LITERARY.RU → Подтекст пейзажей в "Преступлении и наказании" → Версия для печати
публикация №1722118197, версия для печати
Подтекст пейзажей в "Преступлении и наказании"
Дата публикации: 28 июля 2024 |
И. В. ГРАЧЕВА, кандидат филологических наук Ф. М. Достоевский, прослеживая в романе "Преступление и наказание" зарождение и развитие идеи Раскольникова, показывает, что наравне с другими факторами немало способствовал этому сам пейзаж Петербурга. Так, в начале романа описывается, какое впечатление произвели на героя невские острова: "Зелень и свежесть понравились сначала его усталым глазам, привыкшим к городской пыли, к известке и к громадным, теснящим и давящим домам. Тут не было ни духоты, ни вони, ни распивочных. Но скоро и эти новые, приятные ощущения перешли в болезненные и раздражающие. Иногда он останавливался перед какою- нибудь изукрашенною в зелени дачей, смотрел в ограду, видел вдали, на балконах и террасах, разряженных женщин и бегающих в саду детей. Особенно занимали его цветы; он на них всего дольше смотрел. Встречались ему тоже пышные коляски, наездники и наездницы..." (Достоевский Ф. М. Полн. собр. соч.: В 30 т. Л., 1973. Т. VI. С. 45; далее - только том и стр.). Архипелаг невских островов (Петровский, Аптекарский, Крестовский, Каменный, Елагин) был окраиной города. Там находились дачи петербургской знати и дворцы, принадлежавшие царской фамилии. Пейзажи островов вызвали у Раскольникова двойственные чувства. Они словно являли глазам героя тот идеал гармоничного единения с природой, к которому вечно стремится человеческое сердце. Но не случайно первые, непосредственные "приятные ощущения" вскоре сменились у Раскольникова озлоблением. Он вспомнил, что этот светлый, прекрасный мир создан для узкого круга социальной элиты и отгорожен прочной оградой от остальных людей, обреченных на нищету и страдания в маленьких грязных каморках и душных городских переулках. И сам он, подсчитывающий на ладони все свое состояние ("около тридцати копе- стр. 3 ек"), может лишь издали, сквозь ограду созерцать недоступный для него благодатный земной рай. Художественным первоисточником этой сцены скорее всего стало стихотворение Ф.И. Тютчева "Пошли, Господь, свою отраду..." (1850): Пошли, Господь, свою отраду Тому, кто в летний жар и зной, Как бедный нищий, мимо саду Бредет по жаркой мостовой; Кто смотрит вскользь через ограду На тень деревьев, злак долин, На недоступную прохладу Роскошных, светлых луговин. Не для него гостеприимной Деревья сенью разрослись, Не для него, как облак дымный, Фонтан на воздухе повис. Лазурный грот, как из тумана, Напрасно взор его манит, И пыль росистая фонтана Главы его не освежит. Пошли, Господь, свою отраду Тому, кто жизненной тропой, Как бедный нищий, мимо саду Бредет по знойной мостовой. Это стихотворение вошло в поэтический сборник Тютчева, вышедший из печати в 1854 году в качестве приложения к журналу "Современник". Достоевский, познакомившись с этим сборником, писал А. Н. Майкову 18 января 1856 года: "Скажу Вам по секрету, по большому секрету: Тютчев очень замечателен; но... и т.д. (...) Впрочем, многие из его стихов превосходны" (Достоевский Ф. М. Указ. собр. соч. Письма. Т. 28. Кн. 1. С. 210). Дважды у Тютчева упоминается фонтан. Этот образ контрастен другим, открывающим и заканчивающим стихотворение: "летнему жару и зною", "знойной мостовой". Роман Достоевского открывается таким описанием Петербурга: "На улице жара стояла страшная, к тому же духота, толкотня, всюду известка, леса, кирпич, пыль и та особенная летняя вонь, столь известная каждому петербуржцу, не имеющему возможности нанять дачу..." (6, 6). И в дальнейшем герой, проходя мимо Юсупова сада, "занялся мыслию об устройстве высоких фонтанов и о том, как бы они хорошо освежали воздух на всех площадях" (6,60). Но если Тютчев уповает на Божье милосердие ("Пошли, Господь, свою отраду..."), то герой Достоевского убежден, стр. 4 что никто не решит за людей их социальные проблемы и лишь от них самих может зависеть преобразование окружающей действительности. Мечты Раскольникова о том, какой бы он хотел видеть человеческую жизнь, также переданы с помощью петербургского пейзажа: "Мало-помалу он перешел к убеждению, что если бы распространить Летний сад на все Марсово поле и даже соединить с дворцовым Михайловским садом, то была бы прекрасная и полезнейшая для города вещь" (Там же). Речь идет не просто об эстетической перепланировке одного из петербургских ландшафтов, подтекст этого отрывка гораздо глубже и сложнее. Марсово поле было местом военных учений и парадов, местом демонстрации военной мощи русского самодержавия. Желание Раскольникова уничтожить саму память об этом поле, превратив его в сад, намекает на невысказанную прямо на страницах романа суть идеи героя. Главное в