Рост поэта в определенной степени обнаруживается в его отношении к поэтическим традициям. А. Блок - лирик, который многое органично воспринял у своих предшественников, глубоко переживая, порой переосмысляя близкие ему идеи, мотивы и образы. В ранний период творчества он больше подражал, улавливая в стихотворениях Жуковского, Фета, Вл. Соловьева сходные с его собственными настроения и раздумья. Он интуитивно искал предтечей своего мировосприятия и художественного сознания. Поэтическое вдохновение нередко рождалось именно при соприкосновении со знакомыми формами, ритмами, темами, образами. Они невольно заимствовались Блоком для выражения смутных картин и волнений юности, пока постепенно не сложилась его неповторимая художественная система. "Чужое" было настолько созвучно душевной и духовной жизни певца "Прекрасной Дамы", что воспринималось им как свое. С годами отношение Блока к лирикам-предшественникам изменилось: творчество "учителей" становилось частью его огромного, своеобразного поэтического мира, обеспечивая глубину подтекста и широту символического контекста.

Лермонтов был одним из "вечных спутников" Блока. Образ мятежного поэта-романтика и его творчество сопровождали Блока с юности до последних лет жизни. О преломлении лермонтовских традиций у Блока написано уже немало. 1 Однако эту тему никак нельзя считать исчерпанной. В данной работе речь пойдет о роли и смысловых значениях некоторых лермонтовских аллюзий и реминисценций в произведениях Блока. Актуальность этого маленького исследования связана также с тем, что сравнительно недавно вышли из печати первые тома Полного академического собрания сочинений А. Блока, в которых отмечены многочисленные параллели с текстами Лермонтова, позволяющие вполне убедиться в важности и многогранности темы "Блок и Лермонтов".

Аполлон Григорьев в свое время утверждал: "Романтическое является во всякую эпоху, только что вырвавшуюся из какого-либо сильного морального переворота, в переходные моменты сознания - и только в таком определении его воздушная и сладко-тревожная мечтательность Жуковского мирится с мрачною тревожностью Байрона..." 2 Можно с уверенностью сказать, что в душе и творениях Лермонтова то и другое органично сочеталось. 3 Не в последнюю очередь и поэтому он неизменно привлекал к себе пристальное внимание Блока.

* * *

Существует мнение, что в творчестве юного Блока явно превалируют переклички с произведениями раннего Лермонтова. Однако совокупность этих перекличек показывает, что Блоку в период "Ante Lucem" и "Стихов о Прекрасной Даме" был близок и дорог "весь Лермонтов": от его юношеских опытов до стихов последних лет.

Следует оговориться, что отзвуки лермонтовских строк в блоковских текстах обусловлены отнюдь не недостатком творческого потенциала поэта (даже в начале его пути). Во-первых, здесь сказывалось сознательное и невольное стремление подражать

1 См., например: Шувалов С. В. Блок и Лермонтов // О Блоке. М., 1929; Максимов Д. Е. Лермонтов и Блок // Максимов Д. Е. Поэзия Лермонтова. М.; Л., 1964; Усок И. Е. Лермонтов и Блок// Лермонтов и литература народов Советского Союза. Ереван, 1974; Авраменко А. П. А. Блок и русские поэты XIX века. М., 1990, и др.

2 Григорьев Аполлон. Соч.: В 2 т. М., 1990. Т. 2. С. 95.

3 Ср. в цикле К. Бальмонта "Лермонтов" (1917): "Он в Байроне своей тоски искал..." (Бальмонт К. Избранное. М., 1983. С. 355).

стр. 161


--------------------------------------------------------------------------------

кумиру-предшественнику. Во-вторых, Блок стремился "к контакту с другими художественными мирами, ему необходимо было вписать себя в широкий контекст русской поэзии, ощутить перекличку своего - еще не окрепшего - голоса с мощной разноголосицей поэтов прошлого". 4 В-третьих, использование арсенала романтической поэзии XIX века вызывалось схожестью дум, душевных переживаний, настроений, для выражения которых, что называется, слово и образ уже найдены. Можно, пожалуй, сказать, что меньше влияния оказывали традиционные романтические темы как таковые (поэт и толпа, одиночество, двоемирие, тоска по неземному, смерть и т. д.), больше - текстуальные единицы, закрепившие конкретный мотив или образ: они были узнаваемы и потому косвенно указывали на поэтическую родословную художника. В этом смысле восприятие Блоком творчества Лермонтова не было исключением.

Реминисценции, очевидные и скрытые цитаты - вот основные элементы лермонтовских текстов, присутствующие в лирике Блока всех периодов. Романтик-мистик начала XX века охотно использовал, преследуя свои художественные цели, язык романтика начала XIX века.

Верно замечание С. Ю. Ясенского, что Блок не чуждался "банальных" реминисценций из хрестоматийных текстов. 5 В качестве иллюстрации этого тезиса может служить, в частности, приведенная исследователем строка из знаменитого стихотворения Лермонтова "Выхожу один я на дорогу..." (1841): "И звезда с звездою говорит...". Эту строку Блок почти дословно воспроизвел в своем стихотворении "Отрывок" ("Непонятною тоскою...", 1899): "Говорит звезда с звездой...". 6 Конечно, это не бессознательное цитирование, обусловленное тем, что Блок обладал отменной памятью и знал наизусть, по его выражению, "груды стихов". Это знаковый элемент текста, отсылающий к определенному источнику. В данном случае Блок хотел подчеркнуть тождество поэтических ситуаций и переживаний: загадочность для души лирического героя звездной ночи, таинственность мироздания как такового. Тут не просто совпадение строк, тут - совпадение значимых образов.

Другой пример очевидной, хрестоматийной реминисценции находим в стихотворении "Зачем, зачем во мрак небытия..." (1899). У Блока: "Я жить хочу, хоть здесь и счастья нет..." (I, 23); у Лермонтова: "Я жить хочу! Хочу печали // Любви и счастию назло..." ("Я жить хочу! Хочу печали...", 1832). 7 Для обоих стихотворений юных поэтов характерен романтический мотив страстного стремления к полнокровной, одухотворенной земной жизни вопреки возможным бедам, несчастьям, преградам. "Судьбы удары", страдания, муки - удел поэтов-избранников, дух которых не в силах сковать "мирская власть". 8 Они по- своему верны "земле", но их влекут субстанции горних сфер: лучи какого-то далекого "света", "звуки неба", "огонь небес" (I, 23).

Аналогичный пример связан со стихотворением "То отголосок юных дней..." (1900). Как известно, для раннего (и не только раннего) Блока очень важна тема воспоминания о высоких волнениях былого времени. В частности, он нередко памятью сердца возвращался к лету 1898 года, когда пережил пору первой восторженной влюбленности в свою будущую невесту и жену Л. Д. Менделееву. В упомянутом выше, довольно отвлеченном, стихотворении из цикла "Ante Lucem" есть намек на мимолетное припоминание поэтом образа возлюбленной, который в его сознании те-


--------------------------------------------------------------------------------

4 Ясенский С. Ю. Поэтика реминисценций в ранней лирике А. Блока // Александр Блок. Исследования и материалы. СПб., 1998. С. 45.

