Полная версия публикации №1725053890

LITERARY.RU 200 лет со дня рождения Ф. И. ТЮТЧЕВА. "ТУДА ВЗЛЕТАЯ, ЗВУК НЕМЕЕТ..." → Версия для печати

Готовая ссылка для списка литературы

А. В. БЕЛОВА, 200 лет со дня рождения Ф. И. ТЮТЧЕВА. "ТУДА ВЗЛЕТАЯ, ЗВУК НЕМЕЕТ..." // Москва: Портал "О литературе", LITERARY.RU. Дата обновления: 31 августа 2024. URL: https://literary.ru/literary.ru/readme.php?subaction=showfull&id=1725053890&archive= (дата обращения: 10.09.2024).

По ГОСТу РФ (ГОСТ 7.0.5—2008, "Библиографическая ссылка"):

публикация №1725053890, версия для печати

200 лет со дня рождения Ф. И. ТЮТЧЕВА. "ТУДА ВЗЛЕТАЯ, ЗВУК НЕМЕЕТ..."


Дата публикации: 31 августа 2024
Автор: А. В. БЕЛОВА
Публикатор: Администратор
Источник: (c) http://literary.ru
Номер публикации: №1725053890 / Жалобы? Ошибка? Выделите проблемный текст и нажмите CTRL+ENTER!


А. В. БЕЛОВА, кандидат филологических наук

Тематическое созвучие и схожесть образов сближают стихотворения Ф. И. Тютчева "Над виноградными холмами..." и А. С. Пушкина "Монастырь на Казбеке". Тема этих стихотворений - божественное начало мира, божественное присутствие на небе, на земле и выбор человеком своего пути - относится к одной из самых глубоких. Она характерна в целом для поэзии XIX века и органична для творчества как Пушкина, так и Тютчева. Кроме того, эти стихотворения созданы поэтами примерно в одном и том же возрасте: Пушкиным в 30 лет, Тютчевым в 32 года.

Пушкинское стихотворение, написанное в 1829 г. во время путешествия на Кавказ (в Арзрум), имеет заглавие "Монастырь на Казбеке", тем самым отсылая читателя к конкретному месту. Стихотворение же Тютчева, датированное 1835 годом, без заглавия и передает впечатления поэта от путешествия по Германии.

Приведем эти два стихотворения полностью:

стр. 10

Монастырь на Казбеке

Высоко над семьею гор,
Казбек, твой царственный шатер
Сияет вечными лучами.
Твой монастырь за облаками,
Как в небе реющий ковчег,
Парит, чуть видный, над горами.

Далекий, вожделенный брег!
Туда б, сказав прости ущелью,
Подняться к вольной вышине!
Туда б, в заоблачную келью
В соседство Бога скрыться мне!..
"Над виноградными холмам..."

Над виноградными холмами
Плывут златые облака.
Внизу зелеными волнами
Шумит померкшая река.

Взор постепенно из долины,
Подъемлясь, всходит к высотам
И видит на краю вершины
Кругообразный светлый храм.

Там, в горнем неземном жилище,
Где смертной жизни места нет,
И легче и пустынно-чище
Струя воздушная течет.
Туда взлетая, звук немеет,
Лишь жизнь природы там слышна
И нечто праздничное веет,
Как дней воскресных тишина.
Поэт, находящийся в реальности на земле, но душой устремляющийся к Богу, является неким промежуточным звеном между землей и небом. Первые строфы обоих текстов показывают нам пейзаж, смысловым центром которого является место служения Богу: у Пушкина это "монастырь за облаками", у Тютчева - "кругообразный светлый храм". Образы земли, противопоставленные в обоих текстах образам неба, у поэтов несколько различаются. У Пушкина мы видим высокогорный пейзаж с ущельем, ослепительную вершину Казбека и словно парящий над ней монастырь. Эта картина полна динамики: кавказский пейзаж раскрывается перед нами, подобно распахнутому окну. Поэт сразу переносит наш взор к самому Казбеку, обращается к нему на "ты".

стр. 11

Прием синтаксического параллелизма (твой царственный шатер сияет... Твой монастырь за облаками. .. парит) порождает иерархическое движение от земли к небу: Казбек - монастырь -реющий ковчег - вожделенный брег - заоблачная келья - соседство Бога. Поэтому семантической доминантой в первой строфе становится не Казбек, вознесшийся "высоко над семьею гор", а парящий в небе монастырь, "чуть видный над горами". Монастырь, построенный под облаками, вызывает в душе странствующего поэта желание оставить грешный мир. Эта обитель для него - "далекий, вожделенный брег". А. Тыркова-Вильямс, пушкинский биограф, замечает: "Монастырь, построенный высоко на склонах Казбека, виден с Военно-Грузинской дороги. Он то смутно белеет, тонет в лиловой мгле, то вдруг отчетливо выступает, плывет навстречу путнику, волнуя воображение. Это одна из самых прекрасных подробностей этой прекрасной горной дороги. От Казбека дорога начинает спускаться к долинам севера" (Тыркова-Вильямс А. В. Пушкин. М., 1998. С. 252 - 253).

