Как бы ни определяли ученые стыд, каким бы точным ни было определение, каждый по-своему переживает это чувство, так же как имеет и собственное понятие о нем. И чаще всего этот опыт сопряжен с нравственным становлением. Способность же "стыдиться", "стесняться" характеризует индивида именно с точки зрения оценки его моральных качеств.

В. И. Даль, раскрывая значение слова "стыд", отметил в своем словаре "стыд совести". "Прямой стыд", по Далю, есть "признак", наружное проявление совести. "Стыд, студ - чувство или внутреннее сознание предосудительного, уничижение и смирение, внутренняя исповедь перед совестью". 1

Ученый-психолог при обращении к художественной литературе, возможно, найдет подтверждение своей теории или даст психологическую интерпретацию поведения героев классических произведений. 2

Литературовед в свою очередь и может и должен, используя научные методы анализа, увидеть и объяснить, как эмоция стыда, являясь частью нашего повседневного опыта, преображается в художественной реальности великих романов, становясь и элементом и средством этико- эстетической оценки. Как эта сотворенная реальность, которую мы узнаем через столетия, открывает нам в нас первоосновы бытия, переставшие, к сожалению, быть таковыми. Художественное исследование "стыда" 3 русскими писателями тем более важно, что прямо затрагивает сферу соотнесенности эмоционального и рационального в литературе. "Хотя ужас обращается к жизни, а смерть и страдания окутывают мир покрывалом слез, стыд наносит самые глубокие раны сердцу", - писал выдающийся американский психолог Томкинс.

Для русской классики, пристально всматривавшейся в душевно-духовное "Я" человека со всеми типами и разновидностями противоречий духа и плоти, рационального и эмоционального, ума и сердца, любое их проявление не могло остаться незамеченным. По мере того как в литературе углублялось художественное познание "внутреннего человека", изображение психических структур, эмоций, интеллектуальных сил личности все более "подчинялось" философско-этической проблематике. Каждая из высших эмоций включалась в состав души как главного центра моральных переживаний и рефлексии, образуя исключительно яркий, особенно заметный для западного читателя феномен "русской точки зрения". В статье под таким названием Вирджиния


--------------------------------------------------------------------------------

1 Даль В. И. Толковый словарь живого великорусского языка: В 4 т. М., 1991. Т. 4. С. 347.

2 См., например: Василюк Ф.Е. Психология переживания: Анализ преодоления критических ситуаций. М.,1984.

3 В статье С. Г. Бочарова "Холод, стыд и свобода. История литературы sub specie священной истории" стыд рассматривается в аспекте "огромной темы стыда как психокультурного феномена" ( Бочаров С. Г. Сюжеты русской литературы. М., 1999. С. 121-151).

стр. 93


--------------------------------------------------------------------------------

Вулф писала, что "именно душа - одно из главных действующих лиц русской литературы". 4

Вдумчивому читателю Толстого и Достоевского не может не броситься в глаза как их различие, так и сходство в напряженном внимании к главнейшим проявлениям душевной и духовной жизни человека. Понадобилось не одно десятилетие, чтобы стала очевидной неплодотворность и противопоставления, и разделения художников. Гораздо важнее, обнаружив общность пафоса поисков "человека в человеке", показать неповторимость того и другого в изображении интеллектуальных и чувственно-эмоциональных проявлений человеческого "Я", своеобразие художественной феноменологии душевно-духовной жизни героев.

Чисто теоретическая посылка приводит к выводу, что фундаментальные эмоции, проявления высших чувств человека, интеллектуально-эмоциональные комплексы оба писателя в главном должны были бы воспроизвести одинаково. Изучение художественной феноменологии их эмоциональной жизни подтверждает гипотезу, но одновременно и не укладывается в нее. Действительно, Толстой и Достоевский во многом сходным образом понимали природу добра и зла. Известные отзывы Толстого о Достоевском как об одном из самых христианских писателей и слова Достоевского об авторе "Войны и мира" как "нашем учителе" свидетельствуют не только о важности для одного творческого опыта другого, но и о том, что мировоззренческая философско-этическая доминанта определяется христианством.

Творчество писателей сравнивалось в разных аспектах, сопоставлялись художественные системы, черты поэтики и философско-этические концепции. Среди элементов, составляющих структуру образа-характера, наверное, можно выделить те "атомы", без которых невозможно представить ни реальное, ни художественное бытие человека. В литературном произведении, в особенности в классическом, герой не может осуществиться, жить полнокровной жизнью вне воспроизведения реальных структур сознания, эмоций, потребностей, 5 мотивов. Другое дело, что в понятийном аппарате наук, изучающих человека, нет, скажем, категории "сердца".

В искусстве же и, в частности, в искусстве слова "сердце" может и мыслить, и чувствовать, и страдать, т. е. становится некоей этико-эстетической категорией, мифологемой, вполне адекватно и даже сверхадекватно репрезентирующей духовную суть человека. 6 И мотивирующая сила сердечных движений приобретает этический смысл, у Достоевского и Толстого всегда связанный с религиозно- философскими идеями. Соотношение же "ума" и "сердца", рационального и эмоционального в русской классике играет важнейшую роль, во многом определяя философско- этическую проблематику в произведениях Ф. М. Достоевского, И. А. Гончарова, Л. Н. Толстого, И. С. Тургенева. Выстраивается ценностная иерархия мотивирующих образований психики: рассудок - разум - сердце - эмоции.

Какое же место в этой иерархии занимает стыд, эмоция- чувство, так часто охватывавшее героев Толстого и Достоевского? Достаточно вспомнить острейшее переживание стыда персонажами "Анны Карениной", чтобы убедиться, насколько важна для автора эта эмоция.

Описанием сложного чувства Степана Аркадьевича Облонского открывается роман. Стиву мучает воспоминание о его реакции на слова жены: "С


--------------------------------------------------------------------------------

4 Писатели Англии о литературе. XIX-XX вв. М., 1981. С. 285.

