LITERARY.RU → Библеизмы в прозе М.Е. Салтыкова-Щедрина → Версия для печати
публикация №1720738764, версия для печати
Библеизмы в прозе М.Е. Салтыкова-Щедрина
Дата публикации: 12 июля 2024 |
О том, какое значение имело Священное Писание в его духовном развитии, Щедрин рассказал в хронике "Пошехонская старина": "...когда я в первый раз прочитал Евангелие, то оно произвело на меня потрясающее действие". И подробнее в другом месте хроники: "Главное, что я почерпнул из чтения Евангелия, заключалось в том, что оно посеяло в моем сердце зачатки общечеловеческой совести <...> Словом сказать, я уже вышел из состояния прозябания и начал сознавать себя человеком. Мало того: право на это сознание я переносил и на других. Доселе я ничего не знал ни об алчущих, ни о жаждущих и обремененных, а видел только людские особи, сложившиеся под влиянием несокрушимого порядка вещей; теперь эти униженные и оскорбленные встали передо мной, осиянные светом, и громко вопияли против прирожденной несправедливости, которая ничего не дала им, кроме оков, и настойчиво требовали восстановления попранного права на участие в жизни. То "свое", которое внезапно заговорило во мне, напоминало мне, что и другие обладают таким же, равносильным "своим". И возбужденная мысль невольно переносилась к конкретной действительности, в девичью, в застольную, где задыхались десятки поруганных и замученных человеческих существ" (Салтыков-Щедрин М.Е. Собр. соч.: В 10 т. М., 1988. Т. 10. С. 39, 79; далее - только том и стр.). Безусловно, Священное Писание оказало на Щедрина не только нравственное, но и эстетическое воздействие. Не случайно в его литературном наследии большое место занимают сюжеты, образы, крылатые слова, заимствованные из Библии. Весьма характерно в этом отношении предание "Христова ночь", в котором рассказывается о воскресении Христа, пришедшего на землю возвестить людям труда с истомленными сердцами, униженным и оскорбленным о скором свержении ига тоски, горя и нужды. Пафос предания в любви к человеку и ненависти к тем, кто унижает его достоинство. Рассказ необычайно поэтичен. Перед читателем зримо предстает Гефсиманский сад, Голгофа, повесившийся на дереве Иуда, шествие Христа по земле, олицетворяющее обновление мира. Эмоциональное воздействие повествования усилено звукописью и риторическими фи- стр. 3 гурами. С помощью звукописи Щедрин добивается слияния воедино звука и образа, что повышает художественную выразительность произведения. Чтобы дать представление об этом, приведем отрывок из рассказа, в котором использован прием аллитерации (повторение согласных в, р, с ) и единоначатия: "И сердце воскресшего вновь затуманилось тою великою и смертельною скорбью, которою оно до краев переполнилось в Гефсиманском саду, в ожидании чаши, ему уготованной. Все это многострадальное воинство, которое пало перед ним, несло бремя жизни имени его ради; все они первые приклонили ухо к его слову и навсегда запечатлели его в сердцах своих. Всех их он видел с высот Голгофы, как они метались вдали, окутанные сетями рабства, и всех он благословил, совершая свой крестный путь, всем обещал освобождение. И все они с тех пор жаждут его и рвутся к нему. Все с беззаветною верою простирают к нему руки: "Господи! Ты ли?"" (9, 38). В произведениях Щедрина часто упоминаются истории, связанные с отношением Хама к своему отцу, строительством Вавилонской башни, исходом евреев из египетского плена, отдельными эпизодами из жизни Христа. В воспитательных целях вспоминает о Хаме дедушка рассказчика "Пошехонской старины": "- Родителей следует почитать. Чти отца своего и матерь, сказано в заповеди. Ной- то выпивши нагой лежал, и все-таки, как Хам над ним посмеялся, так Бог проклял его. И пошел от него хамов род" (10, 226). Ретроградка Машенька ("Благонамеренные речи") видит в Хаме не только непочтительного сына, но и родоначальника хамского племени - крепостных крестьян: - "Вот Хам: что ему было за то, что отца родного осудил! И до сих пор хамское-то племя... только недавно милость им дана!" (5, 436-437). Так собственное имя Хам (сын Ноя, проклятый отцом за непочтительность) стало нарицательным и приобрело два значения: 1. Устар. Презрительное название крепостного крестьянина, а также человека, принадлежащего к низшим сословиям общества; 2. Разг. Грубый, наглый человек. Неоднократно обыгрывает писатель библейский миф о безуспешной попытке построить в Вавилоне башню, которая должна была достигнуть неба. Как известно, разгневанный Бог смешал языки строителей башни. Они перестали понимать друг друга и не могли продолжать свою работу. Фразеологизм вавилонское столпотворение (церк.