Повышенная требовательность, с какой Блок относился к составлению своих поэтических сборников, видя в них отражение этапов творческого пути, - одно из проявлений общесимволистских увлечений книгой, многообразных и плодотворных.1 Как справедливо отметил Н. Котрелев, "в кругу "старших символистов", прежде всего у Брюсова и З. Гиппиус, сформировалось представление о поэтической книге как самостоятельном художественном организме, художественной целокупности высшего порядка, собственно, особом литературном жанре".2 И не случайно Блок назвал Брюсова "гениальным поэтом александрийского периода русской литературы",3 причем симптоматично здесь го, что Блок дал определение всей текущей литературы, сблизив ее с эллинистической, процветавшей в древности при знаменитой библиотеке в Александрии. Пресловутая "книжность", о которой спорили современники Блока, представлена ее родовым, объединяющим свойством.

Сам Блок в новаторстве превзошел всех, создав сложносоставное образование - лирическую трилогию. Ей не было аналогов в мировой поэзии, так что поддержку Блок вынужден был искать в "Евгении Онегине" Пушкина, столь же уникальном "романе в стихах", объясняя смысл своих задач: "...каждое стихотворение необходимо для образования главы; из нескольких глав составляется книга; каждая книга есть часть трилогии; всю трилогию я могу назвать "романом в стихах": она посвящена одному кругу чувств и мыслей, которому я был предан в течение первых двенадцати лет сознательной жизни".4

Но столь же путеводным не могло не быть хрестоматийное требование Брюсова: "...книга стихов должна быть не случайным собранием стихотворений, написанных по разным поводам и только механически сопоставленных под одной обложкой, но именно книгой, т. е. некоторым целым, которое объединено единым замыслом".5 Более сложные задачи Блока могли быть решены на уже подготовленной почве - и заслуга Брюсова в этом бесспорна. Автор этих строк посвятила статью самому удачному и - что замечательно - раннему опыту Брюсова в конструировании идеальной книги стихов6 - это комплекс его стихов в первом выпуске "Русских символи-


--------------------------------------------------------------------------------

1 Гужиева Н. В. Книга и русская культура начала XX века (Брюсов) // Русская литература. 1983. N 3. С. 156 - 167.

2 Лит. наследство. 1994. Т. 98. Кн. 2. С. 19.

3 Блок А. А. Письмо С. М. Соловьеву от января 1905 г. // Блок Александр. Собр. соч.: В 8 т. М.; Л., 1963. Т. 8. С. 117.

4 Блок А. А. Предисловие к собранию стихотворений // Блок А. А. Собр. соч.: В 20 т. М., 1997. Т. 1. С. 179.

5 Брюсов В. Предисловие // Брюсов В. Я. Urbi et Orbi. M., 1903. С. 1.

6 Гужиева Н. В. "Русские символисты" - литературно-книжный манифест модернизма // Русская литература. 2000. N 2. С. 64 - 80.

стр. 81


--------------------------------------------------------------------------------

стов" - своеобразная "книга в книге". Здесь лишь подчеркнем, что впечатление необыкновенной слаженности достигнуто Брюсовым с помощью художественного использования обычно нейтральных элементов издательского членения книг. Из четырех разделов, на которые поделен комплекс стихов Брюсова, два, первый и последний, названы так, как это уместно было бы в научных изданиях: Вступление и Заключение. Их структурирующая и как бы отвлеченная от содержания стихов функция особенно заметна на фоне двух других. Центральные разделы, наоборот, названы строго в соответствии с их лирической темой: "Первая любовь" и "Новые грезы". Это великолепный образец пресловутой книжности - плодотворного использования книгоиздательских элементов для решения задач идейно-художественных, притом магистральных. Так Брюсов воплотил один из главных постулатов символизма - о двойственности сущего. Повествование у него единое, но двуступенчатое, что и отражено в разнице названий разделов и несходстве составляющих их стихов. Во Вступлении и Заключении - модернистские авангардные стихи, в предельно условной манере повествующие о космизме устремлений современного человечества. В центральных же разделах - традиционная любовная лирика. Однако и она эстетически модернизирована обилием реминисценций и стилизаций с вызывающе пестрым набором образцов: Фет, Гейне, Метерлинк... Книжность в форме демонстрации начитанности. Внутритекстовые и структурообразующие книжные новации соединились, чтобы создать удивительное и парадоксальное впечатление и неоднородности, и монолитности повествования. Разные его пласты сжаты жесткими гранями - Вступлением и Заключением; в итоге происходящее в душе земного человека начинает выглядеть эхом космических процессов. Зародившаяся где-то в безднах мироздания жажда любви проходит проверку на земле. Мы видим одно из первых и художественно новаторских воплощений закона соответствий между земным и космическим - общего места у символистов.

Новация не могла не оказать ошеломляющего воздействия на многих, включая и Блока. Он и следует ей в принципах структурирования трилогии: в каждом томе - вступление; в названиях остальных рубрик, сложно соотнесенных и друг с другом, и со стихотворным потоком, просматривается некое подобие сюжета. Разумеется, Блок не механически копирует Брюсова, во-первых, потому, что его замысел грандиозней - не одна книга, а трилогия; во-вторых, из-за колоссального несходства творческих индивидуальностей. Брюсов рационален, склонен к научному знанию, верит в искусство как искусство. Блок, при всех противоречиях, все же духовно более близок устроителям Религиозно-философских собраний и "младшим символистам" - последователям В. Соловьева. Встречаются у Блока, правда, только в частном общении, выпады против отдельных христианских праздников. Но все же он был несомненно верующим человеком и жил по церковному календарю: при рождении крещен, по смерти отпет, женившись - венчался. Поздравлениями с праздниками пестрят его письма.

