В. Э. Вацуро обратил внимание на интереснейшие письма Е. В. Херасковой к И. П. Тургеневу 1795 года, в которых содержится следующий отзыв о Карамзине: "Н. М. часто бывал у нас, мы с ним гораздо больше прежнего спознакомились и более узнали цену его. Без лести сказать, что он редко хороший человек во всех отношениях; мы любим его много и очень, очень много(...)".1 Как справедливо отметил В. Э. Вацуро, в отношениях с Херасковыми вполне проявилась этическая позиция Карамзина: "Разорвав идейные связи с масонскими кружками Москвы, став предметом их резкой критики, он счел необходимым почти демонстративно подчеркнуть неизменность своих личных отношений с жертвами политических преследований".2 До сих пор, однако, недостаточно изучены и личные, и творческие связи Карамзина и Хераскова.

В кружке московских масонов, с которым был тесно связан юный Карамзин, авторитет Хераскова был чрезвычайно высок. Об этом свидетельствует и отзыв Карамзина в письме к И. К. Лафатеру от 20 апреля 1787 года, в котором автор "Россияды" и "Владимира" был назван "первым и лучшим" из современных русских писателей.3 Позднее об этих поэмах так же высоко Карамзин отзывался во время своего пребывания в Германии в разговоре с лейпцигскими учеными, о чем сообщил в "Письмах русского путешественника" (письмо от 16 июля 1789 года): "Говоря о наших оригинальных произведениях, прежде всех наименовал я две эпические поэмы, Россияду и Владимира, которые должны имя творца своего сделать незабвенным в истории российской поэзии".4

Намерение Карамзина по возвращении из европейского путешествия издавать "Московский журнал", в котором, как говорилось в объявлении об издании, не будут помещаться "теологические, мистические, слишком ученые, педантические сухие пиесы", вызвало отрицательное отношение многих участников Новиковского кружка, прежде всего Николая Никитича Трубецкого, сводного брата Хераскова, с которым писатель был очень дружен в течение многих лет: их семьи жили в одном доме в Москве, а летом в общем подмосковном имении. После появления первой книжки журнала 20 февраля 1791 года Н. Н. Трубецкой писал А. М. Кутузову: "Касательно до общего нашего приятеля, Карамзина, то мне кажется, что (...) чужие край, надув его гордостию, сделали, что он теперь никуды не годится. (...) я его дерзновенным называю потому, что, быв еще почти ребенок, он дерзнул предложить свои сочинения публике и выдумал, что он уже автор и что он в числе великих писателей в нашем отечестве, и даже осмелился рецентию делать на "Кадма" (...)".5 А. М. Кутузов отвечал 22 марта, вполне соглашаясь с мнением Трубец-


--------------------------------------------------------------------------------

1 Письма Н. М. Карамзина к В. М. Карамзину (1795 - 1798) / Публ. В. Э. Вацуро//Русская литература. 1993. N 2. С. 87.

2 Там же.

3 Карамзин Н. М. Письма русского путешественника / Изд. подг. Ю. М. Лотман, Н. А. Марченко, Б. А. Успенский. Л., 1984. С. 469. (Серия "Литературные памятники").

4 Там же. С. 66.

5 Барсков Я. Л. Переписка московских масонов XVIII века. Пг., 1915. С. 94 - 95.



стр. 161


--------------------------------------------------------------------------------

кого о Карамзине: "Смешно и больно безумное его предприятие ценить книги, которых без всякого сомнения, он ни мало не разумеет (...)".6

Рецензия Карамзина на роман Хераскова "Кадм и Гармония, древнее повествование", вышедший анонимно в 1789 году, появилась в самом первом январском выпуске "Московского журнала".7 Это была очень серьезная статья, содержавшая немало важных наблюдений. Поддерживая анонимность публикации, Карамзин не упоминал имени Хераскова, называя его "почтенным автором". Рецензент отметил в романе "прекрасные пиитические описания, любопытные завязки, интересные положения, чувства возвышенные и трогательные". Карамзин процитировал из "Кадма" высказывание, которое явно было ему очень близко: "Может быть, не важно для вас, о, вельможи! мое песнопение; может быть, и дарования мои в моем только понятии некоторую цену составляют; но для меня они важны и неоцененны, ибо они блаженство моей жизни соделывают". Правда, рецензент нашел, что повествование "противно духу тех времен, из которых взята басня", а также привел некоторые неудачные выражения. Хотя общий тон рецензии был вполне почтительным, она вызвала возмущение Трубецкого и Кутузова.

