Вопрос о связях Набокова с предшествующей литературной традицией всегда занимал важнейшее место в работах о писателе. Однако внимание исследователей (как отечественных, так и зарубежных) обращается при этом прежде всего на контакты писателя с русским и европейским реализмом, либо же с символистским движением. О связях же Набокова с литературой романтизма упоминается значительно реже, и отдельные существующие сопоставления в этой области не носят развернутого характера. 1 Между тем проблема взаимоотношений художника с романтической эпохой заслуживает более тщательного изучения.
1 П. М. Бицилли указывает на традиционные романтические темы "человека-узника" и "жизни-сна" как на ведущие в творчестве Набокова. См.: Бицилли П. В. Сирин. "Приглашение на казнь". - Его же. "Соглядатай". Париж, 1938 [рецензия] // В. В. Набоков: Pro et contra. СПб., 1997. С. 253-254. Носителем романтического мировидения считает Набокова И. Есаулов. См.: Есаулов И. Поэтика литературы русского зарубежья (Шмелев и Набоков: два типа завершения традиции) // Есаулов И. Категория соборности в русской литературе. Петрозаводск, 1995. С. 238-267. См. также: Липецкий В. "Анти-Бахтин" - лучшая книга о Владимире Набокове. СПб., 1994. С. 22, 42-51; Семенова Н. В. "Жизнь-ландшафт-странствие" в новелле Вл. Набокова "Облако, озеро, башня" // Проблемы романтизма в русской и зарубежной литературе. Тверь, 1996. С. 126-130; The Garland Companion to Vladimir Nabokov. New York; London, 1995. P. 77,317,437,555,697.

стр. 203


--------------------------------------------------------------------------------

О наличии не только опосредованных, но и прямых контактов набоковского творчества с этой традицией весьма убедительно свидетельствует роман "Приглашение на казнь" (1938). Одно из самых "цитатных" произведений Набокова заключает в себе наряду с другими целый мотивно-повествовательный пласт, который отсылает читателя к творчеству художников романтической эпохи. 2 Основой для сопоставления с романтиками служит прежде всего так называемый "тюремный" комплекс, попытку рассмотрения которого и предлагает данная статья.

На событийно-сюжетном уровне "Приглашение на казнь" - роман о пребывании в тюрьме осужденного на смерть воспитателя детского сада Цинцинната Ц., преступление которого состоит в том, что он оказывается "непрозрачным" в мире "прозрачных друг для дружки душ". 3 В романе описываются последние дни узника, с момента вынесения ему смертного приговора до казни. Ситуация узничества, положенная в основу произведения, являлась в эпоху романтизма одной из самых продуктивных: к ней обращались Байрон и В. Скотт, Гюго и Метьюрин, Э. Т. А. Гофман и Э. По, Стендаль и Дюма, Пушкин, Лермонтов, Жуковский... 4 Повествование подобного рода заключало в себе несколько устойчивых мотивов и положений, которые варьировались от произведения к произведению с небольшими различиями. Важным звеном в построении "тюремного" сюжета часто выступала ситуация побега.

В "Приглашении на казнь" мотив бегства связан с Эммочкой, маленькой дочерью директора тюрьмы. В каталоге тюремной библиотеки Цинциннат находит рисунки Эммочки, изображающие побег узника. Затем именно она обещает Цинциннату освобождение: "Мы убежим, и вы на мне женитесь" (IV, 85). Здесь отчетливо возобновляется традиционный романтический мотив спасения пленного героя влюбленной в него девушкой, реализованный, в частности, в "Корсаре" Байрона и в "Кавказском пленнике" Пушкина. Причем помимо неопределенно широкого круга возможных отсылок в романе присутствует и явная реминисценция из конкретного произведения - лермонтовской "Соседки", входящей в "тюремный" цикл поэта:

У отца ты ключи мне украдешь,

Сторожей за пирушку усадишь,

А уж с тем, что поставлен к дверям,

Постараюсь я справиться сам.

Избери только ночь потемнее,

Да отцу дай вина похмельнее,

Да повесь, чтобы ведать я мог,

На окно полосатый платок.