Но главное - обильное использование соответствующего материала в его творчестве: цитаты из священных книг, имена святителей, названия предметов культа... И ореол святости вокруг Прекрасной Дамы, вобравшей в себя многое от Вечной Женственности Соловьева. В письмах к ее прообразу Л. Д. Менделеевой Блок признавался, что пережил свою любовь религиозно и даже позволял себе смелые ее уподобления Пречистой.7 Многознаме-


--------------------------------------------------------------------------------

7 Об этом же писали и современники: Закржевский А. В. В царстве женственной неги. (Поэзия А. Блока) // В мире искусств (Киев). 1907. N 9/10. С. 16 - 20; Измайлов А. Пестрые знамена. М., 1913. С. 60 и др.

стр. 82


--------------------------------------------------------------------------------

нательна помета под предисловием к несостоявшемуся изданию "Стихов о Прекрасной Даме" по типу "Новой жизни" Данте: "1918. День Успения Божьей Матери " .8 Помета, как видим, не просто хронологическая, но календарная. Ее смысловое значение подкреплено в самом предисловии обращением "за помощью и тихими советами у Той, о Которой написана эта книга". Совпадением с крупнейшим православным праздником Блок воззвал к Богородице, знаком ее пометив и Прекрасную Даму.

Органической потребностью Блока было следить за протеканием жизни во времени - для того чтобы сопоставлять события, улавливая связующие их закономерности. В знаменитом предисловии к поэме "Возмездие" поэт признался, что сопоставление фактов из удаленнейших областей жизни помогает ему слышать единую музыку сущего. Сближения действительно более чем неожиданные: финал "Стихов о Прекрасной Даме" от 7 ноября 1902 года и наводнение в Петербурге в 1824 году; переработка стихотворения "За краткий сон, что ныне снится.." 18 января 1919 года и убийство в тот же день К. Либкнехта. Е. Книпович вспоминала, как поэт по составленному им хронологическому указателю своих стихов устанавливал, а не написал ли он что-нибудь в день ее рождения,9 Не для аналогичных ли целей и составлялся сам указатель?

"Календарность" стихов Блока была предопределена заранее, поскольку он, как и все символисты, считал дар поэта боговдохновенным. Уже приход Музы сам по себе делал даты исключительными, выпадающими из обыденщины. "Дни с числами" - так обозначил Блок в письме к А. Гиппиусу выстраивание сокровенного и незабываемого календаря творчества.10 А тот облегчал дальнейшее вовлечение в стихи памятного и важного не только для автора лично.

В стихотворном манифесте "Художник" Блок признался, что его собственные "дни с числами" часто совпадали с общественно-важными "днями ваших свадеб, торжеств, похорон". Это несомненно творческое кредо, свидетельствующее, что даты стихов не формальны и несут с собой память о единовременных с творческим актом событиях. Таким способом мог вводиться в ткань произведений ассоциативно связанный с датами жизненный материал. В свое время З. Минц первая обратила внимание на активное и оригинальное использование поэтом хронологических помет под стихами для подчеркивания скрытых в них смысловых ассоциаций.11 Исследовательница показала, что с их помощью Блок актуализирует свое прошлое, и предложила термин "поэтика даты". Частый и примелькавшийся обычай ставить даты под стихами Блок существенно обновил, превратив в знак их содержания.

В этом особенно тонко проявилось взаимодействие хронологического и тематического принципов - определяющее в построении трилогии. Оно обнаруживается в подготовительных материалах к изданию первой же книги Блока - "Стихи о Прекрасной Даме" 1905 года. Спросив себя: "Хронологически? По отделам"?",12 Блок зачеркнул первое и начал конкретизировать второе в перечнях тематических разделов. Но след хронологии сохранился в некоем "подобии лирического сюжета", как назвала его З. Минц, определив как "спад мистического чувства". Он заявлен в названиях разделов и логике их расположения: Неподвижность, Перекрестки, Ущерб. Что это, как не движение во времени и знак эволюции лирики Блока в 1901 - 1904 годах!


--------------------------------------------------------------------------------

8 Блок А. А. Собр. соч.: В 20 т. Т. 1. С. 181.

9 Книпович Е. Об Александре Блоке. М., 1987. С. 92.

10 Блок Александр. Собр. соч.: В 8 т. Т. 8. С. 18.

11 Минц З. "Поэтика даты" и ранняя лирика Ал. Блока // Минц З. Поэтика Александра Блока. СПб., 1999. С. 388 - 400.

12 Блок А. А. Собр. соч.: В 20 т. Т. 1. С. 395.

