Разрушать стереотипы - задача сложная и неблагодарная, особенно если они насчитывают более сотни лет. Во французской пушкинистике - два основных: убежденность, что поэзия непереводима, и представление о негибкости французского языка в воссоздании рифмы и метра. Такое положение вещей в первую очередь не устраивало русских, которые начиная с 1823 года, времени первой публикации Пушкина в Париже, стремились привлечь к солнечному русскому гению широкое внимание французской публики. В XX веке популярным имя Пушкина стало благодаря русской эмиграции, которая не оставляла своего именитого соотечественника без внимания вплоть до 80-х годов, когда к изданию полного собрания поэтических произведений приступил профессор Ленинградского, а позже Нантерского, университета Е. Г. Эткинд.

Традиция переводить стихи прозой, по словам французского переводчика Р. Кайюа, берет начало с 1830 года.1 А в XX веке французы окончательно отказались от метра и строфики в оригинальной поэзии. Швейцарский славист Жорж Нива, рассуждая о современном состоянии французской поэзии, утверждает, что "словесная кристаллизация ушла вглубь, но стала не менее, а более существенной".2

В русских и французских работах о художественном переводе Эткинд последовательно отстаивал свою точку зрения. В вопросе о непереводимости он ссылался на Марину Цветаеву и Поля Валери, утверждавших, что поэзия сама по себе перевод с языка духовного на язык материальный. И если возможен такой перевод, то перевод с материи на материю, т. е. с языка на язык, еще более возможен.

Связь элементов в поэзии настолько сильна, что достаточно даже незаметного сдвига, для того чтобы полностью исказилась стилистическая система, что влечет за собой изменение поэтического содержания. Конечно же, воссоздание рифмы и метра не самоцель переводчика; Эткинд говорит о функциональном соответствии. Перевод нельзя рассматривать как механический процесс подыскания новой внешней формы, приспосабливаемой к заранее данному содержанию; этот процесс оказывается всякий раз творчеством нового единства содержания и формы.

Воссоздать формальную сторону пушкинской поэзии, не утратив глубины содержания, - задача сверхтрудная. Но Эткинд настаивал на недопустимости передавать поэзию прозой или верлибром. Он категорически не соглашался, что лучше создать бледную копию подлинника, чем примириться с отсутствием всякого перевода: "Плохой перевод - это, как правило, не подступ к постижению оригинала, а уничтожение всякого интереса к нему".3

Эткинд понимал современное положение французской поэзии, но непоэтичность французского языка надо еще доказать: "...язык Вийона, Расина, Теофиля де Во, Бодлера, Вердена и Рембо - язык великой поэзии. Его аналитический характер не противопоставляется ни в чем словесному искусству. После эксперимента парнасцев, символистов и сюрреалистов можно ли на самом деле утверждать по-


--------------------------------------------------------------------------------

1 Актуальные проблемы теории художественного перевода. (Материалы Всесоюзного симпозиума 25 февраля-5 марта 1966). М., 1967. С. 118.

2 Нива Ж. Спор о переводной поэзии // Эткиндовские чтения 1: Сб. ст. по материалам Чтений памяти Е. Г. Эткинда (27 - 29 июня 2000). СПб., 2003. С. 13.

3 Актуальные проблемы теории художественного перевода. С. 128.



стр. 223


--------------------------------------------------------------------------------

этическую ограниченность французского языка?"4 Тем более что существуют примеры переводческих удач, и один из них - пушкинские переводы Марины Цветаевой, доказавшие, что французский язык таит в себе неисчерпаемые поэтические возможности. Конечно же, такого рода поэзия крайне непривычна французской публике. Но ученый полагал, что нет необходимости подстраиваться под читателя, который уже научился воспринимать поэзию разного строя и чуток ко всему новому. К тому же одна из задач поэтического перевода - обогащение принимающей литературы новыми формами.

