса, Говоруха-Отрок не удержался и изложил свое представление о пути русской литературы от Пушкина до современности, где особо выделил Гаршина, Короленко и Чехова, а среди этих троих - Гаршина. Вот эти строки: "В произведениях Гаршина изображаются настроения русских молодых людей семидесятых годов. Молодой человек того времени был оторван от всего, был до ужаса одинок нравственно. Увлекаясь европейскими доктринами, он в то же время был чужд Европе, с нею у него не было кровной связи, он был чужд ее духу, ее интересам, всей ее жизни (...). Но такие русские молодые люди точно так же были оторваны и от России. Все, чем полна, чем жива душа народная, было вытравлено из их души "веяниями времени", и, любя свою родину, часто болезненною любовью, они не знали ее, а потому не могли сочувствовать ее духовным нуждам; не могли разделять чувств своего народа. Гаршин и отразил в своих произведениях чувства и мысли своего поко-
--------------------------------------------------------------------------------
8 Г. Литературные заметки // Южный край. 1883. 29 окт. N 983. С. 2.
9 Г. Г. Успенский о В. Гаршине. I. С. 1.
10 Г. Г. Успенский о В. Гаршине. VI // Южный край. 1888. 22 апр. N 2515. С. 1.
стр. 172
--------------------------------------------------------------------------------
ления - унылые, больные и бессильные. Но дело в том, что в истинно художественных произведениях всегда высказана не только правда, но и вся правда и ничего, кроме правды. В произведениях Гаршина есть правда, но не вся правда, многое, кроме правды. Правда этих произведений - только в их искренности: Гаршин представляет дело так, как оно в глубине души представляется ему самому; но, чтобы выразить всю правду, необходимо не только пережить все настроения эпохи, но и выйти из них победителем, стать выше их. Гаршин не мог сделать этого; напротив, эти настроения времени захватили его и несли его, как несет поток оторванную ветку, помимо его воли. Вот почему его произведения хотя и не являются защитительною или обвинительною речью, но не представляют собою и беспристрастного резюме председателя. Продолжая сравнение, можно сказать, что эти произведения - всего только показания свидетеля, не знакомого со всеми обстоятельствами дела, свидетеля искреннего, но который сам не может разобраться в своих впечатлениях. Тем не менее, благодаря своей искренности, которая есть несомненный и неизменный признак дарования, иные произведения Гаршина займут место в истории русской словесности как явление положительное".11
Конечно, рецензент несколько "сдвинул", одновременно сужая и расширяя, объект анализа, выделив среди тем и героев Гаршина лишь то, что больше всего волновало самого Говоруху-Отрока.
--------------------------------------------------------------------------------
11 Литературная учеба. 1989. N 3. С. 117 - 118. Отрывок из рукописного отзыва Говорухи-Отрока впервые опубликован здесь Е. В. Ивановой.
стр. 173