В лермонтоведении принято считать, что статья В. Г. Белинского ""Герой нашего времени". Сочинение М. Лермонтова" (1840) и опубликованное в следующем, 1841 году авторское предисловие ко второму изданию романа имеют общие задачи (опровержение расхожих мнений о безнравственности главного героя и художественной несостоятельности произведения) и общие корни (стремление вступить в полемику с недоброжелательными отзывами). Однако это общеизвестное положение содержит возможность и нетрадиционного рассмотрения, а именно: общность и различие структуры и функций двух рефлексий по поводу одного и того же объекта. У Лермонтова авторская реакция принимает форму органической части художественного произведения. Белинский создает собственно критический отзыв-анализ, по отношению к которому роман Лермонтова выступает объектом рассмотрения и оценки.

Предисловие к роману в художественной структуре "Героя нашего времени" - наиболее выраженный компонент авторского метатекста. Оно включает в себя постановку и решение задач, свойственных литературной критике: объяснение замысла произведения (иначе говоря, авторского целеполагания) и стремление "развести" образ главного героя и биографию его создателя ("другие же очень тонко замечали, что сочинитель нарисовал свой портрет и портреты своих знакомых"). 1 Лермонтов отводит упреки "некоторых читателей и даже журналов" в крайностях субъективного выбора "безнравственного человека" в герои произведения и в автобиографизме как выражении несостоятельности и романа, и его творца.

Не менее важно для Лермонтова отстоять идею типичности образа Печорина, создать "портрет, составленный из пороков всего нашего поколения" (с. 276), и опротестовать лобовой этический дидактизм, который оппоненты-критики навязывают писателю: "Иные ужасно обиделись, и не шутя, что им ставят в пример такого безнравственного человека, как Герой Нашего Времени" (с. 276).

Лермонтов обозначает две сущностные доминанты критического произведения - полемика с критическими отзывами (предисловие служит "оправданием и ответом на критики" - с. 275) и диалог с читателем, которому автор внушает верное представление о предмете литературных раздумий и оценок. Но обе эти черты в предисловии к "Герою нашего времени" обретают несколько иной характер и смысл, нежели в собственно критическом сочинении.

Предисловие по своей сути не предполагает диалога, потому что его жанровая установка - предуведомить читателя об авторской точке зрения. Мне-


--------------------------------------------------------------------------------

1 Лермонтов М. Ю. Собр. соч.: В 4 т. М.; Л., 1962. Т. 4. С. 276. Далее ссылки на этот том даются в тексте с указанием страницы.

стр. 33


--------------------------------------------------------------------------------

ние будущего читателя для авторского "я" располагается в зоне предположительной модальности, тогда как художественный текст, в который он намерен ввести свою аудиторию, - это зона уже осуществленной реальности. Она выступает объективным инобытием "я" творца и художественного текста (в данном случае "Героя нашего времени"), и метатекста (предисловия к роману).

Моменты, сближающие предисловие к "Герою нашего времени" с критической статьей, с одной стороны, факультативны по отношению к жанровой природе предисловия, с другой - и полемика с критическими отзывами, и прямое обращение к читателю в контексте предисловия, ставшего органической частью целостной художественной структуры романа Лермонтова, переносят элементы критического мышления в сферу изображаемого мира, мира, воссоздаваемого в произведении словесного искусства. Они становятся не элементами собственно критики, а образами этих элементов.

В композиции лермонтовского романа начиная с 1841 года два предисловия: авторское, открывающее произведение и не имеющее жанрового заголовка, и "Предисловие" к "Журналу Печорина", которое Б. Т. Удодов считает равноправной составляющей "Героя нашего времени". 2 Функции двух вариантов одного и того же редакторского жанра в романе Лермонтова и схожи, и различны. Помещенное после главы "Максим Максимыч" "Предисловие" к "Журналу Печорина" несет важнейшую сюжетно-событийную информацию: Печорин, возвращаясь из Персии, умер. В результате в жанровом отношении "метатекстовый" эпизод выступает как органическая часть собственно текстового (романного) пространства. В "Предисловии" к "Журналу Печорина" странствующий офицер, уже известный по двум предыдущим главам как повествователь и персонаж, приобретает еще одну роль: он публикатор случайно доставшихся ему тетрадок Печорина, причем публикует он эти записки под своим именем. Из сферы изображаемой в романе реальности, не порывая с нею, странствующий офицер перемещается в сферу профессиональной литературы, и этот статус вплотную приближает его к статусу автора в предуведомлении ко всему роману. Сразу отметим, что в тексте "Героя нашего времени" присутствует еще одно проявление медиаторной позиции странствующего офицера - это примечание к песне Казбича: "Я прошу прощения у читателей в том, что переложил в стихи песню Казбича, переданную мне, разумеется, прозой; но привычка вторая натура. ( Примечание Лермонтова.)" (с. 292).

Тетрадки из чемодана Печорина, хранившиеся у Максима Максимыча, перекочевывают к его случайному попутчику, и это еще одна сюжетно-событийная связь "Предисловия" к "Журналу Печорина" с предшествующими главами, мотивирующая появление второй части романа.

Уже в "Максиме Максимыче" выстраивается своеобразная иерархия "бездомности" печоринских тетрадей. Лермонтовский персонаж абсолютно безразличен к бумагам, в которых рассказал о событиях своей биографии и осмыслил свою жизнь и личность. Он, автор и главное действующее лицо своего журнала, оставляет свои тетради (не менее десяти) Максиму Максимычу, видимо, на хранение, но при встрече со штабс-капитаном не только не вспоминает о своих записях, но и торопится отказаться от них: "- У меня


--------------------------------------------------------------------------------

2 Излагая творческую историю романа Лермонтова, исследователь пишет: "Вычеркнув концовку "Максима Максимыча", подготавливавшую переход к "запискам", Лермонтов написал специальное предисловие к "Журналу Печорина"". Таким образом, роман разросся до 6 глав, включая сюда и "Предисловие" к "Журналу". См.: Лермонтовская энциклопедия. М., 1981. С. 108. Б. Т. Удодов учитывает положения монографии Э. Г. Герштейн ""Герой нашего времени" М. Ю. Лермонтова" (М., 1976).

стр. 34


--------------------------------------------------------------------------------

остались ваши бумаги, Григорий Александрович... я их таскаю с собой (...) Что мне с ними делать?.. - Что хотите! - отвечал Печорин. - Прощайте..." (с. 335). Проезжий офицер упрашивает штабс-капитана отдать тетради Печорина ему: "- Вот они все, - сказал он: - поздравляю с находкою... - И я могу делать с ними все, что хочу? - Хоть в газетах печатайте!" (с. 337).

Безразличие Печорина, детская досада Максима Максимыча, литераторское любопытство странствующего офицера - сюжетные предпосылки редакторского резюме в "Предисловии" к "Журналу Печорина": известие о смерти автора тетрадей и разрешение штабс-капитана дали "мне право печатать эти записки, и я воспользовался случаем поставить свое имя над чужим произведением" (с. 339).

Между двумя предисловиями в "Герое нашего времени" возникают особые отношения диалога, который выстраивается как по линии "сочинитель в предисловии к роману - публикатор в предуведомлении к "Журналу Печорина"" (ипостаси автора в произведении Лермонтова), так и по линии "странствующий офицер - Максим Максимыч - Печорин" (уровень системы персонажей).