5 См.: Бахтин М. М. Автор и герой в эстетической деятельности // Эстетика словесного творчества. М., 1979; Гинзбург Л. Я. О литературном герое. Л., 1981.

6 См. мою работу: "Ум" и "Сердце" в русской классике. Саратов, 1992.

стр. 94


--------------------------------------------------------------------------------

ним случилось в эту минуту то, что случается с людьми, когда они неожиданно уличены в чем-нибудь слишком постыдном". 7 И эта эмоция-чувство становится не менее значимой в смысловом наполнении произведения, нежели заложенная в начале романа "семейная мысль". Краснеют, мучаются, переживают стыд в разных ситуациях практически все герои, а смысловой центр произведения "стягивается" к трагедии Анны, которая "имела способность краснеть", испытывая "мучительную боль стыда" (18, 78).

Роль стыда и важность его этико-регулятивной функции вполне сознавались русской художественной и философской мыслью. Для В. С. Соловьева "чувство стыда - естественный корень человеческой нравственности". "Стыд, - читаем в "Оправдании добра", - и совесть говорят разными языками по разным поводам, но смысл того, что они говорят, один и тот же: это не добро, это не должно, это не достойно". 8 Можно смело утверждать, что "язык стыда и совести" не только внятен русской классике, но что она в совершенстве овладела им . Особенно очевидным это становится при обращении к опыту автора романа "Идиот", с которым вполне сопоставим опыт создателя "Анны Карениной".

Главный герой "Идиота", Князь Христос испытывает чувство стыда прежде всего за других: "...до того застыдился чужого поступка, до того ему стало стыдно за своих гостей...". 9 В "Идиоте" с не меньшей силой, чем в "Анне Карениной", стыд выражает нравственное состояние человека. Но в романе Достоевского эта эмоция отличным от толстовского образом вписывается в структуру психики, иначе связывается с другими аффектами, иначе презентируется в сознании.

Стыд в "Анне Карениной" - лакмусова бумажка проявления склада души и одновременно - ценностный критерий философско-этической концепции романа. И хотя художественная феноменология стыда многообразна, существует прямая зависимость не только между поступками и этической рефлексией, но и между намерением, возникающим чувством и моральной самооценкой. Если в кругу Вронского существовал принцип - "отдаваться всякой страсти не краснея" (18, 121), то Анна, "имевшая способность краснеть", услышав "занимавшую ее мысль, выговоренную словами", "густо покраснела", "испытывая чувство беспричинного стыда" (18, 116). Можно было бы сказать, что в романе действует закон, отличный от установленного Аристотелем: "Стыдливость, коль скоро она возникла в связи с другими поступками, чужда порядочному человеку". 10 Именно порядочный человек и способен испытывать чувство стыда у Толстого.

Еще меньше мог бы согласиться Толстой со Спинозой, считавшим, что "честь и стыд не только бесполезны, но вредны и гибельны, поскольку они основаны на самолюбии и заблуждении, что человек заслуживает похвалы и порицания". 11 Оставив в стороне "честь", отметим, что способность героини краснеть является не только свойством вегетативно-сосудистой системы, а прямо связывается автором с эмоцией стыда. Всякий раз, как только возникает ситуация обмана, лжи, Анна краснеет. "Да он и не знает, - сказала она, и вдруг яркая краска стала выступать на ее лицо; щеки, лоб, шея ее покраснели, слезы стыда выступили ей на глаза" (18, 198) - это начало


--------------------------------------------------------------------------------

7 Толстой Л. Н. Полн. собр. соч.: В 90т. Юбилейное издание. М.; Л., 1939. Т. 18. С. 5. Далее ссылки на это издание приводятся в тексте. Выделено везде мною.

8 Соловьев В. С. Соч.: В 2 т. М., 1988. Т. 1. С. 133.

9 Достоевский Ф. М. Полн. собр. соч.: В 30т. Л., 1973. Т. 8. С. 221. Далее ссылки на это издание приводятся в тексте. Выделено везде мною.

10 Аристотель. Соч.: В 4 т. М., 1984. Т. 4. С. 143.

11 Спиноза Б. Избр. произв.: В 2 т. М., 1957. Т. 1. С. 132.

стр. 95


--------------------------------------------------------------------------------

сюжетной кульминации, ее пик - объяснение с мужем и последовавший вслед за этим разговор с Вронским. Анна бросила мужу в лицо ужасные, "странные" грубые слова и, проснувшись, думает, "отчего хотела и не сказала" об этом при свидании Вронскому: "Ив ответ на этот вопрос горячая краска стыда разлилась по ее лицу. Она поняла то, что удерживало ее от этого; она поняла, что ей было стыдно " (18, 303).

Толстой не упускает ни одной возможности зафиксировать физическое проявление стыда, покраснение. Краснеют Кити, Долли, Левин, краснеет даже Стива, и чем глубже проникает любовь в сердце Вронского, чем больше запутывается и усложняется ситуация, выходя за пределы "правил", тем чаще краснеет этот по-своему честный и мужественный герой. Вспомним, что Ч. Дарвин считал феномен покраснения наиболее характерным и наиболее человеческим выражением эмоций, называя стыд "смущением ума". Многие психологи разделяют точку зрения великого естествоиспытателя, прямо связывая покраснение со стыдом.

Толстовская художественная феноменология с внешней бесстрастностью, но с непреклонной последовательностью и убедительно демонстрирует эту связь как художественный закон.