стр. 83


--------------------------------------------------------------------------------

Начав формировать трилогию в 1911 году (для издательства "Мусагет"), Блок усилил вес хронологии в первом томе, расставив стихи так же, как в каноническом варианте, - по дате создания. Смысловая же нагрузка дат была здесь продемонстрирована далее нагляднее, чем в окончательном варианте. Они были поставлены выборочно под особо важными по содержанию стихами - своеобразный сигнал их тематической значимости. Блок оговорил это в предисловии, добавив, сравнивая хронологический принцип в первом томе с тематическим - по рубрикам - в следующих: "...эти числа и слова (т. е. названия рубрик во втором и третьем томах. - Н. Г. ) для меня одинаково живые и законченные образы".13 Иначе говоря, то, чего Блок достигал в следующих томах прямым словесным обозначением темы в названиях рубрик, в первом томе достигалось косвенно - датами.

Знаменательно, однако, что так же, словами, он выделил и в первом томе самые важные для него даты. Под стихотворением "Я вырезал посох из дуба..." было поставлено - Благовещенье, под стихотворением "Вот они, белые звуки..." - Пасха. В целом мотивы выделения стихов с помощью их датирования разные - встречи с избранницей, семейные и писательские юбилеи, церковные праздники. Последние приобретают доминирующее значение благодаря открытому, демонстративному словесному обозначению двух самых важных из них - Благовещенья и Пасхи.

В каноническом варианте трилогии даты поставлены практически под всеми стихами, что, с одной стороны, увеличило количественно возможности использования связанных с ними ассоциаций, с другой - нивелировало, приблизило к обычному бессодержательному датированию. Блоку, однако, помогло обращение к новации Брюсова - предельному смыслонасыщению книжных структурообразующих элементов.

Впрочем, Блок позаимствовал у Брюсова лишь Вступление и использовал его по-своему. Из трех томов оно присутствует лишь в двух, к тому же в первом томе не в начале книги, а в ее середине, открывая центральный раздел. В третьем томе роль вступления сохранена, но названо оно "К Музе". Под каждым из структурообразующих элементов особо памятная дата: под первым 28 декабря - дата крещения Блока,14 под вторым 16 апреля 1905 года - Страстная Суббота, под третьим 29 декабря - день рождения Л. Д. Блок. Как и у Брюсова, на высшем уровне прорисовывается некое подобие сюжета, обобщающего то, что изображено в отдельных стихах.

При всей разнице между первой и третьей датами в них есть и общее - автобиографизм. Не исключено, что для Блока была исполнена величайшего рокового смысла близость дат его крещения и дня рождения избранницы: 28 и 29 декабря. Ну а то, что первая отличается от третьей религиозной составляющей, информирует об итогах религиозного поиска - начато изъявлением верности религии отцов, кончено горестной констатацией того, что вдохновительница на этом пути - всего лишь земная женщина.

Некое подобие сюжета отражено и в названиях трех разделов, на которые поделен первый том: Ante lucem, Стихи о Прекрасной Даме, Распутья. Но его развертывание не замкнуто в жестких гранях одной книги, как у Брюсова. Само название третьего раздела - Распутья - взывает к продолжению, что и делает первый том частью трилогии. И все же первый том целостен, себе довлеет, имея посередине некий центр тяжести. Графически его конструкцию можно представить в виде треугольника: Ante lucem - подъ-


--------------------------------------------------------------------------------

13 Там же. С. 179.

14 Дата крещения Блока приведена в синхронистических таблицах Н. Ашукина в его книге "Александр Блок. Библиография" (М., 1923. С. 10).

стр. 84


--------------------------------------------------------------------------------

ем, Стихи о Прекрасной Даме - вершина, Распутья - спад. Уже в этом волнообразном движении несомненно запечатлена определенная мысль: прежде чем человека посещает видение высшей жизни, он должен к нему приготовиться. Соответственно и плоды этого духовного причащения высшему должны пройти проверку, прежде чем станут путеводными маяками для всего дальнейшего. То, что Вступление помещено в центре, на вершине конструкции, упрочивает ее эстетически и обогащает смыслом.

И эта его роль многократно специальными средствами подчеркнута. Начать с того, что на Вступление приходится не единственный, но самый заметный хронологический сбой. Стихи о Прекрасной Даме написаны в течение 1901 - 1902 годов и расставлены в порядке написания. Вступление годом позже - 28 декабря 1903 года. Дата резко нарушает естественное течение времени - и это столь же круто меняет его изображение. К нижнему ряду - из дат стихов - добавляется верхний - из названий времен года: Весна 1901 года; Лето и осень 1901 года... В итоге получилось двойное и этим акцентированное измерение времени. Два его потока, взаимодействуя, образуют мощное энергетическое поле, кардинально воздействуя на все происходящее. Нижние, более мелкие единицы вбираются верхними - крупными, космическими. В такт с неспешным ходом годовых циклов жизни мироздания история любви, не теряя человеческой подлинности, преобразуется в общечеловеческую мистерию поиска идеала.

Здесь больше, чем где бы то ни было еще, сказывается взаимодействие хронологического и тематического принципов построения трилогии. В первом томе, где стихи от начала и до конца расставлены по дате написания, а рубрики не отменяют, а лишь проблемно обогащают этот плавно текущий повествовательный поток, взаимодействие тематического и хронологического принципов кажется простым и естественным. Они чуть ли не автоматически поглощают друг друга, равномерно охватывая пространство тома. Но именно сбой во Вступлении заставляет почувствовать не механический, а смыслонесущий характер даты, ее "календарность", присутствие в ней памяти о роковом событии.

