В Новгороде Великом 31 мая - 4 июня 2004 года состоялась уже VII Международная Пушкинская конференция "Пушкин и мировая культура", организованная Институтом русской литературы (Пушкинский Дом) РАН, Новгородским государственным университетом им. Ярослава Мудрого и Новгородской епархией Русской Православной Церкви при финансовой поддержке РГНФ.

Предыдущие конференции проводились в Пушкинских Горах, Твери, Одессе, Нижнем Новгороде, Санкт-Петербурге, Тбилиси, Москве и в Крыму - местах, особо значимых в творческой биографии Пушкина. Это каждый раз определяет ведущую тему докладов и сообщений, посвящаемых определенному периоду творчества поэта и откликам на биографические впечатления той поры в произведениях последующих лет. Через Новгород Великий Пушкин, как известно, проезжал двадцать восемь раз. Новгородская тема получила отражение в "Евгении Онегине", в замыслах поэмы и трагедии о Вадиме, в исторических трудах поэта.

На открытии конференции выступил ректор Гуманитарного института Новгородского университета профессор А. П. Донченко.

Доклад А. Г. Боброва (С. -Петербург) был назван пушкинскими словами из незавершенной работы о "Слове о полку Игореве" - "...Темный поход неизвестного князя". Пушкин доказывал древность памятника. Дискуссия о подлинности "Слова", начавшаяся еще при жизни поэта, продолжается и в наше время. Докладчик полемизировал с американским славистом Эдвардом Кинаном, по мнению которого "Слово" было написано чешским филологом Йозефом Добровским во время его пребывания в России в 1792 - 1793 годах. Косвенно обвинялся в соучастии в подлоге и Н. М. Карамзин. На самом деле, Карамзин, безусловно, видел рукопись и сравнивал ее с первым изданием. Его знакомство со "Словом" находит прямое подтверждение в "Истории государства Российского": в тринадцати случаях его выписки могут более точно воспроизводить древнерусский оригинал "Слова". Кроме того, Карамзин сделал обширные выписки из повестей, содержащихся в сборнике Мусина-Пушкина: "Синагрип, царь Адоров", "Деяние прежних времен храбрых человек" и "Сказание об Индийском царстве". Это подрывает основу всей гипотезы Кинана. Конечно, Карамзин должен был хотя бы взглянуть на уникальный список "Слова о полку Игореве", о котором упоминал в печати еще в 1797 году, до его публикации, а позже называл "в своем роде единственным для нас творением".

Таким образом, сказал в заключение докладчик, Эдвард Кинан, как и другие скептики, не может дать и не дает ответа на пушкинский вопрос, почему описание именно неудачного похода князя Игоря в 1185 году вдохновило автора на создание "Слова". Несмотря на попытку американского ученого вывести "Слово о полку Игореве" за пределы не только древнерусской, но и вообще русской литературы, вновь подтверждаются слова Пушкина: "Подлинность же самой песни доказывается духом древности, под которого невозможно подделаться". "Слово о полку Игореве" несомненно было создано гениальным древнерусским писателем.

А. Левицкий (США) в докладе ""Весна" Званская и Осень "Болдинская"" рассмотрел понимание Пушкиным Державина. Докладчик проанализировал стихотворения "Осень (Отрывок)" (1833) Пушкина и "Евгению. Жизнь Званская" (1807) Державина. По его мнению, литературный процесс обычно рассматривается как определенного рода непременная борьба отдельных писателей друг с другом или стремление одних литературных школ и движений к смещению других. Такой подход имеет право на существование и уже дал конкретные и ценные результаты в литературоведении. Он позволяет решить многие вопросы, связанные с периодизацией литературы, но его недостаток заключается в том, что он, во-первых, подразумевает почти обязательное "развитие" литературы от более примитивных форм к более зрелым, а во-вторых, именно поэтому практически не касается категории "гениальности", исключающей понятие любого "развития". Она подменяется категорией "талантливости".

А. Левицкий высказал мнение, что существует особый вид поэзии, который просто по своей природе не подчиняется диалектическому осмыслению исторических процессов. Он находится вне пределов "борьбы", направленной на разрушение предыдущей художественной системы. Наоборот, он представляет собой попытку поэта выразить свое "согласие" с эстетическими (а часто и этическими) достижениями поэта-предшественника, но которые он сам старается реализовать по-своему. К этому своеобразному жанру, который можно назвать "беседой вне времени и места", относятся не только стихотворения, написанные "на смерть", но и такие как "Осень (Отрывок)" Пушкина с эпиграфом из стихотворения Державина "Евгению. Жизнь Званская" и как "Я памятник себе воздвиг нерукотворный...", в котором Пушкин посмертно "беседует" с единственным до него русским гением о сути и значении своего искусства.

В "Памятнике" важно то, что Пушкин обращается к Державину как к собеседнику, при этом по-новому осмысляя свой творческий путь. В то время как "Осень" Пушкин

стр. 240


--------------------------------------------------------------------------------

заканчивает вопросом о смысле творчества, в "Памятнике" он все же на этот вопрос отвечает, и отвечает не только себе, но и Державину. "Памятник" можно рассматривать как поэтическую "исповедь" Пушкина Державину - последнее звено в цепи его "бесед" с ним "вне времени и места".

Выступление почетного председателя Немецкого Пушкинского общества Р. Д. Кайля (Германия) ""Я слишком с Библией знаком", или Ветхозаветная Троица" было посвящено ссылке на Ветхозаветную Троицу в стихотворении Пушкина "Проклятый город Кишинев". Профессор Кайль остановился на двух строках из этого стихотворения: "Не знаю, придут ли к тебе / Под вечер милых три красавца" - и задался вопросом, почему именно три красавца? Исследователь считает, что источником здесь явился библейский текст и основанная на нем иконопись. Пушкин и в стихотворении, и в письме к Ф. Ф. Вигелю, в которое оно включено, ссылается на библейское повествование. Еще в первые века христианства встреча Авраама с тремя мужами толковалась как предвосхищение Троицы в Ветхом Завете. В течение веков было создано множество икон на эту тему, самая известная из которых "Троица" Андрея Рублева. На всех этих иконах три ветхозаветных мужа изображены без бород, как в византийской живописи изображаются ангелы. Значит, юношами и, можно сказать, красавцами. Исследователь считает, что эта часто виденная Пушкиным икона оставила такое сильное впечатление, что вытеснила из его сознания библейский текст, где речь идет о трех мужах в дубраве Мамре в 18-й главе Книги Бытия и о двух ангелах, прибывших в Содом вечером, в 19-й главе. Такое смешение представляется вполне вероятным, так как уже веками художники изображали посетителей Авраама не как мужей, а именно как юношей. Поэтому ссылка на Ветхозаветную Троицу в лице милых трех красавцев, по утверждению Р. Д. Кайля, хорошо вписывается как в контекст этого стихотворения и письма к Ф. Ф. Вигелю, так и в кощунственные настроения молодого Пушкина в период его южной ссылки.