Герои Достоевского в не меньшей мере наделены способностью краснеть, вспыхивать, бледнеть: эмоциональная сторона жизни индивида у автора "Идиота" представлена не менее ярко, чем у Толстого. Но если в "Анне Карениной" стыд чаще всего "настигает" героев, когда они совершают поступки и произносят слова, противоречащие их собственным или общепринятым моральным нормам и принципам, то в художественном мире Достоевского, наряду с подобным переживанием стыда, когда, скажем, Ганя Ивол-гин, оскорбив князя, "ужасно смутился и даже покраснел от стыда" (8, 75), проявление его часто онтологизируется. Мышкин столь чувствителен к стыду, а эта эмоция, как считают психологи, "увеличивает проницаемость границ Я", что, а может быть, именно поэтому, способен стыдиться за других. Аглая в свою очередь стыдится за рыцаря бедного, но это совершенно разные по содержанию эмоции: стыд при нарушении "другим" глубоко укорененных в природе человека нравственных норм и стыд при нарушении бытовых "светских" норм-приличий. Стыд, а именно так понимается он в христианской антропологии и так представлен у Достоевского, является неизбежным основанием самого бытия, проникая в структуру психики необычайно глубоко, разъедая ее цельность. В этом случае, у Достоевского это особенно очевидно, стыд уже не эмоция, а состояние. Причем данное состояние не только не подавляет работу сознания, как в романе Толстого происходит с Анной, теряющей под влиянием стыда способность рассуждать, а еще в большей мере стимулирует включение самосознания, переключает его (прежде всего восприятие) на себя. Так, князь Лев Николаевич Мышкин в знаменитой сцене дня рождения, предлагая Настасье Филипповне руку, как раз и определяет доминирующую установку ее личности на самое себя как "стыд": "Я ничто, а вы страдали и из такого ада чистая вышли, а это много, к чему же вы стыдитесь, да еще с Рогожиным ехать хотите" (8, 138). Князь Мышкин, способный, может быть, как никакой другой герой Достоевского, проникать, "читать" душу другого человека, "пронзать" другого, видит в стыде целительную силу. "О, как вы будете стыдиться своего поступка!" - говорит он Гане, получив от него пощечину (8, 99). Князь Христос полагает, что человек за незаслуженную обиду, нанесенную другому, может быть наказан стыдом, и это едва ли не сильнейшее наказание.

Следовательно, стыд есть прямое свидетельство наличия совести. Именно так позднее понимал и толковал стыд В. С. Соловьев в "Оправдании добра".

стр. 96


--------------------------------------------------------------------------------

Автор "Идиота" не изображает подробно и последовательно всех проявлений стыда, выделяя его действие лишь в узловых, кульминационных моментах сюжетных ситуаций. А концентрация философско-этического смысла "идеологических" романов Достоевского в "идеях" героев приводит к тому, что мысли князя пронизаны "идеей-чувством" совести, прочно связанной со стыдом, так что "самый закоренелый и нераскаянный убийца все-таки знает, что он преступник, то есть по совести считает, что он нехорошо поступил" (8, 280). У Достоевского отличным от Толстого образом стыд заключен в "душе" человека, и наряду с иными элементами и принципами, знаменующими различие художественных миров писателей, это во многом предопределяет разное качество "психологии-искусства" того и другого.

Эпическое течение жизни и участие в ней человека у Толстого предполагают и реально моделируют все многообразие эмоциональной и интеллектуально-рефлексивной жизни героя. И эмоция стыда проявляется во всех своих многоразличных формах и связях с другими чувствами. Левин краснеет, "как краснеют мальчики, - чувствуя, что они смешны своей застенчивостью и вследствие того стыдясь и краснея еще больше, почти до слез" (18, 22). И хотя описание и авторское объяснение вроде бы легко "прочитываются", на самом деле психологические причины испытываемого Левиным стыда глубже, а художественные - таятся в бесчисленных "сцеплениях" текста. Герой "краснеет и сердится на себя за то, что покраснел", потому что внутреннее чувство - любовь к Кити и намерение сделать ей предложение - глубоко мотивирует сердечное движение, с которым никак не согласуются внешнее поведение, слова, жесты. Влюбленная Кити особенным взглядом смотрит на Вронского, и "долго потом, чрез несколько лет, этот взгляд, полный любви, которым она тогда взглянула на него и на который он не ответил ей, мучительным стыдом резал ее сердце" (18, 86). В этом случае очевидна крайняя степень самокритичности, причем стыд рвет Кити сердце, оказывая воздействие на весь организм; все теряет смысл и приводит впоследствии к выработке новых жизненных принципов, к более глубокому, осмысленному пониманию и приятию окружающего.

Героям романа Толстого бывает стыдно по разным причинам: от таких мимолетно-незначительных, как заштопанная кофточка Долли, до таких жизненно важных, как самоуважение Вронского, которое он теряет у постели умирающей Анны, когда Алексей Александрович "взял руки Вронского и отвел их от лица, ужасного по выражению страдания и стыда, которые были на нем" (18, 435). Однако все художественное разнообразие эмоциональной жизни героев не отменяет закона, неукоснительно действующего в романном мире: стыд является признаком духовности, выполняя важнейшую регулятивную функцию в межличностном и социальном общении, своим по- и про-явлением как бы уравновешивает неудержимый напор биолого-эгоистических стимулов, поддерживая в человеке уровень морального самосознания, нравственный уровень. Сквозь призму этого закона особенно ясно просматривается глубоко органическое и потому художественно не случайное проявление стыда у главной героини. Чем больше Анна отдает себе отчет в причинах стыда, т. е. чем больше рационализируется эта "менее дифференцированная, чем вина, более иррациональная, более примитивная, менее выраженная в словах реакция", 12 тем прочнее она связывается с чувством вины.

От легкой краски и убеждения себя, что стыдиться нечего, Анна доходит до " стыда перед духовной наготою" (18, 158), переживаемого вместе с "ра-


--------------------------------------------------------------------------------

12 Изард Е. Кэррол. Эмоции человека. М., 1980. С. 123.

