Главной чертой князя Мышкина, героя романа "Идиот", является его загадочность, некоторая таинственность. На это всегда обращали внимание исследователи. 1 Князь Мышкин совсем не похож на обычных людей; мотивировка его поведения очень часто непонятна другим и даже иногда ему самому. Кроме того, герой обладает удивительной чистотой души, прекрасными нравственными качествами, но не совсем ясно, откуда взялась такая незаурядная духовная красота. Проблема усложняется тем, что, несмотря на высокую нравственную красоту князя и чистосердечные старания помочь людям "осуществить рай на земле", его деятельность ведет к провалу, причина которого также не вполне ясна.

Разгадывая "тайну" князя, исследователи высказывают разные мнения в зависимости от своих установок, прежде всего идеологических. Они видят в личности Мышкина то абсолютно прекрасного человека, то святого или даже самого Христа. Л. П. Гроссман писал, что в романе показана "судьба духовной красоты в царстве наживы, сладострастия и преступления". 2 Ученый не находил ни одного порока или недостатка в герое, и поэтому вся вина вменяется дурному обществу. Для Т. Л. Новиковой князь Мышкин является "современным святым, центральным образом агиографического текста". Исследовательница отождествляет жизненную неудачу этого современного святого с неудачей Христа. 3 Но эта неудача также не вызвана недостатками героя.


--------------------------------------------------------------------------------

1 Не случайно в этом смысле появление книги Г. Г. Ермиловой "Тайна князя Мышкина: О романе Достоевского "Идиот"" (Иваново, 1993).

2 Гроссман Л. Достоевский. М., 1965. С. 424-425.

3 Новикова Т. Л. Агиографические мотивы в романе Ф. М. Достоевского "Идиот" // Русская литература XIX века и христианство. М., 1997. С. 330, 335.

стр. 132


--------------------------------------------------------------------------------

Другие исследователи пытаются найти причину неуспеха Мышкина в слабостях его характера. Г. М. Фридлендер, отмечая не только физическую, но и моральную слабость героя, считает жертву Мышкина напрасной. На его взгляд, "моральное поражение" героя свидетельствует о ложном пути христианского решения проблемы самим автором. 4 Английский ученый М. Джоунс видит главную разницу между Мышкиным и Христом в том, что первый лишен строгости евангельского образа. 5 Оба эти исследователя справедливо замечают существенные несоответствия между героем Достоевского и Христом, но не объясняют их источник.

Некоторые интерпретаторы хотят разъяснить личность Мышкина в православных рамках. Г. Г. Ермилова пишет, что "князь Мышкин - из "миров иных" (...) Он обладает сверхэмпирическим опытом (...) Он не Бог, но он Человек, в нем запрограммировано некое превышение естественной человеческой природы " (курсив мой. - Х.С.В .). 6 Замечание это очень интересно, хотя исследовательница порой смущает читателя, прямо увязывая "превышение естественной человеческой природы" с божественной личностью Христа. К. Мочульский пишет: "Прекрасный человек - святой. Святость - не литературная тема. Чтоб создать образ святого, нужно самому быть святым. Святость - чудо; писатель не может быть чудотворцем. Свят один Христос, но роман о Христе невозможен". Итак, "писатель преодолел соблазн написать "роман о Христе"". По мнению ученого, "князь - существо другого эона - до грехопадения". 7 К сожалению, он не останавливается на своей мысли подробнее, но намек этот замечателен. Он совпадает с главной посылкой нашего исследования. Профессор Московской духовной академии М. М. Дунаев дает самое близкое, на наш взгляд, к православному сознанию объяснение: "Путь к обретению красоты Христовой лежит именно через обожение - конечную цель земного бытия, как понимает это Православие. Достоевский выводит в мир человека необоженного. И такой человек не может не потерпеть конечного поражения в соприкосновении со злом мира". 8 Исследователь, как и К. Мочульский, не объясняет причины, почему он считает Мышкина человеком необоженным. Однако само понятие "человека необоженного" очень ценно для нашей работы.

Не только исследователи или просто читатели, но и сами действующие лица романа участвуют в разгадке личности Мышкина. Высказывая свои мнения касательно главного героя, они так или иначе выражают самих себя, предвосхищая возможные реакции читателей на его поведение. Например, Рогожин после необычного разговора с князем заключает, что князь - юродивый. "Ну коли так, - воскликнул Рогожин, - совсем ты, князь, выходишь юродивый, и таких, как ты. Бог любит!" 9 Сознание Рогожина окрашено сугубо народной религиозностью, и отношение этого героя к Мышкину, скорее всего, воспроизводит обычное отношение к юродивому простого народа. 10 Рогожин дорожит Мышкиным и тянется к нему. В отличие от Гани и Ипполита, у него нет никакого презрения к своему сопернику. Вместе с тем смысла поведения князя он не понимает (так же как народ не понимает поведения юродивого): "Нет, я тебе верю, да только ничего тут не понимаю. Вернее всего то, что жалость твоя, пожалуй, еще пуще моей любви!" (с. 177). Жалость Мышкина не только не


--------------------------------------------------------------------------------

4 Фридлендер Г. М. Реализм Достоевского. М.; Л., 1964. С. 236-237.

5 Джоунс М. К пониманию образа князя Мышкина // Ф. М. Достоевский. Материалы и исследования. Л., 1976. Т. 2. С. 106.

6 Ермилова Г. Г. Тайна князя Мышкина: О романе Достоевского "Идиот". Иванове, 1993. С. 45.

7 Мочульский К. Гоголь. Соловьев. Достоевский. М., 1995. С. 390, 393, 406.

8 Дунаев М. М. Православие и русская литература. М., 1997. Т. 3. С. 389, 402.

9 Достоевский Ф. М. Полн. собр. соч.: В 30 т. Л., 1973. Т. 8. С. 14. Далее ссылки на этот том даются в тексте с указанием страницы.

10 Согласно Ричарду Пису, Рогожин олицетворяет народную Россию и ее религиозный фанатизм. См.: Peace R. Dostoevsky: An Examination of the Major Novels. Cambridge, 1971. P. 85-91. Об отношении простого народа к юродивому см.: Юродство о Христе и Христа ради юродивые восточной и русской церкви. М., 1902. С. 143-146.

стр. 133


--------------------------------------------------------------------------------

понятна Рогожину, но он ее и не пытается понять. Его восприятие Мышкина достаточно поверхностно и ограниченно.

В Петербурге неожиданное появление князя и его необычные поступки пробуждают любопытство. Каждый из тех, с кем встречается князь, понимает его по-своему. Например, Ганя при первой встрече сразу называет Мышкина идиотом. "- Э-э-эх! И зачем вам было болтать! - вскричал он в злобной досаде. - Не знаете вы ничего... Идиот! - пробормотал он про себя" (с. 67). Однако после скандала у себя дома Ганя изменяет свое мнение о Мышкине: "И с чего я взял давеча, что вы идиот! Вы замечаете то, чего другие никогда не заметят. С вами поговорить бы можно..." (с. 102). Первоначальная реакция Гани на князя вызвана болезненной завистью, но великодушие и острота ума князя заставляют его понять свою ошибку. Ганя - представитель "обыкновенных людей"; его отношение к Мышкину показывает возможную реакцию заурядных читателей.

Ипполит, в отличие от Гани, продолжает отрицательно характеризовать князя, даже зная, что тот обладает необыкновенным умом: "Удивило меня очень, почему князь так угадал давеча, что я вижу "дурные сны"; он сказал буквально, что в Павловске "мое волнение и сны" переменятся. И почему же сны? Он или медик, или в самом деле необыкновенного ума и может очень многое угадывать. (Но что он в конце концов "идиот", в этом нет никакого сомнения,)" (с. 323). Упорство Ипполита в таком убеждении связано с идеологическим неприятием христианской мотивации поведения Мышкина.