В сознании мечтающего о бегстве героя Набокова возникает отражение именно этого сюжета. "Будь ты взрослой, - подумал Цинциннат, - будь твоя душа хоть слегка с моей поволокой, ты, как в поэтической древности, напоила бы сторожей, выбрав ночь потемней..." (IV, 26). 5


--------------------------------------------------------------------------------

2 Мельком указывает на присутствие романтических мотивов в романе С. М. Козлова. Ср.: "Один из ведущих повествовательных пластов "Приглашения на казнь" пародирует штампы романтической литературы: средневековая готика, бегство от действительности, гений и толпа, злодеи и жертвы, зачатие героя от "неизвестного бродяги, разбойника, плотника...", явление потерянной матери и пр." (Козлова С. М. Утопия истины и гносеология отрезанной головы в "Приглашении на казнь" // Звезда. 1999. N 4. С. 184).

3 Набоков В. Собр. соч.: В 4 т. М.. 1990. Т. 4. С. 12. В дальнейшем ссылки на это издание даются в тексте.

4 См., например: Жирмунский В. М. Байрон и Пушкин. Л., 1978. С. 239-256.

5 Впервые эта реминисценция отмечена в статье: Шапиро Г. Русские литературные аллюзии в романе Набокова "Приглашение на казнь" // Russian Literature. 1981. IX. Р. 371. Однако, говоря о ней, исследователи анализируют, как правило, саму сюжетную ситуацию в

стр. 204


--------------------------------------------------------------------------------

Как представляется, замечание о "поэтической древности", заключая в себе несколько соотнесенных друг с другом смыслов, может служить неким ключом к раскрытию функционирования всего комплекса узнических мотивов в "Приглашении на казнь". Во-первых, причисленные к "туманам древности" произведения писателей XIX века предстают в романе Набокова сильно удаленными хронологически от момента описываемых событий; оказываясь к тому же бесконечно далекими от современных героям реалий ("мало что уцелело от легендарных времен" - IV, 28), они поэтому и воспринимаются Цинциннатом как "древние", подлинно мифические. Однако семантический диапазон словосочетания "поэтическая древность" в тексте романа несравненно шире того буквального смысла, который вкладывает в него Цинциннат. И здесь речь идет уже об авторской точке зрения. Ведущая в произведении тема творчества позволяет увидеть за "древностью" и чисто литературные характеристики этих текстов: писательское видение действительности, сюжетную организацию произведений, манеру изложения, стиль. В этом случае ключевым, опорным словом в рассматриваемом словосочетании становится эпитет "поэтическая", указывающий на принадлежность даже не столько именно к поэзии, сколько к литературе в целом; а существительное "древность" в употребленном значении встает в один синонимический ряд с такими понятиями, как "устарелость", "несовременность", "несостоятельность перед лицом сегодняшнего дня". 6

Таким образом, характеризуя литературу XIX века как "поэтическую древность", Набоков лишний раз намекает на наличие в своем романе некоего металитературного слоя. Эта металитературность "Приглашения на казнь" проявляется как в постоянной демонстрации автором своего присутствия в произведении и подчеркивании условности происходящего ("Итак - подбираемся к концу. Правая, еще непочатая часть развернутого романа, которую мы, посреди лакомого чтенья, легонько ощупывали, машинально проверяя, много ли еще (и все радовала пальцы спокойная, верная толщина), вдруг, ни с того ни с сего, оказалась совсем тощей: несколько минут скорого, уже под гору чтенья - и... ужасно!" - IV, 5), так и в игре Набокова с литературной традицией, в стремлении писателя обыграть, иногда спародировать какие-то определенные устойчивые мотивы, образы или стиль (в нашем случае - закрепленные за романтической эпохой). На этом уровне роман может быть прочитан как полемика или игра с устоявшимися литературными моделями и стереотипами.

Напомним, что конкретным воплощением "поэтической древности" выступает у Набокова "Соседка" Лермонтова, но это стихотворение с легкостью включается в длинный ряд схожих по тематике и стилю текстов. Неудивительно, что в сознании


--------------------------------------------------------------------------------

романе Набокова в соотнесении с лермонтовским сюжетом, не затрагивая вопроса о функционировании аллюзии (см., например: Шапиро Г. Указ. соч. С. 370-371; Сендерович С., Шварц Е. Вербная штучка. Набоков и популярная культура. Статья первая // Новое литературное обозрение. 1997. N 24. С. 102).