Выступление С. Г, Бочарова (Москва) было посвящено теме петербургского безумия.

Доклад "Пушкин, Пимен и Карамзин" прочел Дж. Майклсон (США).

В докладе Т. В. Игошевой (Новгород Великий) ""Гроб хрустальный": об одном пушкинском образе в лирике А. Блока" внимание было сосредоточено на аспекте рецепции поэтом пушкинского образа мертвой царевны из "Сказки о мертвой царевне и о семи богатырях". К мотиву спящей красавицы-царевны, возникающему в "Стихах о Прекрасной Даме" и "Распутьях", Блок, мысливший его как пушкинский, возвращался на протяжении своего творчества неоднократно. При этом центральный образ сна-смерти царевны трансформируется в соответствии с заданной им самим поэтической идеей. В результате родились собственно блоковские варианты пушкинского сюжета "Сказки о мертвой царевне".

Ближе всего к событийному ряду пушкинской сказки находится блоковское стихотворение "Дали слепы, дни безгневны..." (1904). Здесь в сказочно-национальном контексте возникает и мотив семи братьев-богатырей, и мотив сна-смерти царевны, и мотив всадника, ищущего свою царевну, и, наконец, мотив пробуждения царевны от сна-смерти.

Проанализировав несколько блоковских произведений, Т. В. Игошева подчеркнула, что пушкинский образ мертвой (спящей) царевны стал для Блока своеобразным зерном для создания собственного поэтического мифа о героине (позже - Руси), спящей в своей земной жизни, т. е. не являющей своих истинных духовных сил, сокровенно присутствующих в ней, и ожидающей своего грядущего преображения. Таким образом, пушкинский сюжет "Сказки о мертвой царевне" в творческом самосознании Блока трансформировался в сюжет о царевне, пробужденной героическим усилием своего возлюбленного и являющей в своем пробужденном состоянии не столько женскую, сколько воплощенную в ней вечноженственную сущность.

Об автографах Пушкина, находящихся во Франции, рассказал Л. Шур (Франция). Широкие культурные и литературные связи между Францией и Россией в XVIII-XIX веках привели к тому, что в настоящее время во французских библиотеках и частных коллекциях хранятся рукописи русских писателей. Среди них имеются и автографы Пушкина. В сообщении Л. Шура рассматривались автографы поэта, хранящиеся во французских библиотеках (в Авиньоне - рукопись стихотворения "Гусар", три автографа - в Польской библиотеке в Париже), а также судьба пушкинских автографов из частных коллекций. Наиболее известное собрание - коллекция С. П. Дягилева - С. М. Лифаря, большая часть которой в 1989 году была приобретена Советским Фондом культуры и передана в Пушкинский Дом. История пушкинских автографов, хранящихся в частных архивах и коллекциях, сложна, местонахождение некоторых из них в настоящее время неизвестно (например, автографа письма Пушкина барону Е. Ф. Розену (1831), оригинала письма Геккерену от 26 января 1837 года и др.). На основании длительных разысканий исследователь пришел к выводу о возможности обнаружения во Франции новых автографов Пушкина.

С докладом ""Пиковая дама" Чайковского: неучтенная феноменология" выступил С. В. Фролов (С. -Петербург). Он остановился на неприятии сюжетно-фабульной стороны оперы, "кощунственно искажавшей" гениаль-

стр. 241


--------------------------------------------------------------------------------

ное творение Пушкина. Между тем, подчеркнул докладчик, опера Чайковского постоянно раскрывается все новыми сторонами. Так, все очевиднее проявляется ее повышенная театральность, благодаря которой "Пиковая дама" стала особым явлением в русской культуре.

Феноменом повышенной театральности Чайковский подчеркивал, что в опере сохранена только фабула, остальное в каком-то смысле противопоставлено Пушкину. Стиховые формы либретто противопоставлены прозаическому изложению пушкинской повести; действие перенесено в другой век; изменены биографии героев; имя главного героя произносится иначе. В опере словесный текст выполняет лишь служебную роль, а главное место занимает надсюжетная сфера, т. е. музыкальная драматургия, музыкальная выразительность, в которой театральные музыкальные формы играют одну из главнейших ролей. Этот надсловесный, надмузыкальный смысл - самое важное в целостном видении оперы Чайковского, подчеркнул С. В. Фролов.

Заседание секции "Пушкин и Державин" открылось докладом В. А. Кошелева (Новгород Великий) "Державин в оценке Пушкина". Известные пушкинские отзывы о Державине в письме к Бестужеву и в письме к Дельвигу кажутся различными, даже противопоставленными, хотя хронологически между обоими письмами всего неделя. По мнению докладчика, оценка Державина в письме к Дельвигу не противоречит общей высокой оценке его в письме к Бестужеву. Просто те же мысли выражены в полемически заостренной форме. Это не означает, что здесь высказана его "конечная" и "абсолютная" точка зрения.

В осознании Державина Пушкин явно противопоставлял век Екатерины современным временам. Если Державин должен был льстить царям ("С Державиным умолкнул голос лести..." - в письме к Бестужеву), то "наши таланты благородны, независимы".

Проблема "слова" и "дела" в поэтическом ремесле - это проблема соотношения "двух веков". Поэтический труд для Державина был ничто пред его государственными делами, противопоставлявшимися "словам", которые в его восприятии становились забавой. Однако для Пушкина стихи Державина явили "яркую, но неровную живопись". Эта пушкинская характеристика 1830 года свидетельствует, что Пушкин, умевший оценить поэтическую яркость даже в неровности, был гораздо ближе к XVIII веку, чем кажется с первого взгляда.

Почетный академик РАН Э. Пеурайнен (Финляндия) выступил с докладом ""Чревоугодие" в лирике Державина и Пушкина". Исследователь подчеркнул, что через еду в жизнь человека входит понятие вкуса, элемент эстетики. И не в противовес духу, но как обязательное условие для его существования. Плоть, тело несут в себе красоту. Еда часто превращается в священнодейство.

Для Державина важнейшими оказываются мотивы, связывающие плоть и телесность с духовными и эстетическими идеями. Пир не только поддерживает жизнь тела, он есть еще и форма радости и свободы.

У Пушкина мотивы еды и чревоугодия чаще встречаются в эпических произведениях. В лирике они почти всегда имеют духовный аспект. В ней содержится призыв к умеренности, восходящий к эпохе Просвещения и античности. Но если повод значителен, то умеренностью можно пренебречь. Э. Пеурайнен рассмотрел мотив опьянения как часть пушкинской поэтики. Опьянение - одно из самых частых пограничных состояний, в которые попадает человек.