Ипполит считает, что князь именно христианской красотой старается спасти мир. "Правда, князь, что вы раз говорили, что мир спасет "красота"? Господа, - закричал он громко всем, - князь утверждает, что мир спасет красота! А я утверждаю, что у него оттого такие игривые мысли, что он теперь влюблен. Господа, князь влюблен; давеча, только что он вошел, я в этом убедился. Не краснейте, князь, мне вас жалко станет. Какая красота спасет мир? Мне это Коля пересказал... Вы ревностный христианин? Коля говорит, вы сами себя называете христианином" (с. 317). Влияния князя на Колю он тоже не одобряет: " (...) я заметил, что он (Коля. - Х.С.В. ) переносит мою раздражительность так, как будто заранее дал себе слово щадить больного. Естественно, это меня раздражало; но, кажется, он вздумал подражать князю в "христианском смирении", что было уже несколько смешно" (с. 328). Мысль Мышкина о великой силе смирения привлекает внимание Ипполита, но она не становится его убеждением. В рассказе об Иване Фомиче Сурикове, человеке, живущем в одном с ним доме, он говорит: "Это очень смиренный человек, смиреннейшее существо. (NB. Говорят, смирение есть страшная сила; надо справиться об этом у князя, это его собственное выражение.)" (с. 329). 11 Интересно заметить, что самые сокровенные мысли Мышкина дважды передаются через Ипполита, его главного оппонента, - мысли о красоте, спасающей мир, и о страшной силе смирения.

В дальнейшем Ипполит признает, что хотя князь и добрый человек, но он все-таки смешной: "Князя я, конечно, не могу ни любить, ни уважать; но это человек решительно добрый, хотя и... смешной. Но ненавидеть мне его было бы совершенно не за что" (с. 398). Первоначальная ненависть Ипполита к князю исчезла, не превратившись ни в любовь, ни в уважение. Отношение Ипполита к Мышкину представляет собой позицию читателей, признающих нравственные достоинства князя, но полемизирующих с ним в идеологическом плане.


--------------------------------------------------------------------------------

11 В связи с внутренним идеологическим спором между Ипполитом и Мышкиным можно упомянуть о разнице их отношения к жалости. У Ипполита совсем отсутствует чувство жалости, как это видно из его слов о Сурикове: "(...) вечно хнычет, вечно плачется! О, никакой, никакой во мне не было жалости к этим дуракам, ни теперь, ни прежде, - я с гордостью это говорю!" (с. 326); "(...) слова его (Сурикова. - X. С. В. ) долго производили на меня потом, при воспоминании, тяжелое впечатление какой-то странной, презрительной к нему жалости, которой бы я вовсе не хотел ощущать" (с. 329). В отличие от Ипполита Мышкин - сама жалость. Доказывать это, пожалуй, излишне.

стр. 134


--------------------------------------------------------------------------------

В заключительных главах романа отметим сцену встречи Мышкина с Евгением Павловичем Радомским, где Евгений Павлович блистательно разбирает психологию Мышкина: "Все это было одно только головное увлечение, картина, фантазия, дым (...) Я решил, что фундамент всего происшедшего составился, во-первых, из вашей, так сказать, врожденной неопытности (заметьте, князь, это слово: "врожденной"), потом из необычайного вашего простодушия, далее из феноменального отсутствия чувства меры (в чем вы несколько раз уже сознавались сами) - и, наконец, из огромной, наплывной массы головных убеждений, которые вы, со всею необычайною честностью вашею, принимаете до сих пор за убеждения истинные, природные и непосредственные! (...) Прибавьте нервы, прибавьте вашу падучую, прибавьте нашу петербургскую, потрясающую нервы, оттепель; прибавьте весь этот день в незнакомом и почти фантастическом для вас городе, день встреч и сцен, день неожиданных знакомств, день самой неожиданной действительности, день трех красавиц Епанчиных, и в их числе Аглаи; прибавьте усталость, головокружение; прибавьте гостиную Настасьи Филипповны и тон этой гостиной, и... чего же вы могли ожидать от себя самого в ту минуту, как вы думаете?" (с. 481-482).

Этот психологический анализ многое в Мышкине объясняет. Евгений Павлович - единственный человек в романе, разбирающий поступки Мышкина последовательно с начала до конца. Коротко он напоминает все главные события романа, которые читатели теперь начинают воспринимать через призму его толкований. Они могут принять его разъяснения за слова самого автора и на этом успокоиться. Они до сих пор не считали Мышкина идиотом (в отличие от пошлого Гани или себялюбивого Ипполита), но сейчас вместе с Евгением Павловичем готовы обвинять доброго и незадачливого героя.

Высказанное предположение находит свое подтверждение даже и в отношении рассказчика к Мышкину. По ходу рассказа повествователь все больше и больше чувствует трудность объяснения происходящих событий и выражает желание ограничиться простым изложением фактов, тем самым отдавая князя суждениям "общества". Но на самом деле он также примыкает к общей молве и особенно к толкованию Евгения Павловича Радомского: "Представляя все эти факты и отказываясь их объяснить, мы вовсе не желаем оправдать нашего героя в глазах наших читателей. Мало того, мы вполне готовы разделить и самое негодование, которое он возбудил к себе даже в друзьях своих. Даже Вера Лебедева некоторое время негодовала на него; даже Коля негодовал; негодовал даже Келлер (...) Вообще же мы вполне и в высшей степени сочувствуем некоторым, весьма сильным и даже глубоким по своей психологии словам Евгения Павловича, которые тот прямо и без церемонии высказал князю в дружеском разговоре..." (с. 479). В конце концов рассказчик (опять-таки вместе с Евгением Павловичем) выносит окончательный приговор Мышкину: "И если бы сам Шнейдер явился теперь из Швейцарии взглянуть на своего бывшего ученика и пациента, то и он, припомнив то состояние, в котором бывал иногда князь в первый год лечения своего в Швейцарии, махнул бы теперь рукой и сказал бы, как тогда: "Идиот!"" (с. 507). Таким образом выходит, что Евгений Павлович, рассказчик, все другие и, безусловно, многие читатели сходятся во мнениях. Но как же думает автор?

Исследовательница Р. Ф. Миллер в своей книге "Достоевский и "Идиот"" выделяет повествовательный прием, с помощью которого обнаруживается расхождение точек зрения автора и рассказчика. 12 Однако исследовательница упустила один важный момент, когда рассказчик безусловно оказывается не заслуживающим доверия. Я имею в виду его безоговорочное согласие с мнениями Евгения Павловича Радомского. Евгений Павлович, несмотря на его проницательность, на самом деле многого не понимает. Его непонимание особенно заметно тогда, когда речь заходит о Настасье Филипповне и любви