5 Там же. С.43.

6 Блок А. А. Полн. собр. соч.: В 20 т. М.; СПб., 1999. Т. 4. С. 80. В дальнейшем ссылки на это издание даются в тексте с указанием в скобках тома и страницы.

7 Следует указать еще один источник, который мог учитываться Блоком; стихотворение Пушкина "Элегия" ("Безумных лет угасшее веселье...", 1830); ср.: "Я жить хочу, чтоб мыслить и страдать...".

8 Блоковский образ из стихотворения "Не проливай горючих слез...", написанного также в июне 1899 года (I, 23).

стр. 162


--------------------------------------------------------------------------------

перь все больше начинал приобретать "неземные черты": 9 "То отголосок юных дней // В душе проснулся, замирая..." (I, 34). Первая строка почти дословно повторяет строку из стихотворения Лермонтова, адресованного А. Г. Хомутовой ("Слепец, страданьем вдохновенный...", 1838):

Он вас не зрел, но ваши речи,

Как отголосок юных дней,

При первом звуке новой встречи

Его встревожили сильней. 10

В этом послании говорится о слепом поэте И. И. Козлове, который после долгой разлуки встретился со своей двоюродной сестрой и пережил "прежних лет восторг священный". В полумистическом тексте Блока лермонтовская строка - не более как знаковое обозначение традиционного мотива дорогого воспоминания о днях юности.

Пример буквального совпадения блоковского фрагмента с лермонтовским являет собой стихотворение "Кругом далекая равнина..." (1901), в последней строфе которого есть такие строки: "И все, что будет, все, что было, - // Холодный и бездушный прах... " (I, 73). Выделенная строка обнаруживается в поэме Лермонтова "Боярин Орша" (1835-1836; гл. 3, ст. 1022). З. Г. Минц, отметив этот факт, предположила, что "совпадение текстов, скорее всего, неосознанное" (I, 491). Возможно, это так. Но нужно иметь в виду, что в стихотворении Блока речь идет о "могиле любви". В конце "мистического лета" он испытал большие сомнения в возможности слияния с Идеалом. Образ довременного праха тогда тревожил его воображение. Это был символический синоним любви, которая пока мертва, но которая воскреснет. У Арсения, героя поэмы Лермонтова, такой надежды не было. Манифестированная или скрытая в данном случае цитата - вопрос спорный. Однако нельзя исключить, что Блок учитывал контекст лермонтовской строки.

И все-таки Блок сравнительно редко прибегал к прямым цитатам из Лермонтова. В основном это были реминисценции и аллюзии: узнаваемые строки, перефразировки, которые, косвенно указывая на источник, служили своеобразным камертоном блоковского текста. Некоторые из них, вероятно, сознательно использовались Блоком для выражения своих мыслей и настроений. Так, зачин стихотворения "Пора забыться полным счастья сном..." (1898) очень напоминает начало одного из лермонтовских стихотворений: у Блока: "Пора забыться полным счастья сном, // Довольно нас терзало сладострастье..." (IV, 7); у Лермонтова: "Пора уснуть последним сном, // Довольно в мире пожил я..." (1831). Некоторые различия здесь, безусловно, есть, но мотив поиска забвения после какого-то мифического пресыщения бытием - общий. Тем более что у обоих это - юношеские стихотворения.

В другом стихотворении Блок явно использовал лермонтовские строки, когда совпали реалии их судеб. Еще не расставшись с К. М. Садовской, Блок писал: "Что из того, что на груди портрет // Любовницы, давно уже забытой, // Теперь ношу..." Он, несомненно, в своей поэтической памяти соотносил эти стихи со стихами Лермонтова "Расстались мы, но твой портрет // Я на груди моей храню..." (1837). Тут - своего рода ритуальное повторение, обусловленное схожей жизненной ситуацией...

Иногда лермонтовский звук возникает у Блока как сознательный (а может быть, и невольный) отклик на сходное переживание. Так, довольно близки по теме стихотворение Блока "Распаленная зноем июльская ночь..." (1899) и стихотворение раннего Лермонтова "Звезда" (1830-1831). И там и тут - герой, томимый ночью и любовью. Герой Блока восклицает: "Не смыкайтесь, усталые вежды мои!" (IV, 79). Герой


--------------------------------------------------------------------------------

9 Об облике героини стихов начала осени 1900 года Блок в ретроспективной дневниковой записи от 30(17) августа 1918 года заметил: " Она продолжает медленно принимать неземные черты" (I, 442). Ср. также в этой связи стихотворение "Твой образ чудится невольно..." (сентябрь 1900 года; I, 36).

10 Курсив здесь и далее, кроме оговоренных случаев, - мой.

стр. 163


--------------------------------------------------------------------------------

его предшественника выразился почти теми же словами: "Усталых вежд II Я не смыкал...". Таких мотивированных перекличек с Лермонтовым у юного Блока немало.

Можно утверждать, что лермонтовские реминисценции и аллюзии в блоковских текстах появляются чаще всего в тех случаях, когда Блока привлекает тот или иной образ в лирике Лермонтова. Да, Блок ищет свои собственные слова, но - с памятью о первоисточнике образа. В маленьком этюде "Порою мне любовь сулят..." (1899) возникает мотив одиночества, неприкаянности, для выражения которого Блок воспользовался лермонтовским образом: "Порой грущу я одинок, // Как вихрем сорванный листок" (IV, 75). Ср. у зрелого Лермонтова в стихотворении "Листок" (1841): "Дубовый листок оторвался от ветки родимой // И в степь укатился, жестокою бурей гонимый...". Реминисценция, может быть, не слишком явная, но все же достаточно отчетливая. Знаменательно, что Блок здесь одной "маркированной" строкой существенно расширил смысловой контекст, обозначив драматическую ипостась судьбы героя-поэта, который несомненно (как и у Лермонтова) - alter ego автора. Только герой Лермонтова - действительно гонимый, отверженный, а герой Блока ощущает в душе, переживает романтически отвлеченное одиночество.

В стихотворении "Молчи, как встарь, скрывая свет..." (1901) поэт, мысленно обращаясь к героине, писал в заключительной строфе: "Сольются наши две волны..." (I, 85). Это несомненная реминисценция из стихотворения Лермонтова "Графине Ростопчиной" ("Я верю: под одной звездою...", 1841), где духовно-душевное родство с героиней обозначено аналогичным образом: "Так две волны несутся дружно". 11 Текст Блока в сравнении с лермонтовским выглядит почти эзотерическим, но узнаваемый мотив делает его чуть яснее, доступнее.