Как отметил еще В. В. Виноградов, отношение далеко не всех московских масонов к журналу Карамзина было столь негативным.8 В "Московском журнале" приняли участие такие члены Новиковского кружка, как Д. И. Дмитревский, Ф. П. Ключарев, А. А. Петров, И. П. Тургенев. О сотрудничестве Хераскова в журнале существует свидетельство И. И. Дмитриева. Что же именно напечатал писатель в карамзинском издании? В. В. Виноградов говорил о трех произведениях Хераскова.

Бесспорна атрибуция стихотворения "Время", открывающего самую первую книжку журнала, поскольку произведение вошло в 7-ю часть "Творений" поэта. В стихотворении развиваются характерные для Хераскова мотивы противопоставления благам внешним нравственных ценностей:



О ты, который блеском мира
И суетами ослеплен!
Представь, что злато и порфира
Есть жертва времени и тлен.9





Очевидно, Карамзин очень дорожил участием Хераскова, открывая этим произведением свой журнал. Маститый поэт, всегда очень доброжелательный к молодым литераторам, поддержал "дерзкое предприятие" Карамзина. Несмотря на толки, возникшие в масонском кружке после публикации рецензии на "Кадма", и откровенное возмущение брата, Н. Н. Трубецкого, Херасков не прекратил печататься в журнале.

В. В. Виноградов обратил внимание на то, что стихотворение "Время" подписано необычным для Хераскова псевдонимом: "И. К." (чаще всего он подписывал свои публикации "М. Х."). Эта же подпись стоит и после басни "Осел и лира", напечатанной в февральской книжке первой части журнала. В связи с этим В. В. Виноградов также атрибутирует ее Хераскову, замечая, что криптоним "едва ли можно истолковать (...) иначе, как: Истинный каменьщик".10 О своем несогласии с таким истолкованием мне уже пришлось упомянуть в статье о двух изданиях "Московского журнала".11 Разверну свою аргументацию. Херасков был человеком


--------------------------------------------------------------------------------

6 Там же. С. 106.

7 Московский журнал. 1791. Ч. 1. Кн. 1. С. 80 - 101.

8 Виноградов В. В. Проблема авторства и теория стилей. М., 1961. С. 249 - 251.

9 Московский журнал. 1791. Ч. 1. Кн. 1. С. 7.

10 Виноградов В. В. Указ. соч. С. 249.

11 Кочеткова Н. Д. Два издания "Московского журнала" Н. М. Карамзина // XVIII век. СПб., 1995. Сб. 19. С. 182.



стр. 162


--------------------------------------------------------------------------------

очень осторожным, особенно когда дело касалось его принадлежности к масонству. К 1791 году участники Новиковского кружка уже очень хорошо ощущали, что тучи над ними сгущаются. И. В. Лопухин свидетельствовал, что "в конце 1784 года открылись давно уже продолжавшиеся негодования и подозрения двора против нашего общества".12 Во время процесса по делу Новикова в декабре 1791 года Херасков писал Г. Р. Державину: "Когда мне думать о мартинистах и подобных тому вздорах? Когда? - будучи вседневно заняту моей должностью - моими музами - чтением стихотворцев, моих руководителей. Взведена на меня убийственная ложь, лишающая меня чести".13 Заметим, что масонские темы и мотивы в произведениях Хераскова достаточно искусно скрыты от непосвященных.