--------------------------------------------------------------------------------

12 Miller R.F. Dostoevsky and the Idiot. Author, Narrator, and the Reader. Cambridge & London, 1981.

стр. 135


--------------------------------------------------------------------------------

к ней Мышкина. Отношение Мышкина к Настасье Филипповне Евгений Павлович объясняет "обаянием "женского вопроса"": "Согласитесь сами, князь, что в ваши отношения к Настасье Филипповне с самого начала легло нечто условно-демократическое (я выражаюсь для краткости), так сказать, обаяние "женского вопроса" (чтобы выразиться еще короче)" (с. 481). Однако в ответ на несколько раз повторенную Радомским фразу "Я знаю" Мышкин заявляет: "Вы не знаете". Ср.: "(...) особенно зная все, что у вас здесь ежечасно делается"; "я знаю все, что происходило прежде, я знаю все, что было полгода назад"; "Я ведь в точности знаю всю эту странную скандальную сцену (...) до такой точности я знаю, в чем было дело" (с. 480, 481); и слова князя: "Да... да, я должен был... она ведь умерла бы! Она бы убила себя, вы ее не знаете, и... все равно, я бы все рассказал потом Аглае Ивановне и... Видите, Евгений Павлович, я вижу, что вы, кажется, всего не знаете"; "О, нет, я люблю ее всей душой! Ведь это... дитя; теперь она дитя, совсем дитя! О, вы ничего не знаете!" (с. 483, 484). Отношение Евгения Павловича к Настасье Филипповне совсем лишено сострадания, без которого невозможно понимание другой личности. Его практическому и логическому уму абсолютно неведома возможность одновременной и разной любви, как и метафизическая тайна существа Мышкина. И его многократно повторенное "прибавьте" не гарантирует выявления истины; ведь аккумуляция фактов истиной не является. Евгений Павлович Радомский - человек мудрости "мира сего", ограниченностью которой наделяется и рассказчик. Идеологическая дистанция между ними и реальным автором очевидна. Автор, передавая повествование рассказчику, полагается на читателей, не поддающихся его заманчивым, но неверным истолкованиям. Ведь суждения других о Мышкине как об идиоте свидетельствуют не столько об идиотизме Мышкина, сколько о человеческих недостатках и ограниченности взглядов судящих. Поэтому название романа носит весьма условный характер: оно функционирует как пробный камень для испытания людей. И если Варвара правильно говорит, что "он, на глаза всех, идиот" (с. 391), это означает, что все не выдерживают этого испытания.

Что касается Аглаи, то отношению ее к Мышкину присуще сочетание насмешки и глубокого уважения. Это особенно ясно тогда, когда она соединяет князя с "бедным рыцарем" и Дон Кихотом. Первый намек на это дается в сцене, где Аглая получает письмо князя из Москвы. Она, прочитав письмо, "с насмешливою и странною улыбкой кинула письмо в свой столик. Назавтра опять вынула и заложила в одну толстую, переплетенную в крепкий корешок книгу (...) Это был "Дон-Кихот Ламанчский". Аглая ужасно расхохоталась - неизвестно почему" (с. 157). Случайное открытие совпадения чудачеств Мышкина и героя книги, в которую заложено письмо, вызывает у Аглаи смех. Но потом, когда сам Мышкин появляется в Павловске и разговор заходит о "рыцаре бедном", выясняется, что связь Мышкина, Дон Кихота и "бедного рыцаря" не сводится к комизму. "Никакой нет глупости, кроме глубочайшего уважения, - совершенно неожиданно важным и серьезным голосом вдруг произнесла Аглая (...) Потому глубочайшее уважение, - продолжала так же серьезно и важно Аглая в ответ почти на злобный вопрос матери, - потому, что в стихах этих прямо изображен человек, способный иметь идеал (...) поставив себе идеал, поверить ему, а поверив, слепо отдать ему всю свою жизнь (...) "Рыцарь бедный" - тот же Дон-Кихот, но только серьезный, а не комический. Я сначала не понимала и смеялась, а теперь люблю "рыцаря бедного", а главное, уважаю его подвиги" (с. 206- 207). Оказывается, Аглая видит в Мышкине главную черту "бедного рыцаря" и Дон Кихота - способность иметь идеал и отдать ему свою жизнь. Однако в этой необычной для нее увлеченной речи, где Аглая несколько раз говорит о своем "уважении", все-таки мелькает иронический смысл. Героиня толкует преданность "бедного рыцаря" своему идеалу как "слепоту" и, поменяв буквы А. М. Д. на А. Н. Б., намекает, что идеал рыцаря бедного не достоин безусловного поклонения. "А я говорю А. Н. Б., и так хочу говорить, - с досадой перебила Аглая, - как бы то ни было, а ясное дело, что этому "бедному рыцарю" уже все равно стало: кто бы ни была и что бы ни сделала его дама. Довольно того, что он ее выбрал и поверил ее "чистой кра-

стр. 136


--------------------------------------------------------------------------------

соте", а затем уже преклонился пред нею навеки; в том-то и заслуга, что если б она потом хоть воровкой была, то он все-таки должен был ей верить и за ее чистую красоту копья ломать" (с. 207). Аглая, хотя и уважает способность Мышкина быть верным своему идеалу, этого идеала не одобряет.

Несмотря на то что Аглая гораздо глубже, чем другие, понимает и ценит Мышкина, выдуманная ею интерпретация не совсем разъясняет чувства Мышкина к Настасье Филипповне. Его рыцарское заявление ("Я вас честную беру (...) я сочту, что вы мне, а не я сделаю честь. Я ничто, а вы страдали и из такого ада чистая вышли, а это много (...) Я умру за вас, Настасья Филипповна" - с. 138) вовсе не означает, что герой видит в Настасье Филипповне "идеал". Скорее всего, он имеет в виду идеальное представление Настасьи Филипповны о самой себе. Аглая, как и Евгений Павлович, будучи лишена сострадания, не понимает чувств Мышкина к Настасье Филипповне. В сцене встречи с соперницей Аглая вообще обнаруживает искаженный взгляд на положение Настасьи Филипповны, который не принимает ни рассказчик, ни князь:

"Про вас Евгений Павлыч сказал, что вы слишком много поэм прочли и "слишком много образованны для вашего... положения"; что вы книжная женщина и белоручка; прибавьте ваше тщеславие, вот и все ваши причины... - А вы не белоручка? (...) Была ли она женщина, прочитавшая много поэм, как предположил Евгений Павлович, или просто была сумасшедшая, как уверен был князь, во всяком случае эта женщина, - иногда с такими циническими и дерзкими приемами, - на самом деле была гораздо стыдливее, нежнее и доверчивее, чем бы можно было о ней заключить. Правда, в ней было много книжного, мечтательного, затворившегося в себе и фантастического, но зато сильного и глубокого... Князь понимал это; страдание выразилось в лице его". И затем, когда Аглая упрекнула Настастью Филипповну за презрение к труду: "- Я не к труду с презрением отношусь, а к вам, когда вы об труде говорите. - Захотела быть честною, так в прачки бы шла. Обе поднялись и бледные смотрели друг на друга. - Аглая, остановитесь! Ведь это несправедливо, - вскричал князь как потерянный" (с. 472, 473).

Речь о труде, возмущающая Настасью Филипповну, свидетельствует об отвлеченности, о книжности самой Аглаи. Это становится очевидным в конце романа, когда Евгений Павлович Радомский рассказывает о судьбе Аглаи, которая вышла замуж за эмигранта, польского графа, пленившего ее "необычайным благородством своей истерзавшейся страданиями по отчизне души, и до того пленил, что та, еще до выхода замуж, стала членом какого-то заграничного комитета по восстановлению Польши и, сверх того, попала в католическую исповедальню какого-то знаменитого патера, овладевшего ее умом до исступления" (с. 509). Это своего рода "апофеоз", соответствующий образу мечтательной Аглаи. Итак, Аглае также не удается разгадать личность Мышкина. И это понятно: Аглая и Мышкин существуют в разных планах бытия, им не дано соединиться.