В первой строфе тютчевского стихотворения панорама обширнее, просторнее, это также южный пейзаж, но иной. Он эпичен, спокоен, автор раскрывает его, как свиток. Вначале мы видим небо и облака: "Над виноградными холмами Плывут златые облака", потом взору открываются долина и река, и, лишь снова устремляясь к высотам, мы, наконец, видим храм. В структурном отношении слово храм венчает первую строфу и становится кульминацией и семантическим центром текста. У Тютчева во всем стихотворении царит поэтика покоя. Уже в первой строфе глаголы несовершенного вида создают плавность течения жизни. Лишь река шумит, хотя и она померкшая. Наречный эпитет постепенно, примыкающий к метафорическому глаголу всходит, также указывает на атмосферу созерцательности: "Взор постепенно из долины, Подъемлясь, всходит к высотам".

Вторые строфы передают глубокие движения души, сокрытые желания сердца, вызванные встречей с обителью Бога. Вся вторая строфа стихотворения Тютчева - это характеристика жизни неба - горнего неземного жилища. Храм - то, что не разъединяет, а соединяет небо и землю. Наречие там, открывающее вторую строфу, является "мостиком" между образом храма и всей последующей тканью текста. Отметим также, что, как и у Пушкина во второй строфе семантически наполненными являются параллельные конструкции туда б подняться, туда б скрыться, так и у Тютчева во второй строфе оказываются в структурно-семантическом отношении важными указательные наречия: там - в начале, туда - в середине строфы и в конце -снова там. В этой трехчленной пространственно-композиционной структуре заключено не столько авторское отношение к дихотомии небо/земля, сколько высказано общее понимание неразрывности этих

стр. 12

понятий и миров, неразъемности бытия, где тело - персть земная, а душа вечно будет устремляться туда, куда, взлетая, звук немеет.

У Пушкина характер текста более динамичен, хотя в первой строфе использованы глаголы только несовершенного вида - сияет, парит. Первый глагол семантически оживлен за счет словосочетания с временным эпитетом: сияет вечными лучами. Эпитет вечными разъединяет плеоназм сияет лучами (с формой творительного сравнения).

Препозитивное положение сравнительного оборота как в небе реющий ковчег по отношению к глаголу парит усиливает динамику первой строфы, что способствует приращению смысла. Эпитет реющий к метафоре ковчег, предшествуя глагольной форме, будто удваивает видение высокого храма: так возникает образ монастыря как небесного корабля.

Во второй строфе представлены глагольные формы только совершенного вида: сказав прости, подняться, скрыться, результативное значение которых ослабляется повтором частицы б с условным значением (туда б). Это и создает образ высокой мечты поэта, его сокровенного желания. На это указывает и форма дательного падежа личного местоимения - мне. Пушкин, избегая открытой модальности (я хочу), передает свой душевный порыв тонко и глубоко, усиливая его лишь тройным восклицанием и синтаксическим параллелизмом.

Смысловым и композиционным центром стихотворения является восклицательное предложение Далекий, вожделенный брег! Эпитеты далекий, вожделенный также включаются в создание образа монастыря-мечты, подчеркивают жгучее желание поэта оказаться в высокой обители - далекой, и потому еще более желанной. Это однородные определения, но вместе с тем они указывают на разные отношения в тексте: первый - на пространственные, второй - на психологические (далекий как недосягаемый, а вожделенный как остро необходимый). Эпитет вожделенный является ключевым словом во всем тексте. В нем и страстное ожидание, и томление духа, и разочарование в реальности, и высокая зависть к природе, в частности к Казбеку, вечно сияющему в небе.

Образы неба и земли, вступающие в семантическую оппозицию, начинают стихотворения. В пушкинском тексте образ неба возникает у читателя благодаря первому слову - наречию высоко (Высоко над семьею гор) и упоминанию о сверкающей в небе вечными лучами вершине Казбека. Реально небо присутствует с середины первой строфы. Небо у Пушкина, место обитания Бога, дано через включение следующих форм: за облаками в небе... парит ... над горами, к вольной вышине. Романтик Пушкин устремлен в небо, он уже осознал суетность мирской жизни.