6 Подобной семантической многозначностью обладает и словосочетание "поэтический дуэлянт", характеризующее пушкинского Ленского ("...хочу я о другом, хочу другое пояснить... но пишу я темно и вяло, как у Пушкина поэтический дуэлянт". - IV, 52). Такая характеристика по отношению к пушкинскому герою может пониматься прежде всего в том смысле, что Ленский - "поэт-дуэлянт", т. е. поэт, погибший на дуэли. Дуэль и поэзия здесь по существу иначе никак не связаны. Однако сама синтаксическая природа употребленного словосочетания тесно сопрягает эти два понятия: Ленский только в том смысле "дуэлянт", в каком он поэт. Этот смысл станет очевиден, если мы вспомним, что замечание о "поэтическом дуэлянте" принадлежит перу Цинцинната, ведущего своеобразную творческую, "поэтическую" дуэль со смертью и пытающегося найти литературные аналоги своей ситуации. Ленский, писавший "темно и вяло", не состоялся как поэт и погиб на дуэли, и Цинциннату не хочется повторять его участь. Стиль - единственное оружие набоковского героя, а "темный и вялый" стиль не дает пропуска в бессмертие, обрекает на гибель в поединке с судьбой (ср.: Шапиро Г. Указ. соч. С. 369-370).

стр. 205


--------------------------------------------------------------------------------

Цинцинната, неплохо знакомого с литературой ("По вечерам же упивался старинными книгами под ленивый, пленительный плеск мелкой волны..." - IV, 14), воспроизводятся расхожие романтические штампы. Причем следует заметить, что в размышлениях героя нет ни капли иронии, Цинциннат действительно способен мыслить лишь шаблонами: "Кабы вот таким ребенком осталась, а вместе повзрослела, поняла, - и вот удалось бы: горящие щеки, черная ветреная ночь, спасение, спасение..." (IV, 30). 7 Примитивность, нетворческая природа такого мышления для Набокова очевидна, медитация в духе "поэтической древности" уже не оправдывает себя и не может привести героя к освобождению. В ловушку здесь Набоков заманивает не только Цинцинната, но и своего читателя, заставляя его поверить в то, что знакомая сюжетная ситуация и разрешится традиционным образом. Однако прежние литературные законы не срабатывают: Эммочка, поначалу взяв на себя роль спасительницы, в итоге обманывает Цинцинната, и вместо желанной свободы герой попадает в директорскую квартиру. Если процитированные выше строчки отражают общее место всей романтической литературы, то концовка размышлений героя допускает несколько большую степень конкретизации: "И напрасно я повторяю, что в мире нет мне приюта... Есть! Найду я! В пустыне цветущая балка! Немного снегу в тени горной скалы!" (IV, 30). С определенной долей вероятности можно утверждать, что в сознании Цинцинната вновь репродуцируются именно лермонтовские образы и мотивы, которые хотя и указывают на некий узнаваемый круг текстов ("На севере диком стоит одиноко...", "Утес", "Три пальмы"), но не соотносятся ни с одним из них в отдельности. В восприятии героя границы между отдельными сюжетами и произведениями как бы стираются, что лишний раз подчеркивает их "древность" (в связи с этим крайне примечательно то обстоятельство, что именно Лермонтов, в отличие от Пушкина, Гоголя, Толстого, не назван в романе по имени, а упоминается лишь как автор "древних стихов" 8 ). Но если Цинциннат непреднамеренно забывает конкретные тексты, начиная мыслить штампами, то на авторском уровне эта "забытость", стертость выступает как прием, писательская установка в отношении определенной традиции, В конечном счете "поэтической древностью" оказывается и все литературное наследство романтической эпохи, используемое Набоковым как строительный материал для построения собственного произведения. Ведь сходным образом функционируют в романе и другие текстовые фрагменты, отсылающие к романтической литературе о тюрьме.

Мотив побега развивается в "Приглашении на казнь" и в иной сюжетной плоскости. Цинциннат с волнением ожидает таинственного спасителя, который пробивает потайной ход к нему в камеру. Однако вместо благородного избавителя к герою вваливаются палач м-сье Пьер и директор тюрьмы Родриг Иванович. Явная литературность эпизода с подкопом тем более очевидна, что на нее открыто намекает сам Набоков: "...стояла бесстрастная, каменная ночь, - но в ней, в глухом ее лоне, подтачивая ее мощь, пробивалось нечто совершенно чуждое ее


--------------------------------------------------------------------------------

7 Ср., например, в сцене ночного побега героя "Кавказского пленника", спасенного Черкешенкой:

...взгляд ее безумный

Любви порыв изобразил.

Она страдала. Ветер шумный,

Свистя, покров ее клубил.