Итак, возникает несколько вопросов: что мог значить криптоним, выбранный Херасковым, как он отнесся к рецензии Карамзина и продолжал ли он участвовать в "Московском журнале" после ее публикации, учитывая, что реакция Трубецкого была ему, конечно, хорошо известна. Начнем с последнего. В. В. Виноградов предполагает, что Хераскову принадлежит прозаический этюд "Альфида", напечатанный в 4-й части журнала. К публикации сделано примечание издателя: "Хотя почтенный сочинитель и не сказывает нам своего имени, однако ж читатели легко могут его узнать по слогу пиесы".14 В сочинении речь идет о пастухе Зоандре, любящем пастушку Альфиду, которая могла любить только Бога. В. В. Виноградов указывает, что публикация имеет подзаголовок: "Сочинение Х.". Однако этот подзаголовок появился лишь во втором издании "Московского журнала" (1801); в первом же издании было указано: "Сочинение Из. К*". Точно такая же подпись сопровождает еще одну, не отмеченную В. В. Виноградовым публикацию в январской книжке за 1792 год - стихотворение "Тщета" с подзаголовком "К Г. Л.". В стихотворении опять-таки развивается одна из излюбленных тем поэта:



Все корысти в мире тленны:
Бисер, золото, сребро.
Делай и люби добро -
В нем все благи заключении.15





Принадлежность этого стихотворения Хераскову тоже подтверждается включением его в "Творения" (часть 7). Подзаголовок нетрудно расшифровать: "К господину Лопухину". Известно, что Херасков был в самых дружеских отношениях с И. В. Лопухиным, который очень высоко ценил творчество поэта. Их связывали не только масонские интересы. Свой перевод "Речи, говоренной в академии французской..." А. Тома (1782) Лопухин посвятил "почтенному творцу бессмертныя Россияды". Самый факт, что стихотворения "Время" и "Тщета" впоследствии вошли в "Творения", куда взыскательный автор включил очень немногое из своих журнальных публикаций, показателен: для Карамзина поэт дал не случайные вещи, но те, которыми он дорожил. Подпись Хераскова "Из. К*" явно соотносится с его криптонимом "И. К.": и то и другое можно расшифровать как "Издатель Кадма", что для Карамзина могло быть знаком благосклонного отношения писателя к молодому рецензенту.

Итак, Херасков продолжал сотрудничать в "Московском журнале" после появления рецензии Карамзина независимо от реакции на нее других масонов, даже любимого брата Трубецкого. Контакты Хераскова с издателем "Московского журнала" не прерывались. Еще 23 апреля 1791 года Карамзин писал И. И. Дмитриеву,


--------------------------------------------------------------------------------

12 Записки сенатора И. В. Лопухина. М., 1990. С. 26.

13 Сочинения Державина с объяснительными примечаниями Я. К. Грота. СПб., 1876. Т. 5. С. 828.

14 Московский журнал. 1791. Ч. 4. Кн. 3. С. 258. 15 Там же. 1792. Ч. 5. Кн. 1. С. 5.



стр. 163


--------------------------------------------------------------------------------

что Х. "все обещает" участвовать в журнале, а "теперь он переделывает своего "Владимира" и прибавляет 10 песней новых".16 Вскоре после этого Херасков и прислал свои сочинения "Альфида" и "Тщета". При публикации стихотворения "Тщета" в издательском примечании вновь говорилось: "Почтенный сочинитель обещает и впредь присылать к издателю Московского журнала некоторые из новых своих творений".17 В июле 1792 года Карамзин передавал Дмитриеву хвалебный отзыв Х. о его песне "Стонет сизый голубочек...", называя ее "прекраснейшей пиесой". Между тем в это время уже полным ходом шел процесс по делу Новикова и его "злых товарищей", как выразился ведший расследование А. А. Прозоровский, - Трубецкого и Лопухина. Известная угроза нависла и над Карамзиным, смело заступившимся в оде "К Милости" за обвинявшихся, и еще в большей степени над Херасковым, которого давно уже хотели "отставить от университета". Общие волнения и тревоги еще больше сблизили их.

К рецензии же молодого критика Х. отнесся со вниманием и спустя много лет в предисловии к 3-му изданию писал: "Замеченные ошибки одним рецензентом в Кадме - оные признаю справедливыми. Некоторые мною поправлены, а прочие оставлены по прежнему изданию; к ним уже привыкли. Впрочем, я опасался, желая сделать лучше, не сделать хуже (...)".