стр. 97


--------------------------------------------------------------------------------

достью и ужасом", сложным и не передаваемым словами чувством. Чем яснее сознание, тем сильнее отрицание стыда, тем глубже вовнутрь он загоняется. Порочный круг: понимание, что сознание знает о стыдности положения, и стремление во что бы то ни стало скрыть знание от собственного сознания, - не может быть разорван. Тем более что стыд как наиболее рефлексивная эмоция почти не поддается контролю сознания. Любовь Анны создает, а точнее, порождает новое экзистенциальное состояние - стыда и вины. 13 Это уже не отдельные эмоциональные проявления, а "состояние" личности, не "физика" отношений Анны с Вронским, но метафизика их любви, где все оказывается стыд и вина.

На этом метафизическом уровне и соприкасаются художественные миры Толстого и Достоевского, ибо в конечном счете "чем глубже зачерпнуть, тем общее всем, знакомее и роднее" (66, 254).

В глубинах души Достоевский обнаружил добро и зло, противоречия идей и страстей. Романная жизнь, в основных сюжетных ситуациях сосредоточенная на исследовании этих противоречий, разворачивается и повествовательно, и композиционно не как протекание, процесс, а как драматическое столкновение. Драматические узлы составляют основу, а повествование как бы подводит, готовит и узлы, и читателя к их восприятию. Так же осуществляется и изображение психики: с акцентировкой и выделением главных эмоций, составляющих узловые моменты связи важнейших эмоционально-интеллектуальных структур.

Стыд как раз и является такой структурой, обнаруживаясь в основном не под воздействием тех или иных социальных причин, а вследствие своей онтологической природы, которая, обладая мотивирующей силой, сама по себе обусловливает множество других проявлений человека. Здесь и кроется точка пересечения биологического и социального, рождая на пересечении новое качество, качество этического.

Для Достоевского, как и для Толстого, боязнь стыда не становится побочным, "сторонним мотивом", который, как полагал И. Кант, мешает утверждению категорического императива. 14 Философским обоснованием художественного изображения стыда и у Толстого, и у Достоевского скорее могли бы стать положения "Оправдания добра" В. С. Соловьева, нежели "Критика практического разума". "Чувство стыда по самому существу своему, - считает русский философ, - заключает порицательное суждение о том, чему оно противостоит: то, чего я стыжусь самим фактом стыда, объявляется мною дурным или не должным ". 15 И конечно, важно заметить, что В. Соловьев облек в форму философской рефлексии опыт художественной феноменологии стыда в русской классике.

Герои автора "Идиота" могут стыдиться нищеты, жалкого вида, но это не главное, таковым чувство стыда становится, когда затрагиваются глубинные основы личности, глубинные основы ее бытия в мире. Поруганное человеческое Я, интимное "Я" Настасьи Филипповны при малейшем неосторожном прикосновении вызывает в ней настолько сильное чувство стыда, что оно не позволяет ей жить согласно истинной природе: стыд глубоко проникает в сердце, изменяя саму ее натуру. Сознание кажущейся невозможности "спасения", постоянно усугубляясь внешними провоцирующими силами, рождает


--------------------------------------------------------------------------------

13 Именно это обстоятельство не учитывается во всех концепциях, сводящих любовь Анны к "плотскому, эгоистическому" чувству. См., например: Купреянова Е. Н. Эстетика Толстого. М.; Л.,1966. С.248.

14 Кант И. Соч.: В 6 т. М., 1965. Т. 4. Ч. I. С. 258.

15 Соловьев В. С. Соч.: В 2 т. Т. 1. С. 131.

стр. 98


--------------------------------------------------------------------------------

другие, не менее сильные страсти. Гордость, будучи интеллектуально-эмоциональным образованием, является той внутренней силой-чувством, которая порождается стыдом и одновременно подавляет его. Личность, восстанавливая свой суверенитет, не позволяет стыду полностью нейтрализовать рациональные ориентиры и установки "Я". Таков внутренний психологический механизм парадоксального поведения гордых героев Достоевского.

Настасья Филипповна не может выйти за князя, сознавая себя порочной и недостойной его. Чем сильнее чувство стыда, тем больше овладевает ею гордыня. Ипполит, застыдившись собственных слез, совершает неожиданный и совершенно нелогичный, с точки зрения окружающих, поступок: "Вдруг Ипполит поднялся, ужасно бледный, с видом огромного, доходившего до отчаяния стыда на искаженном своем лице..." (8, 249).

Подобные поступки невозможны в художественном мире Толстого не потому, что они вообще невозможны психологически (тогда получается, что Достоевский неверно изображает механизм душевной жизни). Дело и в иных социально-типических особенностях характеров, и в разных художественных целях, порождающих в свою очередь различные формы психологического анализа. 16

Натура Анны, открытая миру и жизни, когда страсть проникла в ее сердце, сильно изменяется, но не утрачивает изначальных качеств, своего нравственного ядра. Поэтому она и краснеет всегда, "когда высказывает перед новым человеком свое положение". Ее любовь столь сильна, что почти не оставляет в сердце места для чего-либо другого. И дело здесь не только в эгоистической природе плотского чувства, как полагают некоторые исследователи. Действует психологический закон компенсации: для сердца, так отзывчиво щедрого на добро, не осталось ничего, кроме любви. "Для меня одно и одно - это твоя любовь, - восклицает Анна, стремясь до конца уяснить себе свое положение. - Я горда своим положением, потому что... - Она не договорила, чем она была горда. Слезы стыда и отчаяния задушили ее голос. Она остановилась и зарыдала" (18, 334).

Анна не испытывает такого чувства и состояния, которые свойственно испытывать Ипполиту и Настасье Филипповне. И это не гордость как выражение самости. Все замкнулось на любви, которая не может реализоваться и "задействовать" все сущностные силы личности. "Духовная красота" героини, которой был поражен Вронский, пришла в противоречие со стыдом перед "духовной наготой". Любовь-страсть обращается только в страсть. Природное начало рассогласуется с духовным.