Ну а ее религиозная составляющая тем более знаменательна, что именно с нее даты религиозных праздников входят в трилогию Блока. В Ante lucem их нет, зато сразу после Вступления наблюдается их скопление. Первое же стихотворение "Я вышел. Медленно сходили..." помечено 25 января 1901 года - праздником иконы Утоли моя печали. Совпадение несомненно умышленное, ведь икона была любима Блоком и популярна в Петербурге так же, как знаменитая Иверская в Москве. Ее часто носили впереди похоронных процессий, что поэт и изобразил в стихотворении "Божья Матерь Утоли моя печали...", связав с собственным жребием "литератора модного". Есть и другие его обращения к иконе на протяжении трилогии.

В третьем стихотворении "Тихо вечерние тени..." стоит дата 2 февраля - крупнейший из православных праздников Сретенье Господне. В развитии церковной проблематики наблюдается качественный сдвиг: она выходит на поверхность и из эмблемы превращается в конкретный сюжетный материал. Ведь как раз и изображается встреча с Богом, родственная празднику Сретенья Господня. В стихотворении три персонажа: поэт и его избранница, еще далекие друг от друга, жаждущие любви и не верящие в нее, и Бог, выходящий к поэту с ответом на его вопрос: "Разве былое - не прах?" о былой полудетской влюбленности и подтверждающий: "Нет, из Господнего Дома / Полный бессмертия дух / Вышел родной и знакомой / Песней тревожить мой слух".15


--------------------------------------------------------------------------------

15 Блок А. А. Собр. соч.: В 20 т. Т. 1. С. 51.

стр. 85


--------------------------------------------------------------------------------

Уникальный диалог человека с Богом подкреплен стыковкой хронологической и топографической координат. Блок удостоверил в своих записях от 30 (17) августа 1918 года, что тут отражена его прогулка около полковой церкви гренадер. Ее название Преображения Господня в усеченном виде введено в стихотворение: Господний дом. Встреча с Богом произошла в день и на том месте, где все к этому располагало, - в церкви и в соответствующий праздник.

От центральной части тома усиление церковного начала идет по нарастающей: во Вступлении - дата крещения автора, личная, читателям неизвестная; в первом стихотворении - праздник популярной иконы; в третьем - прямое, словесно выраженное указание на конкретное место и время крупнейшего православного праздника. Создается мощная инерция, усиливающая значение других совпадений с церковными праздниками в датах последующих стихов. А их более всего сосредоточено именно в разделе, помеченном датой крещения автора. Преобладают же здесь праздники, посвященные Богородице и ее иконам. Случайность совпадения в датах со стихами исключена, потому что отбор явный - все самые чтимые на Руси иконы - Казанская, Тихвинская, Иверская... Есть немало и менее знаменитых, зато с редкими, запоминающимися чертами. Далматская, к примеру, изображается с мечом, а он как раз и перекочевал в стихотворение от 15 февраля, праздничного для иконы, - "Ныне полный блаженства...", к тому же стилизованное под молитву.

В преданиях об иконах для Блока - богатейший источник вдохновения,16 и он его активно использовал. Многое можно, например, недооценить в стихотворении "Она росла за дальними горами..." от 26 июня 1901 года - праздника Тихвинской Божьей Матери, если отвлечься от этого совпадения. Слишком уж ирреально, подчеркнуто неправдоподобно изображение длинных путей Дамы, если не заметить в них поэтическую аналогию космически масштабным передвижениям иконы по древним христианским центрам, а затем и по Новгородчине.

Предания были так хорошо известны Блоку, что он планировал зачетное сочинение на эту тему в университете. И отказался от нее вовсе не из-за разочарования, как объяснялось в наши атеистические времена. Без предвзятости истолкованное признание поэта ("Боюсь наглупить в нем и превысить университетскую норму"17 ) свидетельствует о его боязни профанировать официозными учебными упражнениями интимно дорогую тему и о том, что уровень его познаний превышал университетскую норму.

Может показаться праздным вопрос о цели введения в стихи богородичных преданий: разумеется, чтобы возвысить Даму. Однако все не так просто. Ведь сближения образа возлюбленной, живой, реальной девушки, с Богоматерью таили в себе огромные опасности и в религиозном, и в художественном плане. Думается, Блок удержался на должной грани - и именно с помощью дат из-за неявности скрытых в них ассоциаций. К тому же даты часто служили сразу нескольким целям, превращаясь в своеобразный перекресток разнообразных тенденций.

Нагляднейший пример - два стихотворения "Хранила я среди младых созвучий..." и "Медленно в двери церковные..." от 17 октября 1901 года, праздничного для иконы Прежде Рождества Дева и По Рождеству Дева. Икона двучастная, чему строго следует Блок, развивая в каждом стихотво-


--------------------------------------------------------------------------------

16 Предания об иконах см. в кн.: Земная жизнь Пресвятой Богородицы и описание святых Ее чудотворных икон / Сост. С. Снессорова. Ярославль, 1997.

17 Блок А. А. Письмо С. Соловьеву от 10 ноября 1903 г. // Письма Александра Блока. Л., 1925. С. 59.