Свидетельством того, что у Карамзина и Хераскова в период издания "Московского журнала" сохранялись постоянные контакты, служит еще один интересный факт, имеющий отношение к тексту "Писем русского путешественника". В одном из швейцарских писем, опубликованных на страницах журнала, путешественник рассказывает, как он слушал проповедь в кафедральной церкви: "Проповедник был распудрен и разряжен; в телодвижениях и в голосе актерствовал до крайности. Все поучение состояло в высокопарном пустословии, а комплимент начальникам и всему красному городу Лозане был заключением. Я посматривал то на проповедника, то на слушателей; вообразил себе нашего П*, Знам. священника, Лафатера - пожал плечами и вышел вон".18 Этот отрывок в тексте "Московского журнала" имеет разночтение, не отмеченное в самом авторитетном издании в серии "Литературные памятники" (1984) и соответственно никак не прокомментированное: вместо "Знам. священника" было "Греб, священника".19 Немецкий исследователь Х. Роте в своем фундаментальном труде, посвященном Карамзину, обратил внимание на разночтение и попытался его объяснить.20 По мнению ученого, "Знам." - это, конечно, "знаменитый" - определение к имени, скрытому под буквой "П", т. е. знаменитый проповедник митрополит Платон. При этом совершенно непонятным осталось для исследователя сокращение в "Московском журнале" - "Греб, священника". Однако эту загадку нетрудно разгадать. Известно, что у Хераскова и Трубецкого было имение Гребенево (Гребнево). Бывавший там Г. Р. Державин написал знаменитое стихотворение "Ключ", в котором восхвалялся "творец бессмертной Россияды" и "священный Гребеневский ключ".21 Н. И. Новиков в своих письмах к Я. И. Булгакову просил передавать привет "Гребеневским", т. е. Трубецким и Херасковым. Итак, совершенно очевидно, что в "Письмах русского путешественника" "Греб, священник" означает "гребеневский священник", хорошо известный многочисленным гостям Хераскова, среди которых был и Карамзин. Последующий вариант - "Знам. священник" - может быть соответственно расшифрован


--------------------------------------------------------------------------------

16 Письма Н. М. Карамзина к И. И. Дмитриеву. СПб., 1866. С. 17 - 18.

17 Московский журнал. 1792. Ч. 5. Кн. 1. С. 3.

18 Карамзин Н. М. Письма русского путешественника. С. 154 - 155.

19 Московский журнал. 1792. Ч. 6. Кн. 1. С. 52 - 53.

20 Rothe H. N. М. Karamzins europaische Reise: Der Beginn des russischen Romans. Berlin; Zurich, 1968. S. 162.

21 Санктпетербургский вестник. 1779. Ч. 4. Октябрь. С. 267; перепечатано: Собеседник любителей российского слова. 1783. Ч. 3.



стр. 164


--------------------------------------------------------------------------------

не как "знаменитый", а как "Знаменский священник", поскольку известно, что Карамзин много времени проводил в Знаменском, орловском имении своих ближайших друзей Плещеевых, также тесно связанных с масонским кружком. Писатель внес это изменение в отдельное издание "Писем", посвященное Плещеевым (1797. Ч. 1). Все это были реалии, хорошо понятные литераторам той поры, близким к Новиковскому кружку. Упоминание "Гребеневского священника" в "Московском журнале" - это еще одно свидетельство тесных контактов Карамзина и Хераскова в 1791 - 1792 годах. Вполне закономерно, что автор "Кадма" принял участие и в альманахе Карамзина "Аглая", состоявшем в основном из произведений самого издателя, позднее и в поэтической антологии "Аониды". Творческие связи двух писателей - большая и интересная тема, которая ждет своего исследования. Этическая позиция Хераскова в не меньшей степени заслуживает внимания и уважения, чем этическая позиция Карамзина, о которой так хорошо написал В. Э. Вацуро.

стр. 165