В предисловии ко всему роману Лермонтов осуществляет диалог иного рода: это отношения между сочинителем и его читателями. В первом абзаце автор дает негативно- ироническую характеристику "нашей публики": "Наша публика так еще молода и простодушна, что не понимает басни, если в конце ей не находит нравоучения. Она не угадывает шутки, не чувствует иронии: она просто дурно воспитана". Читающая публика, по мнению автора романа, провинциальна, не принадлежит к порядочному обществу и чужда "современной образованности", она способна воспринимать лишь самоочевидные вещи, и то поданные в лоб, снабженные дидактическими поучениями. Именно поэтому "обыкновенно читателям дела нет до нравственной цели и до журнальных нападок, и поэтому они не читают предисловий" (с. 275).

Предисловие к роману оказывается, с точки зрения автора, в принципиальной изоляции от не читающей предисловий публики, поэтому оно заведомо обречено на невостребованность.

"Несчастная доверчивость некоторых читателей и даже журналов" (эта формула - своеобразный эвфемизм, истинное значение ее - невоспитанность и необразованность публики) - причина искаженного восприятия произведения, обид "иных" и замечаний "других". Фактически разницы между "иными" и "другими" читателями автор не видит. Они едины в неприятии сочинения и в ложном представлении о нем.

С этим читателем-противником, читателем-тупицей и недоучкой и полемизирует в своем предисловии Лермонтов. Он внушает "милостивым государям" мысль о типичности Печорина, утверждает, что, привыкнув "любоваться вымыслами", они отворачиваются от Героя Нашего Времени потому, что его образ жизнен и правдив. В предисловии к роману позиция Лермонтова по сути парадоксальна. Он, прекрасно сознавая глухоту своей аудитории, ее примитивность и жажду дидактизма, во второй части текста почти навязывает прямое наставление своему читателю- неприятелю, правда, облекая его в форму спора: "вы мне опять скажете", "а я вам скажу"; "вы скажете" - "извините", "но не думайте" и т.д.

Во втором абзаце предисловия к "Герою нашего времени" Лермонтов именует себя "сочинителем", в последнем - "автором", которому "весело рисовать современного человека". В заключительном абзаце авторского предуведомления к роману писатель декларирует тождество субъективного понимания "современного человека" и его объективной сущности. Иначе говоря, Печорин трактуется автором как тип современника, "каким он его понимает

стр. 35


--------------------------------------------------------------------------------

и... слишком часто встречал" (с. 277). За названным персонально Печориным возникает перспектива схожих с ним людей, Печорин - обобщение, он имперсонален, его имя - лишь знак "Героя нашего времени".

Иные отношения автора и героя проявятся в "Предисловии" к "Журналу Печорина". В нем говорится, что смерть этого человека позволила обладателю его записок "поставить свое имя над чужим произведением. Дай Бог, чтоб читатели не наказали меня за такой невинный подлог" (с. 339. Курсив наш. - А.Ш., Е. Т .).

В первом предисловии речь ведется от лица "сочинителя", "автора", который "слишком часто встречал современного человека" (с. 277). Во втором происходит явная идентификация "странствующего офицера" - публикатора записей Печорина, человека, уже обрисованного в "Бэле" и "Максиме Максимыче", с самим Лермонтовым, имя которого обозначено на титуле "Героя нашего времени".

В главе "Литература и "литературность" в "Онегине"" своей книги о Пушкине Ю. М. Лотман утверждает, что пушкинский роман в стихах "демонстративно строился как рассказывание ", "болтовня", имитировал движение речи. Между тем характеры даются не средствами, которые диктовало бы речевое движение, не через описание, а средствами "языка системы". "Непринужденный рассказ - это иллюзия, создаваемая усложнением, а не отсутствием внутренней структуры". 3

Далее исследователь говорит о том, как опыт "Евгения Онегина" продолжен в "Герое нашего времени": "Главы "Героя нашего времени" вначале печатались (и мыслились) как самостоятельные новеллы, в которых один и тот же персонаж все время вступает в новые парные отношения с другими героями... Однако Лермонтов дал каждой главе-новелле фиксированного повествователя, с позиции которого, с точки зрения которого ведется рассказ. Пушкин, как мы видели, предпочел авторское повествование, которое (...) постоянно меняет точку зрения". 4

Ю. М. Лотман абсолютно точно отмечает стабильность точки зрения повествователя в каждой отдельной главе-новелле. Но на уровне всего романа позиция носителя точки зрения, или, в терминологии Б. О. Кормана, субъекта речи, проявляется несколько иначе. В главе "Поэзия действительности" Лотман пишет о том, что построение "Евгения Онегина" отличается большой сложностью. "Постоянная перемена местами персонажей из внетекстового мира (автор, его биографические друзья (...)), героев романного пространства и (...) метатекстовых персонажей (...) - устойчивый прием "Онегина", приводящий к резкому обнажению меры условности". 5

В романе Лермонтова возникает определенная аналогия с "Онегиным", лежащая в сфере усложнения структуры авторского "я". Если автор романа в стихах предстает как творец создаваемого как бы на глазах читателя романного текста, как биографическое лицо, как персонаж, действующий в той же художественной реальности, что и вымышленный Онегин, то в "Герое нашего времени", благодаря включению в романную структуру двух предисловий, автор существует в ипостасях сочинителя всего произведения, публикатора "Журнала Печорина", нечаянного попутчика и собеседника Максима Максимыча, переводчика песни Казбича, случайного наблюдателя оригинальной фигуры главного героя и его последней встречи со штабс-капитаном. Лермонтовский автор несравненно более закрыт для читателя, чем автор в


--------------------------------------------------------------------------------

3 Лотман Ю. М. Пушкин. СПб., 1995. С. 443.

4 Там же. С.444.

5 Там же. С.445.

стр. 36


--------------------------------------------------------------------------------

"Евгении Онегине", но дело тут не только в выявленных Ю. М. Лотманом различиях между "романом в стихах" и "романом в повестях".

"Закрытость" личности - знак лермонтовского времени. Произведение Пушкина почти всегда - доверительная беседа с другом-читателем, который способен постигнуть все оттенки жизнепонимания и авторских устремлений поэта-творца. Лермонтов, как уже было показано выше, к читателю относится недоверчиво, чтобы не сказать враждебно. Пушкин доверяется, открывается, иронизирует над героями и собой. Лермонтов объясняется, будто не допускает мысли, что его читатель сам способен все понять верно без комментариев и подсказок.