Порой лермонтовский образ служит Блоку своеобразной "калькой" для обозначения сходного настроения. Так, в стихотворении "Немало времени прошло уже с тех пор..." (1898) он почти откровенно заимствовал сентенцию из знаменательного стихотворения юного Лермонтова "1831-го июня 11 дня". Восемнадцатилетний Блок писал: "Я все по-прежнему безжизненный актер, // Влачащий муки детские угрюмо..." (IV, 10). Ср. у Лермонтова: "И я влачу мучительные дни...". Блоку в данном случае дорога исповедальная нота Лермонтова, который был его ровесником в то время, когда писал эти строки.

Правомерен вопрос: были ли все-таки неосознанные заимствования из Лермонтова у раннего Блока? Думается, такое возможно в тех случаях, когда, при известном совпадении строк, есть значительное расхождение в поэтических контекстах произведений. Например, в стихотворении " Слышу колокол. В поле весна..." (1902) блоковские строки "Ты следила одна // Облаков розоватых волокна" (I, 104) очень напоминают строки из "Демона" Лермонтова: "Облаков неуловимых // Волокнистые стада" (ч. 1, гл. XV). Но даже здесь отсылка к лермонтовскому контексту не невероятна, поскольку это - одна из романтических картин, которую могла видеть взволнованная героиня.

То же самое наблюдаем в стихотворении "Есть в дикой роще, у оврага..." (1898). Здесь текстуальное соответствие, видимо, почти случайное. Имеются в виду строки: "Там, там, глубоко под корнями // Лежат страдания мои..." (I, 17). Ранее были отмечены переклички этого текста с произведениями Шекспира ("Гамлет") и Пушкина ("Евгений Онегин") (I, 422). Однако существует еще один источник. Это - поэма Лермонтова "Мцыри", где есть сходный фрагмент:

Меня могила не страшит:

Там, говорят, страданье спит

В холодной вечной тишине...

Аналогичный пример - стихотворение "Две души" ("Напомнив призраки былого...", 1899). У Блока: "...обелиски, // Осеребренные луной" (IV, 83); у Лермонтова в


--------------------------------------------------------------------------------

11 Следует, видимо, обратить внимание и на образ "звезды", который присутствует в обоих текстах; ср. у Блока: "Ищи свою звезду" (I, 84).

стр. 164


--------------------------------------------------------------------------------

стихотворении "Завещание" ("Есть место: близ тропы глухой...", 1831): "...туманы, // Осеребренные луной". Видимо, не ошибемся, отнеся к этому ряду и стихотворение "Мы все уйдем за грань могил..." (1900) с такими его заключительными строчками: "И все уйдем за грань могил // Без счастья в прошлом и в грядущем" (IV, 113). Ср. сходную строку из знаменитой "Думы" Лермонтова: "И к гробу мы спешим без счастья и без славы...". Здесь ориентация на Лермонтова, пожалуй, сродни обращению к текстам Полонского ("Я ль первый отойду из мира в вечность - ты ли...", 1860) и Мережковского ("Иов"). 12 Хотя, в принципе, нельзя исключать, что это в определенной степени была сознательная, поэтически обоснованная ориентация. Тем более что "Дума" - одно из семантически значимых для раннего Блока произведений. Яркое свидетельство тому - стихотворение "Когда толпа вокруг кумирам рукоплещет..." (1899).

Эпиграфом к стихотворению послужило двустишие из "Думы": "К добру и злу постыдно равнодушны, // В начале поприща мы вянем без борьбы". В тексте Блока существуют мотивные переклички с текстом этого эпиграфа: "К добру и злу постыдно равнодушны... " (у Лермонтова) - "Я - равнодушный серый нелюдим..." (у Блока); "...Мы вянем без борьбы " (у Лермонтова) - "...я хладен бесконечно, ...я нем и недвижим " (у Блока). Данное стихотворение - наглядный образец аллюзии. Текстуальных совпадений, в сущности, нет, но стихотворения сближаются ритмически и тематически. Оба поэта выражают чувства сожаления и горечи по поводу своей индифферентности. Лермонтов отмечал в себе эту черту целого поколения, а Блок тогда считал ее своим индивидуальным свойством. 13 А. П. Авраменко полагает, что для блоковского стихотворения характерен романтический мотив избранничества, противопоставления "толпе" и что якобы именно этот мотив мог привлечь внимание Блока в "Думе". "Блок, - пишет исследователь, - как бы задерживал и Лермонтова в плену идеалистических представлений, пытаясь в поздних его произведениях отыскать то, от чего Лермонтов уже ушел". 14 Однако речь тут должна идти скорее не о культе индивидуализма, преодоленном поздним Лермонтовым и воспринятом ранним Блоком, а об упорном стремлении обоих поэтов к идеалам добра и красоты, о внутренних и внешних препонах на избранном ими поприще. Вероятно, не случайно Блок, порывавшийся к "святому огню", прибегает к лермонтовскому образу, когда хочет сказать о своем временном разуверении: "Но, видно, я тяжелою тоскою // Корабль надежды потопил!" (I, 20). У Лермонтова в стихотворении "Нет, я не Байрон, я другой..." (1832) об этом же сказано чуть-чуть иначе: "В душе моей, как в океане, // Надежд разбитых груз лежит...". У обоих, у каждого по-своему, выразилась тоска по великим свершениям, досада по поводу нерастраченности духовных сил, энергии созидания. Оба они, принадлежа к здешнему бренному миру с его заботами и суетой, хранили в себе видение мира идеального.

В некотором смысле особый интерес представляет стихотворение "О, не тебя люблю глубоко..." (1900). Акцентируя перекличку с Лермонтовым, обратим внимание на рукописный вариант первой строки: "О, не тебя люблю так пылко, так глубоко..." (IV, 227). В памяти, конечно же, возникает известный лермонтовский текст: "Нет, не тебя так пылко я люблю... // (...) В твоих чертах ищу черты другие..." (1841). Здесь важно не столько указание на реминисценцию, сколько интерпретация ее. Дело в том, что это произведение Лермонтова несколько неожиданно трактовал с мистико-символистской точки зрения Андрей Белый, когда касался "соловьевского" начала в лирике юного Блока: "Мы в Москве, с напряженным вниманием искали предвестий поэзии Соловьева; и находили у Фета и Лермонтова ("Нет, не тебя так пылко я люблю...") ощущение новой любви, в мир грядущей, не ведая, что ощущение это, высвобождаемое из-под коросты

12 См. об этом: I, 497.

13 Ср. свидетельство М. А. Бекетовой: "Собственное равнодушие порой тяготило его самого. Об этом написано стихотворение "Когда толпа вокруг кумирам рукоплещет"" (I, 427).

14 Авраменко А. П. А. Блок и русские поэты XIX века. М., 1990. С. 218 (курсив - А. П. Авраменко ).

