LITERARY.RU → Лексические средства и национальный колорит в романе Ф. Искандера "Сандро из Чегема" → Версия для печати
Готовая ссылка для списка литературы
С.Л. МЕЛАМЕД, Лексические средства и национальный колорит в романе Ф. Искандера "Сандро из Чегема" // Москва: Портал "О литературе", LITERARY.RU. Дата обновления: 07 июля 2024. URL: https://literary.ru/literary.ru/readme.php?subaction=showfull&id=1720358104&archive= (дата обращения: 17.09.2024).
По ГОСТу РФ (ГОСТ 7.0.5—2008, "Библиографическая ссылка"):
С.Л. МЕЛАМЕД, Лексические средства и национальный колорит в романе Ф. Искандера "Сандро из Чегема" // Москва: Портал "О литературе", LITERARY.RU. Дата обновления: 07 июля 2024. URL: https://literary.ru/literary.ru/readme.php?subaction=showfull&id=1720358104&archive= (дата обращения: 17.09.2024).
По ГОСТу РФ (ГОСТ 7.0.5—2008, "Библиографическая ссылка"):
публикация №1720358104, версия для печати
Лексические средства и национальный колорит в романе Ф. Искандера "Сандро из Чегема"
Дата публикации: 07 июля 2024 |
|
Художественную манеру национального писателя, создающего литературные произведения на русском языке, отличает стилевое своеобразие, что ощущается при самом поверхностном, "нефилологическом" чтении. На это неоднократно обращали внимание исследователи, в частности при оценке творчества одного из самых ярких писателей-билингвов нашего времени Фазиля Искандера. Так, Ст. Рассадин замечал: "В русской литературе у него положение особое. Он не просто абхазец, пишущий по-русски; он, став русским писателем, не перестал быть абхазцем. Колорит родного юга в его книгах уже не столько свойство материала, но свойство кисти. В превосходной русской речи Ф. Искандера живет очень национальная, южная, кавказская интонация" (см.: Иванова Н.Б. Смех против страха, или Ф. Искандер. М., 1990. С. 6). Какими же лексическими средствами Ф. Искандер передает в своей прозе национальный абхазский колорит, или особенности действительности, характерные для культуры, быта и традиций абхазов? Обратимся к его роману "Сандро из Чегема", в котором широко представлены национально- языковые образы, ономастическая лексика, пословицы и поговорки, речевой этикет и др. Восточная специфика не чужда русской прозе, ориентализмы, в зависимости от степени их освоения русским читателем, могут выступать в тексте как стилистически маркированные, создавая особый языковой "фон" произведения. Во многих случаях Ф. Искандер щадит своего читателя и следом за необходимой ему в художественных целях лексикой дает соответствующий русский эквивалент: стр. 21 " - Эртоба значит единство, - ответил Миха, - он хочет, чтобы мы с ним были заодно"; "...возвращаясь из лесу с большой вязанкой дров на плече, подпертой с другого плеча топориком- цалдой ..."; " - Чада, чада! (Осел! Осел!) - добавил он по-абхазски..." (Искандер Фазиль. Избранное: В 2 т. М., 1996. Т. 1. С. 85, 501, 432; далее - только том и стр.). Кроме того, в романе встречается безэквивалентная лексика (чаще всего - тюркская, а также грузинская, армянская, абхазская), которую принято также именовать "региональной" ("регионализмы"). Это - речевые единицы, слабо усвоенные русским литературным языком, территориально ограниченные по употреблению и выражающие национально-специфические понятия и этнокультурные реалии, общие для проживающих на Кавказе народов. Их можно разделить на две группы. К первой принадлежит лексика, уже достаточно освоенная русским языком и зафиксированная толковыми словарями (аллах, абрек, шайтан, арба, мулла, янычар, мамалыга, мацони, кейф, кунак). Сюда же можно отнести слова, еще не учтенные большинством словарей современного русского языка, но хорошо известные русскоязычному читателю, например: хачапури, хванчкара, чача, сациви, козинаки, кацо и др. Как правило, подобные слова вводятся в текст напрямую, без авторского комментария: "Дядя Сандро, приезжая в город, обязательно захаживал к своему высокому кунаку, ценившему в нем легкость на ногу, когда дело касалось опасных приключений, и твердость в ногах при питье" (1,61); "Сталин сгребал со стола конфеты, печенье, куски мяса, жареных кур, хачапури и другую снедь" (1,203); "Дружеский ужин с "хванчкарой" был в разгаре..." (2,231). Однако степень знакомства с этой лексикой и составителей толковых словарей, и массового русскоязычного читателя - различна. Это показал проведенный мной мини-опрос. Тридцати респондентам, москвичам в возрасте от 20 до 65 лет, с высшим образованием (в основном педагогам) были предложены для "узнавания" слова иноязычного происхождения, взятые из романа Ф. Искандера, имеющие в большинстве словарей помету "региональное", "используется на Кавказе" и т.