Эткинд настаивал на одном переводчике для одного автора, хотя и не отрицал возможности совместной работы с условием, что, как дирижер над оркестром, над группой переводчиков стоит редактор, обладающий целостным видением. Взяв на себя эту функцию, он собрал переводчиков (Жан Бессон, Жан-Луи Бакес, Клод Эрну), поэтов (Робер Вивье, Эжен Гильвик), исследователей (Мишель Кадо, Морис Колен) и сформулировал для них следующие принципы перевода поэзии Пушкина: передавать русские стихи французскими стихами; воспроизводить строфическую форму; находить аналогичные ритмические структуры, а в случае необходимости изобретать их; внимательно относиться к воссозданию стиля. Результатом этой работы стал двухтомник поэтических произведений Пушкина, опубликованный в 1981 году в издательстве L'Age d'Homme.

Эткинд отрицал возможность единственного идеального перевода произведения; здесь возможно несколько решений и каждое имеет свои преимущества. В двухтомнике мы найдем по два, по три, а то и больше вариантов одного стихотворения. Это было сделано в том случае, когда имелись версии равно хорошие, но различные по подходу и интерпретации оригинала. К тому же в специальном приложении, которое занимает значительную часть второго тома, приведена краткая антология переводов, выполненных ранее (с 1823 по 1965 год). Сам двухтомник - явление уникальное, основательное: более 900 страниц поэтических текстов, обширный комментарий, а также библиография всех известных на тот момент переводов поэтических произведений Пушкина. В общей сложности приведены работы более чем пятидесяти переводчиков.

Конечно же, Эткинд на этом не остановился. Его работа по популяризации лирики Пушкина во Франции продолжилась дальше, и среди крупных событий можно назвать выпуск "Revue des etudes slaves" 1987 года, полностью посвященный Пушкину. Читателю предложены статьи на французском и на русском языках, среди авторов - А. Маркович, Ж. -Л. Бакес, М. Кадо, Ж. Бонамур.

В первом разделе сборника, "Пушкин и Франция", можно найти как сопоставление Пушкина с Сент-Бевом и Дешампом, так и рассказ о пистолетах, участвовавших в дуэли Пушкина с Дантесом и хранящихся в Музее почты в Амбуазе рядом с французским переводом "Станционного смотрителя". В разделе "Проблемы биографии" - три небольших сюжета из жизни поэта; в рубрике "Творчество" - критические заметки о "Евгении Онегине", "Выстреле", сопоставление Крыма у Пушкина и Мицкевича М. Кадо, рассказ о сложностях перевода "Песни Песней" Ж. -Л. Бакеса. В отдельные рубрики вынесены "Маленькие трагедии" и "Пиковая дама" - вполне в традиции французской пушкинистики. В разделе "Стихотворения: анализы и интерпретации" - разборы "Бесов", "Румяный критик мой...", "Я вас любил...". Далее публикация французских архивных материалов о Пушкине (исследования Леонида Шура) и подробнейшая библиография работ последних лет немецких, канадских, испанских, финских, французских, итальянских, американских славистов.


--------------------------------------------------------------------------------

4 Etkind E. Traduire Pouchkine // Pouchkin Alexandre. CEuvres poetiques. En 2 volumes. Lausanne, 1981. V. I. P. 7 - 8 (здесь и далее переводы иноязычных текстов мои. - Е. Б.).



стр. 224


--------------------------------------------------------------------------------

В 1999 году в издательстве Библиотеки иностранной литературы выходит книга "А. С. Пушкин. Избранная поэзия в переводах на французский язык" - составление и вступительные статьи Эткинда. Не стоит и говорить, по каким критериям отбирались переводы в это издание. Конечно, многое взято из двухтомника, но здесь читатель найдет как новые работы известных уже переводчиков, так и новые имена.