В "Предисловии" к "Журналу Печорина" публикатор называет причины, побудившие его "предать публике сердечные тайны человека", которого он никогда не знал (с. 339). Основной импульс к преданию гласности записок Печорина выглядит достаточно странно, если вспомнить, казалось бы, близкую по времени пушкинскую традицию. Четвертый абзац "Предисловия" к "Журналу Печорина" открывается фразой: "Итак, одно желание пользы заставило меня печатать отрывки из журнала, доставшегося мне случайно" (с. 340. Курсив наш. - А. Ш., Е. Т. ). Пушкинская творческая установка принципиально антиутилитарна 6 - Лермонтов прямо говорит о пользе, и неоднократно. 7

В двух предисловиях вырисовывается некая шкала лермонтовских представлений о пользе: полезно сообщить горькие истины для оздоровления русского общества; полезно углубиться в историю души человеческой; полезно понять, чтобы простить. Польза в представлении автора "Героя нашего времени" оказывается одновременно и категорией социальной, и категорией этической. Но если обратить внимание на последнюю из процитированных в сноске 7 фраз и принять в расчет, что она адресована персонажам, выведенным Печориным в его журнале, то окажется, что автор (в ипостаси публикатора записок Печорина) откровенно надеется на оправдание своего героя теми, кто был его жизненными партнерами и чаще всего жертвами. Следовательно, он вводит персонажей печоринского журнала в пласт не только художественной, но и жизненной реальности, подобный онегинской структуре "жизнь / литература".

"Предисловие" к "Журналу Печорина" не только устанавливает определенную общность странствующего офицера и автора- сочинителя из предисловия к роману, но и открывает в странствующем офицере психологическую черту героя времени - недоверие к дружеским чувствам, вернее, злое неверие в дружбу: "Добро бы я был ему другом: коварная неискренность истинного друга - понятна каждому, но я видел его только раз (...) следовательно, не мог питать к нему той неизъяснимой ненависти, которая, таясь под личиною дружбы, ожидает смерти или несчастия любимого предмета, чтобы разразиться над его головою градом упреков, советов, насмешек и сожале-


--------------------------------------------------------------------------------

6 См., например, позицию поэта, отвергающего притязания утилитарно настроенной толпы, в диалоге 1829 года "Поэт и толпа".

7 В последнем абзаце предисловия к роману Лермонтов, полемизируя с читателями, пишет: "Вы скажете, что нравственность от этого не выигрывает? Извините. Довольно людей кормить сластями; у них от этого испортился желудок: нужны горькие лекарства, едкие истины" (с. 276). Во втором предисловии речь идет об ином воплощении пользы: "История души человеческой (...) едва ли не любопытнее и не полезнее истории целого народа" (с. 338. Курсив наш. - А. Ш., Е. Т .). А в следующем абзаце Лермонтов выводит еще одно проявление пользы: "Хотя я переменил все собственные имена, но те, о которых в нем (журнале. - А. Ш., Е. Т .) говорится, вероятно, себя узнают и, может быть, они найдут оправдания поступкам, в которых до сей поры обвиняли человека (...): мы почти всегда извиняем то, что понимаем" (с . 339. Курсив наш. - А. Ш., Е. Т. ) .

стр. 37


--------------------------------------------------------------------------------

ний" (с. 339). Близкий мотив встречается в "Княжне Мери": "(...) к дружбе я неспособен. Из двух друзей всегда один раб другого... рабом я быть не могу, а повелевать в этом случае труд утомительный, потому что надо вместе с этим обманывать (...)" (с. 368. Курсив наш. - А. Ш., Е. Т .).

Мотив обманутой дружбы в ином варианте осуществлен в главе "Максим Максимыч" в рассуждениях этого героя, тяжело переживающего отказ Печорина от дружеской встречи и воспоминаний: "(...) конечно, мы были приятели, - ну, да что приятели в нынешнем веке! (...) Уж я всегда говорил, что нету проку в том, кто старых друзей забывает" (с. 336. Курсив наш. - А. Ш., Е. Т .).

Во всех трех случаях представление о дружбе приобретает выраженную негативность, связь с личиной, обманом, коварством, холодностью, а в наивном и искреннем монологе штабс-капитана пренебрежительное отношение к дружеским связям приобретает оттенок обобщения - "что приятели в нынешнем веке !"

Многообразные текстуальные связи "Предисловия" к "Журналу Печорина" и его не менее значимые и сложные отношения с предуведомлением к роману доказывают, что при очевидном сходстве лермонтовского предисловия 1841 года с ответом на критику оно, скорее, является имитацией включения в критическую полемику, так как принципиально отлично от собственно критики и по структуре, и по функции, и по позиции автора, и по образу читателя.

Предисловие к "Герою нашего времени" - образец критической реплики в полемике вокруг романа, тогда как статья Белинского не только образец критического отзыва о художественном произведении, но и чрезвычайно интересная и плодотворная попытка реконструкции и репрезентации лермонтовского романа в критической статье.

Белинский откликнулся на появление "Героя нашего времени" двумя информационными рецензиями (первая из них была опубликована в "Отечественных записках", вторая - в "Литературной газете") и большой аналитической статьей, которая в равной степени считается и одним из замечательных созданий критика, и базовым произведением в постижении и понимании лермонтовского романа. 8

Белинский и в первом, и во втором отзывах утверждает цельность лермонтовского произведения: "Роман г. Лермонтова проникнут единством мысли, и потому, несмотря на его эпизодическую отрывочность, его нельзя читать не в том порядке, в каком расположил его сам автор (...) тут все выходит из одной главной идеи и все в нее возвращается". 9 Критик тонко уловил и точно определил композиционное решение романа Лермонтова и в обеих рецензиях отметил "Предисловие" к "Журналу Печорина" как значимую часть художественной структуры "Героя нашего времени". В "Отечественных записках" читаем: "(...) Печорина вы видите героем романа только во второй части (...) "Бэла", "Максим Максимыч" и "Предисловие" (нигде


--------------------------------------------------------------------------------

8 На этом сходятся позиции столь разных исследователей, как Б. Ф. Егоров и Б. Т. Удодов. В статье "Белинский", помещенной в "Лермонтовской энциклопедии", Б. Т. Удодов утверждает: "Статья о "Герое (...)" писалась (...) когда Б. искал в самой действительности путь преодоления своих "примирительных" умонастроений" (Лермонтовская энциклопедия. С. 54). Егоров в книге "Литературно- критическая деятельность В. Г. Белинского" (1982) утверждает: "Выход романа в свет словно способствовал освобождению Белинского от романтической экзальтации первых месяцев 1840г. Но (...) Белинский как бы отпрянул назад, на испытанную твердую почву "примирительных" идей" (с. 70).

9 Белинский В. Г. Полн. собр. соч. М., 1954. Т. IV. С. 146. Далее ссылки на этот том даются в тексте с указанием страницы.

стр. 38


--------------------------------------------------------------------------------

не напечатанное прежде) только возбуждают в сильной степени ваше любопытство таинственным характером героя, с которым вы вполне знакомитесь только через "Княжну Мери" (...)" (с. 146). Очень близкая мысль проходит и в отзыве, помещенном в "Литературной газете": "Некоторые из них были напечатаны в "Отечественных записках" (...) но "Княжна Мери", "Максим Максимыч" и предисловие к журналу Печорина, героя романа, в котором становится ясною идея романа, являются еще в первый раз" (С. 173).