п. В результате полученных ответов были выявлены три следующие группы: это слова, значения которых, по свидетельству опрошенных, они "точно знают"; слова, о значении которых они "догадываются"; и те, которые они "не знают совсем". О значении слов хачапури или сациви были осведомлены практически все (100 % и 82 % соответственно), а вот слово лобио многие не знали вовсе (более 30 %). Некоторых выручало лексическое окружение малоизвестных слов, определенно указывающее на их принадлежность к еде: "Старушка накрыла стол чистой скатертью, потом принесла сыр, лобио, зелень, хлеб, кислое молоко в запотелых банках и чайные блюдца, наполненные пахучим медом" (1,25). стр. 22 В других случаях подобная лексика никак не комментируется автором. А зачастую как раз определение значений таких слов вызывало или затруднения в ходе опроса (гяур, хаш, хурджин, аллаверди, ясак, чурчхели, калимера), или о их значениях участники эксперимента в большинстве своем "догадывались" (кацо, абрек, мушмала): "Родственники Омара всполошились: предадим огню дом этого гяура!" (2,300); " - Нет, зачем, кацо, - стал ломаться Бахут, - если все слышали, я не буду рассказывать, но если люди не слышали - другое дело" (2,58). Значение слова гяур в большинстве словарей - "человек иной веры", но у Ф. Искандера это слово приобретает дополнительный негативный смысл, который выявляется из контекста повествования. Вот отец дяди Сандро ругает сбежавшего грабителя: "Знаю я их гяурские обычаи (...) им лишь бы не работать..." (1,206). Затем уже знакомое читателю слово появляется вновь в похожем контексте: " - Оказывается, этот гяур даже не умеет седлать мула", о чем герой Искандера говорит "с тихой ненавистью" (1,246). После чего негативная эмоциональная окраска выступает все более четко, формируя читательское восприятие: "Но чтобы абхазская женщина взяла в руки ружье и стреляла, да еще в такое гяурское животное, как дикая свинья, такого позора мы, сынок, не потерпим" (1,517), и т.д. Такой стилистический прием лексико-семантического освоения иноязычного слова в романе можно назвать "контекстуальным", что наряду с дословным переводом малознакомых читателю слов является удачным художественным средством. Так, писатель, не утяжеляя повествование всевозможными сносками, авторскими комментариями и т.п., достигает простоты и внятности изложения. Иноязычное слово уже не выступает как нечто инородное, а гармонично сосуществует с другими реалиями, принадлежащими жизни и быту народов Кавказа, его природе. Подобным образом вводится слово хурджин, о знакомстве с которым заявили лишь 8% опрошенных: "Впереди шел, по-видимому, сам преступник - стройный молодой человек в черкеске и мягких азиатских сапогах. Одной рукой он придерживал перекинутый через плечо дорожных хурджин" (1,52). Определение дорожный вызывает в памяти русскоязычного читателя устойчивое словосочетание "дорожная сумка", которую в пути можно "перекинуть через плечо". К тому же из текста вскоре выясняется, что эта сумка напоминает мешок, который завязывают: " - Что это у него там шевелится? - спросил он у переводчика. Дядя Сандро закивал головой и стал развязывать хурджин" (1,53). Более развернутых пояснений не требуется, слово обретает самостоятельность - процесс его лексико-семантического освоения читателем закончен. Со словом мацони сложнее (хотя о знакомстве с ним заявили около 70 % опрошенных). В начале романа читатель из лексического стр. 23 окружения узнает, что оно имеет отношение к еде и обозначает некий напиток на Кавказе: "Молоко и мацони сливал в корыто, а если резал четвероногого - бросал ему кусок сырого мяса" (2,134). В следующей главе понятие уточняется с помощью авторского разъяснения: "В левом углу стояла кадушка для кислого молока, или мацони, как его у нас называют" (2,194). И, наконец, сообщается о традициях употребления этого популярного у кавказских народов, и особенно у пастухов, напитка: "Ледяное мацони с горячей мамалыгой довершил наш прекрасный пастушеский ужин" (2,194). Заметим, что такого рода лингвистический комментарий как стилистический прием широко использовался еще русскими классиками (А.С. Пушкин, Л.