стр. 165


--------------------------------------------------------------------------------

обывательской жизни, окрепло - у Блока, поэта, еще никому не известного, единственного выразителя наших дум: дум священных годов". 15 По мнению А. Белого, "лермонтовская тема любви - есть искание вечной подруги" , 16 Бесспорно, что А. Белый увидел в тексте Лермонтова нечто большее, чем биографические реалии. Хотя нельзя исключить, что воображение поэта волновал не только конкретный женский облик, но и некий женственный образ, всегда живший в его мечтаниях. В этом смысле стихотворение Блока гораздо ближе к трактовке А. Белого. Можно привести, например, блоковские строки о каком-то запредельном женственном Лике, "сквозящем вдали", из тогда же написанного стихотворения "В те дни, когда душа трепещет...":

В каких-то дальних сферах блещет

Мне твой, далекая, чертог.

(...)

Ты только ослепишь сверканьем

Отвыкший от видений взгляд,

И уязвленная страданьем

Душа воротится назад...

(IV, 19)

"Искание вечной подруги" - тема "мистического романтизма". Думается, что она все-таки была ближе Блоку, нежели Лермонтову. Хотя, как и у его предшественника, у него был в жизни реальный прообраз "загадочных" стихов в лице боготворимой им Л. Д. Менделеевой.

Стоит, наверное, обратить внимание на такое явление, которое условно можно назвать "полигенетической" реминисценцией, аллюзией, т. е. случаи, когда те или иные строки восходят сразу к нескольким поэтическим источникам. В лирике Блока подобные случаи нередки; некоторые из них связаны с творениями Лермонтова. Так, созданный в стихотворении "Люблю. Начертаны святые письмена..." (1899) образ "храма" как символа любви, "святого места души" (Блок) встречаем и у Лермонтова ("Моя душа твой вечный храм"; стих. "Как дух отчаянья и зла...", 1831), и у Фета ("В душе, измученной годами, // Есть неприступный чистый храм..."; стих. "В душе, измученной годами...", 1867). У Блока, в сущности, парафраз этих строк почитаемых им поэтов: "Пока в душе горит огнями храм..." (IV, 85). 17 Другой пример - стихотворение "Ты свята, но я Тебе не верю..," (1902) с его очень экспрессивной концовкой: "Я пролью всю жизнь в последний крик" (I, 129). Здесь можно указать на строки из лермонтовской поэмы "Хаджи Абрек" (1833): "Всю жизнь свою в единый стон, // (...) вылил он". Однако не менее красноречивы в этом отношении ранние тексты Д. С. Мережковского; ср. в стихотворении "На распутье" (1883): "И последний крик негодованья // Я, как вызов, брошу небесам!". Сходный по смыслу и выражению мотив - в его стихотворении "Поэту наших дней" (1884): "Попробуй слить всю мощь страданий и любви // В один безумный вопль..."; "И на последний крик последнего певца // Никто, никто не отзовется!". 18

Это далеко не полный перечень текстуальных и смысловых соответствий. Таким образом, есть веские основания полагать, что в лирике раннего Блока Лермонтов занимает довольно значительное место. Поэтому вряд ли можно согласиться с мнением исследователя, посвятившего специальную работу данной теме: "...весь период соловьевского мистицизма (т. е. 1900-1903 гг.) прошел для Блока вне Лермонтова". 19 Скорее это в определенной мере справедливо для периода "антитезы" (1904-1907), когда количество лермонтовских отзвуков в стихах Блока было сравнительно невелико.


--------------------------------------------------------------------------------

15 Андрей Белый. О Блоке. М., 1997. С. 35.

16 Там же. С. 40.

17 Перекличка отмечена С. Ю. Ясенским (IV, 465).

18 См.: Блок А. Собр. соч.: В 12 т. М., 1995. Т. 1. С. 497 (комментарий В. Н. Быстрова).

19 Авраменко А. П. Указ. соч. С. 220 (курсив - А. П. Авраменко ).

стр. 166


--------------------------------------------------------------------------------

* * *

Действительно, в пору иных настроений, переживаний, идей ориентация Блока на Лермонтова стала менее очевидной. Но от этого она не сделалась менее значимой. Просто к тому моменту лирика Блока обрела большую самостоятельность, оригинальность, обширное пространство. Его внутренний мир и поэтическая система заметно усложнились, вбирая в себя все новые культурные пласты, теснее сближаясь с современностью. Блок возвращался поэтической памятью к лермонтовским текстам в тех случаях, когда его собственные образы, "живущие" в специфическом контексте лирики "серебряного века", как-то перекликались с образным строем поэта-предшественника. При этом, видимо, не все примеры из реминисцентного ряда означают безусловную установку автора на сознательную связь с первоисточником того или иного выражения, мотива.

Обратимся к двум стихотворениям цикла "Город" из 2-го тома "лирической трилогии". В стихотворении "Поединок" (1904) Блок так описывает весенний ночной Петербург: "Вечерница льнет к деннице, // Несказанной вечера" (II, 101). Лермонтов в поэме "Сказка для детей" (1840) рисует впечатления Демона, пролетающего над "сонною столицей": "Кидала ночь свой странный полусвет, // Румяный запад с новою денницей // На севере сливались...". Перекличка достаточно очевидна. Она могла быть вызвана схожестью времени и места, стремлением обоих поэтов обозначить пространство, в котором как бы сливаются "тьма" и "свет".

В стихотворении "Невидимка" (1905) Блок создает мифологический образ "нечистой силы", царящей в ночном городе, где раздаются звуки кабацкой вакханалии, где в притонах блудницы принимают ватаги "веселых и пьяных". Это невидимое существо "танцует над топью болот, // Кольцом окружающих домы, // Протяжно зовет и поет // На голос, на голос знакомый" (II, 114). Неожиданную, на первый взгляд, аналогию этим строкам можно увидеть в поздней балладе Лермонтова о грузинской царице Тамаре (XVII век), которая, согласно преданиям, была прекрасна, как ангел, и коварна и зла, как демон ("Тамара", 1841). В ее страстном голосе, призывавшем очередного путника разделить с ней ночное ложе, слышалась "непонятная власть":

На голос невидимой пери

Шел воин, купец и пастух... 20

Наутро каждого из них ожидала неминуемая гибель...

При всем различии сюжетов этих произведений в них чувствуется какая- то скрытая, подспудная связь. "Невидимка" у Блока - это, в сущности, апокалипсический образ Великой Блудницы, 21 незримо совращающей посетителей городских кабаков. Жестокая и сладострастная Тамара у Лермонтова тоже может быть уподоблена блуднице, которая заманивает в свою высокую башню доверчивых путников. Наконец, обе они обещают "ласки любви" сладким, манящим голосом. Данная интерпретация блоковского стихотворения способна вызвать возражения, но, на наш взгляд, определенные основания для подобной трактовки текста все-таки есть.

