Полная версия публикации №1722118522

LITERARY.RU РАЗВЕНЧАННЫЙ ТУЛОН. (Об одной особенности стиля Л. Н. Толстого) → Версия для печати

Готовая ссылка для списка литературы

А. Т. ГУЛАК, РАЗВЕНЧАННЫЙ ТУЛОН. (Об одной особенности стиля Л. Н. Толстого) // Москва: Портал "О литературе", LITERARY.RU. Дата обновления: 28 июля 2024. URL: https://literary.ru/literary.ru/readme.php?subaction=showfull&id=1722118522&archive= (дата обращения: 15.02.2025).

По ГОСТу РФ (ГОСТ 7.0.5—2008, "Библиографическая ссылка"):

публикация №1722118522, версия для печати

РАЗВЕНЧАННЫЙ ТУЛОН. (Об одной особенности стиля Л. Н. Толстого)


Дата публикации: 28 июля 2024
Автор: А. Т. ГУЛАК
Публикатор: Администратор
Источник: (c) http://literary.ru
Номер публикации: №1722118522 / Жалобы? Ошибка? Выделите проблемный текст и нажмите CTRL+ENTER!


А. Т. ГУЛАК, доктор филологических наук

В романе "Война и мир" Толстой последовательно и остро развенчивает закрепленные сословной традицией, односторонние, романтически-искаженные представления главных героев "о доблестях, о подвигах, о славе". Вот как это осуществляется.

В главе XII второй части I тома впервые открыто выражены честолюбивые мечты Андрея Болконского о славе, о своем "Тулоне": "Известие это было горестно и вместе с тем приятно князю Андрею. Как только он узнал, что русская армия находится в таком безнадежном положении, ему пришло в голову, что ему-то именно предназначено вывести русскую армию из этого положения, что вот он, тот Тулон, который выведет его из рядов неизвестных офицеров и откроет ему первый путь к славе! Слушая Билибина, он соображал уже, как, приехав к армии, он на военном совете подаст мнение, которое одно спасет армию, и как ему одному будет поручено исполнение этого плана" (Толстой Л. Н. Собр. соч.: В 20 т. М., 1960-1965. Т. IV. С. 219-220; далее - только том и стр.).

Внутренняя речь князя Андрея, окрашенная экспрессией, приближает этого персонажа к читателю, помогая лучше понять своеобразие его духовного облика.

Данная черта характера Андрея Болконского ("честолюбивая устремленность") находит свое подтверждение (и укрупнение) и в дальнейшем. См. в той же XII главе комментарий всеведущего повествователя, содержащий точку зрения героя: "...сказал князь Андрей, живо воображая себе серые шинели, раны, пороховой дым, звуки пальбы и славу, которая ожидает его" (IV, 221; курсив здесь и далее наш. - А. Г. ). Чуть дальше мы наблюдаем внешнюю и внутреннюю реакцию князя Андрея на уговоры Билибина не ехать пока в действующую русскую армию, находящуюся в опасности: "- Этого я не могу рассудить, - холодно сказал князь Андрей, а подумал: "Еду для того, чтобы спасти ар-

стр. 41

мию"" (IV, 222). Ср. в XIII главе: "...вспоминал он (князь Андрей. - А. Г.) слова приказа Бонапарта своей армии перед началом кампании, и слова эти одинаково возбуждали в нем удивление к гениальному герою, чувство оскорбленной гордости и надежду славы" (IV, 223).

В этой связи получают психологическую мотивировку эпитеты волнующее, радостное ("он испытал волнующее, радостное чувство") в описании смятенного состояния князя Андрея при известии о поражении австрийской армии. В результате такой же обратной соотнесенности приобретают повышенную психологическую выразительность и эпитеты бледное, блестящее в повествовательном отрывке, организованном точкой зрения Несвицкого: "...спросил Несвицкий, заметив бледное, с блестящими глазами лицо князя Андрея" (IV, 171).

Все дальнейшее движение сюжетной линии, связанной с образом Андрея Болконского, в оставшейся части I тома романа подчинено теме славы, как ее понимает князь Андрей, и постепенному уточнению в его сознании этого отвлеченно иллюзорного понятия - благодаря постоянным столкновениям с реальной, неприкрашенной действительностью.