Появление двухтомника стало важнейшим событием не только во французской пушкинистике, но и в истории французских изданий зарубежных поэтов. Впервые собрание сочинений иностранца осуществлялось не путем произвольного подбора существующих врозь переводов, а группой под единым руководством и с соблюдением определенных принципов. Более того, Эткинду удалось создать целую школу как в практике перевода, так и в теории. После выхода в свет французского Пушкина на тех же условиях и в том же издательстве в 1985 году появился Лермонтов, а в 1984-м и 1986-м вышло два сборника переводов Марины Цветаевой, выполненных ученицей Эткинда Евой Маллере. В то же время теоретические взгляды Эткинда уточняются и развиваются его последователями на страницах того же "Revue des etudes slaves". Например, интересна статья Жана Бессона "Перевод русских классических поэтов для широкой французской публики", опубликованная в 1983 году.

Основная причина того, что Пушкин и Лермонтов не известны широкой публике, по мнению Бессона, небольшое количество квалифицированных переводчиков и низкие требования редакторов. Работа Эткинда снимает эти проблемы, но теперь необходимо "прислушаться к публике, которой перевод адресуется".5 Переводчик всегда должен отдавать себе отчет, хочет ли он привлечь к переводимому автору широкое внимание, или ему важно продемонстрировать собственную "виртуозность и литературный вкус".6 Бессон ставит несколько принципиальных вопросов: переводить Пушкина и Лермонтова языком XIX века или современным? Воспроизводить ли размеры не свойственные французскому языку? Копировать ли непривычное для французов отсутствие чередования мужской и женской клаузул?

Бессон считает это "делом вкуса" переводчика. А. Грегуар и В. Берелович точно воспроизвели формальные элементы "Песни о вещем Олеге", но эти опыты интересны только русистам, французская публика останется к ним равнодушной. Поэтому во всем, что касается формальных элементов, необходимо избегать ненатуральности, неестественности звучания. Поэты начала XIX века должны оставаться в своей среде, "ни спорного воспроизведения, ни шокирующего модернизма".7 Для передачи таких русских размеров, как ямбический или хореический гекзаметр, четырехсложный анапест или амфибрахий, использовать традиционный французский "александрин", если во французском стихе нет дактилической клаузулы, замените ее женской. Свои размышления Бессон иллюстрирует на примере переводов стихотворения Лермонтова "Выхожу один я на дорогу...", включая и собственный.

Но все же французская сторона восприняла работу Эткинда с изрядной долей скепсиса. Среди попавшихся мне французских отзывов всего один безоговорочно положительный - Жана-Клода Маркадэ, постоянного рецензента работ Эткинда во французских русскоязычных изданиях: "Е. Г. Эткинд выдержал пари, доказав, что и во Франции можно осуществить то, что в России уже давно стало ветвью поэтического творчества"8 - это о французском Пушкине; "Все, кто сомневается в


--------------------------------------------------------------------------------

5 Besson J. La traduction des poetes russes classiques a l'intention du grand public francais // Revue des etudes slave. 1983. T. 55. F. 1. P. 239.

6 Ibid. P. 240.

7 Ibid. P. 242.

8 Маркадэ Ж.-К. Поэтическое творчество А. С. Пушкина по-французски // Русская мысль. 1982. N 3409.



стр. 225


--------------------------------------------------------------------------------

способности французских переводчиков передать прелесть русской поэзии, должны воспользоваться этим сборником"9 - это о французском Лермонтове.

Другие французские отзывы не столь восторженны. Ф. Наваль пишет: "...боюсь, что он [Пушкин] останется малоизвестным, несмотря на все старания Е. Эткинда и других, несмотря на толстый сборник, целиком посвященный Пушкину в связи со 150-летием со дня смерти поэта".10 А заканчивается статья фразой: "Пушкин еще ждет своего проводника во Франции".11

Здесь же можно привести мнение Жоржа Нива, которое интересно еще и потому, что он, не разделяя взглядов Эткинда, принимал участие в качестве переводчика в подготовке пушкинского двухтомника. Нива скептически относится к возможности искусственно возродить во французском стихе умершую рифму, а также констатирует, что во Франции мастерство поэтического перевода на гораздо более низком уровне, чем в России. Самое сложное в переводе Пушкина, сотканного из противоречий, - передать национальный характер его поэзии. При попытке этот характер подчеркнуть Пушкин "почти неизбежно окажется националистом",12 а попытки вписать поэта в европейский контекст сделали из него эпигона: "Воспитаннику Арины Родионовны и Бенжамина Констана присуща парадоксальная простота, которую пока не удается перенести в чужую культуру".13 Но, по мнению швейцарца, Эткинда французская поэзия не забудет, потому что он благодаря " божественному энтузиазму и поэтическому максимализму"14 воскресил во Франции старый "не столько благородный, сколько экзистенциальный"15 спор о поэзии.