Но в романе есть люди, которым, несмотря на их человеческие недостатки и ограниченность, поручено высказать нечто существенное относительно тайны Мышкина. Эти высказывания - вроде внезапного откровения, они не обусловлены особыми намерениями говорящего. Например, Настасья Филипповна вдруг заявляет: "Прощай, князь, в первый раз человека видела!" (с. 148). В ее словах содержится глубокий смысл, не угаданный самой Настасьей Филипповной. Употребленное ею слово "человек" указывает на обобщенный, символико-метафизический план бытия. Подобное можно сказать о словах Ипполита: "Сейчас, сейчас, молчите; ничего не говорите; стойте... я хочу посмотреть в ваши глаза... Стойте так, я буду смотреть. Я с Человеком прощусь" (с. 348). Ипполит, говорящий о "человеке" с большой буквы, не похож на Ипполита, с раздражением называющего Мышкина идиотом. Умиление Ипполита, вызванное тем, что лишь один Мышкин не присоединился к общей над ним насмешке, не объясняет всего значения сказанного. Что же такое здесь "человек"? Понимание смысла этого слова, по нашим соображениям, служит ключом к разгадке тайны Мышкина.

стр. 137


--------------------------------------------------------------------------------

По православной догматике. Бог сотворил человека "непричастным злу, прямым, нравственным, добрым, беспечальным, свободным от забот, весьма украшенным всякою добродетелью, цветущим всякими благами". 13 Человек как образ Божий носил на себе черты первообразной красоты, усматриваемой не во внешних чертах, но "в невыразимом блаженстве добродетели", т. е. в "чистоте, бесстрастии, блаженстве, отчуждении от всего худого". Первородному человеку дано имя "Адам" (в переводе с древнееврейского - человек), но это имя дается, по словам Григория Нисского, не кому-либо одному, а вообще человеческому роду. 14 На наш взгляд, слово "человек" по отношению к князю в романе употребляется именно в этом смысле. Герой - человек в чистом, первоначальном состоянии, человек, чью красоту не затмила грязь греха. Другими словами, Мышкин является естественным человеком, т. е. Адамом до его грехопадения в современной насквозь греховной действительности, и отсюда вся его странность.

Такое предположение подтверждают прежде всего род и имя Мышкина. Он князь Лев Николаевич Мышкин. Его княжеский род и странное сочетание льва и мыши в его имени нужно понять не в социальном или бытовом смысле, но, скорее, в смысле мистическом. Как показывает ответ Мышкина на замечание Лебедева при первой встрече, он единственный и последний из князей Мышкиных. "- Князь Мышкин? Лев Николаевич? Не знаю-с. Так что даже и не слыхивал-с, - отвечал в раздумье чиновник, - то есть я не об имени, имя историческое, в Карамзина "Истории" найти можно и должно, я об лице-с, да и князей Мышкиных уж что-то нигде не встречается, даже и слух затих-с. - О, еще бы! - тотчас же ответил князь, - князей Мышкиных теперь и совсем нет, кроме меня; мне кажется, я последний" (с. 8). Речь Лебедева о том, что Мышкин - имя историческое, но князей Мышкиных нигде не встречается, уже обнаруживает глубокую тайну Мышкина. Он Адам, т. е. человек, обладающий первородной духовной красотой, чье имя также историческое, но таких людей сейчас уже нигде не встречается.

Православная церковь учит, что Бог сотворил человека особым существом, наделенным преимущественным статусом в сравнении со всеми другими творениями. Св. Григорий Нисский называет человека "царем" над всеми существами "по причине подобия Царю вселенной". 15 Св. Иоанн Златоуст также пишет, что "человек есть превосходнейшее из всех видимых животных; для него-то и создано все это: небо, земля, море, солнце, луна, звезды, гады, скоты, все бессловесные животные (...) Бог, намереваясь поставить как бы царя и владыку над всеми земными, сперва устроил все это украшение, а потом уже создал и владыку, и таким образом на самом деле показал, какой чести Он удостаивает это животное". 16 Княжеский род и имя Мышкина - Лев - указывают именно на этот факт.

С другой стороны, хотя человеку предназначено начальство над другими, у него "жалкая бедность естества"; "человек вводится в мир лишенным естественных прикрытий, каким-то безоружным и бедным, имеющим нужду во всем потребном для жизни, достойным, по- видимому, более сожаления, нежели ублажения. Не имеет ни рогов для защиты, ни острых когтей, ни копыт, ни зубов, ни какого-либо жала, от природы снабженного смертоносным ядом, чем обладают многие животные для защиты от оскорбляющих, и не покрыто у него тело волосяной оболочкой (...) Один только человек всех быстроногих медлительнее, великорослых ниже, обезопашенных прирожденными оружиями беззащитнее". 17 Фамилия Мышкина происходит от слова "мышь", обозначающего одно из самых слабых, ничтожных существ. Итак, если имя


--------------------------------------------------------------------------------

13 Св. Иоанн Дамаскин. Точное изложение православной веры. Ростов-на-Дону, 1991. С. 152.

14 Святитель Григорий Нисский. Человек есть образ Божий. М., 1995. С. 6, 24-25.

15 Там же. С. 4-5.

16 Полн. собр. творений Св. Иоанна Златоуста: В 12 т. М., 1991. Т. 4. Кн. 1. С. 60-61.

17 Святитель Григорий Нисский. Указ. соч. С. 5.

стр. 138


--------------------------------------------------------------------------------

Лев свидетельствует о владычестве человека, то фамилия Мышкин - о его беспомощности. 18

Об изначально невинном, естественном состоянии Мышкина свидетельствуют отношения его с детьми. "Дети и остались в романе как знак ангельской - "доэмпирической" - невинности человеческой природы", 19 - пишет Г. Г. Ермилова. В детях сохранена почти в чистом виде первоначальная красота, и поэтому Мышкин тянется к ним. Мышкину удалось создать своего рода общины детей. Это возможно было только в Швейцарии. Как правильно замечает Г. Г. Ермилова, "Швейцария в художественном мире "Идиота" не столько географическое, сколько нравственно-духовное, метафизическое понятие". 20 Швейцария - это пространство, где торжествует красота естественного человека, хотя это и не рай, родина естественного человека, - ведь в маленькой деревне, где жил Мышкин, есть зло, лицемерие и даже ненависть. При изучении знаковой функции понятия "Швейцария" нельзя не вспомнить Жан-Жака Руссо, швейцарского мыслителя, твердо верившего в природную доброту человека. 21 В "Диалогах "Руссо - Судья Жан-Жака"" он пишет о своей книге "Эмиль": "В особенности "Эмиль" (...) представляет собой трактат о природной доброте человека, предназначенный для того, чтобы показать, как заблуждение и порок, чуждые людской природе, проникают в нее извне и незаметно ее изменяют (...) Он (автор книги. - Х.С.В. ) постоянно показывает нам, что род людской был мудрее и счастливее в своем первоначальном состоянии; и по мере того, как человечество отдаляется от этого состояния, оно делается слепым, несчастным и злым". 22 Швейцария не в реальном, но в метафизическом плане намекает на блаженное место, где "заблуждению и пороку" пока не удается проникнуть в прекрасную первоначальную человеческую природу. Поэтому Мышкин (в своем первоначальном состоянии) с детьми там счастлив.

Приезд Мышкина в Петербург представляет собой не просто движение по географическому пространству, но и символико-метафизическое перемещение во времени. Мышкин - гость из далекого, мифически- счастливого прошлого, посетивший несчастное настоящее. Петербург - совсем иной мир, чем Швейцария. В Петербурге большинство новых знакомых Мышкина - взрослые люди, кроме Коли. Однако Мышкин легко, даже при первой встрече, замечает что-то детское в людях взрослых. Он хочет видеть в любом человеке, какой бы он ни был падший, невинность и способность к перемене. Верно замечает Келлер, что князь "пастушески", "по-швейцарски" понимает человека.