-слав.: столпотворение - строение столпа, башни) употребляется в значении: сутолока, суматоха, неразбериха. Именно таков смысл этого выражения в "Повести о том, как один мужик двух генералов прокормил": "- А как вы думаете, ваше превосходительство, в самом ли деле было вавилонское столпотворение, или это только так, одно иносказание? - говорит, бывало, один генерал другому, позавтракавши. стр. 4 - Думаю, ваше превосходительство, что было в самом деле, потому что иначе как же объяснить, что на свете существуют разные языки!" (8,322-323). Само строительство подобной башни трактуется писателем по-разному. В "Истории одного города" - это один из плачевных результатов неподготовленности веками угнетаемого, некультурного народа к свободе: "Почувствовавши себя на воле, глуповцы с какой-то яростью устремились по той покатости, которая очутилась под их ногами. Сейчас же они вздумали строить башню, с таким расчетом, чтоб верхний ее конец непременно упирался в небеса. Но так как архитекторов у них не было, а плотники были не ученые и не всегда трезвые, то довели башню до половины и бросили, и только, быть может, благодаря этому обстоятельству избежали смешения языков" (2, 417-418). В "Господах ташкентцах" - прожектерство, замысел чего-то невыполнимого: "А талантливость именно тем и отличается, что всегда имеет в виду дела самые блестящие, то есть самые легкие. Божку съесть. Вавилонскую башню проектировать - вот задачи, которые ей льстят, на которые она обращает всю свою похотливость. И посмотрите, с какою легкостью выступают эти люди вперед" (3, 74). В путевых очерках "За рубежом" - проявление злой силы, не останавливающейся ни перед чем для достижения своей цели: "Ибо тупец, в деле защиты инстинктов, обладает громадной силой инициативы и никогда ни перед чем не отступает. Если ему покажется, что необходимо, в видах его личного самосохранения, расстрелять вселенную - он расстреляет; ежели потребуется Вавилонскую башню построить - он построит" (7, 147). Таким образом, обыгрывая историю сооружения Вавилонской башни, Щедрин извлекает из нее разные уроки в зависимости от характера инициаторов и участников строительства. В структурном отношении библейские выражения, встречающиеся в произведениях Щедрина, можно разделить на три группы. Первую составляют собственные имена, например, Голиаф, Исав, Иов и др. Вторую - словосочетания типа мертвая буква, кимвал бряцающий, купель силоамская; третью - афоризмы: Да минует меня чаша сия; Ищите и обрящете; Одна рука дает, другая не ведает и т.д. Щедрин довольно часто упоминает имена библейских персонажей - носителей определенных физических и нравственных качеств: огромной силы, красоты, мужества, вероломства, жестокости и т.д. Для дореволюционного читателя это были значимые имена, и ему не нужно было обращаться к справочной литературе, чтобы понять, кто такая жена Урия, ибо Закон Божий преподавался в школе. Имя Урия упоминается в "Губернских очерках", в рассказе о чиновнике новой формации - Порфирии Петровиче. Своей блестящей карьерой он был обязан тому, что на его мать обратил внимание некий благодетель: "Полюбилась она старику <...> Все ему мерещится то Уриева стр. 5 жена полногрудая, то купель силоамская; то будто плывет он к берегам ханаанским по морю житейскому, а житейское-то море такого чудно-молочного света, что гортань его сохнет от жажды нестерпимой" (1, 87). Уриева жена - это библейская красавица Вирсавия, жена полководца Урия Хеттеянина, которой прельстился царь Давид. Сперва он делает Вирсавию своей наложницей, а затем, отправив Урия в бой на явную смерть, - женой. Вирсавия родила Давиду четырех сыновей, включая Соломона, которому она помогает в борьбе за трон. Нередко у Щедрина персонажи сравниваются с библейскими, что придает изображенному, как правило, иронический характер. Сила и острота щедринских уподоблений порождается их неожиданностью. Чем меньше общих точек соприкосновения, тем свежее, образнее и комичнее звучит сатирическое сравнение. Вот несколько примеров, когда комический эффект создается включением библейских образов в несвойственный им контекст. В рассказе "Приятное семейство", входящем в цикл "Губернские очерки", нарисована колоритная сценка ужина, на