Возникает впечатление, что автор "Героя нашего времени", утверждая типичность главного героя, следует за одним из ведущих положений критика, который еще в отзыве, напечатанном в "Литературной газете", писал о способности Лермонтова передавать творческий "восторг" в "гармонических и простых, но типических образах ", о Грушницком как о лице, "мастерски изображенном и как, вместе с тем, самом современном типе", о том, что читатель видит "повседневную жизнь обитателей Кавказа (...) в повести и драме нашего времени, олицетворенную в типических характерах " (с. 174. Курсив наш. - А.Ш., Е. Г .). 10

Среди обращений Белинского к "Герою нашего времени" рецензии, публикуемые в IV томе его полного собрания сочинений под N 24 и 38, выступают в роли преамбул к большой статье, напечатанной в 6 и 7 номерах "Отечественных записок". Показательна фраза в отзыве из "Литературной газеты": "О таких произведениях, каково г.Лермонтова, должно говорить или много, или ничего, и читатели "Отечественных записок" в шестой книжке этого журнала, т. е. 15-го июня, прочтут подробный разбор "Героя нашего времени"" (с. 173). Разумеется, и в кратких отзывах на лермонтовский роман критик успевает сказать чрезвычайно существенные вещи и поставить прозу Лермонтова на высшую ступень достижений русской литературы, но аналитическая статья соотносится с предваряющими ее выход информационными отзывами, если позволено такое сближение, как текст "Героя нашего времени" с предисловием автора.

Такое утверждение, конечно, нуждается в доказательствах. Во-первых, только в большом разборе Белинский обращается к конкретике лермонтовского произведения, фактически представляя его своему читателю страница за страницей. Во- вторых, критик вписывает "Героя нашего времени" не только в картину (контекст) современного состояния литературы, но и в свое представление об "органическом процессе его (всякого художественного произведения. - А. Ш., Е. Т. ) явления из возможности бытия в действительность бытия" (с. 200. Курсив наш. - А. Ш., Е. Т. ) . Статья ""Герой нашего времени". Сочинение М. Лермонтова" - одно из ярчайших проявлений интерпретации гегелевских положений и идей в критическом творчестве Белинского, 11 по мнению которого роман Лермонтова - блистательный аргумент доказывающий верность гегелевской мысли об органичности развития и природы, и человека, и художественного произведения, и литературы в целом.

Белинский в своей статье активно и настойчиво вводит своего читателя в логику собственного видения лермонтовского романа через широкую, последовательную и многообразную цитацию его текста. Пожалуй, единственный раз, обращаясь к произведению отечественной прозы, критик выписывает из


--------------------------------------------------------------------------------

10 "Категория типического - одна из фундаментальных ипостасей реалистического метода, наряду с пафосом действительности и историзмом". См.: Егоров Б. Ф. Литературно-критическая деятельность В. Г. Белинского. М., 1982. С. 78.

11 См.: Усакина Т. История, философия, литература. Саратов, 1968. С. 34-42; Егоров Б. Ф. Указ. соч. С. 70-71.

стр. 39


--------------------------------------------------------------------------------

"Героя нашего времени" большие фрагменты. 12 Обычно цитаты такого объема Белинский приводит из лирических произведений или поэм (ср., например, фрагменты из поэм Пушкина в цикле пушкинских статей). Авторский текст статьи, помимо обширных выписок, густо насыщен цитатами из романа, выполняющими разные функции, но чаще всего играющими роль сближения пересказа и даже аналитических фрагментов статьи с художественным строем "Героя нашего времени".

В статье "Трансформация литературного сюжета в критических статьях В. Г. Белинского", анализируя заявленные критиком принципы воссоздания художественного текста и сопоставляя его пересказ с соответствующими эпизодами "Героя нашего времени", автор приходит к выводу, что "создание интерпретаторского подобия текста, включающего всю его художественную содержательность, практически невозможно". 13

В статье о "Герое нашего времени" критик стремится преодолеть осознаваемую им самим сложность косвенного воспроизведения художественной прозы: 14 "(...) мы по-прежнему принуждены пересказывать по-своему, сколько возможно держась выражений подлинника и выписывая места" (с. 212).

Белинский включает в статью сорок девять выписок из лермонтовского романа. Их размеры колеблются от нескольких строк до довольно обширных фрагментов: смерть Бэлы, монолог-исповедь Печорина, встреча Печорина с Верой, его последнее объяснение с Мери и др. Поясняя обилие выписок, автор статьи то пускается в подробные рассуждения, то просит прощения и у читателя, и у автора за то, что для тех, кто еще не читал романа, а начал знакомство с "Героем нашего времени" со статьи, "заманчивость первого чтения, сила и прелесть первого впечатления будут (...) навсегда потеряны". Впрочем, критик сам отвергает версию о том, что читающий его статью не знаком с "Героем нашего времени", во всяком случае с повестью "Бэла", и продолжает: у не читавших романа "почти ничего не отнимается: напротив, если мы только хорошо сделали наше дело, они вновь перечувствуют уже испытанное наслаждение, и еще с большей силою (...) Мы хотели, чтобы в нашем изложении содержания романа видны были и характеры (...) и сохранена была внутренняя жизненность рассказа, равно как и его колорит; а этого невозможно было сделать, показав один скелет содержания или его отвлеченную мысль" (с. 218).

Белинский, стремясь предельно сблизить свой анализ "Героя нашего времени" с объемностью лермонтовского художественного текста, прибегает к примечательному приему: он очень подробно и тщательно, методом "медленного чтения", излагает повесть "Бэла", неотступно следуя за всеми поворотами лермонтовского сюжета и опирая свое изложение на 18 выписок, а затем воспроизводит фабулу "Бэлы": "Русский офицер похитил черкешенку, сперва сильно любил ее, но скоро охладел к ней; потом черкес увез было ее, но,


--------------------------------------------------------------------------------

12 Б. Ф. Егоров находит, что цитация в статье о "Герое нашего времени" является "совершенно новым этапом" по отношению к предшествующим периодам развития русской и мировой критики, и связывает это с созданием "реалистического метода цитации" ( Егоров Б. Ф. Указ. соч. С. 78).

13 Штейнгольд А. М. Трансформация литературного сюжета в критических статьях В. Г. Белинского // Сюжетосложение в русской литературе. Даугавпилс, 1980. С. 155.

14 Можно предположить, что воспроизведение прозаического текста в критической статье связано с иными сложностями, чем передача стихотворного текста. Если отказ от точного воспроизведения стихотворного текста приводит к утратам специфической семантики, связанной с "теснотой стихового ряда" (Ю. Н. Тынянов), то общий прозаический строй художественного текста и текста критической статьи может привести к стушевыванию их границ или, при небрежном отношении критика, к искажениям художественной семантики.

стр. 40


--------------------------------------------------------------------------------

видя себя почти пойманным, бросил ее, нанесши ей рану, от которой она умерла: вот и все тут" (с. 218). Именно этот суммарно-схематический пересказ на фоне предшествующего подробного воссоздания "Бэлы" должен продемонстрировать несводимость смысла художественного произведения к "скелету содержания или отвлеченной мысли".

Белинский выстраивает анализ "Героя нашего времени" так, что его авторские оценки, эмоции, толкования отдельных эпизодов, трактовка действующих лиц, положений и романа в целом "погружаются" в художественную ткань лермонтовского произведения. Критик сливает выписки из романа с детальным пересказом эпизодов, которые предельно насыщает цитатами. Например, пересказ беседы Казбича и Азамата, которую слышит на горской свадьбе Максим Максимыч, включает в себя и фрагменты лермонтовского диалога ("Если б у меня был табун в тысячу кобыл, то отдал бы весь за твоего Карагеза, - сказал Азамат. - Йок, не хочу, - равнодушно отвечал Казбич"), и оценку критиком "двух резких типов черкесской народности", нарисованных "могучею художническою кистию" (с. 209).