Отношение Мышкина к людям взрослым как к детям доходит до крайности в случае Настасьи Филипповны и Рогожина. Мышкин не хочет видеть в них никакой


--------------------------------------------------------------------------------

18 Иное толкование имени Мышкина дается, например, Ричардом Писом. См.: Peace R. Ор. cit. Р. 65-66. О "скромной, незначащей фамилии" князя Мышкина в свое время писал А. Л. Бем. См.: Бем А. Л. Личные имена у Достоевского // О Dostojevskem. Sbornik stati a materialu. Praha, 1972. С. 246, 269.

19 Ермилова Г. Г. Указ. соч. С. 86.

20 Там же. С. 127.

21 В комментарии к роману "Идиот" в академическом издании высказано противоположное мнение - мнение о том, что князь Мышкин является "антиподом образа "естественного" человека в понимании Руссо". Однако там в сущности не объясняется, почему герой приехал именно из Швейцарии (т. 9, с. 405).

22 Жан-Жак Руссо об искусстве. Л.; М., 1959. С. 111. Идея Жан- Жака Руссо о первоначальном состоянии человека вполне приемлема для православного миропонимания. Однако разногласия во взглядах на причину и решение проблемы зла между мировоззренческими системами православия (вообще христианства) и философа непримиримы. По учению Жан-Жака Руссо, источник зла не в человеке, а в социальном устройстве, основанном на неравенстве. Он видел причину неравенства в частной собственности, и, соответственно, эту проблему можно разрешить, по его утверждению, путем ограничения и справедливого распределения частной собственности. Неудивительно, что он так далеко ушел от христианского вероучения (в его философской системе совсем нет места для греха, источника зла, согласно христианству), встав на дуалистическую позицию по отношению к религии. Об этом см., например: История философии. М., 1957. Т. 1.С. 581-583.

стр. 139


--------------------------------------------------------------------------------

вины и осуждать их, зато хочет простить их до конца, как взрослые прощают всякие пороки и ошибки ребенка. Любовь-жалость Мышкина к Настасье Филипповне к концу романа становится безоговорочной любовью к ребенку: "Он совершенно справедливо сказал Евгению Павловичу, что искренно и вполне ее любит, и в любви его к ней заключалось действительно как бы влечение к какому-то жалкому и больному ребенку, которого трудно и даже невозможно оставить на свою волю" (с. 489). Две сцены Мышкина с Настасьей Филипповной и Рогожиным после их непоправимых прегрешений демонстрируют поразительное сходство, и в них обнаруживается одинаковое отношение князя к обоим героям: "Чрез десять минут князь сидел подле Настасьи Филипповны, не отрываясь смотрел на нее и гладил ее по головке и по лицу обеими руками, как малое дитя. Он хохотал на ее хохот и готов был плакать на ее слезы. Он ничего не говорил, но пристально вслушивался в ее порывистый, восторженный и бессвязный лепет, вряд ли понимал что-нибудь, но тихо улыбался, и чуть только ему казалось, что она начинала опять тосковать или плакать, упрекать или жаловаться, тотчас же начинал ее опять гладить по головке и нежно водить руками по ее щекам, утешая и уговаривая ее, как ребенка" (с. 475); "Князь сидел подле него неподвижно на подстилке и тихо, каждый раз при взрывах крика или бреде больного, спешил провесть дрожащею рукой по его волосам и щекам, как бы лаская и унимая его" (с. 507). Мышкин в этих сценах, не спросив ничего, никакого объяснения или признания у этих несчастных грешников, как бы покрывает их грехи всем своим бытием. Он так же, как и прежде, видит в них не грешников, но только детей, нуждающихся в защите.

Что касается Аглаи, отношение Мышкина к ней совсем особое, и совпадающее, и отличающееся от его отношения к другим. Как и в других, он в ней видит прежде всего ребенка: "Ему даже не верилось, что пред ним сидит та самая высокомерная девушка, которая так гордо и заносчиво прочитала ему когда-то письмо Гаврилы Ардалионовича. Он понять не мог, как в такой заносчивой, суровой красавице мог оказаться такой ребенок, может быть действительно даже и теперь не понимающий всех слов ребенок" (с. 358). Мышкин принимает Аглаю за ребенка из-за ее наивности и мечтательности, но в этом есть еще иной, очень важный аспект, смысл которого даже и самому Мышкину неясен.

После трех месяцев разлуки Мышкин пишет Аглае странное письмо из Москвы, цель которого самому автору неизвестна: "Как это так случилось, что я к вам пишу? Я не знаю; но у меня явилось неудержимое желание напомнить вам о себе, и именно вам" (с. 157). В разговоре с Лизаветой Прокофьевной Мышкин разъясняет, что он нуждался в друге, хотя, как и прежде, он не понимает до конца своего чувства к Аглае:

"- Сам не знаю вполне; знаю, что чувство мое было искреннее. Там у меня бывали минуты полной жизни и чрезвычайных надежд.

- Каких надежд?

- Трудно объяснить, только не тех, про какие вы теперь, может быть, думаете, - надежд... ну, одним словом, надежд будущего и радости о том, что, может быть, я там не чужой, не иностранец. Мне очень вдруг на родине понравилось. В одно солнечное утро я взял перо и написал к ней письмо; почему к ней - не знаю. Иногда ведь хочется друга подле; и мне, видно, друга захотелось... - помолчав, прибавил князь.

- Влюблен ты, что ли?

- Н-нет. Я... я как сестре писал; я и подписался братом" (с. 264). При встрече с самой Аглаей, когда речь между ними доходит до этого письма, Мышкин снова пытается объяснить свое чувство:

"- Аглая Ивановна! как вам не совестно? Как могла такая грязная мысль зародиться в вашем чистом, невинном сердце? (...)

- Совсем мне не стыдно, - пробормотала она, - почему вы знаете, что у меня сердце невинное? Как смели вы тогда мне любовное письмо прислать?

стр. 140


--------------------------------------------------------------------------------

- Любовное письмо? Мое письмо - любовное! Это письмо самое почтительное, это письмо из сердца моего вылилось в самую тяжелую минуту моей жизни! Я вспомнил тогда о вас как о каком-то свете... я...

- (...) и как могли вы меня полюбить, когда всего один раз меня видели?

- Я не знаю как. В моем тогдашнем мраке мне мечталась... мерещилась, может быть, новая заря. Я не знаю, как подумал о вас об первой. Я правду вам тогда написал, что не знаю" (с. 359, 363).

Что все это значит на самом деле, эти загадочные слова "нужда", "надежда", "солнечное утро", "друг", "свет", "новая заря", "мечта"? Почему именно в самый тяжелый момент Мышкину вспомнилась Аглая? Ответ на эти сложные вопросы нельзя найти в обыденном, бытийном плане, в каком-то влечении мужчины к женщине, как понимают это Лизавета Прокофьевна и сама Аглая. Смысл связи с Аглаей для Мышкина (первоначального естественного человека, т. е. Адама) находится в каком-то внепонятийном, мистическом бытии. Героиня является в представлении Мышкина совершенно невинным, чистым существом, и потому она - его идеальное дополнение. Мышкин-Адам видит в Аглае Еву - первородную женщину, такую же прекрасную, непорочную душу, как и он сам. Поэтому он называет ее другом, сестрой. Он надеется, что благодаря ей мог бы быть не чужим в Петербурге или вообще в России. Ведь для князя Аглая - родной и близкий ему человек, и Мышкину кажется, что с ней он сумеет осуществить рай даже и в мрачном мире. Нужда Мышкина в Аглае, его новая надежда и мечта, его представление о героине как о заре и свете - все, по нашему убеждению, указывает именно на это.