В очерке С. Г. Бочарова "Роман Л. Толстого "Война и мир"" стремление к славе князя Андрея объясняется его ориентацией на древний героический канон: "Существует древняя героическая традиция, соответствующая добуржуазной эре человеческой истории, и в этой традиции стремление к славе не противоречит общественному служению, наоборот, они совпадают. (...) Князь Андрей в свой первый период ориентируется на этот героический канон, в его мечтах армия попадает в безвыходное положение, и он один спасает ее и выигрывает войну - совсем как в древних эпопеях или римских преданиях" (Бочаров С. Г. Роман Л. Толстого "Война и мир". М., 1978. С. 40-41).

Думается, не все в этом утверждении верно. Образ Андрея Болконского в окончательной редакции романа чрезвычайно сложен, противоречив, дан в развитии. Князь Андрей, человек глубоко и масштабно мыслящий, деятельный, охвачен жаждой славы, эгоистическим стремлением добиться "торжества над людьми" - об этом свидетельствуют его внутренние монологи. Ср.: "Смерть, раны, потеря семьи, - ничто мне не страшно. И как ни дороги, ни милы мне многие люди - отец, сестра, жена, - самые дорогие мне люди, - но как ни страшно и ни неестественно это кажется, я всех их отдам сейчас за минуту славы, торжества над людьми, за любовь к себе людей, которых я не знаю и не буду знать..."(IV, 358).

Толстой решительно развенчивает это романтизированное представление о славе. Возвышенные мечты князя Андрея перемежаются в романе с подчеркнуто приземленными картинами бытовой действительности, "прозы жизни". Так, по пути в штаб Кутузова он встречает беспорядочно бегущее, мародерствующее русское войско. Но Болкон-

стр. 42

ский видит и не видит, он весь погружен в свои идеальные иллюзии. Затем писатель рисует сцену столкновения князя с обозным офицером, оскорблявшим лекарскую жену, и, хотя он вышел из этого столкновения с достоинством, соприкосновение с "изнанкой жизни" мучительно для Андрея Болконского, так как идет вразрез с его героическими планами.

Внутренний монолог князя Андрея накануне Аустерлицкого сражения, отражающий величие честолюбивых устремлений героя, контрастно оттеняется сниженно-бытовым диалогом кучера и повара.

Это постоянное чередование возвышенных мечтаний Андрея Болконского о славе с картинами военно-бытовой "прозы" выступает и как стилистический прием, разрушающий условную, лишенную реальной опоры семантику слова слава, и как способ диалектического изображения приближения князя Андрея к простой жизненной правде (ср. подобный стилистический прием в рассказе "Севастополь в августе 1855 года", использованный при создании образа Володи Козельцова). Предельно честный перед собой и другими, князь Андрей благодаря присущей ему остроте и аналитической точности восприятия мучительно постигает истинную сущность вещей, и динамика этого постижения во всех подробностях, со всеми колебаниями воспроизводится в тексте романа.

Мечты Андрея Болконского о славе постоянно сопровождаются упоминанием Тулона или Аркольского моста. "Для молодых людей девятнадцатого столетия Тулон стал символом резкого и стремительного поворота судьбы" (Манфред З. Наполеон Бонапарт. М., 1986. С. 75). Тулон сделал Наполеона знаменитым. Аркольский мост, где Бонапарт под пулями в критическую для французов минуту, подхватив знамя, увлек за собой солдат, приумножил его славу. Поэтому "князь Андрей не мог равнодушно смотреть на знамена проходивших батальонов. Глядя на знамя, ему все думалось: может быть, это то самое знамя, с которым мне придется идти впереди войск" (IV, 370).

В романе со всей реалистической достоверностью воспроизводится эффектный бросок Андрея Болконского со знаменем, не изменивший, однако, исхода сражения и не принесший ему долгожданной славы, но приведший в результате к глубокому переосмыслению им жизненных ценностей. Повествователь трижды сосредоточивает внимание на бегущем со знаменем князе Андрее, всякий раз стилистически снижая высокий порыв героя. Ср. сначала: "Вот оно! - думал князь Андрей, схватив древко знамени и с наслаждением слыша свист пуль, очевидно направленных именно против него".

Затем: "- Ура! - закричал князь Андрей, едва удерживая в руках тяжелое знамя, и побежал вперед с несомненной уверенностью, что весь батальон побежит за ним".

И наконец: "Князь Андрей опять схватил знамя и, волоча его за древко, бежал с батальоном" (IV, 379).

