Писатель А. Ремизов имел репутацию шутника, выдумщика, мистификатора. Причем шутил и мистифицировал он как в жизни (в литературном быту),1 так и в своем мемуарном творчестве.

Если житейские мистификации довольно быстро раскрывались (чему немало способствовал сам Ремизов), то его мистификации в текстах мемуарного характера, увековеченные на бумаге и освященные авторитетом самого жанра воспоминаний (мемуары имеют, так сказать, презумпцию "правдивости", "истинности"), зачастую остаются нераскрытыми. Отчасти это объясняется и вполне объективными причинами: трудно проверить достоверность того или иного факта в силу отсутствия свидетельств возможных участников или очевидцев случившегося.

В ситуации с Ремизовым историк литературы должен быть особенно осторожен, ибо к жанру мемуаров писатель подходил с несколько необычной позиции. Для него мемуары были не просто свидетельством об увиденном и услышанном, а особым литературным жанром, в котором вполне допускался нарочитый вымысел (по выражению самого Ремизова - "легенда"2 ). Чтобы раскрыть сущность человека, Ремизов и создавал подчас "легенду" о нем. Этот подход к объяснению сущности человека он сформулировал в разговоре с Н. Кодрянской: "А моя сущность? Только создавая легенду, сказку, можно объяснить существо человека".3 Такой легендой для Ремизова и будет, в частности, анекдот. Анекдот становится и важнейшим элементом мемуаров Ремизова, поскольку в анекдоте (как о себе самом, так и о своих современниках) писателю удается соединить правду и вымысел, серьезное и шутейное, "историю" и "легенду". В итоге Ремизов создавал совершенно особый тип мемуаров.4 Анализ же анекдотов Ремизова позволяет увидеть и понять его от-


--------------------------------------------------------------------------------

1 См.: Ремизов А. Мерлог / Публ. А. д'Амелия // Минувшее: Исторический альманах. Париж, 1987. Вып. 3. С. 215 - 222; Флейшман Л. В кругу ремизовских мистификаций: "Конклав" Саркофагского // Studies in Modern Russian and Polish Culture and Bibliography: Essays in Honor of Wojciech Zalewski. Ed. L. Fleishmann. Stanford, 1999. С 145 - 176; Обатнина Е. Царь Асыка и его подданные: Обезьянья Великая и Вольная Палата А. М. Ремизова в лицах и документах. СПб., 2001; Кукуй И. Идея против Вещи: О культурном фоне одной мистификации А. Ремизова // Bildschirmtexte zur 5. tagung des jungen forums slavistische literaturwissenschaft in Muenster, September 2002 (http://www.jfsl.de/publikationen/2004/Kukuj.htm).

2 29 октября 1956 года он записывает в дневнике: "Легендарное крепче исторического, мифы живут века, а история в учебниках" (цит. по: Кодрянская Н. Алексей Ремизов. Париж, 1959. С. 296).

3 Там же. С. 89.

4 См., например, замечание А. Данилевского о мемуарной книге Ремизова "Кукха": "Игра - прежде всего на сочетании реального и "сочиненного" - используется писателем для размывания четких граней между действительностью и художественным вымыслом, для вытеснения им действительности и, в конечном итоге, полной подмены реальности - "литературой"" (Данилевский А. Из комментариев к "Кукхе" А. М. Ремизова // Studia Russica Helsingiensia et Tartuensia. III. Проблемы русской литературы и культуры. Helsinki, 1992. С. 97).

стр. 179


--------------------------------------------------------------------------------

ношение ко многим фактам и явлениям, лицам и событиям, идеям и теориям. И, в конечном счете, понять природу его мемуарной прозы.

С другой стороны, есть и другая проблема мемуарной прозы Ремизова. Многие анекдоты, которые приводит (или придумывает?) Ремизов, кажутся совершенно бессмысленными, абсурдными, нелепыми. Логика здесь может быть проста и объясняться хорошо известным пристрастием писателя ко всякого рода "безобразиям", которые априори - зачастую лишены смысла. Но не все так просто. Есть основания подозревать, что за кажущейся бессмысленностью этих "безобразий" скрывается вполне определенный смысл, скрытый подтекст. В качестве примера такого анекдота (безобразного и бессмысленного, на первый взгляд) рассмотрим один анекдот из мемуарной книги Ремизова "Кукха. Розановы письма": "Именины Варвары Дмитриевны Розановой.

- Сыт, пьян и нос в табаке! - вот как полагается.

Вымазал я нос табаком Вяч. Иванову. А после ужина перевернул с помощью именинницы качалку с Н. А. Бердяевым. Бердяев ничего, только кашлянул, а Андрей Белый от неожиданности финик проглотил".5

В книге "Кукха" этот анекдот помещен среди записей, которые якобы составляют дневник Ремизова (гл. "На блокноте"), и датирован 4 декабря 1905 года (день памяти св. Варвары). Достоверность существования этого ремизовского дневника, равно как и достоверность некоторых фактов, описанных в нем, пока невозможно ни доказать, ни опровергнуть. Но вопрос о достоверности случая, описанного в анекдоте, отчасти можно разрешить.