(Пушкин А. С. Полн. собр. соч.: В 10 т. Л., 1978. Т. 4. С. 99)

8 В качестве автора "старых, старых стихов" появляется в романе и Тютчев. Строка из его стихотворения "Последняя любовь" (1852) вплетена в страстный монолог Цинцинната: "...и вода бросает колеблющийся блеск на ровные строки старых, старых стихов, - о, как на склоне, - ведь я знаю, что этого не надо, - и суеверней! - ни воспоминаний, ни боязни, ни этой страстной икоты: и суеверней! и я так надеялся, что все будет прибрано, все просто и чисто" (IV, 111). См.: Шапиро Г. Указ. соч. С. 372.

стр. 206


--------------------------------------------------------------------------------

составу и строю. Или это старые, романтические бредни, Цинциннат?" (IV, 79). Замечание повествователя о " старых, романтических бреднях" является не чем иным, как прямым авторским указанием на игру с сюжетами романтической "тюремной" литературы, и в то же время служит предупреждением Цинциннату о готовящейся ловушке. 9

Мотив потайного хода, ведущего из одной камеры в другую, в первую очередь заставляет вспомнить популярный роман Александра Дюма "Граф Монте-Кристо" (1846), в котором узник замка Иф аббат Фариа, сделав подкоп, попадает в камеру к Эдмону Дантесу. 10 Прорытый туннель служит впоследствии, средством сообщения между камерами, и узники, сдружившись, начинают ходить друг к другу в гости. Набоков пародийно переворачивает эту ситуацию. Навязывающий себя в друзья к Цинциннату палач м-сье Пьер приглашает несчастного узника в свою камеру, чтобы продемонстрировать ему орудие будущей казни. Еще одним возможным источником этого эпизода предстает роман Э. Т. А. Гофмана "Эликсиры сатаны" (1816), где к находящемуся в заточении капуцину Медарду пробивает ход преследующий его страшный двойник. Подобная ситуация также могла найти отражение в "Приглашении на казнь": ведь м-сье Пьер выступает как своего рода демонический двойник Цинцинната.

В обоих рассмотренных случаях (как в ситуации с туннелем, так и в истории с Эммочкой) у Набокова мы сталкиваемся с мотивом "ложного побега", также отразившимся в творчестве романтиков. В этом отношении показателен знаменитый "Мельмот Скиталец" Ч. Р. Метьюрина (1820). Здесь в качестве тюрьмы выступает католический монастырь в Мадриде (само уподобление монастыря тюрьме восходит, как известно, к "Монахине" Дидро). Ситуация ложного побега возникает у Метьюрина дважды, причем оформлена она, как текст в тексте. Во внутренней рамке помещен рассказ некоего монаха о двух влюбленных, которых он взялся освободить, и, обманув, заточил в монастырском склепе. На внешнем уровне повествование ведется от лица испанца Алонсо Монсады, которому тот же монах помогает бежать из монастыря и, как впоследствии оказывается, вновь обманывает: герой попадает в руки Инквизиции. И у Метьюрина, и у Набокова ложное бегство предстает осуществлением коварного замысла, имеющего целью умножить муки героя. Но в абсурдном мире "Приглашения на казнь" эта ситуация выступает одновременно и знаком некой игры, ведущейся сразу с двух сторон: "страшный, полосатый мир" (VI, 51) ведет низкую, подлую игру с Цинциннатом, используя для достижения собственных целей любые средства. В свою очередь, все художественное пространство романа представляет собой поле авторской игры с литературной Традицией:

Набоков вновь и вновь ставит своего героя в знакомые ситуации, но каждый раз разрешает их по-новому.

Напоследок напомним, что сама ситуация ложного бегства предстает частным воплощением мотива "пытки надежной" (мучители даруют жертве надежду на спасение, заманивая ее в очередную ловушку). Этот по-своему преломившийся в "Приглашении на казнь" романтический мотив ("Он убедился, - да, это именно к нему идут, его хотят спасти..." - IV, 80) мы встречаем не только у Метьюрина,


--------------------------------------------------------------------------------

9 Цитированное рассуждение повествователя на деле весьма парадоксально. Ведь "старые, романтические бредни" противопоставляются чаяниям Цинцинната вырваться на волю, приравниваясь, таким образом, к невозможности обретения героем свободы. В то же время сами сюжеты "тюремной" литературы, на которые указывает автор, часто завершались именно освобождением узника ("Кавказский пленник" Пушкина, "Пармская обитель" Стендаля, "Граф Монте-Кристо" Дюма). Это противоречие легко снимается, если принять во внимание, что важнейший смысл упоминания о "старых, романтических бреднях" - металитературный. Это намек на книжность, литературность происходящего с героем, напоминание о том, что он всего лишь персонаж, "заключенный" автором в книгу и полностью зависимый от его воли.