стр. 86


--------------------------------------------------------------------------------

рении евангельский сюжет в согласии с этапами, отраженными в названии иконы, - до встречи с архангелом Гавриилом и после нее. Между тональностями стихотворений - резкий контраст. В первом Дама исполнена гордыни, высокомерной жажды исключительной любви, желания получить ее от самого небожителя. Во втором она сокрушенно кается, отбросив претензии и смиряясь. Слом акцентирован отсутствием мотивировки на изобразительном уровне. Главное событие, идущее от ассоциации с иконой, - встреча с архангелом - опущено. А ведь именно оно и должно было объяснить перемену.

Здесь явный умысел, использование принципа тайнописи, общего для всей эстетической системы символизма, предпочитавшего намеки и умолчания прямому словесному изображению объекта. В данном случае это как раз и помогает удержаться на грани грубых и жестких уподоблений земных и небесных персонажей. Встреча с архангелом Гавриилом не изображена даже как одна из возможных вариаций развития действия. Читатель волен предположить, что слом настроений Дамы был чисто психологического, житейского происхождения. Она рассталась с собственной гордыней без всякой встречи с небожителем.

Знание биографической подоплеки изображенного еще более обогащает картину. Известно, что Блок собирался предложить избраннице платонический брак, желая чистой евангельской любви. Попытка осуществить его привела к семейной трагедии четы Блоков. В стихах от 17 октября Блок как бы проверял жизненный план, хотя и евангельского происхождения. Своей гордыней и претензиями на исключительную любовь избранница вдохновляла поэта на нечто необычное. Но даже и она пугается жизни вне житейских норм. Многое и разное предлагается довообразить в паузе между стихами. Дата его - перекресток разнонаправленных сил, идущих от жизни и от религии, готовящих опасности на путях поиска идеала.

Добавим еще и о чуде совпадения с реальным жизненным событием, ворвавшимся в творческий процесс. Первое стихотворение Блок написал в начале дня, мечтая о встрече с избранницей. И действительно встретил ее в этот же день на Невском. Второе стихотворение написано после этой случайной встречи и на материале рассказа Л. Д. Менделеевой. Параллель между евангельским преданием о встрече Богородицы с архангелом и реальным жизненным фактом позволила еще более заземлить изображаемое, привязав его к реальному месту в Петербурге.

Любовь Дмитриевна рассказала поэту о своем посещении знаменитого храма Спас-на-Сенной и о том, что с этого началось усиление ее религиозности.18 Несомненно, именно этот храм имеется в виду во втором стихотворении, повествующем о том, как Дама в испуге от пригрезившейся ей жизни с небожителем бросилась каяться в церковь. Блоку важно идентифицировать образ с реальным храмом, так как за ним - целый шлейф литературных ассоциаций. Ведь речь идет о Сенной площади, на которой Некрасов обрел свою Музу мести и печали, а Достоевский намеревался привести к покаянию гордеца Раскольникова. Блок взывает к их памяти, к демократическим традициям великой русской классики и образом молящихся народных толп, и стилизацией под манеру Некрасова.

Распевность, простота лексики, незамысловатость женских рифм - все здесь резко отличается от аристократически изощренных изысков, столь свойственных самому Блоку, и так же резко напоминает о Некрасове:

Медленно в двери церковные
Шла я, душой несвободная,

--------------------------------------------------------------------------------

18 Александр Блок в воспоминаниях современников. М., 1980. Т. 1. С. 157 - 158.

стр. 87


--------------------------------------------------------------------------------

Слышались песни любовные, Толпы молились народные.19

Подчеркнутая стилизация несет с собой смысловые акценты, добавляющие новые краски к образу Дамы. Она родственна обожествляемым Данте и Петраркой Беатриче и Лауре, но Блок не хотел бы видеть в ней рабскую копию знаменитых предшественниц. Она - русская Лаура, причастная русским великим традициям.

Итак, церковные даты служили толчком к созданию стихотворений, пронизанных самыми разнообразными ассоциациями. Одновременно они использовались для сакрализации изображаемых в стихах лиц и событий и для уточнения их земных координат и обстоятельств.

Церковная жизнь освящала земное прибежище человека, а в Петербурге времен Блока - особенно. Столица православного государства изобиловала великолепными храмами, святынями и пышными богослужениями. Знаменательно, что в период работы над "Стихами о Прекрасной Даме" Блок жил если не в помещении бывшей домовой церкви, то в непосредственной близости от нее - в той части офицерского корпуса Гренадерских казарм, где за 16 лет до этого была полковая церковь.20 В Петербурге насчитывались сотни домовых церквей - при военных заведениях в обязательном порядке.

На Блока это обстоятельство произвело неизгладимое впечатление, судя по обилию изображений собственного жилья с отчетливо выраженными чертами святилища. Наиболее откровенно - в стихотворении "Мы живем в старинной келье..." с помощью узнаваемо церковного чуть ли не термина "келья". Существенно много добавила и дата - 18 февраля 1902 года - первый день масленицы. Ее светлое ликование прекрасно передано в стихотворении заразительно радостном, что нечасто у Блока. Уникально это изображение религиозного экстаза, уносящего от Земли, но в то же время славящего земные радости. Ведь в этот день случилась светлая встреча влюбленных, а сам праздник - свадебный, вдохновляющий и на собственное жилье посмотреть как на место будущего семейного счастья. О том, что история этой любви немыслима без посещений петербургских храмов, что эти посещения были частыми, возвышавшими душу и освящавшими любовь, Блок написал в знаменитом стихотворении, многими воспринятом как манифест:

Вхожу я в темные храмы, Совершаю бедный обряд. Там жду я Прекрасной Дамы В мерцаньи красных лампад.21

Посещений и стихов о них было так много, а роль их столь велика, что Блок предполагал разделом "Храмы" открыть первое издание цикла. Начало известного стихотворения Блока зрелой поры "Мы встретились с тобою в храме..." звучит и с топографической точностью напоминания о месте решающего объяснения влюбленной пары, и иносказательно, обобщенно, как знамение судьбы.