Дело в том, что у этого анекдота Ремизова есть другой вариант, но зафиксированный в другом мемуарном источнике. Это - эпизод из воспоминаний Андрея Белого, в котором опять появляется Вяч. Иванов как объект ремизовского розыгрыша: "А вот он, - сутуленький, маленький, - в том же свисающем с плеча пледике (ему холодно), выбравши жертвой великолепного Вячеслава Иванова, - таскается за ивановской фалдой; куда тот - туда этот; пальцем показывает на фалду: "У Вячеслава Иваныча - нос в табаке... У Вячеслава Иваныча - нос в табаке..." Это тонкий намек на какое-то "толстое" обстоятельство: экивоки, смешочки писателя, взявшего на себя в этом обществе роль Эзопа, - всегда не случайны".6

Более того - в мемуарах А. Белого мы встречаем и другой вариант этого анекдота, в том числе и описание того, как на квартире В. Розанова Ремизов действительно перевернул кресло-качалку, в котором сидел Н. Бердяев: "Не забуду воскресников этих; позднее на них приглянулся - впервые я к писателю Ремизову; он сидел, такой маленький, всей головою огромной уйдя себе под спину; дико очками блистал; и огромнейшим лбом в поперечных морщинах подпрыгивал из-под взъерошенных, вставших волос; меня вовсе не зная, уставился, как бык на красное; вдруг, закрививши умильные губки, он мне подмигнул очень странно; мне сделалось жутко; и он испугался; сапнувши, вскочил, оказавшись у всех под микиткой; пошел приставать к Вячеславу Иванову:

- "У Вячеслава Иваныча - нос в табаке!"

И весь вечер, сутуленький, маленький, странно таскался за В. И. Ивановым; вдруг, подскочивши к качалке, в которой массивный Бердяев сидел, он стремительно, дьявольски-цапким движением перепрокинул качалку; все, ахнув, вскочили; Бердяев, накрытый качалкой, предстал нам в ужаснейшем виде: там, где сапоги, -


--------------------------------------------------------------------------------

5 Ремизов А. Кукха. Розановы письма // Ремизов А. Собр. соч.: В 10 т. М., 2002. Т. 7: Ахру. С. 56.

6 Белый А. Между двух революций. М., 1990. С. 64 - 65. Об эротическом подтексте мотива "нос" у Ремизова см. также: Безродный М. Генезис лейтмотивов у А. М. Ремизова // Русская филология. Тарту, 1977. Вып. V. С. 98 - 109. (Сб. тр. СНО филол. факта); Горный Е. Заметки о поэтике А. М. Ремизова: "Часы" // В честь 70-летия проф. Ю. М. Лотмана: Сб. ст. Тарту, 1992. С. 192 - 209.

стр. 180


--------------------------------------------------------------------------------

голова; там же, где голова, лакированных два сапога; все на выручку бросились; только не Розанов, сделавший ижицу, невозмутимо поплескивал с кем-то".7

Таким образом, анекдот из "Кукхи" оказывается отчасти достоверным. Правда, пока не представляется возможным проверить истинность рассказа о том, как

А. Белый якобы проглотил финик.

Но главное заключается в другом: какой смысл имеет весь этот анекдот? И имеет ли анекдот вообще какой-либо смысл? Для чего Ремизов включил его в свою мемуарную книгу? В этом необходимо разобраться. Прежде всего нужно выяснить, о каком "толстом обстоятельстве" говорит А. Белый. Думается, что разгадку его надо искать в словах: "нос в табаке". Как известно, Вяч. Иванов курил, но табак не нюхал. При чем же тогда "нос в табаке"? Или здесь опять всего лишь ссылка на известную поговорку ("Сыт, пьян и нос табаке")? Представляется, что дело обстоит иначе. А. М. Грачева, комментируя этот фрагмент воспоминаний Белого (как и анекдот из "Кукхи"), резонно предположила, что существует какая-то связь между этими розыгрышами Ремизова и его же эротической повестью "Что есть табак" (1906).8 Но какое отношение имеет Вяч. Иванов к этой повести Ремизова о "табаке"? Кто и почему стал главным героем ремизовского анекдота в "Кукхе"? На все эти вопросы мы и попытаемся ответить в нашей заметке.

Действительно, в ремизовском идиолекте слово "табак" имело и иное значение, отличное от общеизвестного. Вот письмо В. Розанова Ремизову (датируется 1908 годом, приведено в книге Ремизова "Кукха"): "Ждем Серафиму Павловну и Алексея Михайловича без слонов, без зверей и без мифов, без "табаку" и вина 4 декабря в тихую обитель Б. Казачий д. 4 кв. 12 - вечером - Смиренный иеромонах Василий".9

Тут же сам Ремизов поясняет: ""Табак" - это и моя повесть "Что есть табак".