У Достоевского князь Мышкин обладает как бы "прямым видением психики" (В. Кирпотин) другого. Но он же обладает еще одним качеством: князь страшно застенчив, особенно когда речь заходит о его собственном счастье. Отсутствие гордости и душевная открытость, способность понимания другого в некотором смысле являются универсальной моделью подлинно человеческого общения, невозможного без любви, что необыкновенно важно и для Толстого. 17 Не случайно столь значимой в смысловой структуре "Анны Карениной" является способность героев "чувствовать за другого". Ею в высшей мере наделены и Левин, который в течение единственной в романе встречи с Анной "все время думал о ней, о ее внутренней жизни, стараясь угадать ее чувства" (19, 278), и сама Анна.


--------------------------------------------------------------------------------

16 Об этом см.: Гинзбург Л. Я. О психологической прозе. Л., 1971; Галаган Г. Я. Л . Н. Толстой. Художественно-этические искания. Л., 1981.

17 См. об этом: Сливицкая О. В. "Война и мир" Л.Н. Толстого. Проблемы человеческого общения. Л., 1988.

стр. 99


--------------------------------------------------------------------------------

Она обратила эту способность на любовь к одному человеку и утратила ее в отношении других. И только в крайне обостренной ситуации объяснения с мужем "в первый раз она на мгновение почувствовала за него, перенеслась в него, и ей жалко стало его" 18 (18, 384).

"Переноситься мыслью и чувством в другое существо было душевное действие, чуждое Алексею Александровичу, - пишет Толстой о Каренине. - Он считал это душевное действие вредным и опасным фантазерством" (18, 152). Но было бы ошибкой посчитать, что он не может этого сделать. Просто ему страшно заглянуть в эту "пучину" 19 (там же). По Толстому, каждый человек обладает этим качеством в той или иной степени, и чем в большей гармонии находятся его ум и сердце, тем больше его в человеке. Поэтому у того, кто доверяется сердцу, как доверился ему Алексей Александрович Каренин, способность "переноситься мыслью и чувством в другое существо" обнаруживается в полной мере. Тем разительнее метаморфозы, происходящие с сердцем человека, утратившим эту способность. Так, тот же Каренин, в котором, по выражению Лидии Ивановны, "изменилось сердце" (19, 312), уже "мучается воспоминанием о письме, которое он написал ей (Анне. - А. Б.); в особенности его прощение, никому не нужное, и его заботы о чужом ребенке жгли его сердце стыдом, и раскаянием* (19, 91). В данном случае герой испытывает ложное чувство стыда, оттеняющее ценностно негативную характеристику. Причем Каренин стыдится истинно христианского поступка, совершенного под влиянием непосредственного сердечного чувства (этого, кажется, еще никто не отмечал). 20

Только сердце, утратившее способность любить и прощать ("изменившееся сердце"), может ощущать стыд за христианский поступок. Художественная фиксация стыда здесь не оставляет сомнений в авторской оценке, едва ли не сатирической: герой, думающий, что он достиг "спокойствия верующего и спасенного человека" (19, 91), испытывает совсем не христианские чувства и... стыд. Но изображение того, как возникли эти чувства и как они переживаются, снимает сатирическую окраску, переводя изображение в "объективный" план. Вопрос о том, "иначе ли чувствуют, иначе ли любят, иначе ли женятся эти другие люди, эти Вронские, Облонские..." (19, 91), столь важный для понимания другого человека, так и не разрешается героем, и он окончательно теряет всякую возможность еще раз изведать то "блаженное состояние души, давшее ему вдруг новое никогда не испытанное счастье" (19, 92), которое пришло к нему у постели умирающей Анны, и когда он, впервые отдавшись сердцу, "узнал свое сердце" (19, 92). Теперь же в нем снова "восстановилось то спокойствие и та высота, благодаря которым он мог забывать о том, чего не хотел помнить " (19, 92).

В романе Достоевского Настасья Филипповна и Ипполит стыдятся и собственных слез, и собственного сердца. Чем острее стыд, тем парадоксальнее поступок, тем больше гордое презрение и отрицание добра и любви как положительно-целительных сил. И хотя автор "Братьев Карамазовых" считал, что "зло скрыто глубже в человеческой натуре, чем полагают лекари-социалисты" (25, 206), он, как и Толстой, показывает социальные корни и


--------------------------------------------------------------------------------

18 По В. С. Соловьеву, "основные чувства стыда, жалости и благоговения исчерпывают область возможных нравственных отношений человека..." ( Соловьев В.С. Соч.: В 2 т. T.I. С.130).

19 Ср. с толкованием "пучины" Э. Бабаевым (Роман Л. Толстого "Анна Каренина". М., 1978).

20 В статье об "Анне Карениной" Достоевский назвал сцену прощения "гениальной", толкуя ее как указание "исхода", чтобы "не погибнуть в отчаянии от непонимания путей и судеб своих..." (25, 206).

стр. 100


--------------------------------------------------------------------------------

истоки зла. Истории жизни Настасьи Филипповны и Ипполита вполне подтверждают это, хотя в романах Достоевского "диалектика души" иная. 21

Герои Толстого могут испытывать чувства, которые, согласно толстовскому закону - любить за добро, сделанное другому, и ненавидеть за причиненное зло, - неукоснительно свидетельствуют о "проявлении одного и того же закона всякой истинной жизни - увеличение любви, как бы расширение лучей жизни" (26, 420). Так, Анна не прощала мужу "ничего за ту страшную вину, которой она была пред ним виновата" (18, 199). Признание вины - признание причинения зла.