Разные части лермонтовского романа Белинский реконструирует с разной степенью детализации. Достаточно сказать, что из 49 выписок 18 приходятся на "Бэлу", 24 - на "Княжну Мери", по 3 сделано из "Максима Максимыча" и "Предисловия" к "Журналу Печорина". Из "Тамани" Белинский приводит лишь песню Ундины, 15 а из "Фаталиста" и вовсе выписок не делает. Критик в романе Лермонтова выделяет две части: экспозиционную по отношению к образу Печорина и пронизанную достоверностью кавказского колорита "Бэлу", с ее разветвленным и острособытийным сюжетом, и самую объемную и важную для осмысления рефлектирующей личности Печорина "Княжну Мери".

Немалое внимание критик уделяет "Предисловию" к "Журналу Печорина". Белинский делает из этой части романа три выписки. Принимая во внимание очень маленький размер "Предисловия", интенсивность цитирования здесь не меньшая, чем в названных выше ключевых для критика повестях.

Две цитаты из "Предисловия" к "Журналу" маркируют суждение автора статьи о сущности Печорина, точнее, его готовность высказать такое суждение. "Что же за человек этот Печорин?" - задает вопрос Белинский, завершив свой анализ романа разбором "Фаталиста" и утверждением, что фатализм - "предрассудок - явно выходящий из положения Печорина, который (...) хватается за самые мрачные убеждения, лишь бы только давали они поэзию его отчаянию и оправдывали его в собственных глазах" (с. 261). Желание ответить на этот вопрос заставляет критика обратиться к "Предисловию", предваряющему записки Печорина. Белинский воспроизводит объяснение причин, побудивших странствующего офицера к публикации "сердечных тайн" "малознакомого человека", и выписывает текст "Предисловия" от слов "Теперь я должен..." до конца фразы о коварстве дружбы. Следуя логике лермонтовского высказывания, Белинский "забывает" о своем намерении ответить на вопрос, который задал и себе и читателю. Он пишет целый трактат о дружбе, сталкивая свое представление об этом предмете ("В самом деле, и дружба (...) есть роза с роскошным цветом, упоительным ароматом, но и с колючими шипами") с мнением Лермонтова, который


--------------------------------------------------------------------------------

15 Обращает на себя внимание авторское объяснение, в котором Белинский излагает причины, заставившие его отказаться от выписок из "Тамани": "Мы не решились делать выписок из этой повести, потому что она решительно не допускает их: это словно какое-то лирическое стихотворение, вся прелесть которого уничтожается одним выпущенным или измененным не рукою самого поэта стихом..." (с. 226).

стр. 41


--------------------------------------------------------------------------------

"видит в дружбе одни шипы" (с. 262). Белинский утверждает, что герой и автор имеют во "взгляде на вещи удивительное сходство", и объясняет это состоянием духа, "когда в нашем разумении всякая мысль распадается на свои же собственные моменты". Иными словами, у Белинского и автор и герой равно принадлежат к рефлектирующим личностям и являются порождением времени, когда "дух наш" еще не созрел "для великого процесса разумного примирения противоположностей в одном и том же предмете" (с. 262).

Другая цитата из "Предисловия" к "Журналу" ("Может быть, некоторые читатели захотят узнать мое мнение о характере Печорина. Мой ответ - заглавие этой книги. - Да это злая ирония!.. - скажут они. - Не знаю") уже не требует развернутого комментария критика, который вслед за автором романа включается в спор с "большей частью читателей" (с. 262). Белинский вовсе не стремится дистанцироваться от Лермонтова, хотя абзацем выше и оспаривал его суждение о дружбе и объяснял причину возникновения такой позиции. Он азартно развертывает полемику с тем же читателем- противником, спор с которым определяет тональность предисловия к запискам Печорина, а позже распространяется и на предисловие ко всему роману.

Но, пожалуй, еще более знаменательно обращение критика к еще одному лермонтовскому положению из "Предисловия" к "Журналу Печорина". Речь идет о полуобещании явить на суд света толстую тетрадь, в которой Печорин "рассказывает всю жизнь свою".

Белинский начинает с сомнений в возможности исполнения такого обещания: "(...) мы крепко убеждены, что он (Лермонтов. - А.Ш., Е. Т.) навсегда расстался с своим Печориным" (с. 269). Сначала критик развертывает тезис о "благородной природе поэта", который, "объективируя собственное страдание", освобождается от него, но далее переходит к предположениям о возможном продолжении романа и о том, каким в нем мог бы явиться Печорин. Реконструкция такого рода превращает критика, выступавшего на протяжении статьи в роли истолкователя и не столько судии, сколько адвоката и Печорина, и "Героя нашего времени" в целом, почти в соавтора писателя.

Белинский уверен, что, если Лермонтов осуществит свое намерение, "он представит уже не старого и знакомого нам, о котором он уже все сказал, а совершенно нового Печорина, о котором еще можно много сказать" (с. 269. Курсив наш. - А. Ш., Е. Т .). Критик знакомит своего читателя с двумя версиями возможного воплощения "нового Печорина". Первая из них - Печорин, "признавший законы нравственности", вторая - Печорин - "причастник радостей жизни", торжествующий победитель "над злым гением жизни". Автор статьи уповает на "искупление", которое "будет совершено через одну из трех женщин, существованию которых Печорин так упрямо не хотел верить, основываясь не на своем внутреннем созерцании, а на бедных опытах своей жизни" (с. 269-270).

Проектируя "нового Печорина", Белинский противопоставляет "внутреннее созерцание" "бедным опытам (...) жизни". Он как бы забывает, что убеждения и психологический склад лермонтовского персонажа базируются именно на опыте жизни, который предстает и как монолитная экзистенция Печорина, и как универсалия "нашего времени". Критик лелеет мысль о преображающей силе женской любви: недаром статья завершается обращением к пушкинскому Онегину, которого "женщина воскресила (...) из смертного усыпления для прекрасной жизни" (с. 270), - и к гегелевской концепции благого развития сущего, устремляющегося к единению с порождающей его идеей.

стр. 42


--------------------------------------------------------------------------------

Автор статьи забывает и о собственном трезвом утверждении исчерпанности потенций лермонтовского Печорина, о котором автор уже "все сказал", и о сюжетной завершенности романа, в котором опустошенный герой торопится уехать от своей трагической раздвоенности и неспособности что-либо забыть в Персию и в смерть, и о том, что вряд ли в дикой восточной стране Печорин мог бы встретить свою "Татьяну": ведь уже в "Бэле" он признавался, что любовь дикарки практически ничем не отличается от любви женщины светской. Белинскому, русскому гегельянцу, на рубеже 1830-1840-х годов важно наметить своему читателю перспективу сделать "разумность и блаженство своим достоянием" - и ради этого он готов пожертвовать "едкими истинами и горькими лекарствами", на которых вслед за Лермонтовым и вместе с ним настаивал на протяжении всей статьи.

"Разумность и блаженство" Белинский связывает в жизни с любовью, а в искусстве - с художественностью и поэзией.