В. В. Розанов любил ее. "Слоны" - это "обладающие сверх божеской меры"".10

Иными словами, в своем письме В. Розанов предупреждал о том, чтобы Ремизов на сей раз обошелся без "самых непоказанных разговоров",11 т. е. разговоров на эротические темы. Воплощением эротического для В. Розанова была эротическая же повесть Ремизова "Что есть табак". Прийти к нему без "табаку" - значит, чтобы разговоры не касались эротического. А слово "табак" в данном случае (на языке Розанова и Ремизова) было эвфемизмом эротических предметов разговора.

В 1945 - 1946 годах А. Ремизов написал мемуарный очерк "О происхождении моей книги о табаке",12 который вошел (с небольшими изменениями) в его же мемуарную книгу "Петербургский буерак".13 В этом очерке рассказывается главным образом об эпизоде, который и вдохновил Ремизова на написание апокрифа "Что есть табак", - эпизоде осмотра в 1906 году на квартире художника К. Сомова "статуэтки" (так эвфемистически назван Ремизовым восковой слепок с фаллоса Г. А. Потемкина): "Пенис Потемкина был сделан по воле Екатерины "для назида-


--------------------------------------------------------------------------------

7 Белый А. Начало века. М., 1990. С. 479 - 480.

8 См.: Переписка В. И. Иванова и А. М. Ремизова / Вступ. статья, примеч. и подгот. писем А. Ремизова - А. Грачевой; подгот. писем Вяч. Иванова - О. Кузнецовой//Вячеслав Иванов: Материалы и исследования. М., 1996. С. 114 - 115; см. также: Ремизов А. Собр. соч. Т. 7: Ахру. С. 536. Заметим, что еще ранее на связь этого эпизода из воспоминаний А. Белого и эротической повести Ремизова "Что есть табак" указал А. В. Лавров, хотя и без какого-либо развернутого объяснения: "Видимо, подразумевается намек на сюжет, реализованный Ремизовым в фривольной сказке "Что есть табак"" (см.: Белый А. Между двух революций. С. 465 (коммент.)).

9 Ремизов А. Кукха. Розановы письма. С. 57. ю Там же. С. 35.

11 Там же. С. 34.

12 Ремизов А. О происхождении моей книги о табаке. Что есть табак. Paris, 1983.

13 Впервые она была опубликована в Париже в 1981 году под названием "Встречи: Петербургский буерак". Вариант более аутентичный авторскому замыслу см.: Ремизов А. Петербургский буерак // Собр. соч.: В 10 т. Т. 10.

стр. 181


--------------------------------------------------------------------------------

ния обмельчавшему потомству" в точном размере и со всеми отличительными подробностями, с родимым пятном у "ствола расширения", - восковой розовый слепок и хранился в Эрмитаже. Для публичного обозрения недоступен".14

А затем история получила и литературное продолжение: "В то время (т. е. в 1906 году. - С. Д.) я изучал апокрифы и у меня было целое собрание сказаний о происхождении табака. Особенно одно поразило меня - "слово святогорца" - табак выводился от такого вот потемкинского "орудия". А что если написать мне такую отреченную повесть, а Сомову иллюстрировать по наглядной натуре. "Вот было б дело, - сказал Вас. Вас, - напиши!" К. А. Сомов согласен, он, как образец, возьмет потемкинское".15

Повесть Ремизова "Что есть табак" была напечатана в 1908 году с рисунками К. Сомова, и в дальнейшем эротическая (фаллическая) символика табака будет обыгрываться Ремизовым неоднократно.

Но вернемся к анекдоту о Вяч. Иванове, у которого "нос в табаке". Судя по всему, главным героем ремизовского анекдота стал именно Вяч. Иванов. Но почему? Скорее всего потому, что тема Эроса интересовала не только Розанова или Ремизова. Свою концепцию мистического Эроса создал и Вяч. Иванов - она нашла отражение во многих его статьях и поэтических текстах.16 Каково было отношение Ремизова к концепции Вяч. Иванова? На этот счет у нас нет точных сведений. Но можно не без оснований считать, что Ремизов довольно скептически (более того - иронически) относился ко всем умозрительным концепциям, которые создавались теоретиками-символистами. Представляется, что и анекдот об Иванове, у которого "нос в табаке", является своеобразной полемической репликой в адрес символистских концепций Эроса, а особенно - в адрес их создателей.17 Тогда абсурдность, бессмысленность анекдота - только кажущаяся. И фразу Ремизова "Вымазал я нос табаком Вяч. Иванову" (как и другую: "У Вячеслава Иваныча - нос в табаке...") можно тогда "перевести" примерно таким образом: "Я (Ремизов) утер нос теоретику мистического Эроса (т. е. Вяч. Иванову) моей немистической трактовкой Эроса (и всего эротического) в повести "Что есть табак"".

А нелепая ситуация с Андреем Белым, проглотившим финик, - возможно, скрытый ремизовский намек на эротический же подтекст стихотворения А. Белого


--------------------------------------------------------------------------------

14 Ремизов А. О происхождении моей книги о табаке. С. 13

15 Там же. С. 40.