ней - стремление освободить людей от самодержавно-бюрократического гнета, найти пути к созданию нового общества, основанного на социальной справедливости и внимании к нуждам простого человека. Тогда можно было бы распоряжаться и дворцовыми садами, ставшими общенародным достоянием. Упоминание о Михайловском саде тоже не случайно. Здесь стоял дворец-замок Павла I, безмолвный свидетель политического заговора, в результате которого был убит император. Сама русская история XVIII - начала XIX века, дворцовые перевороты, совершавшиеся с завидной легкостью, могли привести героя к убеждению, что в России все возможно, можно "взять просто-запросто все за хвост и стряхнуть к черту". Вопрос лишь в том, найдется ли тот, кто осмелится сделать решающий шаг. Недаром Раскольников говорит Соне, что "власть дается только тому, кто посмеет наклониться и взять ее. Тут одно только, одно: стоит только посметь!" (6, 321). Один из пейзажей, изображенных в романе, является особенно значимым. Вероятно, именно он способствовал возникновению теории Раскольникова о "необыкновенных" личностях, могущих оказать влияние на ход истории. В романе говорится, что "случалось ему, может быть раз сто, останавливаться именно на этом же самом месте, пристально вглядываться в эту действительно великолепную панораму и каждый раз почти удивляться одному неясному и неразрешимому своему впечатлению". Раскольников стоял на Николаевском мосту, по которому обычно ходил в университет, и "оборотился лицом к Неве, по направлению дворца" (6, 90, 89). В черновых вариантах Достоевский подчеркивал, что его герой, возвращаясь из университета, "даже взял в привычку останавливаться минуты на две на мосту..." (7, 39). Открывавшаяся с этой точки обзора перспектива зданий, расположенных по обоим берегам Невы, не только будила историческую память, но и несла определенную социально- политическую информацию. На одном берегу здания Академии худо- стр. 5 жеств, университета, Академии наук, Кунсткамеры (первого русского музея) ассоциировались с веком русского Просвещения и напоминали о наивных надеждах русских просветителей совершенствовать политический строй и общественно-социальную жизнь России, воспитывая разум и души своих современников, а прежде всего - правителей. Но перспектива набережной замыкалась виднеющимся вдали шпилем Петропавловской крепости, в которой в качестве арестантов побывали лучшие умы России. В XVIII веке там оказались те же самые просветители (Н. И. Новиков, А. Н. Радищев), в 40-е годы XIX века томился, ожидая смертного приговора, Достоевский вместе с товарищами-петрашевцами", также поплатившимися за увлечение просветительскими идеями. В период создания романа "Преступление и наказание" в крепости находился Д. И. Писарев, успевший уже привлечь внимание публики своими резкими и оригинальными критическими статьями. А чуть ранее там писал роман "Что делать?" объявленный государственным преступником Н. Г. Чернышевский. В последней главе романа Чернышевский выражал надежду, что в 1865 году, когда будут закончены реформы и народ окончательно убедится, насколько жестоко его обманули, может произойти социальный взрыв, который приведет к "перемене декораций". Достоевский, создавая в этом же 1865 году свой роман и вспоминая четвертый сон Веры Павловны, с горькой иронией констатировал, что упования Чернышевского оказались напрасными и вместо "хрустальных дворцов" народ получил только кабаки. "Хрустальный дворец" - так назван в романе один из неприглядных трактиров, где Раскольников встречается с Заметовым. Причем это знаменательное название вовсе не придумано Достоевским, а взято из реальной петербургской жизни. Таким образом, исторический опыт России показывал, что просветительство бессильно помочь народным бедам, так как интеллектуальная и духовная жизнь общества находится под неусыпным контролем правящих властей, категорично пресекающих распространение неугодных им идей. Вот какая цепь далеко идущих размышлений могла выстроиться у читателя, представлявшего себе один из берегов Невы, увиденный Раскольниковым с Николаевского моста. На другом же берегу, словно по контрасту, сосредоточились здания, символизировавшие все формы власти, с помощью которых государство жестко подчиняло себе человека: Зимний дворец (власть императорская), Исаакиевский собор (идеологическая), Сенат и Синод (бюрократическая). В описании Достоевского особо выделен Исаакий: "Купол собора, который ни с какой точки не обрисовывается лучше, как смотря на него отсюда, с моста, не доходя шагов двадцати до часовни, так и сиял, и сквозь чистый воздух можно было отчетливо разглядеть даже каждое его украшение" (6, 89-90). стр. 6 Сияющий купол притягивал взгляд героя не только к зданию собора, но и к тому месту, которое в истории Петербурга имело