Возможно, менее очевидно сопоставление стихотворения Блока "Влюбленность" ("Королевна жила на высокой горе...", 1905) и лермонтовского "Желания" (1831). Здесь, пожалуй, несомненна обозначенная выше полигенетичность строк. У Блока читаем: "О, Влюбленность! Ты строже Судьбы! // Повелительней древних законов отцов!" У Лермонтова: "...бесполезны мольбы // Против строгих законов судьбы". Казалось бы, налицо мотив фатализма в обоих текстах, но Блок использует его в своих символистских, условно говоря, целях: он противопоставляет два высоких понятия - "Влюбленность" и "Судьба", отдавая предпочтение первой и уж тем более возвышая


--------------------------------------------------------------------------------

20 Отмечено в коммент. О. А. Кузнецовой (II, 750).

21 См. там же, с. 750.

стр. 167


--------------------------------------------------------------------------------

ее над "законами отцов". Примечательно, что в стихотворении А. Григорьева "Прости меня, мой светлый серафим..." (1857) этот же мотив, во многом совпадая текстуально, образует свой контекст: "Я позабыл, что беспощадно строг // Закон судьбы неумолимой власти..." Во всех случаях так или иначе главенствует тема любви, то небесно- возвышенной, то страстно-земной. Блок в данном случае решает ее в сугубо романтическом ключе, используя черты "западного", "рыцарского" мира. 22 У Лермонтова и А. Григорьева тема судьбы не то чтобы снижена, но имеет более реальный характер: реальности судьбы служат препятствием "земной" любви.

Давно отмечены исследователями тематические и ритмические переклички блоковского стихотворения "Осенняя воля" (1904-1905) со знаменитым стихотворением Лермонтова "Выхожу один я на дорогу..." (1841): "Выхожу я в путь, открытый взорам..." (у Блока) - "Выхожу один я на дорогу..." (у Лермонтова); "Или - каменным путем влекомый..." (у Блока; II, 62) - "Сквозь туман кремнистый путь блестит..." (у Лермонтова). Эти переклички привлекли особое внимание некоторых стиховедов. К. Тарановский, вслед за Р. Якобсоном, 23 рассмотрел блоковский текст как одно из стихотворений, условно говоря, "лермонтовского цикла", под которым подразумевается ряд произведений, имеющих сходные ритмику (размер) и тематику. Главный акцент исследователь сделал на выявлении семантической стабильности в ритмической традиции 5-стопного хорея, которая определяет сходную тематику в стихотворениях тех или иных поэтов. 24 Несомненно, что у Блока была "память метра", когда он работал над "Осенней волей". Семантические возможности этого размера соответствовали творческому замыслу Блока. Предваряя сборник "Нечаянная Радость", он, в частности, писал: "...осень встает, высокая и широкая. Раскидывается над топью болот и золотою короной лесов упирается в синее небо. Тогда понятно, как высоко небо, как широка земля, как глубоки моря и как свободна душа". 25 Разумеется, Блоку необходим был "эпический метр", для того чтобы дать широкую картину, открывающуюся взору поэта. Тема стихотворения - путь героя от "тюрьмы" замкнутого существования к просторам родной земли. Однако блоковский текст существенно разнится от лермонтовского. В отличие от мотива одиночества в лермонтовском зачине ("Выхожу один я на дорогу...") у Блока смысловая нагрузка связана с освобождением души героя. У Лермонтова мотив "пути" - это знак одинокого участия страдающего человека в земной жизни, а ночной пейзаж является олицетворением гармоничного божественного мира; у Блока мотивы "пути" и осеннего пейзажа - это обозначение "выхода из круга идеалистического символизма к реальности - через оправдание земли и сораспятие с миром" (Г. Чулков; II, 640). Однако есть здесь и нечто общее, которое уловил А. Горелов: "Лермонтовское стремление вырваться из уединенной тоски, приобщиться ко всей земле, спящей в голубом сиянии небес, находит отклик в блоковской грусти над "печалью нив", в его любви к открывающимся просторам родины, в сознании невозможности для него "жить и плакать" вне этих щемящих душу далей". 26

Пожалуй, наибольший интерес, с точки зрения соприкосновений с лермонтовскими мотивами, реминисценциями и аллюзиями в эпоху "второго тома", представляет цикл "Заклятие огнем и мраком". Как известно. Блок привел в качестве эпиграфа к циклу стихотворение Лермонтова "Благодарность", исключив последние три строки, в кото-


--------------------------------------------------------------------------------

22 Отмечено О. А. Линдеберг (II, 629-630).

23 Jakobson R. Selected writings. The Hague, 1979. Vol. 5. P. 465-466.

24 См.: Тарановский К. О взаимоотношении стихотворного ритма и тематики // Тарановский К. О поэзии и поэтике. М., 2000. С. 372-403. М. Л. Гаспаров пересматривает проблему "семантических ореолов метра", защищая Тарановского от упреков и раздвигая рамки исследования на материале русских 5-стопных хореев XIX века. См.: Гаспаров М. Л. Метр и смысл. М., 1999. С. 238-265.

25 Блок Александр. Нечаянная Радость. М., 1907. С. 1.

26 Горелов А. Гроза над соловьиным садом. Л., 1973. С. 100-101.

стр. 168


--------------------------------------------------------------------------------

рых звучит горькая ирония его предшественника. 27 Блок тут сознательно заявил родство своего мятежного духа с лермонтовским. Окунаясь в "гибельный пожар" страсти, он благословлял земное страдание и превратил его в творческую энергию. В соответствии с эпиграфом тема "приятия жизни" проходит через весь цикл. Общее у Блока и у Лермонтова - духовный максимализм. Еще совсем юный Лермонтов откровенно признавался: "Моя душа, я помню, с детских лет // Чудесного искала... (...) Как часто силой мысли в краткий час // Я жил века и жизнию иной, // И о земле позабывал..." ("1831-го июня 11 дня"). Сравним с этими строками блоковские строки в цикле: "Невозможное было возможно, // Но возможное - было мечтой" (II, 188). И еще: "Ты только невозможным дразнишь, // Немыслимым томишь меня..." (II, 188). Безусловно, "чудесное", "невозможное", "немыслимое" являются в известном смысле синонимами; они свидетельствуют об определенном мироощущении поэтов-романтиков. Но это, скорее, лермонтовская аллюзия в блоковском контексте. Однако явное родство страстного героя Лермонтова и Блока вызывало порой и почти буквальную перекличку строк; ср.: у Лермонтова - "Источник страсти есть во мне // Великий и чудесный" ("Поток", 1830- 1831); у Блока - "В душе моей - страстное есть..." ("О, что мне закатный румянец...") (II, 191). Мотив "страсти" получил кардинальное переосмысление у Блока. При общем сходстве культ любви находит у него новое освещение. Блоковские строки "С ума сойду, сойду с ума, // Безумствуя, люблю, // Что вся ты - ночь, и вся ты - тьма, // И вся ты - во хмелю..." (II, 194) разительно отличаются от лермонтовских: "О, когда б я мог // Забыть, что незабвенно! Женский взор! // Причину стольких слез, безумств, тревог!" ("1831-го июня 11 дня"). У Блока страсть приобретает характер экстаза, безумства, самозабвенного опьянения, властной стихии, сливающейся с мировыми стихиями; она принадлежит и личному, и "вселенскому" началу.