Однако скоро выясняется, что мечта Мышкина была иллюзией: Петербург не рай, и Аглая не Ева. При встрече с Настасьей Филипповной Аглая предстает обычной женщиной, ее соперницей (между тем у Евы соперниц нет и не может быть). Мышкин больше не видит в героине ребенка: "Нет, он не считал ее за ребенка! Его ужасали иные взгляды ее в последнее время, иные слова" (с. 467). Однако прежняя мечта Мышкина приобретает разрушительный характер, заражая Настасью Филипповну. Она сразу понимает значение Аглаи для Мышкина, и в ее голове созревает план соединить их - людей, для нее одинаково совершенных. Она пишет Аглае письма (какое сходство!), в которых Аглая предстает в виде идеала: "(...) вы для меня - совершенство! (...) я не рассудком дошла до того, что вы совершенство; я просто уверовала"; "Я, однако же, замечаю (писала она в другом письме), что я вас с ним соединяю, и ни разу не спросила еще, любите ли вы его? Он вас полюбил, видя вас только однажды. Он о вас как о "свете" вспоминал; это его собственные слова, я их от него слышала. Но я и без слов поняла, что вы для него свет. Я целый месяц подле него прожила и тут поняла, что и вы его любите; вы и он для меня "одно" (...) Для меня вы то же, что и для него: светлый дух; ангел не может ненавидеть, не может и не любить (...) Вы одни можете любить без эгоизма, вы одни можете любить не для себя самой, а для того, кого вы любите" (с. 379). Представление Настасьи Филипповны об Аглае и вера в нее практически повторяют мысли Мышкина. Это представление окончательно и решительно рушится при роковой встрече двух женщин. Настасья Филипповна в Аглае уже не находит ангела и видит лишь "барышню". Ее понимание Аглаи оказывается ошибочным, как и понимание Мышкина. Своим вмешательством в их отношения Настасья Филипповна лишь ускоряет крушение тщетной мечты.

Мышкин - человек, обладающий способностью увидеть духовную красоту любого человека. При этом нужно заметить, что та красота, которую Мышкин видит, является красотой первоначальной, т. е. красотой человека до его грехопадения. Стремясь верить в такую красоту, герой не хочет признавать современного греховного состояния людей. Желание Мышкина найти красоту даже в испорченных людях доходит до абсурда при встрече с людьми высшего общества. В изображении этой сцены, как нигде, разногласие в оценках между рассказчиком и главным героем резко увеличивается. Собравшиеся люди представляются Мышкину прекрасными, обаятельными, в то время как рассказ-

стр. 141


--------------------------------------------------------------------------------

чик распознает в них лишь внешнюю "выделку": "Это первое впечатление его было даже очаровательное (...) Обаяние изящных манер, простоты и кажущегося чистосердечия было почти волшебное. Ему и в мысль не могло прийти, что все это простосердечие и благородство, остроумие и высокое собственное достоинство есть, может быть, только великолепная художественная выделка (...) Этого князь даже и подозревать не хотел под обаянием прелести своего первого впечатления" (с. 442-443).

На этом вечере Мышкин в восторженном упоении высказывает свои заветные мысли о католичестве, русском Христе, назначении верхнего слоя русского общества, возможности быть счастливым и т. д. Здесь он выглядит человеком, дающим святыню псам и бросающим жемчуг пред свиньями (Матф., 7, 5). Мышкин не столько смиренно унижает себя, сколько до невероятия возвышает других. В этом и заключается отсутствие меры, из-за которого герой компрометирует высокую идею.

Заблуждение Мышкина относительно людей высшего общества, будто бы сохраняющих первоначальную, невинную, детскую духовную красоту, исходит из того факта, что он сам является ребенком. Хотя князь однажды отверг слова Шнейдера о том, что он "совершенный ребенок", тем не менее на вечере у Епанчиных он предстает именно таким. Настасья Филипповна, получив от князя предложение руки и сердца, даже называет его младенцем, нуждающимся в няньке: "Да и куда тебе жениться, за тобой за самим еще няньку нужно!" (с. 138); "А ты и впрямь думала? - хохоча вскочила с дивана Настасья Филипповна. - Этакого-то младенца сгубить? Да это Афанасию Иванычу в ту ж пору: это он младенцев любит!" (с. 142-143); "Да неужто же мне его загубить было? (Она показала на князя.) Где ему жениться, ему самому еще няньку надо" (с. 144). В словах Настасьи Филипповны заключены два разных представления о ребенке. Во-первых, она видит в Мышкине чистое, невинное существо, которое нельзя "сгубить". Намекая на Афанасия Иваныча, она отождествляет предполагаемую судьбу Мышкина со своей судьбой. Во-вторых, для нее Мышкин - младенец, за которым нужен уход. Естественно, она в нем не видит своего спасителя. Для нее и то и другое служит причиной невозможности брака между ними.

Известный православный богослов В. Н. Лосский в книге "Очерк мистического богословия восточной церкви", уделяя большое внимание первоначальному состоянию Адама и конечной цели, поставленной Богом перед человеком, пишет: "Человек был создан совершенным. Это не означает, что его первозданное состояние совпало с конечной целью, что он был соединен с Богом с самого момента своего сотворения. До грехопадения Адам не был ни "чистой природой", ни человеком обоженным (...) Святой Иоанн Дамаскин видит глубочайшую тайну в том факте, что человек был сотворен "обоживающимся", тяготеющим к соединению с Богом. Совершенство первозданной природы выражалось прежде всего в этой способности приобщаться к Богу, все более и более прилепляться к полноте Божества". 23 Он соотносит понятие обожения и понятие свободы человека. По его словам. Бог создал человека свободным и ответственным именно потому, что "он хотел призвать его к высочайшему дару - обожению, то есть к тому, чтобы человек в устремлении бесконечном, как бесконечен Сам Бог, становился по благодати тем, что Бог есть по Своей природе. Но этот зов требует свободного ответа". Запрет познанию добра и зла предназначен именно "для того, чтобы сделать свободу первого человека сознательной. Адам должен был выйти из детской бессознательности, согласившись по любви на послушание Богу". Т. е. Адаму было "надо питаться Богом, чтобы в свободе достигнуть обожения. И именно этого личного усилия не сумел совершить Адам". 24 Рассуждения богослова, выявляющие


--------------------------------------------------------------------------------

23 Лосский В. Н. Очерк мистического богословия восточной церкви. М., 1991. С. 96. Об обо-жении как конечной цели человека В. Н. Лосский пишет: "Обожение твари осуществится во всей своей полноте в будущем веке, после Воскресения мертвых. Однако уже здесь, на земле, это обожающее соединение должно все более и более осуществляться, преобразовывая искаженную и тленную природу, предуготовляя ее к вечной жизни" (там же, с. 148).

24 Там же. С. 242, 248-249.

стр. 142


--------------------------------------------------------------------------------

один из самых важных догматов православной церкви, сводятся к тому, что Адам не должен был оставаться в своем первозданном состоянии. Ему был нужен своего рода духовный рост; он должен был на пути обожения постепенно дорасти до того, чтобы вполне соединиться с Богом. Адаму не удалось этого сделать. Вместо беспрерывного духовного роста, процесса обожения, он, нарушая Божий закон, ввел в мир грех.

Герой романа "Идиот" носит образ необоженного Адама до его грехопадения. В этом заключается тайна сочетания его непорочной красоты и бессилия спасти других людей. Хотя в нем заложена высокая духовная красота, человек необоженный не может спасти других, а, скорее, сам подвергается опасному влиянию извне.