стр. 43

В первом случае изображение выдержано в свойственной князю Андрею романтически-приподнятой форме восприятия. В дальнейшем следует все более адекватная, все более точная и неприглаженная оценка действий героя. Высокое состояние духа, к которому готовил себя князь Андрей, не приходит к нему во время его героического поступка. Напротив, в контраст с его романтическими представлениями о подвиге в его сознание вторгается реальная картина боя с нелепыми, бессмысленными действиями людей: "Он ясно видел уже одну фигуру рыжего артиллериста с сбитым набок кивером, тянущего с одной стороны банник, тогда как французский солдат тянул банник к себе за другую сторону. Князь Андрей видел уже ясно растерянное и вместе с тем озлобленное выражение лиц этих двух людей, видимо, не понимавших того, что они делали" (Там же).

Картина бессмысленной борьбы русского артиллериста и француза за банник еще раз в форме возвратившейся темы отразится в сознании раненого Андрея Болконского, когда он увидит высокое небо - переломный момент в жизни героя, когда резко изменятся его представления о жизненных ценностях. Небо над Аустерлицем, увиденное раненым Андреем Болконским, словно бы открыло ему глаза на происходящее на земле, оттенило суетность, бессмысленность действий и устремлений людей на войне (в том числе и его честолюбивых устремлений).

Так же и романтически-приподнятые мечтания Пьера о том, что именно ему "предназначено положить предел власти зверя" (то есть Наполеона), перемежаются с реалистически точно воспроизведенными, подчеркнуто сниженными бытовыми картинами. В то время когда Пьер "с необыкновенной яркостью и грустным наслаждением представлял себе свою погибель и свое геройское поведение" и произносил свой "предсмертный" монолог, в кабинете появился полусумасшедший и пьяный брат И. А. Баздеева Макар Алексеевич. Повествователь детально описывает его внешний вид и его неадекватное обстановке поведение, контрастно оттеняя тем самым (и одновременно снижая) возвышенные представления Пьера о подвиге: "Да, один за всех, я должен совершить или погибнуть! - думал он, - Да, я пойду... и потом вдруг... Пистолетом или кинжалом? - думал Пьер. - Впрочем, все равно. Не я, а рука провидения казнит тебя, скажу я (думал Пьер слова, которые он произнесет, убивая Наполеона). Ну что ж, берите, казните меня", - говорил дальше сам себе Пьер, с грустным, но твердым выражением на лице, опуская голову.

В то время как Пьер, стоя посередине комнаты, рассуждал с собой таким образом, дверь кабинета отворилась, и на пороге показалась совершенно изменившаяся фигура всегда прежде робкого Макара Алексеевича. Халат его был распахнут; лицо было красно и безобразно. Он, очевидно, был пьян. Увидев Пьера, он смутился в первую минуту, но,

стр. 44

заметив смущение и на лице Пьера, тотчас ободрился и шатающимися тонкими ногами вышел на середину комнаты.

- Они оробели, - сказал он хриплым, доверчивым голосом. - Я говорю: не сдамся, я говорю... так ли, господин? - Он задумался и вдруг, увидев пистолет на столе, неожиданно быстро схватил его и выбежал в коридор.

Герасим и дворник, шедшие следом за Макар Алексеичем, остановили его в сенях и стали отнимать пистолет. Пьер, выйдя в коридор, с жалостью и отвращением смотрел на этого полусумасшедшего старика. Макар Алексеич, морщась от усилий, удерживал пистолет и кричал хриплым голосом, видимо себе воображая что-то торжественное.

- К оружию! На абордаж! Врешь, не отнимешь! - кричал он...

- Ты кто? Бонапарт!.. - кричал Макар Алексеич" (VI, 405).

Ср. также попытку Макара Алексеевича убить французского капитана Рамбаля, предотвращенную Пьером (VI, 407-408). Эта попытка является своеобразной символической параллелью замыслу Пьера, как бы карикатурным воплощением этого замысла.

По словам А. Прието, "никакой элемент или фрагмент структуры не является чуждым или лишним в ее составе... каждый персонаж произведения имеет определенную функцию и стоит в определенном отношении к другим элементам" (Прието А. Из книги "Морфология романа". Нарративное произведение // Семиотика. М., 1983, 387).