16 См.: Цимборска-Лебода М. 1) Эрос в творчестве Вячеслава Иванова: Этика и онтология любви // Культура русской диаспоры: Саморефлексия и самоидентификация. Материалы международного семинара. Tartu, 1997. С. 54 - 68; 2) Эрос в творчестве Вячеслава Иванова: На пути к философии любви. Томск, М., 2004. О постоянном интересе Вяч. Иванова к теме Эроса свидетельствует и Н. Бердяев: "Вспоминаю беседу об Эросе, одну из центральных тем "сред"" (Бердяев Н. "Ивановские среды" // Иванова Л. Воспоминания: Книга об отце / Подгот. текста и коммент. Дж. Мальмстада. М., 1992. С. 322). См. также: Пономарева Г. М. Концепция Эроса и "среды" Вяч. Иванова//Литературный процесс и проблемы литературной культуры. Таллинн, 1988. С. 87 - 90.

17 См. также полное иронии (хотя и добродушной) рассуждение Ремизова (в его мемуарной книге "Петербургский буерак") о "всесветных познаниях" Вяч. Иванова: "А Вячеслав Иванович Иванов в Риме отшельник (...) засел за "римские древности" - познания всесветные! ученик Моммзена" (Ремизов А. Собр. соч.: В 10 т. Т. 10. С. 312). "Римские древности" - намек на магистерскую диссертацию "De societatibus vectigaluim" (опубликована в 1908 году), написанную Вяч. Ивановым в молодости, во время его учебы в семинаре проф. Берлинского университета Т. Моммзена, специалиста по истории Древнего Рима (см.: Автобиографическое письмо В. Иванова С. А. Венгерову // Иванова Л. Воспоминания: Книга об отце. С. 312 - 313). Ср. также такой отзыв Ремизова о Вяч. Иванове (1940-е?): "Вяч. Ив. Иванов замечательный человек: он все знает" (Pyman А. Petersburg Dreams // Aleksej Remizov: Approaches to a Protean Writer. Ed. by G. Slobin. Columbus (Ohio), 1987. P. 70). При этом надо помнить, что сам Ремизов любил иронизировать по поводу "ученых немцев", склонных к излишнему теоретизированию. Вот, например, его характеристика Андрея Белого (в письме Н. Кодрянской от 23 мая 1956 года): "Андрей Белый запутался в антропософии и трескотне Заратустры. (...) Он мечтал стать Гоголем, но его задавили ученые немцы" (Кодрянская Н. Алексей Ремизов. С. 290).

стр. 182


--------------------------------------------------------------------------------

"На горах" (1903), в котором экзотический фрукт "ананас" оказывается эвфемизмом фаллоса, и в целом - эвфемизмом всего, что связано с эротикой.18

У самого Ремизова субститутом "ананаса" (в той же роли) становится "финик", на что очевидно указывает его же эротическая сказка "Султанский финик" (1909). В обоих случаях эротика, облеченная в философско-мистические одеяния (как у Вяч. Иванова и А. Белого), разоблачается Ремизовым на житейско-анекдотическом уровне. Символистская концепция мистического Эроса (в трактовке того же Вяч. Иванова или А. Белого) Ремизову была совершенно чужда. И приведенный анекдот можно рассматривать как пример ремизовской дискредитации ивановской концепции Эроса, иронически-пародийного его осмысления.

Из того ряда - фрагмент воспоминаний Ремизова (в мемуарной книге "Петербургский буерак") о чтении им своей повести "Неуемный бубен" в редакции журнала "Аполлон" (конец 1909 года): "По окончании заметно было оживление, но куда мне разобрать, и только председатель улыбкой показал, что все понимает: И. Ф. Анненский говорил по-латыни, Ф. Фр. Зелинский на языке Софокла, а Вяч. И. Иванов, думаю, на ассирийском Гильгамеша.

Необыкновенное впечатление на Андрея Белого. На него накатило - чертя в воздухе сложную геометрическую конструкцию, образ Ивана Семеновича Стратилатова, (...) он вдруг остановился - необыкновенное блаженство разлилось по его лицу: преображенный Стратилатов реял в синих лучах его единственных глаз.

- Да ведь это археологический фалл. - Кротко, но беспрекословно голос Блока. Блок выразился по-гречески.

Андрей Белый, ровно б пойманный, заметался, он готов был выскочить из себя - и только улыбка Блока - "Иван Семенович Стратилатов воплощение археологического фалла", а он не заметил! и это правда! - привело его в сознание. В Берлине в 1922-м лекция Андрея Белого "О любви". Антропософская аудитория, исключительно дамы. Слушают, затаив дыхание. Не в воздухе, а на доске мелом воздвигается сложная геометрическая конструкция. Закрутив центральную спираль, Андрей Белый обернулся к аудитории: синь плывет из его глаз, лицо сияет, образ любви за его спиной.

И вдруг, подобно гласу из облака, неожиданно голос из публики:

- А где же фалл? - Кусиков выразился по-русски.