В том же цикле следует обратить внимание на стихотворение "По улицам метель метет...". В нем есть удивительное ситуативное сходство с финалом лермонтовской поэмы "Мцыри" (1839): "предсмертный бред", как бы "наваждение" героя, которому чудится чей-то зовущий голос из глубины реки. 28 Основной мотив в обоих текстах - магическое притяжение прохладной водной стихии, обещающей героям покой, забвение от тягот земной жизни. Золотая рыбка, которая пригрезилась истомленному Мцыри на дне глубокой речки, призывает его: "Дитя мое, // Останься здесь со мной: // В воде привольное житье // И холод и покой. (...) Пройдут года, пройдут века // Под говор чудных снов".

Герой блоковского цикла также как бы слышит манящий голос из речной глубины, из ледяного потока:

Пойми, пойми, ты одинок,

Как сладки тайны холода...

Взгляни, взгляни в холодный ток, 29

Где все навеки молодо...

(II, 191)

Не исключено, что Блок вполне сознательно использовал этот романтический мотив в лермонтовской интерпретации. Но контекст у него, конечно, свой: это тема соблазна перейти грань страха и обрести "вечный покой" для усталой души. Тем не


--------------------------------------------------------------------------------

27 Подробно об этом см.: Чой Чжон Сул. Стихотворение Лермонтова "Благодарность" в восприятии А. Блока // Русская литература. 2000. N 1. С. 175-177.

28 Исследователями изучены явные черты сходства стихотворения (по теме, основным мотивам и образам) с балладой Жуковского "Рыбак" (1818), являвшейся вольным переводом одноименной баллады Гете. См.: Топоров В. Н. Блок и Жуковский: К проблеме реминисценций // Тезисы 1-й Всесоюзной (III) конференции "Творчество А. А. Блока и русская культура XX века". Тарту, 1975. С. 88- 89; Тарановский К. Зеленые звезды и поющие воды в лирике Блока // Тарановский К. Указ. соч. С. 332-337. Таким образом, и в данном случае реминисцентный ряд блоковского стихотворения оказывается полигенетичным.

29 Ср. у Лермонтова: "Как лед холодная струя...".

стр. 169


--------------------------------------------------------------------------------

менее очевидно, что оба героя выбирают "вольную волю". Примечательно в связи с этим, что похожий мотив возникает у Блока позднее в стихотворении "Свирель запела на мосту..." (1908). 30

В период "антитезы" Блок, несомненно, учитывал богатый жизненный и поэтический опыт Лермонтова. Он в своих глубинных постижениях собственной души и мира оставался романтиком-максималистом, одинаково преданным "земному" и "небесному". И находил в лермонтовской поэзии нужные ему созвучия.

* * *

Характер и значение лермонтовских реминисценций в лирике "третьего тома" (1907-1916) тесно связаны с основными идеями трилогии. Одна из доминант "романа в стихах" - поиск нового соотношения романтической личности с действительностью. Образы, мотивы и текстуальные единицы, взятые у Лермонтова, выражая глубинное духовное родство поэтов, однако, часто подвергаются переосмыслению Блоком, осознающим различную специфику романтического мировосприятия XIX и начала XX века. По наблюдению О. В. Миллер, пометы Блока на страницах Полного собрания сочинений Лермонтова, относящиеся к 1910-1913 годам, показывают, что в центре его пристального внимания - исследование личности Лермонтова по его произведениям. 31

Количество лермонтовских реминисценций и аллюзий в "третьем томе", в сравнении с периодом "антитезы", резко возрастает. Отметим сначала очевидные, цитатные, переклички, которых, как помним, было немало в раннем творчестве Блока и которые вполне сознательно включались им в контекст его произведений.

В стихотворении "Друзьям" ("Друг другу мы тайно враждебны...", 1908) возникает мотив погружения в вечный сон: "Забыться бы сном навсегда..." (III, 88). Это - проявление отчаяния в дни тяжких раздумий и сомнений. Память подсказывает сходную строку из позднего лирического шедевра Лермонтова "Выхожу один я на дорогу...": "Я б хотел забыться и заснуть...". Конечно, у Лермонтова этот чаемый сон скорее - некое инобытие... У Блока - иначе, безысходнее. Но мотив, подкрепленный текстуальным совпадением, тот же.

В стихотворении "Под зноем флорентийской лени..." (1914) из "Итальянских стихов" начало второй строфы - "Так береги остаток чувства..." (III, 76) - явно восходит к лермонтовской строке из хрестоматийной "Думы": "Мы жадно бережем в груди остаток чувства...". И Лермонтову, и зрелому Блоку было близко порой ощущение "мировой скуки" и тоски, преодолеть которые помогает живое человеческое чувство, согревающее душу поэта.

Почти буквальную цитату из ранней "Молитвы" Лермонтова ("Не обвиняй меня, всесильный...", 1829) находим в стихотворении "Говорит Смерть" ("Когда осилила тревога...", 1915), осмысленном В. Жирмунским как выражение настроений опустошенного, изверившегося романтика: 32 у Лермонтова - "И часто звуком грешных песен // Я, Боже, не Тебе молюсь"; у Блока - "Он разучился славить Бога // И песни грешные запел" (III, 33). Эта перекличка значительна, ибо, оглядываясь на пройден-


--------------------------------------------------------------------------------

30 Параллель данного стихотворения с "Рыбаком" Жуковского рассмотрел К. Тарановский; ср.: "На первый взгляд в стихотворении нет никаких отрицательных образов. Если оно и не воспроизводит радостного настроения, то во всяком случае отражает умиротворенное состояние духа, говорящее о приятии этой жизни и этого мира поэтом, о спокойном состоянии души, где-то на границе между реальностью и мечтой. (...) Этот призыв прекрасных быстрин и прозрачной глубины не является ли "приглашением к самоубийству"?.." ( Тарановский К. Указ. соч. С. 330-331).

31 См.: Миллер О. Пометы А. Блока на Полном собрании сочинений М. Ю. Лермонтова // В мире Блока. М., 1981. С. 504-508.

32 Жирмунский В. М. Поэзия Александра Блока // Жирмунский В. М. Вопросы теории литературы. Л., 1928. С. 190-191.

стр. 170


--------------------------------------------------------------------------------

ный путь, Блок мог видеть в Лермонтове одного из предтечей своего "содомского идеала". "Трагическое раздвоение духа между верой, зовущей обратиться с покаянной молитвой о снисхождении, и стремлениями горячей, гордой, несмирившейся души" 33 - вот это вечное двухголосие в поэтическом мире и Лермонтова, и Блока, восходящее к статичному соотношению байронического "я" и "Абсолюта". Ощущая в своей душе свойственную Лермонтову расколотость. Блок, однако, разнится от него. Лирический герой Блока, чувствующий постоянное соответствие интимного и мирового, видит в "попираньи заветных святынь" (III, 7) волю Бога, низвергнувшего его с неба на грешную землю. Это позволяет ему, несмотря на известный пессимизм, благословить свои муки "падшего ангела", освященные служением музе. 34 Однако за этой мужественностью таится трагический облик блоковского человека, переживающего свое падение. "Душная, песенная грудь" (I, 156) поэта являлась полем борения Бога и Демона.