Небо у Тютчева открывается нам почти сразу же, со второго стиха, который предваряет словосочетание с предлогом пространственного

стр. 13

значения над: "Над виноградными холмами Плывут злотые облака". Цветовой эпитет златые с корневым ла создает звукообраз, соответствующий общей плавности и эпическому характеру всего пейзажа этой строфы. Далее образ неба присутствует скрыто, как и у Пушкина в начале стихотворения: "Подъемлясь, всходит к высотам И видит на краю вершины... Кругообразный светлый храм". Поэт неспешно, но целенаправленно поднимает наш взгляд к небесам. И так же, как в пушкинском тексте, у Тютчева завершающим образом первой строфы становится обитель Бога - кругообразный светлый храм. Эпитет кругообразный вносит в общую гармонию содержания завершающий аккорд. Этим элементом заканчивается характеристика земли.

Эпитет светлый, вступая в семантические отношения с эпитетом златые (облака), создает образ ясного неба, золотого небесного света, являющегося контрастным по отношению к зеленым волнам померкшей реки. Слово светлый имеет для содержания всего стихотворения ключевое значение, так же, как эпитет вожделенный в стихотворении Пушкина. Оно указывает не только на свет реальный, но и на свет иной, духовный, источник всего сущего; свет, который получает и хранит любой храм, так как это место особого присутствия Бога на земле (света тьма боится, потому что он ее рассеивает).

Итак, у Тютчева, как и у Пушкина, образ храма становится центральным в структурно- семантическом отношении, это не только композиционный центр текста, по и средоточие его смысла (жизни в Боге или вне Бога).

Вторая строфа тютчевского стихотворения открывается иносказательным образом монастыря: горнее неземное жилище. Хотя, как нам представляется, данная строфа - описание не только храма, но в равной мере и неба. Образы неба обусловлены единством и теснотой стихового ряда. Небо как горнее неземное жилище с бессмертной жизнью, жизнью духа, противопоставляется смертной жизни, жизни телесной. Жизнь неба, по Тютчеву, легкая, чистая, праздничная (свободная), что выражено формами сравнительной степени наречных эпитетов: "И легче и пустынно-чище Струя воздушная течет". Образ небесного покоя передается и глагольными формами течет и немеет. Последняя является глагольной метафорой и вызывает ассоциации с тютчевским шедевром "Silentium!", написанным в 1830 году. Поэт имеет в виду человеческие звуки, так как природа у него противопоставляется человеку. Жизнь природы не ограничивается для Тютчева только землею, она божественна, поэтому и не нарушает ни монастырского покоя, ни небесного.

Вводя ограничительную частицу лишь, поэт вызывает усиление контраста между мирами человека и природы: "Лишь жизнь природы там слышна". Человек же, наделенный от Бога сознанием и волей, ча-

стр. 14

сто нарушает законы природы (не только земные, но и высшие законы, законы неба).

В конце пушкинского текста употреблено слово Бог, у Тютчева его нет, но незримое присутствие Бога ощущается во второй строфе, особенно в заключительных двух стихах: "И нечто праздничное веет, Как дней воскресных тишина". Образ воскресной тишины, праздника, торжественности, где нет томления духа, "где время не бежит", как скажет в XX веке другой поэт, способствует возникновению образа рая - неземного жилища - и души, его обитательницы.

Неопределенное местоимение нечто (праздничное) можно рассматривать как метафору-загадку (как намек). Стихотворение не случайно заканчивается сравнением с воскресным днем, с его тишиной, благостью. Этот день представлен как символ служения Богу.

В конце отметим важность для обоих стихотворений образа автора. У Пушкина образ поэта (лирического героя) реально-конкретный, у Тютчева - обобщенно- философский. Так, авторское присутствие в пушкинском тексте явлено в обращении к Казбеку, в оппозиции я(мне)/ты(твой): твой...шатер, твой...монастырь - скрыться мне. Конец пушкинского стихотворения напоминает нам о высоком духовном восхождении поэта, об определяющей роли Провидения в его судьбе. Бог для Пушкина - это вольная вышина, свобода от суетных оков.

В стихотворении Тютчева мы лишь ощущаем присутствие автора (лирического героя), хотя ни лексически, ни образно в тексте его нет. Это незримый образ, но очень внимательный, глубокий, духовными глазами созерцающий божественный мир.

Два эти стихотворения, отражая особенности индивидуального стиля поэтов, являются типичными для каждого из них, поэтому тем интереснее их перекличка. Стихотворения, написанные в пору творческой зрелости обоих поэтов, свидетельствуют об их серьезной внутренней жизни, глубокой духовности и позволяют предположить, что Бог был собеседником каждого из них.

Опубликовано 31 августа 2024 года





Полная версия публикации №1725053890

© Literary.RU

Главная 200 лет со дня рождения Ф. И. ТЮТЧЕВА. "ТУДА ВЗЛЕТАЯ, ЗВУК НЕМЕЕТ..."

При перепечатке индексируемая активная ссылка на LITERARY.RU обязательна!



Проект для детей старше 12 лет International Library Network Реклама на сайте библиотеки