Наиболее памятные и важные из мест встреч - Казанский и Исаакиевский соборы - Блок, как известно, впрямую указал пометами под знамени-


--------------------------------------------------------------------------------

19 Блок А. А. Собр. соч.: В 20 т. Т. 1. С. 78.

20 Об истории церкви см.: Антонов В. В., Кобак А. В. Святыни Санкт-Петербурга. СПб., 1996. Т. 2. С. 69 - 70.

21 Блок А. А. Собр. соч.: В 20 т. Т. 1. С. 128.

стр. 88


--------------------------------------------------------------------------------

тыми и творчески значимыми стихами - "Там в полусумраке собора..." и "Мы преклонились у завета...". Но гораздо больше их завуалировано, что и создает то странно двоящееся впечатление от блоковских петербургских картин, над загадкой которых бился Анциферов: "В большинстве его стихотворений присутствует без определенного топографического образа, без названия - северная столица... город других мест, иных времен, какой-то обобщенный, отвлеченный, но как не узнать в нем Петербурга утонченного, болезненного".22 Увлекательной задаче - распознавать в этих туманах реальные храмы - автор этих строк посвятила ряд публикаций.23

Причудливо соединилась топографическая конкретика с идеально-нематериальным с помощью даты стихотворения "Брожу в стенах монастыря...". Оно заслуживает внимания и как художественный аналог Вступлению: в обоих случаях применен метод исключения из правила - хронологический сбой - и это использовано для насыщения смыслом структурообразующих элементов, в первую очередь зачинов. Здесь особенно видно, что композиционные решения у Блока принципиально неформальны и все деления структуры - от самых крупных до мелких - предназначены обогащать содержание всего повествования в целом. Напомню, что первый том делится на три крупных раздела, а центральный из них - на шесть рубрик. О предпоследней из них - пятой - и об открывающем ее стихотворении и идет речь. Парадоксальна и потому властно притягивает к себе внимание игра его хронологических координат. Написано оно летом в Шахматове и помещено в шахматовской рубрике, открывая ее. Между тем колорит его зимний, отсылающий к петербургскому прошлому. О Петербурге напоминает и дата под ним - 11 июня 1902 года - престольный праздник петербургской церкви Божией Матери Милующей в Гавани. Усомниться в том, что имеется в виду именно эта церковь, не дает сходство ее облика с изображением. Она похожа на монастырь из-за своей мощной ограды, в качестве опознавательного знака воспроизведенной в стихотворении. При всем том воспоминания о зимнем Петербурге представлены не в давнопрошедшем, а в настоящем времени.

Контраст с ожидаемым и предложенным таков, что делает стихотворение похожим на загадку. Этому соответствует и тема - непонятная самому лирическому "я" душевная смута. Объяснима она через заложенную в дате память о предании об иконе. Иноку на Афоне в 335 году явился архангел Гавриил и внушил новые слова молитвы "Достойно есть яко блажити Тя, Богородицу...". Блок обрывает свое повествование в решающий миг, когда в предании является Гавриил. До предела доведенное напряжение выплескивается за грань, заставляя искать в дате тайный ответ. А он несомненно касается творческих запросов лирического "я" в тесном переплетении с религиозными и личными. К этому моменту необходимость в новых выразительных средствах начинает у поэта возрастать, как и надежда на ту помощь, которую Гавриил оказал иноку. Ведь стихотворение открывает, повторяю, предпоследнюю рубрику центрального раздела Стихов о Прекрасной Даме, где впервые произнесено роковое слово небесной покровительницы: "Отошла я в поля без возврата". Это сигнал о необходимости менять строй молитв, что вскоре и произойдет, определяя резкую разницу в образной системе трех томов трилогии. Возвращение памятью к храмам Петербурга тут


--------------------------------------------------------------------------------

22 Анциферов Н. Душа Петербурга. СПб., 1922. С. 190 - 191.

23 См.: Гужиева Н., В. 1) "Мы живем в старинной келье..." // Невское время. 2000. 29 апр.; 2) Поэтические крестины в университетской церкви // Санкт-Петербургский университет. 2000. N 15/16. С. 49 - 50; 3) Тайны Василеостровских хождений Блока // Час Пик. 2000. 5 июля и др.

стр. 89


--------------------------------------------------------------------------------

выглядит как первое прощание со всем тем светлым, что было в них пережито, и одновременно как выражение тайной надежды на то, что религиозный опыт все же не пропадет, скажется по-новому. Функционально стихотворение очень похоже на Вступление к центральному разделу "Стихов о Прекрасной Даме", подготавливая выход на другие уровни исследования религиозной проблематики в пределах всей трилогии. Все это свидетельствует об исключительной продуманности общего плана трилогии, о том, что ее конструкция была такой же "говорящей", как и даты под стихами.