В статье Белинского понятия "художественное" и "поэтическое" лишены жестких дефиниций и чаще всего существуют как нечто взаимодополняющее. Слово "поэзия" автор статьи о романе Лермонтова связывает с представлением о художественной литературе (ср. название статьи "Разделение поэзии на роды и виды"). "Поэзия нашего времени по преимуществу роман и драма" (с. 198), - утверждает критик, а чуть выше говорит о соединении лирической поэзии и повести современной жизни "в одном таланте". И в то же время поэзия у Белинского - понятие, соотносимое с "неотразимою прелестию и истиною": в таком контексте критик говорит о сцене прощания Печорина с Мери, "где бедная Мери является в таком бесконечно поэтическом апофеозе страдания" (с. 260).

Художественное для Белинского в 1840 году ассоциируется с полнотою и завершенностью органического явления как в природе, так и в искусстве. "(...) Истинно художественные произведения, - пишет критик, - не имеют ни красот, ни недостатков: для кого доступна их целость, тому видится одна красота" (с. 201). Так, "Сцена из Фауста" Пушкина, по мнению Белинского, обладает дивной художественностью и "представляет собою высокий образ рефлексии, как болезни многих индивидуумов нашего общества" (с. 254), а далее критик говорит о том, что в романе Лермонтова присутствует "удивительная замкнутость создания, но не та высшая, художественная, которая сообщается созданию через единство поэтической идеи, а происходящая от единства поэтического ощущениям (с. 267. Курсив наш. - А. Ш., Е. Т .).

Складывается впечатление, что в мышлении критика "поэтическое" и "художественное" должны быть категориально противопоставлены, но способны аксиологически замещать друг друга как носители высокой положительной оценки. Видимо, Белинский ощущает повышенную смысловую концентрацию поэтических (стихотворных) текстов, к которым обращается многократно и которые в его статье о "Герое нашего времени" выполняют разные функции.

Стихотворные цитаты у Белинского можно разбить на несколько групп, имея в виду как тексты-источники, так и целевое назначение цитатных вкраплений.

Первую группу образуют поэтические цитаты из лермонтовского романа. Их роль весьма схожа с ролью прозаических выписок. Вторая и третья группы представляют собой обращение к иным художественным текстам, и функция цитат такого рода иная, чем репрезентация лермонтовского текста.

В первую группу входят песня Казбича и песня Ундины. Белинский полностью повторяет в своей статье стихотворные вкрапления, введенные Лермонтовым в прозаический текст его романа. Характерно, что песню Казбича

стр. 43


--------------------------------------------------------------------------------

критик органически связывает с пересказом соответствующего фрагмента "Бэлы": "Казбич долго молчал и, наконец, вместо ответа, затянул вполголоса старинную песню, в которой коротко и ясно выражена вся философия черкеса:

Много красавиц в аулах у нас...

Он и от вихря в степи не отстанет,

Он не изменит, он не обманет.

Напрасно Азамат упрашивал, плакал, льстил ему (...)" (с. 210). Белинский очень близко передает лермонтовский текст, окружающий стихотворную вставку, но опускает авторское примечание под звездочкой после слов "затянул вполголоса старинную песню" о переводе прозаической записи в стихи.

Песню Ундины Белинский цитирует, объединяя в авторской ремарке свою эмоциональную оценку героини ("Как чудно хороша она") с довольно адекватным воспроизведением фразы, в которой Печорин рисует облик певуньи. Судя по всему, критик рассматривает часть романа как автономное произведение, обращение к которому не отрицает избранного им отказа от выписок из первой части "Журнала Печорина".

Белинский чутко улавливает колорит лермонтовских стихотворных вставок, которые в романе о рефлектирующем герое передают мироотношение персонажей, принадлежащих жизни стихийной и нецивилизованной. Он отмечает в песне девушки из "Тамани" раздолье, отвагу и удаль, а в песне Казбича видит "философию черкеса". Однако критик, заметивший сходство между Онегиным и Печориным, прошел мимо очевидной близости функций "черкесской" и "контрабандистской" песен к композиционной и "характерологической" роли песен в "южных поэмах" Пушкина (см. черкесскую в "Кавказском пленнике", "Татарскую" в "Бахчисарайском фонтане", песню о птичке и песню Земфиры - "Старый муж, грозный муж" - в "Цыганах"), Лермонтов в своем романе не только продолжает линию изображения "современного героя" с его эволюцией от разочарованных изгоев Байрона до типа Онегина и "сына века" А. де Мюссе, но и является наследником традиций романтической поэмы в ее высших образцах и структурно значимых проявлениях. 16

Стихотворные цитаты второй группы как раз демонстрируют принципиальную для Белинского связь Печорина с байроновско-пушкинской традицией изображения современного героя.

В главе "Статья о "Герое нашего времени"" своей книги "Литературно-критическая деятельность В. Г. Белинского" Б. Ф. Егоров настойчиво акцентирует центральную в этой работе критика апологию Печорина. Исследователь утверждает: "Главное - Белинский сам находится под обаянием Печорина (...) Белинский вообще очень любил сильные и глубокие характеры как в жизни (Петр I), так и в искусстве, а в современном ему искусстве не так много было подобных характеров. Поэтому-то так и люб критику Печорин, поэтому- то он и поэтизирует его в своих интерпретациях". 17

Одним из способов защиты Печорина у Белинского выступает полемика с "большей частью читателей", готовых воскликнуть: "Хорош же герой!"


--------------------------------------------------------------------------------

16 В. М. Жирмунский пишет, что "Пушкин (...) отличается от Байрона и немецких романтиков и скорее приближается к Вальтеру Скотту", а народные песни в поэмах Пушкина "служат скорее этнографической иллюстрацией, характерным элементом экзотической обстановки, чем (...) выражением эмоционального волнения героя или поэта" ( Жирмунский В. М. Байрон и Пушкин. Л., 1978. С. 91-92).

17 Егоров Б. Ф. Указ. соч. С. 81.

стр. 44


--------------------------------------------------------------------------------

(с. 262). Контраргументом критика в полемике с хулителями лермонтовского героя становится апелляция к фрагментам "Евгения Онегина". Белинский цитирует строфу из главы восьмой ("Зачем же так неблагосклонно / Вы отзываетесь о нем"), обращается к фрагменту, где Пушкин дает обобщенную характеристику романов, "В которых отразился век, / И современный человек / Изображен довольно верно" (с. 264). Далее появляются два отрывка из романа в стихах: "Чудак печальный и опасный (...) Уж не пародия ли он?" - и "Все тот же ль он, иль усмирился? (...) Как вы да я, как целый свет" (с. 265). Пушкин оказывается союзником критика в его разрешении загадки современного героя. По мнению Белинского, "Онегин не подражание, а отражение, но сделавшееся не в фантазии поэта, а в современном обществе, которое он изображал в лице героя своего поэтического романа" (с. 265). Пушкинские цитаты, как и строфа из "Думы" Лермонтова (с. 255), выполняют роль мощных аргументов в пользу концепции лермонтовского героя, которая является смысловым центром статьи 1840 года.