Эткинду не удалось сломать существующую французскую традицию перевода, но он создал параллельную традицию, и это подтверждается французской пушкинистикой рубежа веков. Двухсотлетие со дня рождения поэта, конечно же, не прошло незамеченным во Франции. В 1999 году выходит пушкинский номер журнала "Europe, revue litteraire mensuelle". К этому моменту общераспространенным стало осознание того, что понять великого русского поэта, не обращаясь к наработкам русских литературоведов и критиков, невозможно. Русскую пушкинистику нельзя превзойти ни по количеству исследований, ни по глубине понимания, ни по разнообразию тем и подходов. Поэтому составители издания решили, не мудрствуя лукаво, перевести на французский статьи авторитетных во Франции русских авторов, таких как Н. В. Гоголь, В. Розанов, Ю. Лотман, В. Брюсов, Ю. Тынянов. Всего шесть из двадцати шести статей принадлежат французам, не считая предисловия, написанного Леоном Робелем.

Предваряя пушкинский сборник, Робель характеризует современное восприятие Пушкина во Франции: "Сейчас, когда празднуется в мире двухсотлетие со дня рождения Пушкина, имеется, наконец, ясное осознание его и у нас. О нем больше не думают ни как в 1837-м, что так называемый "Пушкин", недавно умерший, был главой антиправительственной партии в России, ни как в конце XX века, что Александр Пушкин, как недавно писал французский профессор русской литературы, был виртуозным стихотворцем, но легковесным и поверхностным".16 Но, несмотря на это, рассуждает дальше Робель, еще многое необходимо сделать, чтобы Пушкин стал нашим: "Остается заставить увидеть его работу во всей ее широте и разнообразии, заставить услышать его голос, ни на что не похожий".17 Француз-


--------------------------------------------------------------------------------

9 Маркадэ Ж. -К. О русской поэзии в переводах // Там же. 1987. N 3700.

10 Наваль Ф. Пушкин во Франции // Пушкин и современная культура. М., 1996. С. 271.

11 Там же. С. 275.

12 Нива Ж. Возвращение в Европу: Статьи о русской литературе. М., 1999. С. 39.

13 Там же.

14 Нива Ж. Спор о переводной поэзии. С. 15.

15 Там же. С. 14.

16 Robel L. Deux cents ans apres // Europe, revue litteraire mensuelle. 1999. N 842 - 843. P. 3 - 4.

17 Ibid. P. 4.



стр. 226


--------------------------------------------------------------------------------

ский читатель тогда убедится в гениальности русского поэта, когда сможет получить удовольствие от чтения его стихов. И несмотря на то что важная работа по переводу была выполнена и дает возможность познакомиться с творчеством Пушкина целиком, а перевод Арагона дает возможность почувствовать и индивидуальный тон поэта, добиться внимания читателя можно только сильно изменив французский стих.

Робель предложил в данном издании свои переводы стихотворений и эпиграмм, где попытался передать "большое разнообразие тональностей и ритмов, эпиграммы и пародии на лирическое признание", а также "высокую простоту, живую остроту, естественность, изящество и веселость".18 Здесь же представлен новый перевод "Медного всадника", выполненный с соблюдением всех формальных признаков Шарлем Ванштейном, и отрывок из "Бориса Годунова" в интерпретации Брюно Сермона и Тони Галевской.