котором не оказалось места главе дома: "Десяти человекам решительно нет места на "жизненном пире", и в числе этих исключенных обретается Василий Николаич. Он приходит в неистовство и громко протестует против исключения. Марья Ивановна чует беду и выгоняет из-за стола Алексиса, который уже уселся и не прочь, пожалуй, вступить в бой с Марьей Ивановной за право ужинать. Сей достопочтенный муж, жертва хозяйственных соображений своей супруги, до такой степени изморен голодом, что готов, как Исав, продать право первородства за блюдо чечевицы" (1, 134). Исав - старший из сыновей - близнецов патриарха Исака, за чечевичную похлебку продал младшему брату Иакову право своего первородства, дававшего особые преимущества (Бытие, 25; 31-34). Та же история, только без упоминания имени, используется писателем для характеристики людей, равнодушных к судьбам родины, живущих лишь ради личного обогащения. Знаменательно, что в этом случае ирония сменяется едким сарказмом: "Средний человек, человек стадный, вырванный из толпы <...> Он представитель той безразличной, малочувствительной к высшим общественным интересам массы, которая во всякое время готова даром отдать свои права первородства, но которая ни за что не поступится ни одной ложкой чечевичной похлебки, составляющей ее насущный хлеб. Кроме этой похлебки, она ничего не знает, и, уж конечно, тот потратил бы даром время, кто предпринял бы труд вразумить ее, что между правом первородства и чечевичною похлебкой существует известная связь, которая скорее последнюю ставит в зависимость от первого, нежели первое от последней" (4, 296). В сказке "Дикий помещик" главный ее персонаж "с головы до ног оброс волосами, словно древний Исав, а ногти у него сделались, как же- стр. 6 лезные" (8, 341). Исав, как сказано в Библии, родился "косматым" (Бытие, 25; 25). В "Истории одного города" любовницу градоначальника Фердыщенко, посадскую мещанку Аленку, летописец уподобляет царице Иезавель, чем создается комический эффект: "Новая сия Иезавель <...> навела на наш город сухость. С самого вешнего Николы, с той поры, как начала входить вода в межень, и вплоть до Ильина дня, не выпало ни капли дождя" (2, 343). Древняя израильская царица Иезавель, жена царя Ахава, печально прославилась своим идолопоклонством и жестокостью (3-я и 4-я "Книги царств"). Фразеологизмы усиливают эмоциональное воздействие текста, сообщают ему особую экспрессию и образность. Например, фразеологизм камень преткновения имеет значение: затруднение, на которое наталкивается кто- нибудь в каком-либо деле. Щедрин блестяще использует это изречение, рассказывая о трудностях, с которыми сталкиваются господа Молчалины для достижения жизненного благополучия: "Это самый опасный камень преткновения, который встречают Молчалины на пути своих умеренно- аккуратных затей; до того опасный, что нередко на нем обрушивается главная масса этих затей, не успев ни расцвесть, ни развиться. Громадное большинство Молчалиных погибает тут навсегда..." (3, 371-372). Фразеологизм кимвал бряцающий употребляется в значении: нечто большое по внешнему виду, очень громкое, но по существу пустое и бесплодное; обычно так говорится о пышных, торжественно звучащих, но малосодержательных словах. Именно в таком значении это выражение использовано в "Дневнике провинциала в Петербурге": "Говоря это, я чувствовал, что лицо мое горит от стыда, ибо я сам очень хорошо сознавал, что слова мои - кимвал бряцающий, а советы - не больше, как подбор пустых и праздных слов. Увы! я и сам не делатель, а только политик!" (4, 308). Выражение мертвая буква означает "формальная, внешняя сторона дела, противоположная сущности; то, что не находит практического применения". Щедрин прибегает к нему при оценке деятельности неожиданно упраздненного помпадура - высокопоставленного чиновника: "Он, подобно актеру, мог нравиться или не нравиться очевидцам-современникам, но для потомства (которое для него наступает с какою-то особенной быстротою) - он мертвая буква, ничего никому не говорящая, ни о чем никому не напоминающая..." (2, 160). Иногда Щедрин наполняет библейские выражения новым содержанием, которое обычно конкретизируется с помощью контекста. Так, новое значение получает выражение ветхий человек (Адам), которое восходит к Посланиям апостола Павла к римлянам (6; 6), ефесянам(4; 22), колоссянам (3; 9), где подразумевает грешного человека, который должен нравственно переродиться, освободиться