Толстой, хорошо знавший трактат Б. Спинозы "Этика", вполне мог обратить внимание на 30-ю теорему: "Если кто сделал что-нибудь такое, что, по его воображению, доставляет другим удовольствие, тот будет чувствовать удовольствие, сопровождаемое идеей о самом себе как причине этого удовольствия...". 22

Эта теорема "облачена" автором "Анны Карениной" в формулу любви и ненависти к "другому" в зависимости от добра или зла, причиненного ему. Варианты же проявления ее слишком многообразны: это лишь развитие формы любви к "другому", но это же и явное несогласие с голландским философом, пытавшимся все человеческие "страсти души" облечь в силлогизмы. Поэтому по меньшей мере упрощением выглядит попытка толковать слова автора только как признание безусловной вины Анны. 23

Толстой, передавая чувство уже знающей о своей беременности Анны в момент ее разговора с Вронским при "обсуждении своего положения", одновременно "сцепляет" в одно целое комплекс мыслей, переживаний героев. Именно в этот момент "настоящая Анна уходила куда-то в себя и выступала другая, странная женщина" (18, 199). Ее злые слова об Алексее Александровиче: "Это не человек, а машина, и злая машина, когда рассердится", - продиктованы глубоким чувством неприязни к Каренину, неприязни физической. Обобщающий же вывод о "страшной вине" возникает из "воспоминания-представления" героини о муже "со всеми подробностями его фигуры, манеры говорить и его характера" (18, 199-200). Все ставится в вину Алексею Александровичу, в том числе и то, что никак не может быть виной - физические недостатки! Завершающий вывод - "не прощая ему ничего за ту страшную вину, которою она была пред ним виновата" - вполне в духе Достоевского (18, 199). В одной фразе сливаются обозначение состояния Анны и авторская рационализация глубоко запрятанных в сердце стыда и вины. Лучшим подтверждением тому является разговор с мужем перед скачками: во время их объяснения сильнейшая эмоция стыда преследует героиню. "Мучительная боль стыда" уже прочно входит в ее сердце, разъедая натуру. Любовь требует от сердца лучших его плодов, и, отдавая их, Анна все больше и больше приносит ей в жертву духовное начало в собственном "Я".

В "Идиоте" Евгений Павлович Радомский, пораженный догадкой о двух Любовях князя (к Настасье Филипповне и к Аглае. - А. Б.), выдвигает два противоположных предположения. Одно он излагает прямо Льву Николаевичу Мышкину: "...вернее всего, что вы ни ту, ни другую никогда не любили" (8, 484), другое, уже наедине с самим собой: "И как это любить двух? Двумя разными Любовями какими- нибудь?" 24 (8, 485). Анна Аркадьевна Ка-


--------------------------------------------------------------------------------

21 См. об этом: Скафтымов А. П. Тематическая композиция романа "Идиот" // Нравственные искания русских писателей. М., 1972.

22 Спиноза Б. Избр. произв. Т. 1. С. 480.

23 Ковалев В.А. Творческий путь Л. Н. Толстого. М., 1988. С. 34.

24 О Радомском см.: Кирпотин В. Я. Мир Достоевского. М., 1983.

стр. 101


--------------------------------------------------------------------------------

ренина высказывает похожую мысль, правда, и по иному поводу, и в несколько иной ситуации: "В любви нет больше и меньше. Люблю дочь одною любовью, ее (воспитанницу. - А. Б. ) другою" (19, 276). Скорее всего, Анна не любит по-настоящему ни дочь, ни воспитанницу. Однако сказала она это не для красного словца. Афоризм Анны: "Сколько сердец, столько и любовей!" - прочно связывает любовь с сердцем! Эту связь можно распространить и на художественную эмоцию стыда, имея в виду отличие реальной эмоции от "романной", когда писатель, стремясь к максимально точному изображению психической жизни человека, 25 создает не только особые комбинации аффектов, но и особую, только ему присущую, художественную психологическую реальность.

Стыд, связанный с гордостью, чаще всего как способ выявления социализации личности или ее конфликта с обществом и защитных действий индивидуализирующего "Я", иначе проявляется и совсем по-другому выглядит. Ипполит и Настасья Филипповна столь сильно обижены, что, кажется, ничто и никто не может компенсировать их обиду. Гордость - единственный способ самозащиты. Стоит им откликнуться на зов другого сердца, как вступает в действие "гордый ум", и тут же на страже стыд. Стыд для Настасьи Филипповны - это "сознание позора", и он до того завладел умом и сердцем, что подчинил всю личность, и "в нем для нее, может быть, заключается какое-то ужасное, неестественное наслаждение..." (8, 361). Обращенный на общество, этот стыд защищает личность, обращенный вовнутрь, неразрывно связан с признанием собственной вины, и это является одним из важнейших мотивов романа: 26 "О, она поминутно в исступлении кричит, что она не признает за собой вины, что она жертва развратника и злодея... но знайте, что она сама, первая, не верит себе и что она всею совестью своею верит, напротив, что она... сама виновата" (8, 361). Безусловно, необходимо помнить, и об этом напоминает автор- повествователь, что "на самом деле натура Настасьи Филипповны была гораздо стыдливее, нежнее и доверчивее " (8, 437).

Каждое из этих слов и все вместе имеют ключевое значение в смысловой структуре "художественных понятий" романа. "У вас нежности нет: одна правда, стало быть несправедливо", - говорит Аглая князю, и тот соглашается. "Феноменальная доверчивость" Мышкина очевидна, а проявление стыда, как в романе замечает Елизавета Прокофьевна, обнаруживает "человека с сердцем". Аглая Епанчина "до сумасбродства застенчива и стыдлива" с детства (8, 390), что и порождает с ее стороны "высокомерие и вызов":

"Она предчувствовала наперед, когда начинала или хотела начать краснеть" (8, 335). Стыдливость в данном случае является чертой характера, как у Настасьи Филипповны.