О Д. М. Княжевиче - организаторе публичного собрания (1823) в доме Г. Р. Державина рассказала Л. А. Орехова (Украина). Известный литератор и издатель 1820-х годов, цензор прозы в Вольном обществе любителей российской словесности Д. М. Княжевич не только приложил немало усилий для организации публичного заседания Общества, состоявшегося 22 мая 1823 года и составившего "одну из самых замечательных страниц" в летописи Общества (В. Г. Базанов), но и сыграл при этом "примиряющую" роль между "старой" и "новой" школами, выступив на собрании с чтением переводов В. А. Жуковского ("Монолог Иоанны д'Арк"), М. Е. Лобанова ("Сцена из Расиновой трагедии "Федра"") и стихотворения гр. Д. И. Хвостова "Послание к Ф. П. Львову".

В докладе, кроме того, анализировались семейные и деловые отношения Державиных и Княжевичей, относящиеся к концу XVIII века. Л. А. Орехова впервые ввела в научный оборот два письма из Рукописного отдела РНБ отца Д. М. Княжевича - Максима Дмитриевича - к Г. Р. Державину, датируемые ею 1792 и 1799 годами. Из приведенных писем явствует, что Княжевичи и Державины были совладельцами по имению Сокуры Казанской губернии, состояли в кумовстве, постоянно оказывали друг другу деловую поддержку и помощь. Поэтому понятны особая заинтересованность и активность Д. М. Княжевича в подготовке и проведении публичного заседания "ученой республики" в доме Г. Р. Державина.

Н. Ф. Иванова (Новгород Великий) поставила проблему "Чехов и Державин". Чехов часто обращался и к личности поэта, и к его произведениям. Он неоднократно использовал имя известного поэта для достижения комического эффекта в своих рассказах либо в сочетании с каким-то незначительным человеком, либо в совершенно неправдоподобных обстоятельствах. Цитирование Чеховым Державина Н. Ф. Иванова объясняет тем, что он обращался прежде всего к той части образованной русской читательской публики, которая знала те же культурные реалии, что и

стр. 242


--------------------------------------------------------------------------------

автор. Просмотр учебников и хрестоматий по русской словесности убеждает, что биография и творчество Державина изучались гимназистами в достаточно большом объеме.

С докладом "Пушкин и Державин как поэты-вестники в творчестве Д. Андреева" выступил Б. Н. Романов (Москва).

Секция "Поэтика Пушкина" открылась докладом А. Н. Власова (С. -Петербург) "Традиция осмысления одного мотива: "Повесть о Фроле Скобееве" и "Домик в Коломне"".

История о Фроле Скобееве - повествование, основанное на явно игровой ситуации: на травестийной замене высокого чувства любви в его сентиментальном варианте на более низкую плотскую его разновидность. В известной степени перед нами один из вариантов любовных игр с более активным участием мужчины.

"Домик в Коломне" Пушкина, на взгляд исследователя, лучше, чем другие с подобным сюжетом авторские литературные произведения XVIII-XIX веков, "попадает" в эту игровую тональность Повести о Фроле Скобееве.

И записанная история о Фроле, и сочиненная Пушкиным на основе якобы правдивой истории о коломенских обывателях поэма представляют собой своеобразный вызов общественной морали и литературным нормам своего времени.

С. А. Фомичев (С. -Петербург) в докладе "Пушкинский опыт животного эпоса: о возможном сюжете так называемой "Сказки о медведихе"" обратился к болдинскому наброску сказки о зверях "Как весенней теплою порою...". К настоящему времени обнаружены народно-поэтические и литературные источники всех остальных пушкинских сказок. Поэтому, вероятно, таковой существовал и для этого замысла сказки о животных.

По предположению С. А. Фомичева, сама ситуация схода зверей, намеченная Пушкиным, предполагала избрание мстителей. В тексте оказались отчетливо выделенными два антагониста: мужик и медведь. Очевидно, именно их столкновением и должен был завершиться фабульный конфликт. Докладчик считает, что Пушкин, скорее всего, предполагал следовать сюжету русской сказки, вариант которого известен по сказке "Озорной пахарь". Здесь он имеет обсценный характер. Присоединение к основному (так и не развитому) сюжету дополнительных мотивов (убийство медведихи, плач медведя, сход зверей) характерно для животного эпоса. Однако зачин (описание гибели медведихи) задуманной Пушкиным сказки оказался по тону явно не соответствующим балагурной модели сюжета. Хотя смерть в сказках о животных неизменно вызывает смех, здесь описаны и "медвежатушки", и весь зачин окрашен в лирические тона. Это вступало в некоторое противоречие с намеченной комической фабулой, возможно, поэтому Пушкин оборвал работу над этой сказкой.

С докладом "Предание о Вадиме Новгородском в политической драме конца XVIII- начала XIX века, или Почему Пушкин так и не написал трагедию "Вадим"" выступила Т. А. Китанина (С.-Петербург). Хотя в летописях предание о Вадиме, новгородском князе или посаднике, который пытался противостоять варягу Рюрику, воцарившемуся в Новгороде, отражено очень скупо, но со второй половины XVIII века оно стало привлекать внимание историков и литераторов. Причем, как отметила исследовательница, в литературе оно проявлялось в различных по направленности, но, как правило, острополитических произведениях, так как туманное летописное свидетельство давало почти неограниченные возможности для интерпретаций.

В 1820 - 1821 годах, когда Пушкин работал над замыслом трагедии о Вадиме, он находился под сильным влиянием декабристского круга. Уже будучи в ссылке, Пушкин, поддерживаемый не слишком лояльными власти друзьями, как показала исследовательница, избрал наиболее радикальный вариант разработки сюжета. У Пушкина Вадим был изгнан из Новгорода народом, приветствовавшим власть Рюрика, но потом пожалевшим о своей утраченной свободе и призвавшим Вадима, чтобы он возглавил бунт против чужеземных властителей. В соответствии и с преданием, и с литературной традицией Вадим терпит поражение.

Т. А. Китанина предполагает, основываясь на пушкинском плане трагедии, что побежденный Вадим вновь должен был быть изгнан. Таким образом, финал драмы и ее начало создавали циклическую структуру сюжета, что было невозможно в классицистической трагедии. У всех авторов XVIII века Вадим, занимавший изначально высокое положение в обществе, должен был всем рискнуть, все потерять и либо погибнуть, либо спастись и обрести новый статус. Пушкинскому же Вадиму-изгнаннику нечего было терять, нечем рисковать, и обрести он тоже ничего не мог.

Опальный Пушкин начал писать радикальную острополитическую трагедию, из-за которой можно было ожидать серьезного конфликта с государственной властью. Но, готовый противостоять ей, Пушкин неожиданно подвергся другому, более сильному давлению - требованиям собственного сюжета и литературной традиции, которые принудили его сначала изменить жанр произведения, а затем и вовсе отказаться от реализации этого замысла.