Безусловно, и тема, и идея "демонизма", восходящие, в частности, к Лермонтову, - одни из важнейших в творчестве зрелого Блока. По мнению С. Н. Бройтмана, "уже в период "антитезы" демоническое начало понимается Блоком как закономерный факт мирового процесса, имеющий основание в том, что все порожденное обладает ограниченным значением и ограниченной индивидуальностью, а потому замкнуто и утрачивает связь с породившим (собственно, это еще романтическое воззрение, восходящее к Гете, а в конце XIX в. развитое Вл. Соловьевым). Эта замкнутость, это отпадение от мирового единства должны быть преодолены в процессе "земного" пути "демона". Демонизм, по Блоку, трагический, но единственно возможный путь "воче- ловечивания"". 35 Образы блоковского Демона воплощают трагедию и переворот в художественном сознании поэта.

Несомненный интерес представляют реминисценции и скрытые цитаты из лермонтовской поэмы "Демон" (1829-1840) в стихотворении "Благовещение" (1909) ("Итальянские стихи"). Конечно, Блок сознательно решил совместить ситуацию "благовещения" и явления Демона Тамаре: у Блока - "Робкие томят ее надежды, // Грезятся несбыточные сны"; у Лермонтова - "Недаром сны ее ласкали... (...) Уж много дней она томится, // Сама не зная почему..." (гл. VI); у Блока - "Молвит: Здравствуй! Ты полна красы!"; ср. в "Демоне" первые слова "падшего ангела", обращенные к Тамаре, - "Ты прекрасна!" (гл. X); у Блока - "И она дрожит пред страстной вестью..."; ср. аналогичное поведение героини у Лермонтова - "И вся, вскочив, дрожит она..." (гл. VI); у Блока - "И она без сил склоняет ниже // Потемневший, помутневший взор... (...) Не уйти, не встать и не вздохнуть..."; ср. в поэме Лермонтова о Тамаре, предчувствующей появление Демона, - "Пылают грудь ее и плечи, // Нет сил дышать, туман в очах..." (гл. VI). 36 Цель Блока при обращении к лермонтовской поэме - создать "демонический" подтекст стихотворения, подчеркнув двойственность образов мадонны и темноликого ангела. "Благовещение построено так, чтобы читатель почувствовал в этой возвышенной по сути сцене мотивы "приземленности", "вочеловечения" легендарных существ. Тут даже есть элементы своеобразной дерзости поэта, отступающего от священных канонов: Гавриил предстает как бы ангелом-демоном, а богоматерь - страстной девушкой... "Демоническое мировоззрение", по Блоку, предполагает двойственность романтического толка, которая была у Лермонтова... Блок ощущал ее и в себе как в художнике". 37


--------------------------------------------------------------------------------

33 Лермонтовская энциклопедия. М., 1981. С. 284.

34 Ср. в стихотворении "Все свершилось по писаньям..." (1913) из того же подцикла "Жизнь моего приятеля": "Утешался мукой ада ...".

38 Бройтман С. Н. Источники формулы "нераздельность и неслиянность" у Блока // Александр Блок. Исследования и материалы. Л., 1987. С. 86.

36 Данные переклички текстов отмечены в комментарии В. Н. Быстрова (III, 760-761).

37 Примочкина Н. Демон Блока и Демон Врубеля (к проблеме сопоставительного анализа произведений словесного и изобразительного искусства) // Вопросы литературы. 1986. N 4. С.161.

стр. 171


--------------------------------------------------------------------------------

Лирический герой стихотворения "Демон" ("Прижмись ко мне крепче и ближе...", 1910) связан с очеловеченным образом лермонтовско- врубелевского Демона. На эту преемственность поэт сам указал в примечаниях к первому собранию стихов в трех книгах (1912): "...связь демонов Лермонтова и Врубеля, намеки на которую есть в этих стихах, подлежит исследованию" (III, 196). 38 Стихотворение является вольной "стилистической игрой". Блок сознательно использует сюжет и лексику лермонтовского "Демона". Стилизация для Блока является естественным творческим актом, а не подражанием предшественнику. Символизированный образ Демона нужен был Блоку как носитель особого духа, терпевший неудачу в воплощении Идеала. Демон Блока и Лермонтова - человеческая душа, романтическое олицетворение исключительной натуры. 39 В образе Демона, "усталого, обессиленного", Блок сделал рельефным не героическое борение избранной личности, а трагизм разлада между Идеалом и действительностью.

В образе Демона Блок, в частности, воплотил судьбы романтиков- предшественников: гибель Лермонтова от "слепого случая" и безумье Врубеля. По представлениям поэта, это художники, не воплотившие собственные высокие идеалы. В свою очередь блоковский человек также терпел поражения в поисках синтеза Идеала и реальности.

Лермонтов и Блок - поэты, искавшие в земном, страстном любовном чувстве выход из будничной прозы и ощущение совершенного бытия. Любовь-страсть является способом достигнуть "иных миров", идя от быта к Бытию. Это - демоническое искушение души романтика, который не может удовлетвориться обыденным существованием. В стихотворении явно обнаруживается перекличка мольбы блоковского Демона к героине с мольбою лермонтовского Демона к Тамаре о блаженстве в неземных ощущениях любви.

Особенно отчетливо эти мотивы звучат в другом стихотворении "Демон", созданном в 1916 году и также вошедшем в раздел 3-го тома "Страшный мир". В нем Блок как бы трансформировал тот эпизод поэмы Лермонтова, "когда Демон в келье Тамары страстно молит ее о невозможном счастье": 40

Да, я возьму тебя с собою

И вознесу тебя туда,

Где кажется земля звездою,

Землею кажется звезда.

(III, 39)

Примечательна образная перекличка этой строфы с фрагментом из поздней поэмы Лермонтова "Сказка для детей" (1840); ср.:

И улыбались звезды голубые,

Глядя с высот на гордый прах земли,

Как будто мир достоин их любви,

Как будто им земля небес дороже...

Мотив "смешения миров", синтеза "земли" и "неба" помогает создать поэтам-романтикам "невероятные видения" (III, 39), "образы совершенства", которые, однако, слишком недолговечны. Безумная мечта Демонов о невиданном, нечеловеческом, запредельном счастье приводит их самих к скорбному финалу и к смерти героинь, которых они искушали. Отличие лермонтовского Демона заключается при этом в том, что он могуществен и серьезен. Демон Блока не верит в возможность искусственной утопии. Горькая ирония возникает от сознания того, что за эстетически преобразованным миром сама действительность остается неизменной. Может быть, поэтому Блок акцентировал такую характерную черту врубелевского портрета Демона, как залом-


--------------------------------------------------------------------------------

38 О соотношении образов блоковского Демона с Демонами Лермонтова и Врубеля довольно много написано. См., например: Альфонсов В. Слова и краски. М.; Л., 1966. С. 37-46;

Крук И. Т. Сокрытый двигатель его... Киев, 1980. С. 93-97; Примочкина Н. Указ. соч. С. 151- 171 и др.