Редакторы издания хотели дать читателю франко-русский, "стереоскопический", взгляд на Пушкина, и среди французских авторов здесь присутствуют Жан-Луи Бакес, чья статья "Усы Мазепы" посвящена "Полтаве"; Жан-Клод Ланн, специалист по Хлебникову, посвятивший свою работу Пушкину в контексте русского авангарда; Жак Робо, поэт и теоретик, автор многих исследований по теории сонета, чья статья скрупулезно анализирует структуру онегинской строфы; Нелли Стефан, чьи наблюдения касаются женских образов в творчестве Пушкина.

Леон Робель принадлежит к плеяде Эткинда, что нашло свое отражение и в его высказываниях, и в его переводах, и в переводах, выбранных им для публикации. Но подобный подход не был единогласно принят всеми переводчиками Пушкина, и яркий пример тому - книга Клода Фриу "Alexandre Pouchkine. Poesie. Collection bilingue", вышедшая в Париже в том же 1999 году.

Для Фриу русский поэт - представитель дворянской литературы, а идеи его соответствуют идеям любого воспитанного человека начала XIX века. И это стоит помнить при оценке его политических взглядов, потому что рьяный вольтерьянец в свое время "очарует добропорядочностью смирения".19 Исследователь не может не признать за Пушкиным роли демиурга: во всех областях русской литературы он дал первые образцы. Но преувеличивать этот вклад тоже не стоит: "Каждая тема, взятая Пушкиным, имеет легкость зарождающегося государства, музыкальную текучесть пунктира, многомерный рельеф первого контакта. Пушкин обладает грацией, которую хотелось бы назвать даже банальной, естественностью, лишенной подоплеки, задней мысли, которую интеллектуальные последователи не прекращают запихивать в его наследие".20 Тезис Достоевского о всемирной отзывчивости Пушкина для Фриу неубедителен, "Маленькие трагедии" для него милые вариации общих мест того, кому всегда отказывали в визе на выезд. Пушкин создал "реализм языка", дал ему возможность выражать как самые простые, так и самые сложные вещи, и это было, по мнению Фриу, ключевым моментом выхода России в современный мир. Но потом поэт принялся описывать свою страну во всем ее многообразии. Исключительное достоинство Пушкина - изобразительное мастерство. Его картины достойны мэтров фламандской школы, он мастер детали, его поэзия населена "шумом легких шагов и шепотом тканей".21

Пушкин, в представлении Фриу, обладает универсальным лиризмом; он одинаково сильно передает и чувственность, и элегическое настроение. А заканчивает Фриу тем, что хотел бы показать Пушкина, освобожденного от цепей своих откры-


--------------------------------------------------------------------------------

18 Ibid. P. 5.

19 Frioux C. Traduire // Pouchkin Alexandre. Poesie. Collection bilingue. Traduction de Claude Frioux. Paris, 1999. P. 7.

20 Ibid. P. 6.

21 Ibid. P. 9.



стр. 227


--------------------------------------------------------------------------------

тий. Но сделать это будет трудно, ведь "чудо гармонии между глубиной и формой, эта изумительная музыкальность выражения, эта виртуозность размера, это изящество тона, эта содержательность и т. д. и т. д. - все это непередаваемо. Должен быть французский Пушкин!"22

Фриу резко выступает против "догматического постулата об абсолютном приоритете фиксированной формы в поэзии"23 и резко критикует работу Эткинда, обвиняя его в пристрастии к советскому принципу "коллективизма" и называя людей, работавших с ним ремесленниками, которые "производят, как завершают пятилетку, три толстенных тома, самый фантастический сборник лишних слов, длиннот, напыщенной безвкусицы, которую никогда не снесла бы типографская бумага в наших странах. К счастью, - продолжает Фриу, - это событие оставило публику равнодушной".24 По мнению переводчика, традиции русского и французского стихосложения несовместимы и стремление воспроизвести форму убивает смысл и лишает поэзию Пушкина свойственной ей естественности. А всевозможные ухищрения "профессиональных аранжировщиков" уничтожают изначальное совершенство. Перевод должен быть выполнен современным французским стихом, а издание должно быть двуязычным.