от старых привычек. стр. 7 В рассказе "Отец и сын" писатель рисует характерную для пореформенного времени картину смены в деревне "хозяев жизни". Генерала-помещика Утробина вытесняет из дворянского гнезда кабатчик Антошка Стрелов: "Генерал называет Антошку подлецом и христопродавцем; Антошка называет генерала "гнилою колодою". Оба избегают встреч друг с другом, оба стараются даже не думать друг об друге, и оба не могут ступить шагу, чтобы одному не бросился в глаза новый с иголочки домик "нового человека", а другому - тоже не старая, но уже несомненно потухающая усадьба "ветхого человека" ..." (5, 187). В данном случае словосочетание ветхий человек означает дряхлый, отживший свой век. Антонимы новый- старый усиливают выразительность зарисовки. Вынесение фразеологизма в начало или конец абзаца способствует динамичности высказывания. Например: ""Хищник" - вот истинный представитель нашего времени, вот высшее выражение типа нового ветхого человека" (4, 320). "Ибо хотя старая злоба дня и исчезла, но некоторые признаки убеждают, что, издыхая, она отравила своим ядом новую злобу дня и что, несмотря на изменившиеся формы общественных отношений, сущность их остается нетронутою" (10, 7). Выражение злоба дня употребляется в значении: интерес данного дня и вообще данного времени, волнующий общество. Возникло из церковнославянского текста Евангелия: Довлеет дневи злоба его, что означает: Довольно для каждого дня своей заботы (Матф., 6; 34). Помещенный в конец абзаца, фразеологизм не только повышает экспрессивность высказывания, но и выполняет определенную композиционную функцию, являясь логическим выводом, заключительным аккордом всего сказанного. Весьма характерна в этом отношении концовка письма к маменьке Николая Батищева, пытавшегося неблаговидным способом сделать карьеру: "О, Феофан Филаретов! как часто и с какою отрадой я вспоминаю о тебе в моем уединении! Ты сказал святую истину: в нашем обществе (зачеркнуто: "ведомстве") человек, ищущий справедливости, находит одно из двух: или ров львиный, или прелесть сиренскую!.." (5,98). В ров, в котором содержались львы, был брошен пророк Даниил за несоблюдение царского указа. Львиный ров - это что-то непредсказуемое и смертельно опасное, а прелесть сиренская означает обольщение, соблазн. Творчески используя выразительные свойства библейских изречений, Щедрин наполняет последние новым содержанием, нередко частично изменяя их лексический состав. Сравним, например, обновление структуры устойчивого словосочетания за счет его распространения второстепенными членами. Характерно в этом отношении распространение согласованными определениями и определительным придаточным предложением фразеологизма заблудшая овца (человек, сбив- стр. 8 шийся с правильного пути): "Вы становитесь просто несчастным, вы делаетесь заблудшею, но все еще дорогою, все еще желанною овцою, для которой охотно отверзаются все сокровища заботливого унтер-офицерского сердца!" (3, 7). Введение новых слов, в частности несогласованных или согласованных определений, позволяет конкретизировать обобщенное значение фразеологизма, применить его к вполне конкретной ситуации. Так, в рассказе "Чудинов" (из цикла "Мелочи жизни") Щедрин в немногих, но чрезвычайно выразительных словах показывает тщетность бедного юноши заработать на пропитание репетиторством: "С тех пор, несмотря на неоднократно возобновляемые объявления, вопрос об уроке словно в воду канул. Не отыскивалось желающих окунуться в силоамскую купель просвещения - и только" (9, 206). Купель силоамская - купальня Силоам в окрестностях Иерусалима. Согласно Евангелию, умывшись в ней, по слову Христа, слепорожденный прозреет (Иоанн, 9; 7). В переносном смысле - средство исцеления. Особая роль в создании стилистического эффекта принадлежит прилагательным. Выступая в качестве определений к самым различным предметам и явлениям, они открывают широчайшие возможности для воздействия на читателя. Именно на определение падает большая логическая и экспрессивная нагрузка, оно раскрывает понимание автором сущности того или иного факта. Меткое, точное определение является весьма существенным элементом стиля. Щедринские определения сообщают традиционным изречениям "второе дыхание", повышают их выразительность. Например: "Разумеется, нам, как литераторам, оно понятно, что по суду и скорпиона приятно проглотить, - особливо ежели он запущен на точном основании, - но