Профессор Й. Мори (Япония) выступил с докладом "О галлюцинации в повести А. С. Пушкина "Пиковая дама"". Он отметил, что в этой повести часто встречаются слова, связанные с "видением": смотреть, глядеть, взглянуть, увидеть, глаза и т. п. Они не только играют большую роль в психологической характеристике героев, но иногда

стр. 243


--------------------------------------------------------------------------------

прямо отражают движения их душ. Видение и галлюцинация как искаженное видение - очень важный мотив поэтики "Пиковой дамы", подчеркнул докладчик.

С докладом "Поэтика гротесков у Пушкина" выступил А. П. Ауэр (Коломна).

В выступлении Ю. Сугино (Япония) анализировались апокалипсические мотивы в поэме А. С. Пушкина "Медный всадник". По мнению исследовательницы, параллельное прочтение Библии и пушкинской поэмы позволяет раскрыть глубокий идейно-художественный смысл отдельных мотивов и эпизодов. Тема Апокалипсиса играет особенно важную роль в идейном замысле "Медного всадника". Петербургское наводнение сравнивается с библейским потопом и напоминает апокалипсический катаклизм. В хаосе наводнения отражен также ряд событий, связанных с холерными бунтами в начале 1830-х годов. Кроме того, Медный всадник, озаренный лунным светом, преследующий Евгения в кульминационном эпизоде поэмы, ассоциируется с "конем бледным" и всадником, "которому имя смерть" в Откровении Иоанна Богослова.

Учитывая повествование о контрастных судьбах Иерусалима и Вавилона, Пушкин изображает Петербург с двух сторон. Во вступлении к поэме он посвящает ему хвалебную оду и прославляет деятельность Петра, но, отсылая к образам Вавилона и вавилонской блудницы, поэт проницательно видит за процветанием города горе и страдания людей, ставших жертвами государственной деспотии.

Отношению Пушкина к "фюжитивной" французской поэзии был посвящен доклад Н. Л. Дмитриевой (С. -Петербург). "Фюжитивная поэзия" подразумевает мелкие стихотворения, т. е. безделки, легкие альманашные сочинения. Исследовательница обратила внимание на протест Б. В. Томашевского против традиционной точки зрения, будто Пушкин усвоил ту французскую поэтическую традицию, которая существовала где-то в младших линиях французской лирики, в легкой, "фюжитивной" поэзии. Однако необходимо отметить, что именно в поэзии XVIII века встречается значительное число параллелей с творчеством Пушкина.

К образцам жанра французской эпиграммы во многом близки пушкинские, причем он свободно мог писать их и по-французски. Идиллические описания деревенской жизни в "Евгении Онегине" и в пушкинской лирике также во многом созвучны идиллиям французских поэтов. Конечно, все эти рощи, ручьи, поля, холмы, пасторальные картинки - штампы, но пушкинский талант обладал способностью облагородить взятые за основу не самые изысканные образцы. Гений поэта мог развить какой-либо образ, встретившийся ему у другого, пусть не всегда большого поэта.

А. О. Дёмин (С.-Петербург) рассмотрел случаи обращения Пушкина к творчеству итальянского поэта, драматурга и политического писателя Витторио Альфиери (1749- 1803). Критикуя односторонность драматической системы Альфиери, Пушкин вступает в косвенный диалог с идеями, высказанными в его трактате "О государе и словесности" (1784 - 1789), касающимися творчества писателя в условиях покровительства самодержца. Ряд положений этого трактата присутствует как идейный фон в размышлениях Пушкина об общественной ценности писательского дела и в эпизодах его биографии. В докладе была показана необходимость более углубленного изучения связей идей трактата Альфиери с пушкинским творчеством и биографией.

С докладом ""Три Матрены...": Об источниках "поминальной топики" Пушкина", посвященным расширению фольклорно-этнографического контекста двух стихотворений 1833 года, выступил О. Р. Николаев (С. -Петербург). В текстах Пушкина два раза встречается пародийно-поминальная формула, в состав которой входят имена персонажей явно фольклорного происхождения: "три Матрены" и "Лука с Петром". Это импровизация (в ней участвовали Пушкин, Мятлев и Вяземский) в форме раешного стиха и стихотворный набросок "Сват Иван, как пить мы станем...". Взаимосвязь этих двух стихотворений 1833 года подчеркнута близостью (почти тождеством) зачинов с устойчивыми персонажами, а также сходством самой ситуации "поминания".

Раешный экспромт "Надо помянуть..." входит в состав письма Вяземского Жуковскому от 26 марта 1833 года. Но исследователи не обращали внимания на чрезвычайно важное указание Вяземского: "Это вольное подражание твоему Певцу в Русском стане". Скорее всего, мысль Вяземского о "вольном подражании" стихотворению Жуковского вызвана сходством ритуальных ситуаций: кубки посвящаются и живым, и умершим реальным людям, в "поминках" соприсутствуют имена живых и умерших, великих и неизвестных, русских и иностранцев. Можно предположить, что Вяземский имеет в виду потенциал "ритуальной" модели "Певца во стане русских воинов".

26 марта 1833 года, в день, когда было написано письмо с "Надо помянуть...", было Вербное воскресенье. Учитывая это, О. Р. Николаев предположительно реконструировал процесс создания "поминок" Мятлевым, Вяземским и Пушкиным. Первоначальным толчком послужили тексты народных пародийных поминаний, услышанные на святках или на масленице. Коллекционирование реальных имен, порождающих антропонимические рифмы, и сочинение фрагментарных раешных экспромтов продолжалось на протяжении почти всего Великого поста. Вариант связного текста (их могло быть сколько угодно) рождается в Вербное воскресенье в составе частного письма. Мятлеву, Вяземскому и

стр. 244


--------------------------------------------------------------------------------

Пушкину удалось создать уникальный культурный образец "народной" словесности "вольнописцев" - независимых литераторов, принадлежащих к дворянской и литературной аристократии. Поразительно, что эта "поэзия" оказалась календарной по сути, так как не противоречит логике; народного календаря. Традиционная модель шуточного поминания выполняет функцию посредника между элитарной и народной словесностью.

Как показал Б. Ф. Егоров (С. -Петербург) в докладе "Утописты из окружения Пушкина", напряженная жизнь России и Западной Европы в первой трети XIX века стимулировала обильное появление утопий. В России после отдельных новаций XVIII века впервые создалась многоликая масса утопий; здесь образовались чуть ли не все жанры утопических произведений: социально-политическая утопия, утверждаемая административно (военные поселения гр. Аракчеева, декабристы), геополитическая (элементы - у кн. В. Ф. Одоевского), техническая фантастика и бытовая (Ф. В. Булгарин, Одоевский), космическая (элементы - у Одоевского), антиутопия (В. К. Кюхельбекер, Одоевский), пародия (О. И. Сенковский).