Этот пример подтверждает, насколько Франция дорожит своими традициями, разрушить которые невероятно сложно даже таким энтузиастам, как Эткинд. Но альтернатива существует. В 2000 году выходит посвященный Эткинду большой коллективный труд "Универсальность Пушкина" под редакцией Мишеля Окутюрье и Жана Бонамура. Принцип составления сборника напоминает выпуск "Revue des etudes slaves" 1987 года: работы русских, французских, немецких, английских исследователей сгруппированы в основные рубрики: "Пушкин и Европа", "Произведения и идеи", "Восприятие Пушкина во Франции", "Восприятие Пушкина в России", "Пушкин и искусства" и последняя, провокационная, - "Универсальность Пушкина: миф или реальность?".

Среди представленных статей только треть принадлежит французским авторам, и большая часть их посвящена традиционным темам: о Пушкине и Мериме пишет М. Кадо, о "Пиковой даме" - Ж. Бонамур, о Пушкине и Байроне - Ж. -Л. Бакес. Но французские работы есть и в разделе о французской рецепции Пушкина. Этот раздел почти полностью посвящен восприятию поэта русским Серебряным веком: Анненским, Мандельштамом, Цветаевой. И среди них - "Пушкин и Пастернак" Мишеля Окутюрье и "Пушкин в контексте русского авангарда" - сопоставление Пушкина и Хлебникова Жан-Клода Ланна. Конечно же, французов интересует воздействие Пушкина на его французских переводчиков - Леон Робель рассуждает о том, как произведения поэта повлияли на Арагона.

Но тем не менее заметно, что французская пушкинистика внимательно следит за тем, что делается в России, и пытается не отставать от отечественных исследователей, таких как В. Непомнящий и С. Бочаров, работы которых тоже представлены в сборнике. К тому же современные французские ученые активно обращаются к обширнейшему материалу, который накопила русская пушкиниана. Например, статья Катрин Депрето исследует эволюцию понимания пушкинского историзма в российском литературоведении XX века.

Исследовательница обращается к работам М. Гофмана, В. Брюсова, Б. Энгельгардта, Д. Д. Благого, Б. В. Томашевского, Г. А. Гуковского, Ю. Лотмана и др., а также дает подробный анализ "Истории Пугачевского бунта", подмечая, что при написании этого произведения Пушкин находился под влиянием французских историков эпохи Реставрации. А заканчивается статья замечанием, что, желая быть


--------------------------------------------------------------------------------

22 Ibid. P. 19.

23 Ibid.

24 Ibid. P. 20.



стр. 228


--------------------------------------------------------------------------------

профессиональным историком, ученым, Пушкин всегда оставался поэтом, художником, и поэтому его пример "нас возвращает на самом деле к проблеме главной и всегда актуальной: о двух путях, которые даются человеку в поисках истины - искусство и наука".25

Современное французское литературоведение проявляет особый интерес к сквозным образам в творчестве русского поэта. Подтверждение тому - две статьи сборника: "Фигуры дьявольские, фигуры ангельские в поэтическом творчестве Пушкина" Мари Семон и "Живое и застывшее: о статуе у Пушкина" Жана Брейяра.

Мари Семон размышляет о "духовном измерении" поэта и пытается сделать это в контексте русской культуры, которая всегда стремилась сблизить философию и религию. И термин "религиозно-философский" это подтверждает. Семон проводит параллель между Пушкиным и Достоевским, и у нее на это два основания. Во-первых, Пушкин является "отцом русского романа", и это для француженки "общее место". А во-вторых, их сближает общая тема, специфичная для русской литературы, которая является "провидицей загадки Зла, конфликта между светом и тьмой".26 Эту тему двойственности, обширную у Достоевского, Семон видит и в знаменитом пушкинском "Поэте".