Наконец, Белинский использует еще две стихотворные цитаты: фрагмент из монолога Гамлета "Быть или не быть?" - "Так робкими всегда творит нас совесть" и полтора стиха из "Сцены из Фауста" Пушкина - "(...) в такое время / Когда не думает никто" (с. 253). Обе цитаты носят не столько аргументирующий, сколько иллюстративный характер, наглядно демонстрируя примеры явления, которое "на языке философском называется рефлексиею " (с. 253).

В итоге можно сказать, что стихотворная цитата в статье Белинского о "Герое нашего времени" выполняет три основные функции: 1) продолжает и расширяет присутствие и демонстрацию текста лермонтовского произведения; 2) становится весомым аргументом в полемике с хулителями Печорина; 3) выступает в роли иллюстрации абстрактного понятия "рефлексия" как базисной категории в интерпретации и героя времени, и лермонтовского романа в целом. В двух последних случаях возникает интереснейший пример органического слияния в контексте критической статьи аналитической мысли Белинского и художественного языка стихотворной цитаты, которая не столько выступает в роли знака, маркирующего присутствие иного текста или "чужого голоса", сколько превращается в отточенную формулировку, необходимую автору статьи.

Возвращаясь к магистральной теме рассмотрения - присутствию лермонтовского романа в статье Белинского, - нужно заметить, что критик не только стремится дать максимально полное представление о нем своему читателю, но и использует цитацию (прежде всего пространные выписки), чтобы выявить либо ключевые для понимания того или иного эпизода или романа в целом фрагменты лермонтовского текста, либо сентенции, необходимые ему для обоснования концептуальных положений статьи. Способом акцентировки служат курсивы.

Белинский не слишком часто прибегает к такому приему. Из сорока девяти выписок он использует курсивы только в четырех случаях. Впервые такой случай возникает в выписке из эпизода смерти Бэлы. Это слова Максима Максимыча: "Нет, она хорошо сделала, что умерла! Ну, что бы с ней сталось, если б Григорий Александрович ее покинул? А это бы случилось, рано или поздно..." (с. 217). Белинский никак не комментирует такой акцентировки судьбы Бэлы. Он непосредственно переходит к следующей выписке, рисующей реакцию Печорина и Максима Максимыча на смерть несчастной черкешенки.

Иная роль отведена курсивам в выписке из рассуждений Печорина о страстях ("Страсти не что иное, как идеи при первом своем развитии...").

стр. 45


--------------------------------------------------------------------------------

Эта часть текста романа выступает в роли аргумента, которым пользуется критик, защищая Печорина от нападок поклонников "моральных сентенций". Выписке предшествует горячая речь, полная эмоционального напряжения и восклицательных конструкций: "Даже и теперь он проговаривается и противоречит себе, уничтожая одною страницею все предыдущие: так глубока его натура, так врожденна ему разумность, так силен у него инстинкт истины! Послушайте, что говорит он тотчас после того места, которое, вероятно, так возмущает моралистов" (с. 236).

Выделенные в выписке фразы: "Но это спокойствие часто признак великой, хотя скрытой силы; полнота и глубина чувств и мыслей не допускает бешеных порывов" и "Только в этом высшем состоянии самопознания человек может оценить правосудие божие" (с. 236) - и становятся доказательством "разумности" и "инстинкта истины", которые так важны для Белинского не только как объективные свойства лермонтовского персонажа, но и как моменты, позволяющие сблизить Печорина с гегелевской установкой на примирение с действительностью в виде разумности.

В двух выписках из "Княжны Мери": конная прогулка, во время которой Печорин исповедуется перед Мери и доводит ее до нервического припадка, и ожидание ответа Грушницкого, когда тот обвиняет его в трусости перед своими приятелями (с. 246), очевидная явная диалогичность выделенных курсивом психологических реакций Печорина. В первом случае это почти злобное упоение страданиями Мери ("Эта мысль мне доставляет необъятное наслаждение: есть минуты, когда я понимаю Вампира!.. а еще слыву добрым малым и добиваюсь этого названия"), во втором - готовность броситься на шею Грушницкому, если бы тот не согласился разыгрывать гнусную комедию. Следует отметить, что первый эпизод Белинский комментирует, говоря и о противоречии человека с самим собой, и о том, что "здесь Печорин впал в Грушницкого", вторая выписка с курсивом плавно возникает из пересказа эпизода, предшествующего ей, и столь же плавно переходит в пересказ следующего эпизода.

Белинский обращается к курсивам не системно, а, скорее, спонтанно. Они способ передачи авторского отношения (повышенной эмоциональной реакции в первую очередь) к тексту, и только это объединяет все случаи курсивов в статье о "Герое нашего времени".

Диалогическая природа критики предполагает достаточно тесное общение автора с читателем. 18 Эти "два лица беседующие" присутствуют и в рассматриваемой статье, а "образ читателя" в ней чрезвычайно интересно корреспондирует с образом публики в предисловии, которым Лермонтов откроет переиздание своего романа в 1841 году.

Анализ "образа" читателя в статье Белинского открывает неоднородность этой категории, ее изменчивость как результат меняющейся позиции критика. Здесь не место вдаваться в детальное исследование всех форм присутствия читателя в объемной статье, достаточно указать их доминантное проявление.

Во вступительной части своего критического сочинения, говоря "об отличительном характере нашей литературы" (с. 193), Белинский приводит "вечную поговорку читателей "Книг много, а читать нечего"", чтобы противопоставить этому тривиальному суждению замечательное произведение Лермонтова и его сильный "художественный талант" (с. 194). В преамбуле статьи читатель заявлен, но не обладает какими- либо определенными качествами, он "читатель вообще".


--------------------------------------------------------------------------------

18 См.: Штейнгольд А. М. Диалогическая природа литературной критики // Русская литература. 1988. N 1. С. 60-78.

стр. 46


--------------------------------------------------------------------------------

Некая вариация этого "безличного", среднеарифметического читателя появится в той части статьи, где Белинский сосредоточится на вопросах по преимуществу философских: что такое художественность, как соотносятся "организация" и "дух" и т. д. В этой части возникнет серия вопросов: "Что такое дух? Что такое истина? Что такое жизнь?" Первым в их ряду встанет вопрос о "замкнутости": "Но что же такое "замкнутость"? - спросят нас наконец" (с. 201. Курсив наш. - А.Ш., Е. Т. ).

Образ собеседника здесь столь же обобщен и условен, как и в описанной выше преамбуле, но характеристическое содержание корреспондента, с которым Белинский вступает в диалог, иное. Читатель, жалующийся на отсутствие книг, тривиален и, кажется, "ленив и нелюбопытен". Терзающий себя и критика неназванный читатель статьи глубокомыслен, серьезен и философичен. От него нельзя отмахиваться, с ним надо разговаривать по существу.

Позже, когда критик обращается к составу и композиции лермонтовского романа, характеризуя входящие в него повести, появляется новый облик читателя: это человек, знакомящийся с "Героем нашего времени". Белинский вводит в свой текст реакции этого читателя на ту или иную повесть в составе романа: "вы невольно догадываетесь о какой- то другой повести, заманчивой, таинственной и мрачной"; "загадка разгадывается, основная идея романа, как горькое чувство, мгновенно овладевшее всем существом вашим, пристает к вам и преследует вас "; "вы еще более понимаете его, более думаете о нем, и ваше чувство еще грустнее и горестнее..." (с. 199. Курсив наш. - А. Ш., Е. Т .). Читатель, к которому обращается здесь Белинский, явно симпатичен критику: он испытывает те же самые эмоции, воспринимает произведение в том же ключе, что и автор статьи.