В современных психологических теориях стыда подчеркивается важность положительной и отрицательной его социализации, что часто приводит к парадоксальным последствиям. 27 Становясь чертой характера, стыд всегда связан с движением сердца как наименее подверженной давлению "среды" инстанции души, ее, так сказать, "центра", середины. "Стыд" и "сердце", обладая мотивирующей силой, обладают и нравственным содержанием. В романе Достоевского только "главный ум" князя, находящийся в гармонии с сердцем, не подвержен ни "расчету взаимных выгод", ни прагматической пользе рассудка. Поэтому стыдливость князя никогда не проявляется в стыде


--------------------------------------------------------------------------------

25 См. об этом: Овсянико-Куликовский Д. Н. Л. Н. Толстой как художник. СПб., 1905.

26 Этот мотив отмечен, но не развит в блестящей статье А. П. Скафтымова "Тематическая композиция романа "Идиот"".

27 Изард Е. Кэррол. Указ. соч.

стр. 102


--------------------------------------------------------------------------------

вины - чаще всего, как уже было отмечено, это стыд за другого. Для князя человек лгущий, обижающий другого унижает в себе высшее духовное начало, "лик Божий". В это духовное ядро, сохраняющееся в человеке при всех отклонениях, и верит Князь Христос, из наличия этого ядра в каждом человеке и исходит его "главный ум", а сердце - из веры в духовное Воскресение последнего грешника.

Поэтому столь невыносимо для князя видеть, тем более испытывать стыд вины: "Почему мы никогда не можем всего узнать про другого, когда это надо, когда этот другой виноват!" (8, 484). Для окружающих же как раз князь и оказывается виноватым в несчастье Аглаи. Но он совершает свой роковой поступок - остается с Настасьей Филипповной - не по расчету, не по велению рассудка, а по зову сердца и, согласно своим представлениям о грехе, вине, раскаянии, не знает, "в чем именно он виноват" (там же).

Так же, как раздвоено сердце князя, любящего особенной любовью двух женщин (и он все-таки знает, что виновен), так и сердце Анны Карениной раздваивается. В момент рокового для нее объяснения с мужем и любовником ("два центра жизни") героиня испытывает "новое душевное состояние":

"...она чувствовала, что в душе ее все начинает двоиться..." (18, 304). Знание в глубине души, что "все остается по- старому", питается именно теми эмоциями, которые труднее всего поддаются рационализации: стыд и ужас сопровождают Анну при ее вступлении в новую жизнь. Поэтому в "Анне Карениной" Толстой и "останавливается иногда, не сказав последнего слова о том, что на самом деле руководило героем". 28

Ужас отгоняет мысли, но "во сне, когда она не имела власти над своими мыслями..." (18, 159), сознание полностью отдает себе отчет и... сновидение с двумя Алексеями, расточающими ласки, давит на героиню, как "кошмар, и она просыпается с ужасом". Эмоция стыда проникла в глубь сердца. Это стыд вины, и сердце уже не может жить своей естественной, соответствующей натуре жизнью. Оно и любит со всей страстью, и страдает с не меньшей силой.

Раздвоение сердца - это и раздвоение разума. Сознание вины, греха порождает стыд, который отличен от гордости- стыда героев "Идиота". Но и сердце, отданное любви, уже другое. В нем поселился дух зла и мщения. Чем больше Анна сознает безысходность ситуации, тем больше "загоняет" внутрь чувство вины и тем сильнее суживается круг отношений "Я - другие". Остается одно - любовь. Но и любовь изменяется под влиянием поселившихся в сердце и в разуме стыда и вины; остается страсть, и все силы души переключаются на страсть обладания любовью Вронского. Однако страсть эта, привычно обозначаемая в толстоведении как эгоистическая, 29 ничего не может изменить в душе, ибо Анна не может изгнать "злой дух какой-то борьбы ни из его, ни, еще менее, из своего сердца" (19, 284).

Не последнее место в этом нравственно-психологическом состоянии занимает стыд вины, столь сильно влияющий на личность, что психика не выдерживает и Анна начинает перекладывать вину на другого. Она находит вину Вронского, и любовь-страсть превращается в любовь- ненависть. Сердце, излучавшее любовь и радость, изменяется, как изменяется и ее красота, что сразу же увидел проницательный Левин: новое выражение лица "было вне


--------------------------------------------------------------------------------

28 Сливицкая О. В. Указ. соч. С. 52.

29 Купреянова Е. Н. Роман "Анна Каренина" // История русского романа. М.; Л., 1964. Т. 2. С.336.

стр. 103


--------------------------------------------------------------------------------

того сияющего счастьем и раздающего счастье круга выражений, которые были уловлены художником на портрете" (19, 278). 30

В религиозной метафизике грех понимается как "момент распада, развала и разлада духовной жизни". О. Павел Флоренский писал, что грех приводит к состоянию, когда "Я" захлебывается в "потоке мысленных страстей". "Недаром, - продолжает он, - последнюю степень нравственного падения женщины язык характеризует как "потерянность" (...) Стыд - это указатель, что, - хотя и законное и Богом данное, но должно таиться внутри... но когда стыдливости нет - является бесстыдство и цинизм". 31

Замеченная князем Мышкиным в портрете Настасьи Филипповны черта - страдание рождает в его сердце со- страдание. А проявления в ней бес-стыдства, так страшно мучающие героя, как раз и оказываются следствием проявления стыда-вины той, которую называют "камелией" и которую Князь Христос стремится "спасти-воскресить". Для автора "Анны Карениной" глубина человеческого "Я", не всегда просвечиваемая самосознанием, тем не менее так или иначе вскрывается в тех или иных положениях, и потаенные глубины души (психики) поддаются художественной рационализации. Этому служит весь целостный процесс творчества, таинство художественной объективации, когда, как говорил Достоевский, "поэма самородный драгоценный камень, алмаз" является "первым делом поэта, как создателя и творца ", затем уже следует "второе дело поэта... как художника..." (29 (1), 39). Толстой вполне отчетливо и ясно сформулировал близкую идею в письме к Н. Н. Страхову: "Во всем, почти во всем, что я писал, мною руководила потребность собрания мыслей, сцепленных между собою для выражения себя" (62, 269).