Высказанное предположение можно подтвердить одним качеством поведения Мышкина - его импульсивностью, бессознательностью. По В. Н. Лосскому, "путь соединения с Богом - не бессознательный процесс. Этот путь предполагает непрестанное трезвение ума, постоянное усилие воли (...) Евангельское наставление о бодрствовании, о противлении сонливости - основная тема всего восточного подвижничества; оно требует от человеческой личности полной сознательности на всех ступенях своего восхождения к совершенному единству с Богом (...) Только всегда сознательная духовная жизнь, жизнь в непрестанном общении с Богом, может преобразить нашу природу, соделывая ее подобной природе Божественной, приобщая ее нетварному свету благодати (...) В совершенной личности больше не остается места для "бессознательного", инстинктивного, непроизвольного". 25 Все эти слова подчеркивают важность сознательности в деле обожения. А стремление Мышкина помочь другим отличается безумной порывистостью, которая яснее всего обнаруживается в его отношениях с Настасьей Филипповной. Узнав, вернее, угадав опасное положение Настасьи Филипповны, Мышкин хочет предупредить ее об этом и идет к ней без приглашения. Здесь он как бы двигается каким-то инстинктивным порывом; хотя он "расстроен" и "как потерянный", и сам не знает того, "что же он там сделает и зачем идет" (с. 113, 114), тем не менее он идет и оказывается в доме Настасьи Филипповны. Там он просит ее руки, объявляя: "За вами нужно много ходить, Настасья Филипповна. Я буду ходить за вами. Я давеча ваш портрет увидал, и точно я знакомое лицо узнал. Мне тотчас показалось, что вы как будто уже звали меня... Я... я вас буду всю жизнь уважать, Настасья Филипповна, - заключил вдруг князь, как бы вдруг опомнившись" (с. 142). Трудно предположить, что слова героя глубоко продуманные, наоборот, они интуитивно исходят прямо из его сердца.

Ничего не меняется после возвращения князя в Петербург. Если до отъезда из Петербурга Мышкин является главной пружиной действия (хотя он действует бессознательно), то после его возвращения действие ведут уже Аглая и Настасья Филипповна. Князь сам по себе уже ничего не предпринимает. И когда Аглая решается пойти к Настасье Филипповне, Мышкину ничего не остается делать, как следовать за нею. Все дальнейшее происходит совсем независимо от его воли. Когда Настасья Филипповна заставляет его выбирать между нею и Аглаей, он не может этого сделать; в действительности это был уже не свободный выбор, а насилие. Правда, Мышкин бежит за Аглаей, но Настасья Филипповна вольно и невольно удерживает его. Мышкин вынужден быть с нею; иначе он не может. Это-то чрезвычайно важное событие в ходе действия ярко выявляет ущербность, кроющуюся в самой личности Мышкина. Тут невозможно конкретно указать вину героя, как решается сделать это Евгений Павлович, потому что дело не в вине, а в несостоятельности этого "естественного" человека, в его трагической бездумности в деле добра. Конечно, нельзя считать импульсивность действий Мышкина его виной; ведь Адам в известном смысле также был бессознателен до грехопадения, и, однако, на нем не было никакой вины. 26 Но Адаму


--------------------------------------------------------------------------------

25 Там же. С. 152-153, 162.

26 Генерал Иволгин высказывает правильную мысль насчет вины Мышкина: "А что до тебя, то, по-моему, ты меньше всех нас виноват, хотя. конечно, чрез тебя много вышло" (с. 261).

стр. 143


--------------------------------------------------------------------------------

предстояло выйти из состояния этой "детской бессознательности". Мышкин же остается в этом состоянии, и в конце концов все кончается трагедией: Настасья Филипповна убита Рогожиным, а сам Мышкин уже окончательно и бесповоротно впадает в полную, в безысходную бессознательность - в безумие, идиотизм: "Между тем совсем рассвело; наконец он прилег на подушку, как бы совсем уже в бессилии и в отчаянии, и прижался своим лицом к бледному и неподвижному лицу Рогожина; слезы текли из его глаз на щеки Рогожина, но, может быть, он уж и не слыхал тогда своих собственных слез и уже не знал ничего о них..." (с. 507).

Хотя Мышкин - человек, как кажется, смиреннейший до невероятности, тем не менее в его смирении чего-то не хватает. Его собственные слова, передаваемые через Колю и Ипполита, "смирение есть страшная сила", не доказываются им самим. Преподобный Исаак Сирин указывает такие признаки истинно смиренномудрого человека, которых Мышкину именно недостает: "В смиренномудром никогда не бывает суетливости, торопливости, смущения, горячих и легких мыслей, но во всякое время пребывает он в покое. Если бы небо прильнуло к земле, смиренный не ужаснется (...) Смиренномудрый во всякое время пребывает в покое, потому что нечему привести ум его в движение или в ужас (...) Смиренномудрый несть от мира сего (Иоан., 8, 23); потому что и в печалях не ужасается и не изменяется (...) Смиренномудрому никогда не встречается такая нужда, которая приводила бы его в смятение или смущение". 27 Понятно, что подобное смирение совсем не совместимо с такими чувствами, как смущение или ужас. Смущение и ужас характеризуют человека, не доросшего до истинного смиренномудрия. У Мышкина же довольно часто бывают именно такие душевные состояния - по преимуществу тогда, когда он сталкивается с действительностью греха. Приведем некоторые примеры.

В тот день, когда Рогожин покушается на Мышкина, князь взял билет в Павловск, но "почти уже садясь в вагон, он вдруг бросил только что взятый билет на пол и вышел обратно из вокзала, смущенный и задумчивый" (с. 186). Здесь смущение внушено предчувствием чего-то ужасного. Смущение усиливается больше и больше к концу романа. После выезда Епанчиных из Павловска князь сразу впадает в это состояние: "Вообще он был в эти дни в большом беспокойстве и в необыкновенном смущении, неопределенном и мучительном" (с. 479). И наконец, в последние дни будучи с Настасьей Филипповной, он постоянно находится в смущении, то из-за Рогожина, которого он замечает при отпевании Иволгина ("То-то мне как будто его глаза показались, - пробормотал князь в смущении, - да что ж... зачем он? Приглашен?" - с. 486), то из-за Настасьи Филипповны: "В этот же вечер, в последний раз пред венцом, виделся князь и с Настасьей Филипповной; но Настасья Филипповна не в состоянии была успокоить его, и даже, напротив, в последнее время все более и более усиливала его смущение" (с. 489).

Мышкин всегда ощущает бесконечную жалость к Настасье Филипповне, но после того как он познакомился с ней ближе, у него появляется еще чувство ужаса: "Тот месяц в провинции, когда он чуть ли не каждый день виделся с нею, произвел на него действие ужасное, до того, что князь отгонял иногда даже воспоминание об этом еще недавнем времени. В самом лице этой женщины всегда было для него что-то мучительное; князь, разговаривая с Рогожиным, перевел это ощущение ощущением бесконечной жалости, и это была правда (...) Но тем, что он говорил Рогожину, князь остался недоволен; и только теперь, в это мгновение ее внезапного появления, он понял, может быть непосредственным ощущением, чего недоставало в его словах Рогожину. Недоставало слов, которые могли бы выразить ужас; да, ужас! Он теперь, в эту минуту, вполне ощущал его" (с. 289). Жалость сочетается с ужасом, и эти два разных чувства преследуют Мышкина до конца. Жалость и сострадание - главные свойства духовной красоты Мышкина, признаки его смирения, но эти духовные силы


--------------------------------------------------------------------------------

27 Преподобный Исаак Сирин. Слова подвижнические. М., 1998. С. 212.

стр. 144


--------------------------------------------------------------------------------

не настолько велики, чтобы помочь герою справиться с ужасом, поглощающим все его существо. Жалость героя отвергается Настасьей Филипповной и оказывается несостоятельной в деле спасения других.