И тут произошло однажды случившееся в Петербурге на вечере в "Аполлоне": закрученная на доске спираль, выщелкнувшись, ударила в спину и принялась опруживать шею, руки, и остались одни перепуганные глаза - в "Аполлоне" - в Блока, в Берлине - в Кусикова. А в ушах неуемным бубном по-гречески и по-русски".19

В чем пуант этого анекдота? В том, что А. Белый, один из теоретиков символизма, уделивший немало внимания философии Эроса, не смог увидеть совершенно очевидный эротический (т. е. фаллический) смысл образа Стратилатова. А позднее, в 1922 году в Берлине, его философия Эроса ("сложная геометрическая конструк-


--------------------------------------------------------------------------------

18 См. следующий вывод исследователя: "Семиотика ананаса открывает перед нами скрытый эстетически сублимированный эротически-оргийный план стихотворения Андрея Белого. Его носителем оказывается вполне традиционный литературный персонаж - неистово пляшущий на утесе горбун в красном. Взмывающий к небу и источающий "золотые фонтаны огня и хрусталя заалевшего росы" ананас отбрасывает на всю фантастически реальную картину неуловимо сквозящую и двусмысленно мерцающую фаллическую тень. Предложенная здесь интерпретация стихотворения "На горах" совсем не отменяет его прочтения в духе праздничной теургии космического действа. Планы теургический и эротический не только не исключают друг друга, они взаимосвязаны" (Абашев В. Ананас на русской почве: О стихотворении Андрея Белого "На горах" // Славянские чтения. Даугавпилс, Резекне, 2002. Вып. П. С. 93). А касаясь семантики ананаса в русской культуре в целом, В. Абашеев констатирует: "Ананас - эмблема эротизма, нередко выступающая как прямая фаллическая метафора" (Там же. С. 92).

19 Ремизов А. Петербургский буерак. С. 194 - 195.

стр. 183


--------------------------------------------------------------------------------

ция") была интерпретирована поэтом А. Б. Кусиковым довольно незамысловато - при помощи нецензурного русского слова, обозначающего "фалл".20

Необходимо подчеркнуть, что Эрос в понимании Иванова и Белого - это Эрос исключительно философский, религиозно-мистический, т. е. прежде всего абстрактный, метафизический. Эрос же в понимании Ремизова - это Эрос, воспринятый и понятый через призму житейского (народного) сознания, т. е. предельно конкретный (и потому отчасти грубый, может быть даже пошлый, с точки зрения "теоретиков" символизма).21 У Ремизова эротическое предстает нередко в том обличий, которое мы видим в похабных русских сказках (не случайно сказка Ремизова "Чудесный урожай"(1912) является просто переделкой русской народной сказки "Посев х..в" из сборника А. Н. Афанасьева "Заветные сказки").22

Анекдот Ремизова в его мемуарной книге "Кукха" - это своеобразная форма полемики с современными ему теориями Эроса, которые были созданы символистами-теоретиками. Если Вяч. Иванову Ремизов "утер нос" своим... "Табаком", то А. Белого заставил проглотить... "финик", который оказался из того же эротического "семейства", что и скандально знаменитый "ананас" из стихотворения Белого "На горах".

А в чем смысл появления в анекдоте о "табаке" эпизода с Н. Бердяевым: "А после ужина перевернул с помощью именинницы качалку с Н. А. Бердяевым"? Рискнем предположить, что Ремизов здесь обыгрывает один курьезный и по-своему характерный для символистского круга случай: во время одного диспута по проблемам пола, который проходил на "башне" Вяч. Иванова, Н. Бердяев был председателем и во время диспута лежал... на полу. Об этом сообщает С. Городецкий в письме А. Блоку от 3 июня 1906 года: "Среды еще бывают, неофициально. Одна была бурная. Председательствовал Бердяев, лежа на полу, потому что говорили о поле (курсив мой. - С. Д.). Все вопросы нерешенные, у Иванова четыре пола, у Бердяева преодоление смерти не родом (семьей), а замкнутой личностью. Ремизов был за детей. Выразился по-ремизовски. У меня два пола и Третий (бог, сущее, экстаз), создаваемый их слиянием. Никто ничего не узнал, а говорили долго. Вам все это должно показаться далеким, городским, комнатным".23


--------------------------------------------------------------------------------

20 Реакция А. Белого, от "удивления" проглотившего финик при виде того, как Ремизов перевернул кресло с Н. Бердяевым, может быть понята (в свете поэтики анекдота) как следствие (и подчеркивание) того обстоятельства, что А. Белый, будучи москвичом, появлялся в Петербурге эпизодически и не был в курсе всех скрытых нюансов жизни петербургской символистской литературно-художественной среды. Иначе говоря, Белый играет в анекдоте роль наивного и простодушного гостя, с удивлением и непониманием взирающего на более чем странное поведение Ремизова.