Реалистичный Пушкин был далек от утопий (уникальные строки в "Евгении Онегине" о будущем, когда "дороги, верно, / У нас изменятся безмерно"), но в его окружении было немало утопистов. Наиболее ранние произведения - незаконченные повести Кюхельбекера "Европейские письма" (1820) и "Земля безглавцев" (1824), последняя повесть перетекает в антиутопию.

Антиутопии будут разнообразно представлены Одоевским в очерках "Русских ночей" (1844), но он более интересен как "позитивный" утопист в неоконченном романе "4338-й год" (впрочем, и там есть антиутопические ореолы: космический - о возможном падении на Землю кометы Белы, и геополитический - Китай завоевал полмира). Выразительно отличие буржуазно-мещанских идеалов Булгарина (утопическая повесть "Правдоподобные небылицы, или Странствование по свету в 29-м веке", 1824) от аристократических у Одоевского ("4338-й год") в описаниях одежды, еды, природы. Сенковский в псевдоутопической повести "Ученое путешествие на Медвежий остров" (1833) пародирует и Булгарина, и Одоевского.

В докладе Е. Н. Дрыжаковой (США) ""Евгений Онегин" и "Капитан Храбров"" были прослежены литературные связи А. С. и В. Л. Пушкиных. Поскольку период "Арзамаса" и борьбы Василия Львовича со "староверами" (1800 - 1811) исследован достаточно подробно, исследовательница сосредоточилась на 1820-х годах, на участии Василия Львовича в литературной полемике о романтизме, в борьбе "классиков" и "романтиков" и на его попытках вмешаться в споры о байронизме. Незаконченная поэма В. Л. Пушкина "Капитан Храбров" была задумана как своеобразная пародия на романтические поэмы. Вместе с тем она вся проникнута реминисценциями из "Евгения Онегина". Упоминается даже Татьяна Ларина и имеются намеки на полемическую шутку Кюхельбекера "Шекспировы духи". "Модные романтики" упомянуты 8 раз и всегда с иронией. Поэма "Капитан Храбров" написана четырехстопным ямбом с чередующимися как в "Евгении Онегине" рифмами - все это по стилю и манере тоже напоминает пушкинский роман, сказала в заключение Е. Н. Дрыжакова.

Доклад И. А. Лобаковой (С. -Петербург) был посвящен Пушкину - читателю вельтмановского перевода "Слова о полку Игореве". А. Ф. Вельтман первое издание своего переложения, вышедшего в свет в 1833 году, подарил Пушкину с дарственной надписью. Текст "Слова о полку Игореве" был представлен в этом издании по типу bi-lingua. На пушкинском экземпляре есть не только его значки NB на полях, подчеркнутые слова, дополнения к тексту перевода, но и варианты прочтения текста памятника. Вельтмановский перевод "Слова о полку Игореве" вызывает интерес прежде всего потому, что читательская позиция Пушкина проясняет, как понимался текст памятника в то время, что лежало в основе интерпретации произведения и как литературные вкусы эпохи влияли на восприятие перевода.

Переложение Вельтмана дает представление о литературных вкусах и поэтической норме первой трети XIX века, ориентированной, в частности, на псевдоисторическую стилизацию Макферсона - "древнюю северную воинственную поэзию" Оссиана. Украшение текста Слова "поэтизмами", связанное с оссиановской традицией, не привлекло внимания Пушкина, почти все "поэтические красоты" оставлены без замечаний.

С комментариями по поводу гипотезы Валентина Берестова о том, что стихотворение "Как за церковью, за немецкою" написано самим Пушкиным, а не является народной песней, выступил А. Н. Розов (С. -Петербург). Еще П. А. Анненков, издавая в 1857 году сочинения поэта, отмечал, что "нельзя ручаться, чтоб эта песенка не была составлена самим Пушкиным". В 1929 году В. И. Чернышев высказал предположение, что эта песня могла быть сочинена Пушкиным в подражание народной лирике, так как в фольклоре не отысканы близкие варианты. С другой стороны, фольклористы В. Ф. Миллер, П. В. Шейн, Н. Н. Трубицын, Т. М. Акимова, А. Д. Соймонов, пушкинист М. А. Цявловский не сомневались, что "Как за церковью, за немецкою" - подлинная народная песня.

В. Д. Берестов убежден, что в форме, близкой к народной лирике, Пушкин отразил свою судьбу, те унижения, которые он, камер-юнкер, испытывал на великосветских балах в 1830-е годы. В песне, полагает Бере-

стр. 245


--------------------------------------------------------------------------------

стов, имеется в виду лютеранская церковь святого апостола Петра, расположенная неподалеку от пушкинской квартиры на Мойке.

Как подчеркнул А. Н. Розов, близких фольклорных вариантов этой песне не найдено. К тому же в тех немногочисленных фольклорных текстах, в которых лирический герой - муж, нет аналогичного сюжетного мотива. С точки зрения фольклориста, можно утверждать, что рассматриваемый текст внешне, по форме как бы фольклорен, а по содержанию, по сюжетной ситуации он противоречит народной эстетике. Это явно авторский текст. Необходимо дальнейшее изучение стихотворения "Как за церковью, за немецкою" как пушкинистами, так и фольклористами, сказал в заключение А. Н. Розов.

С. И. Кормилов (Москва) проанализировал значение титулов знати в пушкинских произведениях. По его мнению, Пушкин, идеолог независимости дворянства, к почетным дворянским титулам, особенно не родовым, а жалованным, относился без почтения. Он мог допустить своего рода психологический анахронизм: в "Борисе Годунове" Воротынский говорит, что они с Шуйским - "природные князья", хотя не "природных", жалованных князей до XVIII века не было; в "Капитанской дочке" Пугачев обещает пожаловать Гринева в фельдмаршалы и князья, но и к тому времени князем был пожалован лишь один человек и давно - А. Д. Меншиков в 1707 году, что в 1770-е годы уже забылось. В "Пиковой даме" - неувязка (характерная невнимательность): князь Томский - внук графини*** по отцу. Но есть у Пушкина и сознательное содержательное использование титулов персонажей. В "Скупом рыцаре" барон в отличие от герцога - уже не владетельная особа, его богатство не в землях; сын старого барона Альбер победил на турнире графа Делоржа, не только гораздо более богатого, чем он лично, но и более знатного, отчего бедность для Альбера особенно унизительна. Поскольку для россиян титул графа был исключительно жалованным, Пушкин может и дать его обладателю "говорящую" фамилию Нулин (от "нуля"), и заставить поступить неблагородно, как во время второй дуэли в "Выстреле". Над родовым, но довольно экзотическим для русского титулом Дельвига Пушкин дружески добродушно подтрунивает ("Прими ж сей череп, Дельвиг; он / Принадлежит тебе по праву. / Обделай ты его, барон, / В благопристойную оправу" и т. д.).