В качестве материала исследовательница берет стихотворение "Демон" (1823), отрывок из "Евгения Онегина" (сон Татьяны), "Сцену из Фауста", "Пророка", "Бесов", "Маленькие трагедии". Подробно Семон останавливается на разборе стихотворения "Бесы", в котором она видит "мрак, ужас, прямое столкновение, физическое, материальное, с напавшими бесами, которые следуют за снежной бурей".27 Смысловое богатство и духовная глубина делают эту "аллегорию адского мучения", подобно "Бесам" Достоевского, пророческим видением будущей России. Автор настойчиво подчеркивает связь Пушкина с последующей литературой: "Восприятие загадки Зла есть, и необходимо на этом настоять, особенность русского романа, которого Пушкин в этом смысле был отцом".28

"Маленькие трагедии" рассматриваются Семон с точки зрения дьяволизма, преломленного под углом философии и религии. Барон Филипп и Сальери для нее фигуры дьявольские, но оба они обладают чувством священного, в то время как Моцарт и Альберт являются "осквернителями, расточителями, богохульниками... однако херувимами!" 29 Но Моцарту также свойственна двойственность, подобная пушкинскому "Поэту", да и самому Пушкину.

Исследовательница отмечает, что Пушкин не стал, как Гоголь, пленником ада; помимо бесов, он встречал и шестикрылого серафима, который сделал из него пророка. Но Пушкин "единственный из великих русских творцов показал двойственность демонскую/ангельскую человеческой души".30

Мари Семон - представительница так называемого небиографического направления французской пушкинистики, которое выделила Е. Дмитриева.31 Оно заключается в поисках того общего, что сближало Пушкина с последующими представителями русской литературы, и попытке через это общее, через внутреннее сходство Пушкина с последователями понять его самого. Французским исследователям всегда было сложно увидеть истинные нити, ведущие от Пушкина к Гоголю,


--------------------------------------------------------------------------------

25 Depretto C. A propose de l'historisme (istorizm) pouchkinien // L'Universalite de Pouchkine. Paris, 2007. P. 247.

26 Semon M. Figures diaboliques, figures angcliques dans l'oeuvre poetique de Poushkine // Ibid. P. 193.

27 Ibid. P. 196.

28 Ibid. P. 198.

29 Ibid. P. 200.

30 Ibid. P. 202.

31 Дмитриева Е. Решая загадку Пушкина. (Французское пушкиноведение 1960 - 1980-х годов) // Вопросы литературы. 1985. N 3.



стр. 229


--------------------------------------------------------------------------------

Толстому и Достоевскому. Крайним проявлением этого непонимания было мнение М. де Вогюэ,32 заявившего, что Пушкин по духу не русский писатель. Но надо отдать должное Вогюэ: он не пытался найти в Пушкине то, чего в нем не было, - осознать его как трагического поэта. А именно это делает французская критика начиная со второй половины XX века. Называя Пушкина весьма непривычно для нас "отцом" русского романа, Семон иногда идет от обратного, т. е. ищет в Пушкине то, что на поверхности у Достоевского, например мотив раздвоенности человеческой души, где "дьявол с Богом борется". Многие ее наблюдения и интересны, и обоснованны, но углубление религиозно-философского подтекста того же "Поэта" не совсем оправданно.

Подробнее хотелось бы остановиться и на статье Жана Брейяра, в которой предлагается интересная классификация пушкинских персонажей по принципу живого и застывшего. Две самые знаменитые статуи Пушкина Медный всадник и Каменный гость - персонажи, представляющие собой двойственность человека-материала, что обозначено даже в названии. Они оба когда-то были живыми людьми и лишь в определенный "момент судьбы"33 возвеличиваются и застывают, приобретая при этом совершенно иное значение, иную власть. Исследователя интересует сам процесс превращения, он стремится наметить способ, "которым изменяются большинство пушкинских персонажей", не касаясь при этом "миграции персонажей между произведениями".34 Брейяр подмечает, что многие произведения Пушкина построены на трансформации героев, особенно "Повести Белкина". В "Барышне-крестьянке" эта трансформация заявлена уже в названии, а "Метель" является пародией метаморфозы, так как "барышня никогда не переставала быть барышней".35