21 Ср., например, у Ремизова в "Кукхе" упоминание одного неосуществленного замысла - совместно с В. Розановым написать книгу "О любви": "Вы помните эту нашу затею: собрать и иллюстрировать всю мудрую науку, какую у нас на Руси в старые времена няньки да мамки хорошо знали, да невест перед венцом учили, ну и женихов тоже. Как-то так с годами и забылось, и сами "старейшины" - ни Сомов, ни Бакст, ни Нувель не вспоминали уж за эти годы. А одному куда мне было! А главное, надо сурьезно. Я понимаю, даже благоговейно. Ей-Богу ж, Василий Васильевич, я не так уж озоровал, как вы думали и часто сердились, и чувствую, что такая книга могла бы быть существеннейшей и необходимой в каждой новобрачной семье" (РемизовА. Собр. соч. Т. 7: Ахру. С. 69 - 70). Очевидно, что ремизовско-розановская книга "О любви" была ориентирована скорей на "физику любви" (т. е. народный, практический опыт эротики), а не на "метафизику любви". Отметим также, что упомянутые художники К. Сомов и Л. Бакст имели самое непосредственное отношение к изданию эротических книг Ремизова: К. Сомов иллюстрировал первое издание повести "Что есть табак" (1908), а Л. Бакст - первое издание эротической сказки Ремизова "Царь Додон" (1921).

22 Разумеется, ремизовские сказки (по понятным причинам ) оказались смягчены в языковом отношении: лексика их не содержит нецензурных слов и выражений, как это было в собственно фольклорных версиях "заветных сказок". См. также две статьи М. Козьменко: "Заветные сказы Алексея Ремизова" (Литературное обозрение. 1991. N 11. С. 75 - 76) и "Удоноши и фаллофоры Алексея Ремизова" (Эрос. Россия. Серебряный в~к. М., 1992. С. 175 - 187).

23 Блок А. А. Переписка с А. А. и С. М. Городецкими / Вступ. статья и публ. В. П. Енишерлова, коммент. В. П. Енишерлова и Р. Д. Тименчика //Лит. наследство. 1981. Т. 92. Кн. 2. С. 26. Пользуемся случаем выразить благодарность Г. М. Пономаревой за указание на этот источник.

стр. 184


--------------------------------------------------------------------------------

Тогда смысл ремизовского жеста-намека очевиден: он, Ремизов, перевернул кресло-качалку, в котором сидел Бердяев, и тот опять оказался именно на полу. Или лицом к полу - так Ремизов каламбурно обыгрывает интерес Н. Бердяева к проблеме Эроса и пола, понимаемой и трактуемой Бердяевым именно в религиозно-философском ("теоретическом") ключе, о чем красноречиво говорит само название 6-й главы его книги: "Метафизика пола и любви".24 Хронологическое несовпадение (анекдот Ремизова датируется 1905 годом, а книга Бердяева - 1906 - 1907) оказывается не столь существенным: ведь идеи Бердяева по вопросам "метафизики пола и любви" возникли гораздо раньше, на что указывает Е. Обатнина: "Хронотоп ремизовского творчества, в котором мы склонны видеть сложный процесс формирования оригинальной философии Эроса, запечатлел внутренние дискуссии с разными оппонентами. Среди них нельзя не выделить Н. А. Бердяева, дружеские отношения с которым сложились у Ремизова в 1901 - 1902 годах в Вологде, где оба они отбывали ссылку (...). Тогда в спонтанно образовавшемся кружке молодых ссыльных (...) постоянно обсуждалась тема Эроса".25

Отметим еще один характерный штрих: Ремизов присутствовал, как то следует из письма С. Городецкого, на том заседании на "башне", где шел бурный диспут "о поле". И даже сам высказался в ходе диспута. Точка зрения Ремизова, которую Городецкий определяет слишком кратко ("Ремизов был за детей"), кажется не совсем ясной. Но ее можно примерно реконструировать, помня об общем ироническом отношении Ремизова к теориям Эроса, развиваемым в окружении Вяч. Иванова. Видимо, Ремизов подразумевал, что главная проблема любви и пола - это рождение детей, т. е. "здорового потомства".26 И ничего более. Иными словами, мы опять видим скорей традиционный, житейский подход Ремизова к проблеме Эроса - в пику сложным и абстрактным философско-мистическим теориям Эроса у символистов.

Есть еще один персонаж ремизовского анекдота, который присутствует скорей за кулисами. Это - В. В. Розанов, на квартире которого все якобы и произошло с Ивановым, Белым и Бердяевым. Отношение Ремизова к сексуально-эротическим идеям В. В. Розанова также было скорей иронически-пародийным, т. е. подразумевающим их житейски сниженную интерпретацию.27 Как не раз подчеркивал Реми-


--------------------------------------------------------------------------------

24 См.: Бердяев Н. А. Новое религиозное сознание и общественность / Сост. и коммент. В. В. Сапова. М. 1999. С. 213 - 249. Доклад "О поле и любви" (в основу которого легла глава "Метафизика пола и любви") Н. Бердяев намеревался прочитать в 1907 году на одной из сред Вяч. Иванова (см.: Из писем к В. И. Иванову и Л. Д. Зиновьевой-Аннибал Н. А. и Л. Ю. Бердяевых / Вступ. статья, подготовка писем и примеч. А. Б. Шишкина // Вячеслав Иванов: Материалы и исследования. М., 1996. С. 131 - 132).