При более подробном изложении "Героя нашего времени", когда чередуются и взаимодействуют между собой выписки, пересказ, суждения автора статьи, этот образ читателя претерпит некоторое изменение. Он "утратит" первичность впечатления от лермонтовского текста и займет позицию ведомого, следующего за логикой автора статьи. Критик выступает в роли экскурсовода, рассказывающего участникам экскурсии о заслуживающих наибольшего внимания экспонатах. Своеобразным лейтмотивом в рассуждениях критика о "замкнутом в самом себе органическом существе" пройдет организующий речевой поток рефрен "вы видите" (и его варианты). "Посмотрите на цветущее растение: вы видите, что оно имеет свою определенную форму"; "Видите ли, в этом цветке все, что ему нужно (...)"; "Вы видите, что это растение полно и совершенно само в себе (...)", "Смотря на него извне, мы видим явление; вскрыв его организм, мы видим источник явления (...)", "Но и тут вы еще не все видите: возьмите микроскоп (...) - и вас поразит (...) эта бесконечность организации: вы увидите (...)" и т.д. (с. 202-203. Курсив наш. - А. Ш., Е. Т .).

Пафос открывателя новых горизонтов определяет позицию критика в рассмотренном выше фрагменте статьи, за которым начинается непосредственная его работа с текстом "Героя нашего времени". Здесь на смену собеседнику-экскурсанту придет иное воплощение адресата статьи. Критик возьмет на себя роль человека, готового вместе с читателем, которому хорошо известен роман, проследить содержание лермонтовского произведения. Читатель здесь столь же осведомлен в событиях "Героя нашего времени" и столь же знаком с его художественными красотами, как и критик, и им предстоит совместное путешествие по страницам романа. Впрочем, Белинский не изменяет своей роли ведущего. Вступая в диалог об образе Максима Максимыча (вернее, об экспозиции этого образа) со странствующим офицером в горской сакле, он снова излагает своему читателю реакции, которые тот должен испытать: "И

стр. 47


--------------------------------------------------------------------------------

вот Максим Максимыч весь перед вами (...)! Вы еще так мало видели его, так мало познакомились с ним, а уже перед вами (...) типическое лицо, оригинальный характер, живой человек!" (с. 206). Белинский не сомневается, что читатель испытает те самые чувства, которые он запечатлевает на страницах своей статьи. "Бэла" оставляет после себя глубокое впечатление: "<...) вам грустно, но грусть ваша легка, светла и сладостна; вы летите мечтою на могилу прекрасной, но эта могила не страшна " (с. 219). Сходный случай далее: "(...) но вы, любезный читатель, верно, не сухо расстались с этим старым младенцем (...)" (с. 224. Курсив наш. - А.Ш., Е. Т .).

И все-таки образ читателя-единомышленника, читателя, с симпатией переживающего и осознающего глубину и совершенство лермонтовского творения, существует преимущественно в той части, где критик говорит об "объективных" главах "Героя нашего времени". Но уже финальная характеристика Максима Максимыча ("А Максим Максимыч, этот добрый простак, который и не подозревает" и т. д.) завершается горестным выводом о том, что "простая красота (...) не для всех доступна: у большей части людей глаза так грубы, что на них действует только пестрота, узорочность и красная краска, густо и ярко намазанная..." (с. 220). Пассаж о "большей части людей", не обладающих чутким восприятием истинной красоты, с одной стороны, возвращает внимание к началу статьи, к образу "ленивого и нелюбопытного" читателя, а с другой - становится прологом к полемическим образам недоброжелательно настроенных читателей "Героя нашего времени", которые появятся в решительном споре о сущности Печорина.

Белинский выделяет два вида "читателей-врагов": это моралисты и резонеры. Моралисты раздражительны и эмоциональны. ""Эгоист, злодей, изверг, безнравственный человек!" - хором закричат, может быть, строгие моралисты" (с. 235). Резонеры более умеренны, и их нападки адресованы не столько герою, сколько создателю произведения: "(...) зачем рисовать картины возмутительных страстей, вместо того, чтобы пленять воображение изображением кротких чувствований природы и любви и трогать сердце и поучать ум?" (С. 237). И те и другие вызывают у критика острое и насмешливое неприятие и откровенный отпор. Но, выбирая аргументы в борьбе со "старыми песнями" резонеров, Белинский апеллирует к абстрактным понятиям, книжной культуре XVIII века, соотношению разума и рассудка и т. д., а на моралистов неистовый Виссарион находит иную управу. Он готов "стравить" их с Печориным, он стращает их столкновением с лермонтовским персонажем: "Не подходите слишком близко к этому человеку, не нападайте на него с такой запальчивою храбростию: он на вас взглянет, улыбнется, и вы будете осуждены, и на смущенных лицах ваших все прочтут суд ваш" (с. 235).

Белинский и обличает моралистов, и издевается над ними, пришедшими "не в свое место", севшими за стол, "за которым вам не поставлено прибора" (с. 235). Нападки критика эмоционально открыты, темпераментно красноречивы. Он рвется в бой с осмеянными оппонентами и как бы заранее торжествует победу свою и тех, "кто имеет благородную привычку смотреть действительности прямо в глаза (...) называть вещи настоящими их именами" (с. 235).

Практически моралистов и резонеров в статье Белинского можно рассматривать как неких предтеч "иных" и "других" читателей-недоброжелателей, введенных Лермонтовым в его предисловие к роману. Рядом с горячностью и азартом критика голос лермонтовского "сочинителя" холоден и отстранен, спокойно высокомерен и предельно одинок. Белинский борется с врагами Печорина на виду у всех и уверен, что моралисты изобличат себя перед лицом

стр. 48


--------------------------------------------------------------------------------

всех. Лермонтов замыкается в своей отстраненности: "Будет и того, что болезнь указана..." (с. 277).

Между статьей Белинского и предисловиями в лермонтовском романе складываются не совсем простые отношения. Критик учитывает "Предисловие" к "Журналу Печорина" как композиционно значимую и насыщенную содержанием часть романа. Можно предположить, что Лермонтов, безусловно знавший критический отзыв Белинского на свой роман, мог, хотя и невольно, учесть полемический пафос критика, создавая свой вариант отповеди враждебно настроенной публике в предисловии ко всему произведению.

Авторская установка Лермонтова в обоих предисловиях - диагностирование болезни века, определившей значимость главного героя романа. Авторская установка Белинского иная: ему важно ввести три важные составляющие - болезнь века, образ Печорина и роман Лермонтова как создание современной русской литературы - в гегельянский контекст органического развития мира, человека и искусства слова. Наконец, нельзя не отметить, что общий импульс и писателя, и критика - дать полемический отпор предвзятым и отрицательным интерпретациям "Героя нашего времени" в отзывах так называемой охранительной критики - привел к появлению достаточно примечательного феномена: предисловия в романе Лермонтова можно трактовать как Квазикритический метатекст, а в статье Белинского несомненно присутствует "попытка, и успешная, создания квазихудожественного текста "Героя нашего времени".

стр. 49