39 См.: Логинская Е. Поэма М. Ю. Лермонтова "Демон". М., 1977. С. 20.

40 Примочкина Н. Указ. соч. С. 162.

стр. 172


--------------------------------------------------------------------------------

ленные руки ("Демон поверженный"). Эта деталь отразилась и в первом стихотворении "Демон": "И плети изломанных рук..." (III, 16). 41

Итак, слегка перефразируя высказывание Вас. Гиппиуса в рецензии на сб. "Ночные часы", можно утверждать, что "в "Демонах" Блока есть лермонтовское не только в названии". 42

Разуверение блоковского героя в преобразующей силе любви-страсти рождает иную трактовку этого мотива в стихотворении "И я любил. И я изведал... " (1908). Это стихотворение в первой публикации имело заглавие "Анархист". Образ лирического героя, который с "разрушительным весельем" отвергает земной мир и собственную жизнь, связан с переосмысленным Блоком образом лермонтовского Демона. Красноречиво об этом сказано в заключительной строфе стихотворения:

И, наполняя грудь весельем,

С вершины самых снежных скал

Я шлю лавину тем ущельям,

Где я любил и целовал!

(III, 112)

Вершины гор, ущелья ("бездны") - места, где обитает Демон. Он одинаково устремлен к "земле" и к "небу".

Иногда в воображении поэтов это некий неукротимый дух, вселяющийся в людей, по натуре подобных "падшим ангелам". В связи с этим стоит обратить внимание на ситуационное сходство фрагментов "Песни Ада" (1909) Блока и поэмы Лермонтова "Сказка для детей". В обоих произведениях находим один и тот же лирический сюжет: демон в спальне спящей женщины. У Лермонтова читаем:

Перенестись теперь прошу сейчас

За мною в спальню: розовые шторы

Опущены - с трудом лишь может глаз

Следить ковра восточные узоры

(гл. IV)

(...)

Когда ты спишь, о ангел мой земной,

И шибко бьется девственною кровью

Младая грудь под грезою ночной,

Знай, это я, склонившись к изголовью,

Любуюся - и говорю с тобой

(гл.IX)

Ср.у Блока:

Я обречен в далеком мраке спальной,

Где спит она и дышит горячо,

Склонясь над ней влюбленно и печально,

Вонзить свой перстень в белое плечо!

(III, 13)

В стихотворении Блока герой-демон, в отличие от героя Лермонтова, "любовник-вампир", пьющий кровь "из плеч благоуханных". Образ его, конечно, снижен: он скитается по земному "аду". Это пресыщенный, тоскующий демон. У Лермонтова мы также видим снижение образа могучего Демона. Приведенный эпизод из "Сказки для детей" является в каком-то смысле пародией на картину посещения Демоном Тамары в ее келье. Демон стал каким-то мелким, приземленным, а вместо Тамары изображена


--------------------------------------------------------------------------------

41 Ср. также стихотворение "Ну, что же? Устало заломлены слабые руки..." (1914) (III, 28). Эту же примету Демона встречаем в статье "О лирике": "Человек, заломивший руки, познавший сладострастие тоски".

42 Новая жизнь. 1911. N 12. Стб. 269.

стр. 173


--------------------------------------------------------------------------------

светская девушка. Облик человека, охваченного гротескной атмосферой города, тоже по-своему гротескный: это намеренно искаженный демон, в котором есть что-то дьявольское и призрачное. Однако при всем том образ Демона у обоих поэтов - образ романтический, в котором воплотились неукротимая воля, жажда впечатлений и действия, стремление к любви и красоте, тоска по неизведанному, небывалому, беспокойство о новом, скитальчество.

Другая особенность "демонического" мировосприятия - память о прошлом, об "утраченном рае", образах гармонии и совершенства. Они манят, обещая воплощение Идеала, но они зыбки, обманчивы. Лермонтов прямо писал в раннем стихотворении "Мой Демон" (1830- 1831) о своем искусителе:

Покажет образ совершенства

И вдруг отнимет навсегда

И, дав предчувствия блаженства,

Не даст мне счастья никогда.

У Блока в "Демоне" ("Иди, иди за мной - покорной...") такая же участь постигнет героиню:

И под божественной улыбкой,

Уничтожаясь на лету,

Ты полетишь, как камень зыбкий,

В сияющую пустоту...

(III, 39)

Для Блока "демоническое мировоззрение" в известном смысле является трагическим мировоззрением. Оно связано с осознанием того, что разлад в человеческой душе отражает мировой закон бытия, "вечную непреодолимость противоречия между хаосом и космосом". 43 Другая эпоха обусловливает иное наполнение идеи демонизма. Блок создал свой миф о Демоне, суть которого заключается в определении "падший Ангел-Демон". Сближая Демона и Ангела, "поэт попытался передать в мифологизированной форме трагический облик современного человека, с его внутренней раздвоенностью и противоречивостью, духовной опустошенностью, одиночеством и тоской". 44

Такова судьба поэта-романтика в дисгармоничной жизни. Беспокойный, могучий дух, утверждающий связь с миром, отвергает покой и благополучие. Как пишет И. Т. Крук, "идея преодоления соблазнов легкого и неверного счастья, обманчивой радости покоя и бездумной отрешенности от мира становится одной из центральных в третьем томе лирики". 45

Если попытаться обозначить коренное отличие блоковского образа Демона от лермонтовского, то можно сказать, что для зрелого Блока этот образ важен как одно из олицетворений человека на пути к будущей неведомой жизни. Образ Демона - традиционный символ романтизма - становится актуальным для поэта, чающего "вочеловечения" людей, в душе которых прихотливо сплелись разочарование в жизни и жажда полнокровного бытия.

* * *

Пристальный интерес Блока к личности и творчеству Лермонтова закономерен: это была родственная ему душа, натура. В данной работе хотелось показать эту духовно-душевную связь двух поэтов на конкретном текстуальном материале, неизменно подчеркивая, что в сложном художественном мире Блока лермонтовские реминисценции и аллюзии либо по-своему переосмыслены, либо включены в блоковские тексты в качестве неких намеков, узнаваемых образов, символов.


--------------------------------------------------------------------------------

43 Эткинд Е. Там, внутри. О русской поэзии XX века. СПб., 1997. С. 76.

44 Примочкина Н. Указ. соч. С. 161.

45 Крук И. Т. Поэзия А. Блока. М., 1970. С. 117.

стр. 174