25 Обатнина Е. "Эротический символизм" Алексея Ремизова // Новое литературное обозрение. 2000. N 43. С. 220. В качестве иллюстрации к обсуждавшимся Ремизовым и Бердяевым темам исследовательница приводит текст шуточного "некролога", написанного Ремизовым 1 апреля 1902 года (по случаю отъезда Бердяева из Вологды): "Как сейчас помню наши долгие беседы о "бездне верха" и "бездне низа". / Суппонировать-сублимировать-предицировать-супранатурализм-монизм-иллюз ионизм-солипцизм - и вдруг тот параллелизм, где "бездна низа" / обнажалась и сияла своим телом и смеялась и манила (...) Мир праху твоему! / Ну, а насчет "бездны низа" ничего не могу сказать" (Там же). Подчеркнутое перечисление (нагромождение) Ремизовым философской терминологии - тоже свидетельство его иронического отношения к бердяевскому философствованию на тему Эроса.

26 Ср. реплику Ремизова в "Кукхе": "В. В. размечтался. Ему уже мерещилось: у нас, где-нибудь на Фонтанке, такой институт, где будут собраны "слоны" со всей России, со всего мира для разведения крепкого и сильного потомства" (Ремизов А. Кукха. Розановы письма. С. 62).

27 См., например, такой случай, описанный 3. Шаховской: "Как охотно, но и как ехидно, и зачастую со скатологическими подробностями, А. М. говорил о своих знаменитых современниках, и всегда с усмешечкой: "Вот идет Василий Васильевич (Розанов) в ватер-клозет, а мы за ним гуськом, а он нам о чем-нибудь половом говорит, дверь не закроет, заслушаться можно! Мы слушаем, а он там бумажкой шелестит, мнет ее"" (Шаховская З. А. В поисках Набокова. Отражения. М., 1991. С. 128 - 129). В данном случае перед нами - типично ремизовская мистификация (и одновременно провокация), рассчитанная на малоосведомленного человека. Ср.

стр. 185


--------------------------------------------------------------------------------

зов, для Розанова было характерно благоговейное отношение к фаллосу. В своей книге о Розанове "Кукха" А. Ремизов описывает, например, возмущение Розанова, когда он, Ремизов, неправильно (т. е. без должного почтения, иначе говоря - "охульно") произнес само русское имя "фаллоса": "Давай х. (хоботы) рисовать.

- Ничего не выйдет, Василий Васильевич. Не умею.

- Ну, вот еще не умею! А ты попробуй.

(...) Взяли мы по листу бумаги, карандаш - и за рисованье. У меня как будто что-то выходить стало похожее.

- Дай посмотреть! - нетерпеливо сказал В. В. У самого у него ничего не выходило - я заглянул - крючок какой-то да шарики.

- Так х. (хоботишко)! - сказал я, - это не настоящий. И вдруг - ничего не понимаю - В. В. покраснел -

- Как.., как ты смеешь так говорить! Ну, разве это не свинство сиволапое? - и передразнил: х. (хоботишко)! Да разве можно произносить такое имя?

- А как же? - В. В. поднялся и вдохновенно и благоговейно, точно возглас какой, произнес имя первое - причинное и корневое:

- Х. (хобот).

- Повтори.

Я повторил - и пропал.

- Ведь это только русские люди! - горячился В. В., - наше исконное свинство. Все огадить, охаять, оплевать -

И я уже молчком продолжал рисовать. Но не из природы анатомической, а из чувства воображения. Успокоился же В. В. на рисунке: верно, что-нибудь египетское у меня вышло - невообразимое.

- Чудесно! - сказал В. В., - это настоящее! И простив мне мое русское произношение - мое невольное охуление вещей божественных (курсив мой. - С. Д.), рисунок взял с собой на память".28

Розанов, как очевидно, становится для Ремизова олицетворением того пиетета, с которым он относился к фаллосу и которого требовал от окружающих в отношении к "вещам божественным".29


--------------------------------------------------------------------------------

типологически сходную выдумку-мистификацию о том, как Ремизов в редакции "Вопросов жизни" якобы закрыл в туалете какого-то батюшку, и тот якобы всю ночь там просидел (Ремизов А. Кукха. Розановы письма. С. 19 - 20). Мистификацией приведенный 3. Шаховской эпизод кажется и потому, что скатологические и эротические мотивы появляются у Ремизова тогда, когда он говорит о В. В. Розанове, - иными словами, о Розанове надо и рассказывать по-розановски. О пародировании розановских идей в прозе Ремизова см. также в следующих статьях А. Данилевского: "Mutato nomine de te fabula narratur" (Учен. зап. Тарт. гос. ун-та. 1986. Вып. 735. С. 137 - 149), "Герой А. М. Ремизова и его прототип" (Там же. 1987. Вып. 748. С. 150 - 165).