Как сказал докладчик, очень редко титул упоминается Пушкиным нейтрально, без художественно значимых коннотаций. В "Моей родословной" он подчеркивает: "Я Пушкин просто, не Мусин", - значит, "не граф". В заключение С. И. Кормилов отметил, что в большинстве случаев титулование пушкинских персонажей требует как исторического, так и литературоведческого комментария.

Проблеме ""Мнимый Пушкин" в "посмертном" и "анненковском" собраниях сочинений поэта" был посвящен доклад А. В. Дубровского (С. -Петербург). В издании Анненкова было опубликовано около ста двадцати не известных ранее произведений поэта. Анненков впервые в издательской практике столкнулся с проблемой "мнимого Пушкина". Он не включил в основной корпус несколько стихотворений, безосновательно приписанных поэту. Однако более десяти стихотворений, не принадлежавших Пушкину, попало на страницы этого первого научного издания. А. В. Дубровский рассмотрел все такие случаи и привел имена действительных авторов этих стихотворений. Он отметил также, что долгое время не подвергалась сомнению принадлежность Пушкину четверостишия "Всегда так будет как бывало...", только в Большом Академическом собрании сочинений оно было помещено в раздел "Dubia". Но стихотворение по-прежнему входит во все собрания сочинений Пушкина. На самом деле оно всего лишь заключительный отрывок из "Послания к А. С. Норову" Б. М. Федорова, опубликованного в 1817 году в "Духе журналов". Поэтому оно должно быть исключено из пушкинских изданий, сказал в заключение А. В. Дубровский.

Пушкинские шарады как литературный жанр - тема доклада С. С. Давыдова (США). В лицейские годы Пушкин печатал свои стихотворения под псевдонимами, составленными из буквенных и цифровых анаграмм собственного имени. Лицейские шарады и ребусное мышление пригодились поэту и для зашифровки X главы "Евгения Онегина". Примеры ребусного мышления представляют и стихотворные загадки. С. С. Давыдов показал также примеры анаграмм в "Гробовщике" и "Пиковой даме".

В сообщении А. И. Рейтблата (Москва) были введены в научный оборот материалы дела "Проект об учреждении в Санкт-Петербурге частного гимнастического общества" из архива III Отделения (хранится в ГАРФ). Дело это, датированное 1828 годом, содержит устав предполагаемого общества и список 52-х будущих его членов, один из которых "Пушкин, неслужащий чиновник 10-го класса". Если учесть, что А. С. Пушкин с лицейских времен любил физические занятия и игры, что в это время он нигде не служил и имел чин 10-го класса, что тогда он находился в Петербурге и что среди других представленных в списке лиц немало его знакомых (князь Д. И. Долгоруков, Д. Н. Голицын, Э. П. Перцов, барон Е. Ф. Розен и др.), а другие Пушкины с соответствующим социальным положением историкам литературы не известны, можно с высокой степенью уверенности полагать, что речь идет об А. С. Пушкине. Санкт-Петербургский генерал-губернатор, которому было подано прошение, дал положительный ответ, но о том, начало ли общество свою деятельность, информации

стр. 246


--------------------------------------------------------------------------------

пока нет. Но в любом случае можно утверждать, что А. С. Пушкин причастен к одной из первых попыток создать в России спортивное общество, отметил докладчик.

В докладе Ю. Б. Орлицкого (Москва) "Три Бориса: особенности ритмической аранжировки годуновской темы у Карамзина, Пушкина и Мусоргского" было показано, как последовательно усложняется ритмическая природа литературных произведений, посвященных Борису Годунову и его эпохе. На смену пронизанной силлабо-тоническими метрами (в том числе и ставшим для Пушкина модельным пятистопным ямбом) поэтической прозы карамзинской "Истории государства Российского" и его очерка о поездке в Троице-Сергиеву лавру приходит сначала строгий белый ямб пушкинской трагедии, регулярно наращивающий свою стопность за счет внетекстовых элементов и контрастно чередующийся с еще более метризованной, чем в "Истории", прозой. Мусоргский, автор либретто к своей опере "Борис Годунов", в свою очередь, разрушает этот стройный порядок, одновременно и заменяя стихом прозу, особенно размерную, и расшатывая порядок стиха, приводя его на грань прозы. В самом общем виде означенная динамика, по утверждению докладчика, совпадает с общим направлением эволюции стиха и прозы в русской литературе.

Пушкинским текстам в редакции Ф. М. Достоевского было посвящено выступление Б. С. Кондратьева (Арзамас).

Пушкинские мотивы в романе И. А. Гончарова "Обрыв" выделил А. Ю. Балакин (С.-Петербург). Проза писателя буквально пронизана ими: это прослеживается как на уровне поэтики, сюжетных коллизий и построения характеров, так и на уровне отдельных образов и лексем, не говоря уже о том, что в редком гончаровском произведении не присутствует прямая цитата из Пушкина. В романе "Обрыв" целый ряд коллизий, образов и идей непосредственно восходит к Пушкину. Приведенные А. Ю. Балакиным примеры показывают, насколько глубоко и органично в "Обрыве" "присутствует" творчество Пушкина.

Доклад И. В. Мотеюнайте (Псков) был посвящен пушкинским цитатам у Н. С. Лескова. Как правило, они сопровождают выражение эстетических взглядов писателя.

Рецепции пушкинской поэзии в творчестве Л. Ф. Зурова было посвящено выступление В. В. Шадурского (Новгород Великий). Для эмигрантского писателя XX века спасительным оказывается пушкинское отношение к России, к миру. Размышления Пушкина о времени, смерти и судьбе Зуров помещает в контекст новой эпохи.

Как отметил докладчик, в кризисные для мировоззрения всей русской эмиграции 1928 - 1929 годы Зуров явился открывателем новой литературы, обращенной к истории России, ее религии и духовности.

Ю. П. Фесенко (Украина) в докладе "Возвращаясь к дарственной надписи А. С. Пушкина В. И. Далю" аргументированно отвел множащиеся ныне попытки поставить под сомнение саму возможность появления этого пушкинского автографа. Во-первых, П. И. Мельников-Печерский, сообщивший об этом факте, был другом и первым биографом Даля, проживал с ним в одном доме в Москве в конце 1860-х годов и мог лично перепроверить любую информацию. Отсюда повышенная достоверность его воспоминаний. Во-вторых, исследования последних лет выявили широкомасштабную картину творческих взаимоотношений Даля и Пушкина, почему и приходится говорить о тесном конструктивном сотрудничестве между ними. Докладчик поддержал и дополнительно обосновал выдвинутую недавно Н. А. Тарховой версию о том, что рукопись "Сказки о рыбаке и рыбке" была подарена поэтом Казаку Луганскому (В. И. Далю) в декабре 1836 - январе 1837 года. По мнению докладчика, этот дар явился ответным дружеским жестом поэта на представленный ему Далем первоначальный вариант "Сказки о Георгии Храбром и о волке", преднамеренно искаженный О. И. Сенковским при его публикации в т. 14 "Библиотеки для чтения" за 1836 год. Тем самым вызванное данной публикацией недопонимание между авторами, о чем подробно говорится в докладе, было преодолено, и они побратались перед кончиной Пушкина, по желанию которого - и это не подлежит ни малейшему сомнению - Даль неотлучно дежурил у его смертного одра в качестве друга, врача и доверенного лица.