Исключительная роль - у Вступления ко второму тому, центральному для всей трилогии. Кажется, что с него кончается господство хронологии и что во втором и третьем томах наступает преобладание проблемности. Стихи в этих двух томах распределены по тематическим рубрикам, отсылающим к тем жизненным реалиям, которые обступают человека при переходе в зрелость. Но это только кажется, так как внутри рубрик все та же прямая хронология, восстанавливаемая снова и снова. А для увеличения веса хронологии в каждом из томов создана хронологическая рубрика "Разные стихотворения", из названия которой к тому же проблемность изгнана. Это эхо первого тома, преобладающе хронологического. В каждом из двух последних томов "Разные стихотворения" помещены приблизительно в центре композиции, а в центре каждого из самих разделов - стихотворные шедевры: "Девушка пела в церковном хоре..." (второй том) и "Благословляю все, что было..." (третий том), с необыкновенной силой утверждающие: "Я не утратил прежний свет...". Трагически двойственным выглядит и Вступление: начинается буквальным повторением слов: "Ты в поля отошла без возврата...", а кончается светом надежды: "Лишь к твоей золотой свирели в черный день устами прильну...". Но главное, что делает это Вступление вершиной всей композиции трилогии, заключено в его дате - 16 апреля 1905 года. Это Страстная Суббота - последний черный день пребывания Христа на Земле.

Как уже говорилось, в очень важный момент - приступив к работе над трилогией для издательства "Мусагет" - Блок обозначил главные ориентиры в развитии темы, назвав не числами, а словами два праздника - Благовещенье и Пасха. Что касается первого, то за ним стоит великое множество случаев привлечения в трилогию материала богородичных преданий. И это было замечено уже современниками: З. Гиппиус даже уступила Блоку очередь в "Новом пути" для его первого выступления в печати в марте 1903 года, на который и приходился этот праздник.24 И иллюстрации были подобраны соответствующие - Благовещенья Леонардо из Уффици, Беато Анджелико и М. Нестерова.

А что касается Пасхи, то смыслонесущую роль обращений к ней приходится устанавливать впервые. Между тем они даже больше обеспечивают единство трилогии, проходя сквозь нее в качестве своеобразного стержня. Ни один из праздников не упоминается у Блока так часто, как Пасха и связанные с нею Страстные дни. Богородичные праздники превосходят их по общей сумме, но каждый из них порознь не повторяется столько раз, сколько пасхальные и страстные - в 1901 - 1905, 1909, 1910, 1912 годах (не считая внекалендарных упоминаний). Важна и неравномерность их распределения: богородичные сосредоточены в первом томе, а пасхальные и страстные присутствуют во всех трех томах. Это, разумеется, не случайность, а выражение определенной смысловой тенденции: в первом томе - праздник


--------------------------------------------------------------------------------

24 Перцов П. Ранний Блок // Александр Блок в воспоминаниях современников. С. 200- 201.

стр. 90


--------------------------------------------------------------------------------

религиозной мечты под покровительством Богородицы; во втором и третьем - проверка ее жизнью и крах под знаком Христовой жертвы.

Принципиально важно, что обращение к Христу начинается почти одновременно с началом романа с Дамой, в светлый его период, что необыкновенно его драматизирует, усиливая конфликтную основу сюжета трилогии в целом. Неоднократно в стихах и прозе Блок настаивал на цельности своего пути, и это подтверждается не только способностью поэта хранить верность светлым идеалам юности, но и тем, что и в юности он был чуток к трагическим противоречиям бытия. Больше всего последнее связано с переживанием Страстей Господних, к изображению которых Блок приступает с самого начала центрального раздела "Стихов о Прекрасной Даме".

Впервые на Пасху 1 апреля 1901 года он ощутил лишь неясную тревогу, отразив ее в загадочном стихотворении "Я недаром боялся открыть...". Помещено оно почти в центре первой рубрики центрального раздела "Стихов о Прекрасной Даме" и выглядит как бы прологом к дальнейшему. В четвертой рубрике этого же раздела, т. е. там, где мыслится его кульминация, помещен целый куст трагических стихов, приходящихся на Страстные дни следующего 1902 года. Бурлящий драматизм резко выделяет их из общего потока, придавая вид решающего рубежа в отношениях влюбленных, коль скоро они вылились в ссору, грозящую разрывом. Повод же - чисто религиозный, а подтолкнуло к ссоре наваждение, насланное на них демоническим искусителем, образ которого уже не раз мелькал до этого в предшествующих стихах.

В двух стихотворениях от рокового черного числа - 13 апреля, Страстной Субботы - воссоздаются события гибели Христа как сегодня, сейчас происходящие. В первом, начатом горько: "Я знаю день моих проклятий...", изображается кошмар лирического "я", которому кажется, что его преследует Распятый, не названный, но узнаваемый по крикам истязания, где слышатся "и страх, и стыд, и ужас дикий, и обнаженная тоска".25 Во втором стихотворении "я" вместе с мнимым Распятым и Дамой возносятся на фантастическом корабле. Дама пением убаюкивает своего рыцаря, как бы примиряя его с происходящим. Смысл картины - в искушении святостью жертвы, возможностью тиражирования сакральной жертвы Спасителя, повторения ее современным человеком, что недопустимо по канонам христианства.