Н. Толстой) для изображения национальных реалий. Но вот примеры из романа Ф. Искандера: "Он заставлял его (коня) делать "чераз", то есть скользить по траве, и многое другое" (1,366); "Аталычество - воспитание дворянских детей в крестьянских семьях - было обычным явлением" (1,435); "Хабугу тоже предлагали, но он все отшучивался, отговаривался, делал вид, что у него на этот счет какие-то особые сведения, свои вести, свой хабар, который вот- вот подтвердится, и тогда все пойдет по-другому" (1,127). Слово хабар в последнем примере использовано Ф. Искандером в значении, не зафиксированном, в частности, 17- томным "Словарем современного русского литературного языка" (М.-Л., 1965. Т. 17. С. 1), где приведено: "устар., простор., - взятка, барыш", - и поэтому требует комментария. В дальнейшем дополнительных разъяснений к регионализмам, как правило, не дается. Как, например, в случае со словом айран (разбавленная водой простокваша): "Мы сидели у него во дворе на турьей шкуре в тени инжирового дерева, потягивая из граненых стаканов холодный, кисловатый айран - смесь простокваши с водой" (1,45152). И далее в тексте: "Если б он бочку айрана поставил на арбу, я бы ее тоже взял как вино" (2,62). Эффект "многоголосья" возникает благодаря использованию исконно русской лексики, русской лексики иноязычного происхождения и собственно иноязычной активной лексики кавказских народов. При этом на протяжении всего романа писатель не забывает напоминать читателю, на каком языке ведется диалог: "сказал (добавил и т.д.) по-абхазски, по- грузински, по-мингрельски, по-турецки, по-русски..." Имитируя речь героев, Искандер стремится передать особенности их произношения, отображая это графически. " - Ну, все, - говорил старый лошадник Мустафа, друг и вечный соперник Колчерукого, - теперь лопай свои тунговые яблоки и залезай в свою могилу, а то в Сибир отправят. - Сибир не боюсь, боюсь, ты мою могилу займешь, - отвечал Колчерукий" (2,16); стр. 24 " - Не пострадает, - сказал директор, склоняясь к художнику. - Крэпко сидит. (...) - Вентиляция здесь - море, - миролюбиво поправил он Вахтанга, - но кълиэнтам в жару будет приятно, кълиэнтам..." (1,397). Как известно, для языков абхазо-адыгской подгруппы не характерно противопоставление согласных по твердости/мягкости - все согласные, за очень небольшим исключением, являются твердыми. Это нашло отражение в приведенных примерах. Или в случае, когда в родном языке действующих лиц романа преобладают согласные звуки: "Пшли, пжалста, - сказал он с непреклонной вежливостью и сильным абхазским акцентом" (1,481). Регионализмы, постепенно осваиваясь в тексте романа, приобретают грамматические формы русского языка: "положил голову на муртаку" (1,106); "приподымая голову с валика-муртаки" (1,107); "молодое вино из винограда "качич"" (2,443); "...я выпил его "качича", получил кейф..." (2, 62). А вот пример словообразовательной активности введенной автором и освоенной читателем иноязычной лексики: Шайтан - шайтанская (хитрость); шайтанство; по-шайтански; Гяур - гяурские (обычаи); по-гяурски; Хаш - хашные (has - арм. - "варить"). Ср. также существующие в языке народов Кавказа производные - hasist, hasman ("любитель есть хаш") с суффиксами -ist и -man (регулярным компонентом сложносочиненных слов). Автор разъясняет не только семантику, но и внутреннюю форму слова, его эмоционально-экспрессивное значение и ассоциативные связи, им вызываемые в родном языке: "Дядя Сандро знал, что девушки этого села в очень жаркие дни уходят купаться в лес, где со скалистого откоса по широкому деревянному желобу стекает ключевая вода. Этот древний народный душ именуется абхазцами "ачичхалей". На наш слух слово это передает не только журчание стекающей с высоты воды, но и пульсирующую неравномерность хлещущего потока" (1,439); " - Маш-аллах! - повторил за ним Хабуг, радуясь, что этот полуабхазец помнит наш древний возглас, благословляющий цветенье, поспеванье, изобилие" (1,327). Особенности родного языка передаются также путем сопоставления его с русским языком. При этом автор зачастую опускает собственно абхазское слово (или выражение), по возможности подбирая к нему русский эквивалент. Однако это не всегда возможно из-за различия национальных культур, поведенческих норм, устоявшихся традиций народов. И тогда Ф. Искандер делает обратный перевод слова с русского на русский, подчеркивая тем самым существование у его эквивалента в абхазском языке дополнительного значения: стр. 25 " - Сандро не из простых, он из присматривающих, - сказал старик, как мне показалось, со скрытой насмешкой над моим невежеством. По-абхазски слово "присматривающий" означает также и "руководящий"" (1,22). (Ср. также: арм. "tekavar" ("руководитель") - букв. "стоящий за рулевым веслом", "рулевой", "кормчий".) Нередко писатель строит свою речь, словно "переключаясь" с одного языка на другой. Особенно это характерно для стилистики авторских монологов, в которых легко обнаружить такие переклички, когда на глазах читателя разворачивается "веселая" игра слов, происходит калькирование как отдельных лексем, так и целых фраз, реплик и фразеологических оборотов. При этом автор нередко добавляет, что "так говорят у нас", или "как говорят абхазцы" (грузины, мингрелы, и т.