Смущение и ужас, доходящие до крайности, приводят к возвращению эпилептической болезни. Первый припадок застает героя тогда, когда эти чувства при столкновении с действительностью греха превосходят силы, которые помогли бы князю сдержаться. Предчувствие возможности преступления Рогожина обостряется ассоциациями с убийством Жемариных и воспоминанием о племяннике Лебедева, который представляется князю в виде убийцы. Духовно прекрасный человек не способен перенести духовного безобразия, и горькое сознание чужого греха сопровождается приступом эпилепсии. В этом припадке "исчезает как бы все человеческое" (с. 195), это своего рода переживание смерти, в нем кончаются все силы и возможности естественного, необоженного человека.

Второй припадок случается в совсем другой обстановке, в комфортабельной гостиной Епанчиных, среди "обаятельных" людей. Однако при всем внешнем несходстве ситуаций глубокий смысл обоих случаев одинаков. На этот раз Мышкин терпит крах, высказывая долго таимые мысли, которые не в силах убедительно выразить. Здесь Мышкин рекомендуется князем в прямом смысле слова. Он как бы хочет выйти из своего естественно-внесоциального состояния и взять на себя роль одного из представителей высшего сословия русского общества. "Быть старшими и показать пример" - главная его мысль. Именно за этими словами следует припадок, который явно демонстрирует несвоевременность и преждевременность его высказывания. Он пока не готов воплотить свою идею; и в самом деле, у князя нет чувства меры. Здесь Мышкин совсем не похож на Иисуса Христа Иоаннова Евангелия, который сам был Словом ("И Слово стало плотию и обитало с нами" - Иоан., 1, 14) и у которого слово и дело были одно. Наоборот, слово Мышкина пока остается лишь его убеждением, убеждением сильным и дорогим, но реализовать его князь не в силах.

Перед Мышкиным стоит огромная задача, но к ее осуществлению он еще не готов. Для того чтобы быть готовым к своей миссии, князю надо пройти долгий путь обожения. Однако перед тем как вступить на этот путь, ему необходимо пережить смерть, смерть на кресте. По православному вероучению, после грехопадения человека путь обожения был ему закрыт, и новая возможность открылась человеку только тогда, когда Христос своей смертью на кресте упразднил самые страшные последствия первородного греха. В этом смысле Христос называется последним Адамом и вторым человеком; в нем начинается новая тварь: "Так и написано: "первый человек Адам стал душею живущею"; а последний Адам есть дух животворящий (...) Первый человек - из земли, перстный; второй человек - Господь с неба" (1 Кор., 15, 45-47); "Итак, кто во Христе, тот новая тварь; древнее прошло, теперь все новое" (2 Кор., 5, 17). В. Н. Лосский рассуждает об этом так: "В результате грехопадения человек оказался ниже своего призвания. Но Божественный план не изменился. Миссия Адама выполняется Небесным Адамом - Христом; при этом Он не заступает место человека - беспредельная любовь Божия не может заменить собою согласия человеческой свободы, - но возвращает ему возможность совершить свое дело, снова открывает ему путь к обожению (...) Надо было Второму Адаму, преодолев все разделение ветхой твари, стать Начальником твари новой". Итак, теперь "святость как активное освящение всего существа и свободное уподобление природы человеческой природе Божией сможет проявиться только после подвига Христа - в сознании этого подвига". 28

Христос искупил грех и победил смерть на кресте; благодаря этому подвигу человек может опять приобрести возможность обожения. Но значение креста Христова не исчерпывается этим. В Библии сказано, что те, кто крестятся во Христа, с Ним вместе умирают и воскресают: "Неужели не знаете, что все мы, крестившиеся во Христа


--------------------------------------------------------------------------------

28 Лосский В. Н. Указ. соч. С. 245, 256.

стр. 145


--------------------------------------------------------------------------------

Иисуса, в смерть Его крестились? Итак мы погреблись с Ним крещением в смерть (...) Ибо, если мы соединены с Ним подобием смерти Его, то должны быть соединены и подобием воскресения (...) ветхий наш человек распят с Ним (...) Если же мы умерли со Христом, то веруем, что и жить будем с Ним" (Рим., 6, 3-8). Смерть Христа на кресте включает смерть Адама, ветхого человека. Для того чтобы воскреснуть новой тварью, ветхий человек должен умереть. И когда Христос умер на кресте, смерть Адама также совершилась. Поэтому, по выражению В. Н. Лосского, "отныне ни грех, ни смерть не разлучат нас с Богом, ибо крещение погружает нас в смерть Христову для того, чтобы нас с Ним совоскресить". Более того, "воскресение - это не только чаяние, но уже и присутствующая реальность: парусия (т. е. торжественная служба перед престолом Бога. - Х.С.В. ) начинается в душах святых". 29

Из вышесказанного следует, что Мышкин-Адам в конце романа переживает именно эту смерть на кресте. Его чрезвычайный интерес к вопросам смертной казни и несколько эпизодов, связанных с изображением Христа, снятого с креста, косвенно свидетельствуют об этом. Мышкин, рассказывая о смертной казни, с самого начала романа как бы предчувствует свою смерть в мистическом, духовном плане. Иисус Христос также умер, приговоренный к смертной казни. Итак, тема смертной казни касается смерти Христа и смерти самого Мышкина. Ведь в изображении Христа, снятого с креста, мы можем одновременно найти отпечаток смерти естественного человека Адама.

Конечно же, в романе не указывается грех Мышкина; он вообще не грешит. Но Петербург представляет собой мир, где грех является реальной действительностью; в этом мире нет места для безгрешного Адама. Он приговорен к смерти; другого пути нет. Из падшего мира возвращаться в первоначальный рай невозможно; только через смерть на кресте открывается путь к воскресению и Царству Небесному. Смерть Мышкина имеет двоякое значение: с одной стороны, это крах первоначального прекрасного человека, а с другой - это обещание рождения новой твари. Воскресение Мышкина, как и воскресение Раскольникова, лежит за пределами романа. Однако вопрос, возможно ли герою воскреснуть, обращен к каждому читателю, которому предоставляется свобода судить и выбрать решение.

Начиная роман "Идиот", Ф. М. Достоевский писал С. А. Ивановой 1 (13) января 1868 года: "Главная мысль романа - изобразить положительно прекрасного человека. Труднее этого нет ничего на свете, а особенно теперь. Все писатели, не только наши, но даже все европейские, кто только ни брался за изображение положительно прекрасного, - всегда пасовал. Потому что это задача безмерная. Прекрасное есть идеал, а идеал - ни наш, ни цивилизованной Европы, еще далеко не выработался. На свете есть одно только положительно прекрасное лицо - Христос, так что явление этого безмерно, бесконечно прекрасного лица уж конечно есть бесконечное чудо" (т. 28, кн. 2, с. 251).Замысел автора романа очевиден. По суждению английского ученого Ричарда Писа, автору не удалось реализовать этот замысел: "В качестве романа - это художественная удача; но как способ выражения великой мысли - изобразить положительно прекрасного человека - это провал". 30 Сказанное было бы справедливым, если бы Достоевский хотел изобразить положительно прекрасного человека в образе нового Христа; если бы он впрямь вместо Льва Николаевича Мышкина хотел показать нам "Князя Христа". Дело, однако, как я старалась показать, сложнее. Не будучи "Христом", Мышкин тем не менее остается действительно "положительно прекрасным человеком". Его крах не упраздняет его красоты. Правда, его красота не спасла мира. Красота, которая спасет мир, иная. Она не принадлежит первоначальной, не искушенной грехом невинности. Задача изобразить такую красоту отложена Достоевским до будущего времени.


--------------------------------------------------------------------------------

29 Там же. С. 283, 288.

30 Peace R. Op. cit. P. 70.

стр. 146