Автор "Анны Карениной" не оставляет иррационального остатка и в изображении стыда. Чем менее герой склонен испытывать его, тем более очевидна в художественной смысловой ткани текста связь проявлений стыда с совестью. Не знающий угрызений совести и почти ничего не стыдящийся Степан Аркадьевич Облонский приходит к Алексею Александровичу Каренину с целью "устроить" соединение Анны с Вронским и "вдруг испытывает непривычное ему чувство смущения" (18, 451), "с удивлением чувствуя непривычную робость". "Чувство это было так неожиданно и странно, что Степан Аркадьевич не поверил, что это был голос совести ", - замечает автор. И Стива, воплощающий в романе не только определенный слой социальной жизни, но и полноту чувственного бытия, служит индикатором и средством прямой авторской нравственной оценки - "дурно то, что он был намерен делать" (там же). Прямая оценка, морализирование, не столь частое в этом романе, тем не менее не отменяет закона - никакие глубины души и мотивы героев не являются тайною, не известной автору. 32

Иной тип повествования и иной "образ автора" в "Идиоте" обусловливает и сам обусловлен иной художественной антропологией, когда важно не появление, а проявление эмоции. И если она не достигает уровня самосознания, то так и остается вне пределов рационализации. Все эти различия никак не отменяют сходства художественных систем Толстого и Достоевского: фило-


--------------------------------------------------------------------------------

30 Эти оттенки изменения психики героини совершенно не учитываются Н. И. Пруцковым ("Анна Каренина" Л. Н. Толстого и "Дама с собачкой" А. П. Чехова // Сравнительно-историческое изучение литературы. Л., 1975).

31 Флоренский П. А. Столп и утверждение истины. М., 1914. С. 181.

32 Слова К. Леонтьева: "...психологический разбор в "Анне Карениной" точнее, вернее, реальнее, почти научнее", наверное, нужно понимать противоположным образом, а не так, как это делает О. В. Сливицкая (Указ. соч. С. 57).

стр. 104


--------------------------------------------------------------------------------

софско-этическая интерпретация эмоций, чувств, переживаний и мотивации поведения героев - закон обоих миров.

Психологическое действие стыда на сознание человека связано с "сильным враждебным импульсом в отношении рациональных, интеллектуальных процессов". 33 Художественное изображение этой эмоции выявляет ценностное содержание моральных оснований бытия героя, одновременно помогая писателю насытить ткань произведения атмосферой живой жизни в ее сложном переплетении чувственного и духовного, рационального и эмоционального. Само литературное повествование (художественный дискурс), безусловно, является результатом работы творческого сознания, в том числе - рационально- логического постижения действительности. Однако эмоционально-чувственная "аура" - такая же реальность повествовательной структуры, как и ее рационалистическая телеология. Художественное качество как раз и возникает при их органическом единстве. Причем и силы интеллекта, и силы страстей, и реакции героев изображаются в них как свойства личности. А важнейшей характеристикой личности героя для литературы XIX века, для Толстого и Достоевского в особенности, становится соотношение рационального и эмоционального, головного и сердечного. И если изображаемые и изображенные мотивирующие силы разделить на "головные" и "сердечные", то как раз стыд, вина, гордость per se являются одновременно и мотивирующей силой, и результатом действия других сил. Как писал А. П. Скафтымов, и Настасья Филипповна, и Ипполит "рационалистически в своих отрицаниях и протестах оба правы... Рассудок в том и другом случае присутствует, но за теорией и бунтом живут непосредственные влечения сердца...". 34 Существенна в этом смысле вера обоих писателей в сердце: "Убеждения меняются, сердце остается одно" Достоевского и "Понять рассудком положение другого человека нельзя... но понять сердцем можно" Толстого.

У Толстого стыд - результат поведения и в конечном счете нарушения не только морального законодательства общества, но и интеоризированных нравственных норм и ценностей. Эпическое время жизни толстовских героев заполнено не осуществлением идеи-страсти, как у героев Достоевского, а жизнью обыкновенной, в которой естественность проявления эмоций составляет основу чувственного бытия, основу "живой жизни". Герои автора "Идиота" брошены в мир для осуществления своих идей, а с этими идеями связаны и все явления эмоций, страстей. Поэтому стыд - не результирующая конечная эмоция, замыкающая ряд поведенческих и психических актов и зафиксированная писателем особым образом, а как бы исходное состояние психики, "заряжающее" и мотивирующее дальнейшее поведение героев. Но в том и в другом случае, и у Толстого, и у Достоевского, стыд неразрывно связан с виной и совестью, "очеловечивающей" душевные бездны, в которые так безоглядно и одновременно вполне осознанно погружаются русские гении.

Философская процедура придания стыду онтологического статуса В. С. Соловьевым в "Оправдании добра" имела под собою не только опыт анализа религиозных идей христианской антропологии, но и опыт русской классики. И Достоевский, и Толстой, художественно изображая зависимость эмоций стыда и вины от социальных норм, установок, запретов и правил, показали их глубокую связь с этическими ценностями, обнаруживающимися в духовной жизни человека как "голос совести".


--------------------------------------------------------------------------------

33 Изард Е. Кэррол. Указ. соч. С. 353.

34 Скафтымов А. П. Указ. соч. С. 51.

стр. 105


--------------------------------------------------------------------------------

Художественная феноменология автономии нравственных чувств, совести, сосредоточение их в душе и одновременная зависимость от социума требовали более высокой санкции, нежели авторская воля. Авторитетным представительством такой санкции и явилось художественное воплощение религиозно-нравственного закона в "мысли семейной" "Анны Карениной" и образа Князя Христа в романах Толстого и Достоевского. Ко всему этому можно только прибавить, что пафос художественных, философско- и религиозно-этических исканий нравственных оснований бытия человека выходит за пределы тех или иных частных концепций, сохраняет общечеловеческое значение и в сегодняшнем быстро изменяющемся мире.

стр. 106