10 Ср.: Сендерович С., Шварц Е. Указ. соч. С. 107.

стр. 207


--------------------------------------------------------------------------------

но и у весьма популярного французского писателя второй половины XIX века Вилье де Лиль-Адана, чья новелла так и озаглавлена - "Пытка надеждой". 11

Изложенные наблюдения позволяют сделать вывод о том, что Набоков, разрабатывая "тюремный" сюжет в "Приглашении на казнь", принимал во внимание все упомянутые нами тексты. Но авторская установка носит особый характер. Воспроизводя типичные для романтической литературы ситуации и положения, Набоков, за редким исключением, не отсылает в том или ином сюжетном эпизоде к какому-либо конкретному источнику, а заставляет читателя вспомнить литературный фон в целом, характерные общие места романтических произведений о тюрьме. Причем зачастую отсылки к этой литературной традиции указывают именно на обобщение и стирание различий между отдельными произведениями.

Приведем два примера, наглядно подтверждающие это положение. Камера, в которую заключен Цинциннат, наряду с присущими только ей особенностями имеет и такие, которые объединяют ее с камерами многих литературных узников. Прежде всего это "паук с потолка - официальный друг заключенных" (IV, 6). Характеристика паука как "друга заключенных" позволила Г. Шапиро усмотреть здесь отсылку к "Шильонскому узнику" Байрона в переводе Жуковского, 12 где герой называет своего собрата по камере паука "другом":

И подземелье стало вдруг

Мне милой кровлей... там все друг,

Все однодомец было мой:

Паук темничный надо мной

Там мирно ткал в моем окне... 13

Действительный смысл рассматриваемой аллюзии лежит, как представляется, несколько в иной плоскости. Сама набоковская цитата полигенетична по своей структуре, т. е. она несводима к какому-либо конкретному источнику и ориентирована на целый ряд текстов, объединенных в данном случае одним образом. 14 Так, помимо "Шильонского узника" Байрона/Жуковского, паук как характерный атрибут тюремной жизни появляется в повести Виктора Гюго "Последний день приговоренного к смерти" (1829) 15 и в уже упомянутом "Мельмоте Скитальце" Метьюрина.


--------------------------------------------------------------------------------

11 Связь между произведениями Метьюрина и Вилье де Лиль-Адана отмечена М. П. Алексеевым (Алексеев М. П. Ч. Р. Метьюрин и его "Мельмот Скиталец" // Ч. Р. Метьюрин. Мельмот Скиталец. М., 1983. С. 614-616).

12 См.: Шапиро Г. Указ. соч. С. 371.

13 Жуковский В. А. Избранное. Л., 1973. С. 342. Любопытно отметить, что упоминание о "дружбе" узников с пауками возникает и на страницах "Мельмота Скитальца" Метьюрина. Ср.: "...тебе приходится привыкать к другому обществу, смотреть, как вокруг твоей соломенной подстилки ползает паук, слушать, как скребется крыса! Я знаю, что они заводили дружбу с узниками Бастилии, и те их прикармливали, - подумай, не пора ли заняться этим и тебе?" (Метьюрин Ч. Р. Мельмот Скиталец. С. 51).

14 О полигенетичности у Набокова см.: Тамми П. Заметки о полигенетичности в прозе Набокова // В. В. Набоков: Pro et contra. С. 514-528.

15 "Я уже был близок к обмороку, как вдруг почувствовал у себя на голой ноге ползущие мохнатые лапы и холодное брюшко - потревоженный мною паук удирал прочь" (Гюго В. Собр. соч.: В 15т. М., 1953. Т. 1. С. 241). Выявление перекличек между "Приглашением на казнь" и "Последним днем приговоренного к смерти" может стать предметом особого исследования. Укажем пока лишь на одну параллель. Эпиграф к "Приглашению на казнь", взятый Набоковым из выдуманного им же самим французского мыслителя Делаланда ("Как сумасшедший мнит себя Богом, так мы считаем себя смертными" - IV, 5), явным образом перекликается со словами книги, о которой упоминает "приговоренный": "...все люди приговорены к смерти с отсрочкой на неопределенное время" (Гюго В. Собр. соч. Т. 1. С. 232). Можно предположить, что Набоков сознательно полемизирует с Гюго, формулируя принципиально отличную от него авторскую установку. Если в повести французского романтика реальность смерти, по крайней мере как события в истории героя, не подвергается сомнению, то автор "Приглашения на казнь" отказывает смерти во всех ее притязаниях.