С. В. Денисенко (С.-Петербург) выступил с докладом "Театральная репутация Пушкина (К проблеме сценичности его произведений)". Драматургия поэта литературной и театральной критикой изначально была признана "несценичной". Но, по мнению докладчика, вывод, к которому приходили исследователи, о том, что театр - актеры, режиссеры, публика - еще не готов к восприятию драматических шедевров Пушкина, не объясняет причины непопулярности драматургии великого поэта. С. В. Денисенко на основании репертуарной сводки показал, что количество постановок пушкинских пьес весьма незначительно по сравнению с инсценировками его произведений. Уже в XIX веке были инсценированы практически все поэмы, повести и сказки Пушкина.

Несмотря на традиционно настороженное отношение к инсценировкам среди образованной части русского общества, спектакли на пушкинские сюжеты вызывали интерес широкой публики. По-видимому, рядовой зритель не ощущал резкой границы между литературным текстом и его сценической интерпретацией, воспринимая ее как "пушкинскую", вопреки изменению сюжета и стиля. То, что театр нуждается в великом русском драматурге, подтверждает существование та-

стр. 247


--------------------------------------------------------------------------------

ких понятий, как "театр Пушкина" и "пушкинские спектакли".

В докладе В. В. Орехова (Украина) "Зарубежный имидж страны как повод для знакомства" были проанализированы две литературные ситуации, когда имидж России во Франции явился непосредственной причиной личных контактов русских и французских литераторов и стал объектом межлитературного диалога. В первом случае была рассмотрена история приезда в Россию в 1826 году французского литератора Франсуа Ансело. Писатель оказался в центре пересечения литературно-корпоративных интересов, что обусловливалось стремлением повлиять на его будущее сочинение о России, представить в нем "партийные позиции", "свое" представление о российских реалиях.

А. С. Пушкин, вообще внимательно следивший за иностранными мнениями о России, осознавал важность роли посредника при знакомстве иностранца со страной, но, находясь в ссылке, не мог эту роль выполнить. В результате в книге Ансело отчетливо прослеживается позиция Греча и Булгарина, ставших для иностранца "ведущими" в русской литературе.

Как показал В. В. Орехов, аналогичная ситуация повторилась в 1858 году, когда Россию посетил А. Дюма-отец. На сей раз инициатива посредничества в процессе знакомства иностранца с Россией оказалась у издателей "Современника". Они не только резко изменили в лучшую сторону тон высказываний о романисте на страницах журнала, но и завязали с ним личное знакомство, посвятили в подробности российской литературной жизни. Благодаря этому посредничеству А. Дюма написал очерк о Пушкине, познакомил соотечественников с переводами (сделанными в основном Григоровичем) произведений Лермонтова (в том числе "Героя нашего времени") и Лажечникова ("Ледяной дом"), изложил биографию А. Бестужева-Марлинского и других декабристов, опубликовал переводы стихотворений Н. А. Некрасова.

Рассмотренные ситуации, по мнению докладчика, свидетельствуют о том, что внимание русских литераторов к зарубежному имиджу России и стремление повлиять на процесс формирования этого имиджа являются одной из граней российской литературной жизни и важным фактором развития русско-европейских литературных отношений.

С докладом "Школа антигармонической точности: заметки на полях о связях конкретной поэзии и традиции" выступил М. Маурицио (Италия). Исследователь обратил внимание на один малоизученный аспект связи неофициальной литературы только что прошедшей эпохи и высокой традиции русского стиха. Для поэтики Державина характерны стилистические контрасты и диссонансы, бунт против теории трех штилей Ломоносова, т. е. против установленных правил, принятых для "красивого писания". Как отметил М. Маурицио, протест лианозовцев против обязательного и установившегося в связи с политической ситуацией поэтического строя носит тот же характер, что и бунт Державина. Холин, Сатуновский и Некрасов пытались пользоваться уличным языком, живым, противостоящим инертности и шаблонности официальной литературы. Альтернативный ей стих был для представителей неофициального искусства знаком подлинности. Для лианозовцев стихи должны были быть изображением реальности, разговором о самых страшных сторонах советского общества. Новая лианозовская эстетика является результатом постепенной работы над освоением предшествующей традиции, реинтерпретации ее человеком, увидевшим крах позитивистского мировоззрения и осознавшим необходимость по-новому описать реальность такой, какая она есть, без приукрашивания.

О статье Андрея Платонова "Пушкин - наш товарищ" в контексте пушкинского юбилея 1937 года шла речь в докладе А. Л. Семеновой (Новгород Великий). По мнению исследовательницы, название статьи вписывает ее в общий хор голосов. Но в ней знаменитые слова Сталина: "Жить стало лучше, жить стало веселее" - получили своеобразное преломление. Платонов пишет: "Разве не повеселел бы часто грустивший Пушкин, если бы узнал, что смысл его поэзии - универсальная мудрая и мужественная человечность - совпадет с целью социализма, осуществленного на его же, Пушкина, родине". Этот скрытый вопрос может быть прочитан амбивалентно: условием пушкинского веселия может быть только осуществленная "человечность", она же определяет, по мысли Платонова, само существо социализма. Думается, что это платоновское рассуждение было скрытой полемикой с пафосом современной ему жизни, когда в декабре 1936 года была принята сталинская Конституция, декларировавшая построение основ социализма в СССР. Таким образом, подчеркнула А. Л. Семенова, на основе статьи "Пушкин - наш товарищ" в контексте юбилейных публикаций "Правды" можно выявить внешнее созвучие платоновских мыслей духу эпохи при внутренней непримиримой оппозиции к нему.

Ю. Ю. Зайцева (Пермь) выступила с сообщением "Пушкин в отражениях Набокова".

Доклад Ю. В. Доманского (Тверь) был посвящен мифу о Пушкине в трех советских "текстах": выступлении в журнале "Звезда" в 1937 году Виссариона Саянова по поводу установки в Ленинграде памятника Пушкину, рассказе Валерия Писигина о праздновании в Торжке 198-й годовщины со дня рождения Пушкина и стихотворении Ю. Шевчука "Суббота". Все три "текста" реализуют "взаимоотношения" Петра I и Пушкина, актуализируя разные грани советского мифа.