ведь надо же, чтоб и публика поняла, почему судебный скорпион считается более подходящим, нежели скорпион административный" (7, 112). Речь здесь идет о тернистом пути писателя-сатирика. Слово скорпионы в значении "притеснения, мучения" вошло в нашу речь из Библии, в которой (3-я Книга царств, 12; 11) рассказывается, что Ровоам, сын царя Соломона, в ответ на просьбу израильтян облегчить подати заявил: "Отец мой наказывал вас бичами, а я буду наказывать вас скорпионами" (то есть плетями с несколькими хвостами, на концах которых прикреплены металлические палочки, заостренные наподобие жала скорпиона). Слово скорпион писатель использует как в единственном числе и с определениями: судебный скорпион, административный скорпион (7, 112), так и во множественном: "Но в чем же тут неудобство? и для чего, вместо мнимых скорпионов, понадобились скорпионы подлинные?" (7.113). В другом случае в целях повышения экспрессии и конкретизации выражения писатель заменяет в нем несогласованное определение со- стр. 9 гласованным, причем в ином значении. Так он поступает с фразеологизмом лепта вдовицы, который означает: жертва количественно малая, но большая по своей внутренней ценности. Речение возникло из евангельского рассказа о пожертвованиях в сокровищницу иерусалимского храма. Щедрые взносы богачей, жертвовавших от избытка, противопоставлены здесь скромному приношению бедной вдовы, отдавшей все, что она имела, - две лепты (Марк, 12; 41-44; Лука, 21; 1-4). Лепта - мелкая медная монета у древних евреев и в Греции. В произведениях Щедрина находим чиновническую лепту и дворницкие лепты. Оба словосочетания служат средством характеристики персонажей с сомнительной репутацией. В "Господах ташкентцах" - это один из первонакопителей, откупщик, открывший ломбард: "Вторично Велентьев, подобно Иову, воскликнул: бог дал, бог и взял, но с тех пор уже дал себе слово никогда не сворачивать с пути, который указывал ему на ломбард как на единственно верное хранилище чиновнических лепт" (3, 324). В "Мелочах жизни" (рассказ "Газетчик") Иван Непомнящий - типичная фигура желтой, продажной прессы: "Он ропщет на себя за то, что до сих пор так безрасчетно расходовал дворницкие лепты, и жестко отказывает сотрудникам в выдаче денег в счет будущих заработков" (9, 311). Чтобы высказанную мысль сделать более яркой и точной по содержанию Щедрин нередко изменяет лексический состав фразеологизма, сохраняя неизменной его синтаксическую структуру. Таковы лексические замены в изречениях "совлечь с себя ветхого человека", "козел отпущения (искупления)", "египетские казни", "юдоль плача". В первом из названных фразеологизмов писатель заменяет глагол другим, близким по значению: "Но много ли можно насчитать таких, которые при этом воистину свергли с себя ветхого человека?" (7, 515); "Расспрашивая об нем старосту Андрея Иваныча, я узнал, что Артемий положительно стряхнул с себя ветхого человека и весь предался продаже и купле" (9, 479). В других трех фразеологизмах заменены существительные: "Он, то есть нигилист, то есть то загадочное существо, которое, подобно древнему козлу очищения, обязывалось понести на себе наказание за реформаторскую прыткость века" (5, 208). Крылатое выражение козел отпущения (искупления) возникло из описания существовавшего у древних евреев особого обряда возложения грехов всего народа на живого козла. В день грехоотпущения первосвященник клал руки на голову козла в знак возложения на него грехов еврейского народа, после чего козел изгонялся в пустыню (Левит, 16; 21- 22). Фразеологизм употребляется в значении: человек, на которого постоянно сваливают чужую вину, несущий ответственность за других. Щедрин расширяет сло- стр. 10 восочетание согласованным определением и заменяет одно из существительных другим. "Как устроиться с семейным началом? Как сделать, чтобы оно не было для человека египетской язвой, не тянуло его во все стороны, не мешало быть гражданином?" (9, 34). Словосочетание египетская язва создано Щедриным по образцу фразеологизмов библейского происхождения египетский плен и египетские казни, означающие жестокие муки, бедствия. Выражение из Библии "юдоль плача" (Псал., 83; 7), обозначающее земную жизнь с ее горестями и страданиями (церк.