28 Ремизов А. Кукха. Розановы письма. С. 100 - 101. Этот эпизод с рисованием "хоботов" был ранее включен Ремизовым в его роман "Плачужная канава" (1914 - 1918), где автор выведен в образе Баланцева, а Розанов - в образе Будылина (см.: Обатнина Е. "Эротический символизм" Алексея Ремизова. С. 199 - 234); о Розанове как прототипе Будылина см. также: Доценно С. ОБЕЗВЕЛВОЛПАЛ А. М. Ремизова как зеркало русской революции // Europa Orientalis. 1997. XVI. N 2. С. 305 - 320. Отметим также несомненный каламбур во фразе: "охуление вещей божественных" (если вспомнить, о какой божественной вещи идет речь) - русский глагол "хулить" Ремизов склонен был этимологизировать в эротическом ключе: "Хуль - отозвался Аросев и объяснил значение этого английского слова: "х..бот" в России запрещен, а Пришвину никак не обойти в рассказе. Пришвин и придумал. И напечатал: "хуль" - звучит по-английски, а по-нашему и дурак поймет" (Ремизов А. Петербургский буерак. С. 231).

29 См. в той же "Кукхе" такой эпизод (помеченный 1905 годом): "На Покров был у нас Ф. К. Сологуб, Чулков и В. Е. Ермилов из Москвы, чтец Чехова. Читал. А позже пришел В. В. Розанов.

стр. 186


--------------------------------------------------------------------------------

Круг друзей и знакомых Ремизова, которые задействованы в анекдоте с фиником, табаком и креслом-качалкой, оказывается вовсе не случайным и по-своему примечательным. Вяч. Иванов, А. Белый и Н. Бердяев были в глазах Ремизова мыслителями, в той или иной мере занимавшимися проблемой Эроса, причем выступали как символистские теоретики Эроса.

В. Розанов же отличался от вышеуказанных "теоретиков" Эроса прежде всего тем, что проявлял экстраординарный интерес к фаллосам вовсе не мистическим (абстрактным), а вполне реальным.30

В конечном счете главным теоретиком "мистического Эроса" был для Ремизова именно Вяч. Иванов, и поэтому именно он фигурирует в анекдоте в качестве главного объекта ремизовского розыгрыша.31 А Розанов, Белый и Бердяев - персонажи скорей вспомогательные, введенные в анекдот в качестве дополнительной подсказки. Анекдот Ремизова можно считать примером скрытого отклика на мистические теории Эроса, которые были характерны для петербургского символистского круга в 1905 - 1907 годах, а также примером его, А. Ремизова, своеобразной ироничной полемики с этими теориями.32


--------------------------------------------------------------------------------

- В минуту совокупления, - сказал В. В., - зверь становится человеком.

- А человек? Ангелом? Или уж--?

- Человек - Богом" (Ремизов А. Кукха. Розановы письма. С. 47).

30 Отметим также, что эротическая сказка Ремизова "Царь Додон" (1909) - сказка об Эросе вовсе не мистическом, в вполне реальном. Ремизов и этой своей сказкой пародийно обыгрывает известную формулу Вяч. Иванова a realibus ad realiora ("от реального к реальнейшему"), о которой он писал в статье "Две стихии в современном реализме" (1908): "Пафос реалистического символизма: чрез Августиново "transcende te ipsum", к лозунгу: a realibus ad realiora. Его алхимическая загадка, его теургическая попытка религиозного творчества - утвердить, познать, выявить в действительности иную, более действительную действительность. Это - пафос мистического устремления к Ens realissimum, эрос божественного" (Иванов Вяч. Родное и вселенское. М., 1994. С. 156). Ведь в сказке Ремизова заглавный герой (царь Додон) озабочен поисками фаллоса не столько "реального" ("обычного", "нормального"), сколько "сверхреального" (по размерам) - т. е. именно "реальнейшего".

31 О другой мистификации Ремизова, героем которой стал Вяч. Иванов, узнаем из письма последнего от 3 ноября 1910 года: "Дорогой Алексей Михайлович, позвольте, - если мы друзья - просить Вас не запутывать мое имя в рассказываемые Вами небылицы; я не желаю быть героем Вашего мифотворчества, хотя бы и невиннейшего, хотя бы и совершенно благонамеренного. По телефону я вчера ни с кем не говорил; а мне передают, что Вы рассказывали о моих телефонных разговорах, содержание которых Вами было также выдумано, как и самый факт употребления мною телефонной трубки" (Переписка В. И. Иванова от А. М. Ремизова. С. 96). Отметим, что Вяч. Иванов стоит особняком от В. Розанова, А. Белого и Н. Бердяева еще и потому, что он - единственный из перечисленных "теоретиков", который не стал кавалером ремизовского Обезвелволпала (см. список членов Обезвелволпала: Обатнина Е. Царь Асыка и его подданные: Обезьянья Великая и Вольная Палата А. М. Ремизова в лицах и документах С. 336 - 369).

32 Ср. также вывод Е. Обатниной: "Синкретический Эрос Ремизова (...) явно расходится с тем жизнетворческим опытом, который запечатлелся в мистериальных и теургических переживаниях русских символистов и близких к ним философов" (Обатнина Е. "Эротический символизм" Алексея Ремизова. С. 220).

стр. 187