В следующем стихотворении происходит яростный спор прозревающего персонажа с Дамой о сомнительной чести присваивания себе прерогативы Бога. Начинается оно с замечательного по экспрессии "нет" праву смертного возноситься на вершины распятого Христа:

Я - тварь дрожащая. Лучами
Озарены, коснеют сны.
Перед Твоими глубинами
Мои ничтожны глубины.
Самоумаляясь, персонаж рассеивает темные чары наваждения, и они бледнеют - "коснеют", как сон при вспышке света. Затем начинается борьба за душу возлюбленной, впавшей в искушение по незнанию:

Не знаешь Ты, какие цели
Таишь в глубинах Роз Твоих,
Какие Ангелы слетели,
Кто у преддверия затих...

--------------------------------------------------------------------------------

25 Блок А. А. Собр. соч.: В 20 т. Т. 1. С. 103.

стр. 91


--------------------------------------------------------------------------------

Кончается же стихотворение признанием невозможности дать всему однозначную оценку:

В Тебе таятся в ожиданьи
Великий свет и злая тьма -
Разгадка всякого познанья
И бред великого ума.26
По конечному итогу проблема сакральной жертвы у Блока - одна из самых противоречивых и концентрирующих в себе главное, что его волновало. Доказательство тому - великое множество его высказываний о смерти вообще и жертвенной в особенности, о роковой связи ее с любовью. Через всю трилогию проходит тема священной жертвы в разных ее проявлениях - убийства и самоубийства, жертвы и самопожертвования, притом часто овеянных религиозностью. Блок не только не счел грехом (по канонам христианства) самоубийства на романтической почве близких ему людей - Н. Гуна и О. Соловьевой, но и откликнулся сочувственными стихами:

Только здесь и дышать, у подножья могил,
Где когда-то я нежные песни сложил
О свиданьи, быть может, с Тобой...27
Соответственно и Пасха вызывает у него прямо противоположные ассоциации. После темпераментного диспута 1902 года Блок на следующую Пасху 1903 года пишет примирительное послание "На посылку белых азалий", где все благоухает нежностью и чистотой. Еще через год, на Страстную Пятницу 26 марта 1904 года, он получает давно желанный ответ от избранницы на вопрос, как она относится к тому, что ему систематически снятся кошмары о преследовании Распятым. Теперь она полностью его поняла, сострадая: "В церкви станешь ты, бледен лицом, и к Царице Небесной придешь".28 Она даже предлагает себя в жертву - как бы вместо него: "Ах, бессмертье мое растопчи!" Порыв прекрасный человечески, но религиозно тупиковый, коль скоро жертву не отменяют вовсе, но лишь меняют на другую. И это звучит как признание невозможности распутать сложный узел противоречий, связанных со святой жертвой. Стихотворение это - "Мой любимый, мой князь, мой жених..." - помещено почти в конце третьего раздела "Распутья" первого тома. Оно - свидетельство полной завершенности поиска абсолютной прекрасной любви по-соловьевски, признания невозможности достичь идеала без жертв. Все готово для того, чтобы перейти к другому этапу, запечатленному во втором томе, где круг участников поиска выведен за пределы одной лишь пары влюбленных - исключительных людей. Вступление ко второму тому, как уже неоднократно говорилось, повествует о прощании с мечтой, переходящем в ее высшее величание: "Ты в поля отошла без возврата. Да святится Имя Твое!"29 И это означает, что все пережитое двумя исключительными людьми предстоит пережить многим рядовым. Идея двухуровневого изображения общего закона жизни, намеченная еще Брюсовым в "Русских символистах", у Блока выглядит особенно плодотворной. Тут центр всей трилогии, контрапунктирующий самые разные тенденции, позволяющий проникать и в глубины обособленной человеческой души, и в то общее, что объединяет людей разных сфер жизни.


--------------------------------------------------------------------------------

26 Там же. С. 104.

27 Там же. С. 152.

28 Там же. С. 172.

29 Там же. Т. 2. С. 7.

стр. 92


--------------------------------------------------------------------------------

Важность темы святой жертвы проявляется и в закономерном ее возникновении в ответственных структурообразующих стихах, и в ее равномерной распространенности по всему полю трилогии. Намечается она еще в Ante lucem как глобальная:

Не утоленная кровавыми струями,
Безмолвствует земля.
Иду вперед поспешными шагами,
Ищу от жертв свободные поля.30
В финале "Стихов о Прекрасной Даме" - "Дома растут как желанья..." - персонаж готовится к самоубийству с явно ритуальным жестом: "Я закрою голову белым, закричу и кинусь в поток".31 А в завершающей все творчество Блока поэме "Двенадцать" убийство Катьки символизирует неизбежность пролития жертвенной крови в бурях революции, которую Христос простит красногвардейцам.

Давно отмечено, что в пронзительном вскрике персонажа в момент спора о жертве в 1902 году "Я - тварь дрожащая" - цитата из "Подражания Корану" Пушкина. То, что спор о сакральной жертве помечен знаком мусульманства, заставляет говорить о величайшей прозорливости Блока, словно увидевшего воочию то, чему мы сейчас свидетели.


--------------------------------------------------------------------------------

30 Там же. Т. 1. С. 35.

31 Там же. С. 132.

стр. 93