стр. 208


--------------------------------------------------------------------------------

И это, вероятно, далеко не полный перечень. Эпитет "официальный", употребленный Набоковым, как раз и призван подчеркнуть регулярную воспроизводимость, привычность и даже тривиальность этого образа. В этом контексте слово "друг" может пониматься уже не буквально, а в значении "непременный спутник", "постоянный атрибут изображения тюрьмы". 16 В "Приглашении на казнь" паук выполняет ту же функцию, что и все остальные образы и сюжетные ходы, относящиеся к тюремному комплексу: воспроизвести расхожую модель, создать иллюзию уже хорошо знакомого и словно заранее предрешенного, а затем неожиданно ее разрушить.

С полигенетичностью набоковской цитаты мы сталкиваемся и при описании подготовки Цинцинната к бегству: "И тогда узник решил, что пора действовать. Страшно спеша, трепеща, но все же стараясь не терять над собой власти, он достал и надел те резиновые башмаки, те полотняные панталоны и куртку, в которых был, когда его взяли; нашел носовой платок, два носовых платка, три носовых платка (беглое преображение их в те простыни, которые связываются вместе)..." (IV, 91- 92). С. Сендерович и Е. Шварц, комментируя этот фрагмент, как представляется, совершенно справедливо считают, что "скобочный оборот просто указывает на перенос литературного мотива". 17 Однако вывод исследователей о том, что мы имеем дело с аллюзией, направляющей к роману Стендаля "Пармская обитель" (1839), кажется не вполне обоснованным. Безусловно, Набоков ориентируется в "Приглашении на казнь" и на роман Стендаля, но в данном случае ему как раз важно показать не единичность, а многократность, бесчисленную повторяемость литературной ситуации. Форма возвратного глагола в третьем лице ("простыни связываются") подчеркивает обычность и регулярность действия: подобным образом поступали и поступают в пародируемой романтической литературе все узники, а не какой-нибудь конкретный заключенный. Характерно, что и сам Цинциннат не назван в этом отрывке по имени, а получает родовое классифицирующее наименование "узник".

В рамках нашего исследования мы постарались показать, что Набоков в "Приглашении на казнь" воспроизводит характерные для романтической литературы о тюрьме образы и мотивы и, играя на читательских ожиданиях, использует их для создания новой романной реальности. Сама литература романтической эпохи, охарактеризованная Набоковым как "туманы древности", что-то давно забытое, превращается в некий единый текст, поэтому многочисленные аллюзии к произведениям романтиков в большинстве случаев сводятся не к какому-либо одному источнику, а указывают на целую группу однопорядковых в том или ином смысле текстов в их совокупности. Тем самым эти отсылки либо приобретают характер шаблонов, общих мест (здесь на первый план выходит пародийная функция), либо же служат знаками, просто указывающими на литературу романтизма. Причем в обоих случаях специфика использования Набоковым романтических аллюзий позволяет говорить, скорее, именно об обращении к удаленной по времени литературной эпохе, в рамках которой были популярны "тюремные" сюжеты, нежели к романтизму как особому историко- литературному направлению. 18

В заключение отметим, что присутствие литературных шаблонов и общих мест не ограничивается в "Приглашении на казнь" чисто металитературными задачами. Их роль видится и в усилении эффекта ненатуральности, бутафорности всего романного мира. В произведении четко присутствует установка на изображение не


--------------------------------------------------------------------------------

16 В то же время "официальный" может пониматься и как "официально разрешенный", "дозволенный начальством".

17 Сендерович С., Шварц Е. Указ. соч. С. 102.

18 Именно по этой причине романтические аллюзии, не связанные с "тюремным" комплексом, не входят в рассматриваемую нами систему.

стр. 209


--------------------------------------------------------------------------------

реальной, а "сделанной", искусственной действительности. И тюрьма, и все ее атрибуты оказываются лишь декорацией, которая в итоге разрушается верховной волей автора. Рискнем предположить, что само финальное крушение этих декораций, мира, построенного с оглядкой на романтические каноны, также можно истолковать в металитературном отношении - как расставание, отказ Набокова-художника от романтической традиции и игры с ней.

стр. 210