д.): " - Знает, кого бояться, чувствует время, в котором стоим, - говорили чегемцы, цокая языками и поглядывая друг на друга... ("Эх, время, в котором стоим", - вообще любят говорить чегемцы по всякому поводу, и выражение это, в зависимости от того, как его произносить, имеет множество оттенков, выражающих разную степень безнадежности...)" (1,318); " - Добром вас, - приветствовал он его по-абхазски и встал с места. - Добром и тебя, - отвечал пастух..." (1,427); " - Нет, - сказал Кязым, - мы детей в строгости содержим. Абхазцы говорят: "Посади ребенка на колени, и он повиснет у тебя на усах"" (2,70). В последнем примере благодаря дословному переводу абхазская пословица сохраняет свою образность; автор мог бы заменить ее вторую часть русским эквивалентом, и в результате национальный колорит был бы неизбежно утрачен. Ср.: "Посади ребенка на колени, и он сядет тебе на шею". Или другой пример использования русских фразеологизмов в романе Ф. Искандера: Тенгиз, абхаз по национальности, пытается сдобрить свою речь ранее слышанным русским выражением "пальчики оближешь", "переводя" его довольно вольно, что приводит к комическому эффекту: " - Если, - говорит, - в доме ничего нет, одно лобио подаст, но в таком виде, что пальцы покушаешь" (1,283). Особого рассмотрения заслуживают авторские неологизмы. Подчас это - лексические и семантические кальки с абхазского и других кавказских языков, которые служат для передачи этнокультурных реалий, не имеющих эквивалента в русском языке. Среди них интересны эмоционально окрашенные неологизмы, выражающие отношение абхазцев к тому или иному человеку: " - С лица-то она хороша, - говорят чегемцы про ту или иную женщину, - да что толку-то - тяжелозадая" (1,438); " - Как, злозадый Караман умер? - удивился мой старик. Похотливых людей наши абхазцы называют злозадыми" (1,230). стр. 26 Выделенные курсивом неологизмы - пример наиболее продуктивной модели словообразования в языках абхазо- адыгской подгруппы, а именно словосложения. Ср.: ладзы - "ла" (глаз) + "дзы" (вода) = "глазная вода" (слеза); чаражвра - "пировать" - от "чара" (кушать), "жвра" (лить); и т.п. Подобное лексическое калькирование позволяет автору раскрыть внутреннюю форму исконного слова, подчеркнуть его экспрессивность. Используя образованные по той же модели неологизмы, автор раскрывает внутреннюю форму слова также для создания у читателя представления о местных культурных и бытовых реалиях, в русской культуре отсутствующих. Например: "застольцы", "застольничать" (застолье - неотъемлемая часть культуры горцев); "умыкание", "умыкатель" - появление этих неологизмов вызвано необходимостью описания обычая горцев похищать свою будущую невесту ("Веселый головорез Теймыр, неизменный исполнитель черновой, но почетной работы умыкания" - 1,436); "мужевластие" - отражает существование "принципа мужевластия за абхазским столом"; "каштанщик" (продавец каштанов); "очаголюбие" (образ "родного очага" являлся для абхазцев символом "могучего жизнеутверждения семейственности"; "очаг" в романе поэтизируется; в переносном значении очаг ассоциируется с женщиной); "горевестник" - специальный человек, разносящий по окрестным селам весть о смерти родственника и т.д. В романе "Сандро из Чегема" читаем:" ...Интересно, между прочим, когда у нас на Кавказе о каком-то человеке что-то рассказывают, обязательно называют национальность. Один армянин, говорят, один грузин, один абхаз, один мингрел. Я сам такой. Конечно, все люди делают одно и то же, но каждый делает немножко по-своему, согласно своей национальности. И потому мы называем нацию, чтобы картина была ясней" (2,259). Хотелось бы добавить, что когда Фазиль Искандер "о каком-то человеке что-то рассказывает", он не забывает придать своему герою, кроме национальной, еще и языковую специфику, посредством чего на страницах "Сандро" воссоздается то "сладостное многоголосье", о котором говорит сам автор. стр. 27 Опубликовано 07 июля 2024 года Полная версия публикации №1720358104 → © Literary.RU Главная → Лексические средства и национальный колорит в романе Ф. Искандера "Сандро из Чегема" При перепечатке индексируемая активная ссылка на LITERARY.RU обязательна!
|
|