особенное значение. Это - Сенатская площадь перед собором, связанная с памятью о неудавшемся декабристском восстании. В сущности. Раскольников, желавший восстановить социальную справедливость, столкнулся с теми же проблемами, которые в свое время пытались, но не смогли решить декабристы. И недаром Раскольников, "пристально" вглядываясь в этот ландшафт, "дивился (...) каждый раз своему угрюмому и загадочному впечатлению..." (6, 90). Именно этот вид мог вызвать у героя мучительный вывод, что деятель, стремящийся повлиять на ход истории, непременно должен быть готов к тому, чтобы бестрепетно переступить через пролитую кровь. Декабристы, желая избежать кровопролития, отказались от обсуждавшегося плана вооруженного захвата Зимнего дворца - и потерпели поражение. Зато Николая Павловича подобные нравственные проблемы не смущали - и он стал русским правителем. Раскольников однажды думает: "Прав, прав "пророк", когда ставит где-нибудь поперек улицы хор-р-рошую батарею и дует в правого и виноватого, не удостоивая даже и объясниться! Повинуйся, дрожащая тварь, и - не желай, потому - не твое это дело!..." (6, 212). Обычно комментаторы относят это высказывание к одному из эпизодов борьбы за власть Наполеона. Но Сенатская площадь подсказывала герою (а вместе с ним и читателю) более близкую аналогию из русской истории, когда Николай I, выдвинув пушки, хладнокровно расстрелял посреди собственной столицы своих политических оппонентов, а вместе с ними - попавших под картечь случайных зевак и мастеров, работавших на строительстве Исаакиевского собора. Подтверждением закономерностей, касавшихся судеб "необыкновенных" личностей, для Раскольникова мог служить и возвышавшийся посреди Сенатской площади памятник Петру I. Приход к власти Петра, своевольно изменившего жизнь России, сопровождался жестоким подавлением стрелецких мятежей и казацких бунтов. В первоначальном замысле романа не Наполеон, а именно Петр I являлся для Раскольникова главным ориентиром, по которому он проверял свою теорию. Об этом свидетельствуют черновые редакции. Так, в исповеди перед Соней Раскольников говорил: "Мне власти надо. (...) Я хочу, чтоб все, что я вижу, было иначе (...) Я не мечтать хочу, я делать хочу. Я сам делать хочу". И вслед за этим в скобках Достоевский привел исторический пример, на который ссылается герой: "Голландец Петр" (7, 153). Если в окончательном варианте Раскольников смотрит на Сенатскую площадь с Николаевского моста, то в черновиках он приходит на площадь, и внимание его сосредоточено на памятнике Петру: "Я пошел потом по Сенатской площади. Тут всегда бывает ветер, особенно около памятника. Грустное и тяжелое место. Отчего на всем свете я никогда ничего не находил тоскливее и тяжело вида этой огромной площа- стр. 7 ди?" (7, 34). В окончательной редакции русские аналогии, неудобные по цензурным соображениям, были заменены европейскими примерами. Но в подтексте романа тень Петра повсюду сопровождает Раскольникова. О Петре напоминает сам созданный им и названный в его честь город. Возвращаясь с островов, Раскольников засыпает на Петровском острове. "Раз сто" останавливаясь на Николаевском мосту, он видит скульптуру Медного Всадника. Даже в его размышлениях о том, чтобы соединить Летний сад с Михайловским, тоже подспудно присутствует образ Петра. Ведь в Летнем саду стоял Петровский дворец, а возле Михайловского замка, напротив Летнего сада, Павел I распорядился поставить еще одну конную статую Петра. Повествуя о том, как Раскольников запутался в противоречиях своей теории и совершил нелепое, бессмысленное преступление, Достоевский развенчивал представления героя о том, что можно стать "добрым" Наполеоном или Петром. Раскольников мечтал о власти, чтобы облагодетельствовать обездоленных людей. Сестре он признавался: "Я сам хотел добра людям и сделал бы сотни, тысячи добрых дел..." (6, 400). А в черновиках автор так формулирует мечту героя: "сгрести их в руки и потом делать им добро" (7, 83). Но, по Достоевскому, любой правитель, навязывающий свою единоличную волю целому народу (даже если это делается из самых лучших побуждений), неизбежно оказывается деспотом, безразличным к нуждам и бедам "маленького человека". И не случайно отрывок из ранних редакций романа, когда Раскольников оказывался на пустынной Сенатской площади перед памятником Петру, испытывая при этом "тоскливые" и "тяжелые" ощущения, перекликался с кульминационной сценой поэмы Пушкина "Медный Всадник". Сам город, наполненный историческими воспоминаниями, подсказывал писателям разных эпох сходные темы. Рязань Опубликовано 28 июля 2024 года Полная версия публикации №1722118197 → © Literary.RU Главная → Подтекст пейзажей в "Преступлении и наказании" При перепечатке индексируемая активная ссылка на LITERARY.RU обязательна! |
|