-слав.: юдоль - долина), у Щедрина звучит как юдоль скорбей: "Так мы и расстались на том, что свобода от обязанности думать есть та любезнейшая приправа, без которой вся жизнь человеческая есть не что иное, как юдоль скорбей" (4, 64). Из приведенных примеров видно, что каждый раз трансформация фразеологизма повышает его выразительность и колоритность. Среди многочисленных фразеологизмов библейского происхождения в произведениях Щедрина чаще других встречается краеугольный камень со значением основа, главная идея. И это далеко не случайно. На протяжении всего творчества писатель исследовал основы современного общества: семью, собственность, государство - и пришел к выводу, что эти институты извращены до неузнаваемости, являясь практически простой фикцией. Развернутое исследование семьи содержится в романах "Господа Головлевы" и "Пошехонская старина", государства в "Истории одного города", собственности в книге "За рубежом" и др. В сжатом, концентрированном виде свое отношение к основам общественного устройства сатирик предельно ясно и образно выражает посредством фразеологизма краеугольные камни. Он то разъясняет, что понимают привилегированные классы под краеугольными камнями, то картинно изображает, как они с ними обходятся. Таковы убеждения молодого консерватора Мангушева, усвоившего "краткие начатки нравственности и религии": "Выражение "краеугольные камни" он как-то особенно подчеркивал и всегда останавливался на нем. Он покручивал свои усики, пристально поглядывал на своего собеседника и умолкал, вполне уверенный, что все, что надлежало сказать, уже высказано. В сущности же, "краеугольные камни", о которых здесь упоминалось, состояли в том, что Мангушев по утрам чистил себе ногти и примеривал галстуки, потом - ездил по соседям или принимал таковых у себя..." (3, 179). "Итак, всякий хочет жить - вот общий закон. Если при этом встречаются на пути краеугольные камни, то стараются умненько их обойти. Но с места их все-таки не сворачивают, потому что подобного рода камень может еще и службу сослужить. А именно: он может загородить дорогу другим и тем значительно сократить размеры жизненной стр. 11 конкуренции. Стало быть: умелый пусть пользуется, неумелый - пусть колотится лбом о краеугольные камни. Вот и все" (5, 253). Таким образом, сатирик переосмысливает библейские выражения, актуализируя их смысл. Кроме того, в последнем примере изречение является не только выразительным, но и изобразительным средством, ибо перед нами предстает живописная жанровая зарисовка, в которой определяющую роль играет фразеологизм. Для стиля Щедрина характерно объединение книжных выражений, в данном случае фразеологизмов библейского происхождения, с канцелярскими штампами или разговорными и просторечными словами. Подобное соединение, казалось бы, не соединимых элементов - один из художественных приемов сатирика. Примером может служить трактат генерала в отставке Утробина "О повреждении нравов". В надежде на то, что его вновь призовут для административной деятельности, генерал следующим образом излагает свою программу: "В параграфе: "Как в сем случае поступить?" - объяснялось: "По усмотрению. Но ежели бы сие до такового лица относилось, которое, быв некогда опытно, а потом в отставке, внезапну подверглось призванию с облечением доверия, то, кажется, лучшее в сем случае было бы поступать так: разыскав корни и нити и отделив вредные плевелы от подлинных и полезных классов, первые исторгнуть, вторым же дать надлежащий по службе ход"" (5, 206-207). Выражение отделить плевелы от пшеницы возникло из евангельской притчи и означает отделить вредное от полезного, плохое от хорошего. Автор трактата его трансформирует путем введения антонимических определений и церковнославянизмов (вредные плевелы - полезные классы), а главное употребляет в окружении канцелярских словосочетаний, что сообщает написанному комический эффект. Как видно из примеров, приемы использования Щедриным крылатых слов библейского происхождения разнообразны. Наряду с другими лексическими средствами языка, они выполняют смысловую и эмоциональную функцию. Писатель переосмысляет библейские изречения, сообщая им ироническое звучание, противопоставляет разговорный фразеологизм книжному; расширяет, заменяет компоненты. С помощью изменений повышаются экспрессивные возможности фразеологизмов и в конечном счете достигается нужная точность и образность речи. Опубликовано 12 июля 2024 года Полная версия публикации №1720738764 → © Literary.RU Главная → Библеизмы в прозе М.Е. Салтыкова-Щедрина При перепечатке индексируемая активная ссылка на LITERARY.RU обязательна! |
|