Служебная, но психологически тонко включенная в структуру произведения роль Макара Алексеевича не только обнажает абсурдность замысла Пьера, но и подспудно переориентирует его намерения.

Всякий раз, когда толстовский герой (будь то князь Андрей, или Пьер, или кто-либо еще) пытается навязать свою волю непреложному, с точки зрения Толстого, ходу событий, в повествование тут же вплетаются иронические нити. Пронизаны иронией все картины, рисующие намерение Пьера убить Наполеона. Так, подчеркнуто детально описывая сборы Пьера к покушению на Наполеона, повествователь как бы вскользь фиксирует внимание читателя на несуразностях, которые неожиданно обнаруживает герой в процессе приготовления к исполнению своего намерения: "Оправив на себе платье, Пьер взял в руки пистолет и собирался уже идти. Но тут ему в первый раз пришла мысль о том, каким образом, не в руке же, по улице нести ему это оружие. Даже и под широким кафтаном трудно было спрятать большой пистолет. Ни за поясом, ни под мышкой нельзя было поместить его незаметным. Кроме того, пистолет был разряжен, а Пьер не успел зарядить его. "Все равно, кинжал", - сказал себе Пьер, хотя он не раз, обсуживая исполнение своего намерения, решал сам с собою, что главная ошибка студента в 1809 году состояла в том, что он хотел убить Наполеона кинжалом" (VI, 435).

Ирония сквозит и в обобщенно-психологическом сопоставлении,

стр. 45

выступающем в функции стилистического усилителя (так как с его включением резко перемещается центр повествования - из плоскости сознания героя в субъектную сферу автора- повествователя) и недвусмысленно указывающем на несоответствие замысла Пьера его натуре: "Но, как будто главная цель Пьера состояла не в том, чтобы исполнить задуманное дело, а в том, чтобы показать самому себе, что не отрекается от своего намерения и делает все для исполнения его, Пьер поспешно взял купленный им у Сухаревой башни вместе с пистолетом тупой зазубренный кинжал в зеленых ножнах и спрятал его под жилет" (VI, 435).

Реальный, неудержимый ход событий окончательно разрушает намерение Пьера, перечеркивает его искусственные планы и решения, возвращает его к "живой жизни". Это отражается и на стилистике романа: следует художественно-конкретизированное, развернутое представление действий Пьера по спасению пропавшей девочки, повествование приобретает динамичный, реалистически-дробный, лишенный иронической окраски характер (VI, 438-441).

В эпилоге Пьер - счастливый семьянин, чувствующий "радостное сознание того, что он не дурной человек" (VII, 302). Каратаевское начало органично вошло в него, влилось в его духовный мир, "расширив" и очистив этот мир. А Пьер еще и один из главных основателей оппозиционного правительству общества, что, по его мнению, Каратаев бы не одобрил. Не одобряет этого и автор-повествователь, в комментариях которого вновь появляются иронические оттенки: "Ему [Пьеру] казалось в эту минуту, что он был призван дать новое направление всему русскому обществу и всему миру" (VII, 329).

Толстой-мыслитель в начальных главах эпилога, предшествующих художественному изображению послевоенных судеб героев, утверждает, что жизнь человеческая не может управляться разумом; если допустить это, "то уничтожится возможность жизни" (VII, 267). Толстой- художник в живых, сильных картинах и образах демонстрирует извечное заблуждение человеческого духа - желание изменить, улучшить, опираясь на якобы разумную программу действий, жизнь. Наблюдается следующая закономерность: стремление толстовских героев активно влиять на события, проявить себя неизменно подается в ироническом аспекте; в случаях же, когда герои следуют движению самой жизни, их изображение приобретает экспрессивную глубину и психологическую многогранность.

Таким образом. Толстой постоянно осуждает, развенчивает честолюбивые мысли и порывы своих героев, ставя их в параллель с подчеркнуто сниженной прозаично-будничной действительностью, иронически освещая их, - и это можно квалифицировать как один из ведущих стилистических приемов автора "Войны и мира".

Харьков

Украина

Опубликовано 28 июля 2024 года





Полная версия публикации №1722118522

© Literary.RU

Главная РАЗВЕНЧАННЫЙ ТУЛОН. (Об одной особенности стиля Л. Н. Толстого)

При перепечатке индексируемая активная ссылка на LITERARY.RU обязательна!



Проект для детей старше 12 лет International Library Network Реклама на сайте библиотеки