стр. 248


--------------------------------------------------------------------------------

Суть этого мифа докладчик определил следующим образом: даже самые значительные культурные герои в определенном контексте могут осмысливаться как не менее значительные герои-трикстеры, разрушительные функции которых вытекают из функций созидательных, и наоборот - созидательные функции культурных героев вытекают из разрушительных. Культурное созидание-разрушение - один из важных смыслов советского мифа о Пушкине и Петре, подчеркнул Ю. В. Доманский.

В первой части доклада "Александр Пушкин и Наум Коржавин" Л. Г. Фризмана (Украина) были проанализированы стихотворения Коржавина, посвященные Пушкину ("Смерть Пушкина", "Легкость" и др.). Исследователь прокомментировал также пушкинские эпиграфы и цитаты, вводимые в стихи Коржавина. Во второй части была рассмотрена статья Коржавина "Ольга и Татьяна", показано своеобразие ее замысла и его реализации, особое место, принадлежащее этой статье в литературе о "Евгении Онегине".

С докладом ""Non duellum" ("Не-дуэль"): К вопросу об особенности изображения дуэли в повести "Выстрел"" выступила Ф. Белтраме (Италия). Ф. Белтраме вводит термин "не-дуэль", когда непосредственный поединок заменяется особой формой мести через рефлексию. Исследовательница полагает, что "Выстрел" - одно из первых в русской литературе произведений, в сюжете которых появляется мотив "не-дуэли". По ее мнению, этот же мотив присутствует в драме М. Ю. Лермонтова "Маскарад" и в "Записках из подполья" Ф. М. Достоевского, поэтому является перспективным его дальнейшее изучение.

Доклад Л. А. Степанова (Краснодар) ""Пир во время чумы": Формула текста и формула интертекста" был посвящен анализу заглавия пушкинской пьесы и его функционированию в современном литературном и культурном контексте. Докладчик выявил образно-смысловое содержание формулы "пир во время чумы" и внутритекстовую репрезентацию каждого из концептов: пир, чума, время. Эти концепты в заголовке пьесы становятся синкретичным единством, интегративным целым. И это смысловое и образное целое единственно адекватно пушкинскому произведению, в котором формула заглавия не относится к категории сентенций или афоризмов, обязательно несущих в себе опыт житейской мудрости, морализм и дидактизм. Заголовок пьесы сам превратился в микротекст с эмблематически-знаковым смыслом; интегративное целое, принципиально важное в заглавии пушкинского произведения, нередко распадается на части, и каждая из трех частей втягивается в новые контексты и смыслы. В простых текстах, например в газетно-журнальной коммуникации, в массовой культуре, пушкинская формула выполняет элементарные функции (иллюстраций, аналогов, субъективной оценки); в более сложных проявляет свой смысловой потенциал, спектр значений, способность к игре. Высшая ее продуктивность наблюдается в художественных произведениях.

Проблеме комментария романа "Евгений Онегин" было посвящено выступление А. П. Чудакова (Москва). Исследователь предложил так называемое "тотальное" комментирование, так как в романе нет буквально ни одной строфы, которая не нуждалась бы в лингвистическом, стилистическом, историческом и ином комментарии. Такой анализ предполагает сплошное, без пропусков, слово за словом, строка за строкой, строфа за строфой комментирование всего "Евгения Онегина". В идеале предполагается, что будет прослежено, как постепенно складываются человеческие образы, картины мира, эстетические и философские смыслы, которые оказываются в сознании читателя к концу романа. Можно сказать, что в "Евгении Онегине" заключена вся русская литература: в нем были открыты, обозначены, намечены, предсказаны, предугаданы все главные ее черты, формы и пути - многопланное повествование (нарративная техника вообще), способы изображения предметного мира и внутреннего мира героев, типы композиции сюжета, построение образов персонажей и многое другое. Все это можно увидеть не в раздробленных описаниях критиков, но в совершенной форме живущего полнокровной жизнью художественного текста. Счастливое определение Белинского "Евгения Онегина" как "энциклопедии русской жизни" богаче традиционного понимания "энциклопедии" как всеохватности. Ведь энциклопедия - это не просто обширность охвата, но захват бреднем, без идеологического отбора, без деления на глобальное и частное, значительное и незначительное. Особенно это видно по пушкинским перечням, в которых все объекты равны, как сегменты единого предлежащего мира; мощь интонационной, метрической монотонии усиливает этот эффект многократно. В связи с этим можно отметить значение для русской литературы открытого Пушкиным целостно-неиерархического восприятия тварного мира.

М. Альтшуллер (США) выступил с докладом ""Евгений Онегин" в Советской России". Пушкинский роман был произведением, в котором с наибольшей полнотой и совершенством отразилась русская культурная жизнь в пору ее наивысшего расцвета. Это прекрасный памятник русскому Золотому веку. Именно "Евгений Онегин" стал наиболее удобной моделью для сравнения века "нынешнего" и "минувшего". После революции, окончательно уничтожившей последние остатки русского Золотого века, современность особенно эффектно сатирически проецировалась на прекрасное прошлое столетней давности. Это сопоставление порождало комический (или трагикомический) эффект.

стр. 249


--------------------------------------------------------------------------------

Создатели таких новых "Онегиных" шли двумя путями. Одни показывали, как новое время порождает новых героев, так же не похожих на пушкинских, как ушедшая русская культурная идиллия на советскую действительность. Вторые создавали трагическую или трагикомическую ситуацию: прекрасные, утонченные жители Золотого века оказывались перенесенными в кошмар советского быта с его коммуналками, очередями, хамством, террором, тюрьмами и лагерями.

Естественно, почти не сохранилось более опасных поэм второго типа, где пушкинские герои, оставаясь самими собой, страдали и погибали в новой советской среде, не сумев к ней приспособиться. Здесь появлялись концентрационные лагеря и тюрьмы.

Третий тип онегинских реминисценций представляют произведения, в которых авторы пытаются осмыслить в пушкинском ключе современную им жизнь и эпоху. В советское время подобных произведений появлялось очень мало.

В заключение докладчик отметил, что нынешнее состояние России оставляет мало надежд на нравственное приближение к атмосфере, описанной в пушкинском романе.

Поэтому, вероятно, вновь будут появляться сатирические уподобления (расподобления) нынешней русской жизни прекрасному и навсегда ушедшему прошлому.

В ходе конференции была осуществлена большая культурная программа. Одним из ее важнейших мероприятий было посещение могилы Г. Р. Державина в Варлаамо-Хутынском монастыре, организованное при поддержке Новгородской епархии. Знакомство с памятниками архитектуры древнего Новгорода и его окрестностей оставило у участников конференции неизгладимое впечатление. Для них также было организовано выступление лауреата Международного конкурса им. С. С. Прокофьева Николая Мажары в Центре музыкальной культуры им. С. В. Рахманинова. Университетский студенческий фольклорный ансамбль "Купина" показал игровые песни, записанные в Новгородской области.

стр. 250