Полное же изменение происходит по причине основательной, которой чаще всего бывает смерть, как в "Пиковой даме". Старая графиня, так же как Медный всадник и Каменный гость, оживает наделенная потусторонней силой и властью "уничтожить человека, сделать его безумцем".36 Германн, подобно Евгению, сходит с ума от "ожившей смерти", а мертвая графиня, подобно Командору, наносит визит своей жертве. Тот же сюжет Брейяр видит и в "Утопленнике", и в "Капитанской дочке", где человек, появившийся сначала как жалкий бродяга, застынет в образе "всесильного самозванца, претендующего на трон Петра III, решающего жизнь и смерть своих подданных".37

Более глубоко эта схема развития пушкинского персонажа проявляется в "Русалке", и Брейяр дает развернутый анализ этого произведения, сопоставляя его с "Бедной Лизой". Русалка не перевоплощается внешне, но в ней умирают все чувства, она изменяется внутренне, становится "холодной, как статуя: холодной, как медь, холодной, как камень, холодной, как труп Пиковой дамы или тело утопленника. И могущественной, как они".38

Итак, подводит итог автор статьи, вся эта серия персонажей переживает метаморфозу, толчком которой явлется ужасное испытание: любовь или смерть. Получая новую форму, персонаж "приобретает атрибуты, которые его отличают и отделяют от простого человека: могущество, но также застывшее состояние и холод".39

И далее Брейяр дает развернутый анализ подобных метаморфоз в "Евгении Онегине", где объектом для наблюдения становится в первую очередь Татьяна. По-


--------------------------------------------------------------------------------

32 Vogue E. M. De. Le Roman Russe. Paris, 1886.

33 Breuillard J. Le vivant et le figc: a propos de la statue chez Pouchkine // L'Universalite de Pouchkine. P. 227.

34 Ibid.

35 Ibid. P. 228.

36 Ibid. P. 229.

37 ibid.

38 Ibid. P. 230.

39 Ibid.



стр. 230


--------------------------------------------------------------------------------

дробно разбирая эпизод посещения Татьяной дома Онегина, автор делает вывод, что именно там, а не в Москве началось преображение героини, ее застывание, превращение в статую. А после Онегин, подобно Дону Гуану, становится ее жертвой, причем последний разговор происходит в ситуации фантастической: Онегин приезжает в дом без предупреждения, проходит через анфиладу комнат в будуар Татьяны никем не замеченный "с легкостью, которая бывает только во сне или народной сказке".40

Размышления Брейяра интересны и вполне обоснованны, это пушкиноведение на высоком уровне, отличающееся внимательным отношением к текстам и к работам других исследователей, в основном русских. Его концепция отличается продуманностью, а автора подводит только то, что, увлекшись своими размышлениями, он распространяет ее слишком широко, применяя к образу Пугачева. И тем не менее многие наблюдения и параллели, проведенные Брейяром, должны представлять интерес для всех, кто занимается Пушкиным.

Но, к сожалению, не все работы последних лет, и статья Фриу тому яркое подтверждение, избавлены до конца от стереотипов в восприятии великого русского поэта. Пушкин стал некой головоломкой для избранных: его переводят, переводят много и часто, но, видимо, никогда не переведут. Точнее, не признают какой-либо из переводов достаточно удовлетворительным. С другой стороны, оценка качества той или иной переводческой работы остается для французов делом вкуса. Критериев не существует, и то, что один исследователь считает неприемлемым, другой взахлеб хвалит. Нива справедливо замечает, что теория перевода во Франции не так хорошо разработана, как в России. Как пишет французский критик Жак Кат-то, французская культура замкнута в себе, самодостаточна и поэтому довольно сдержана по отношению к другим культурам, не так открыта для восприятия чужого, как русская. К тому же французский ум мыслит конкретно, любит быстроту, ясность и сжатость, четко разграничивает легкую литературу и серьезную, философию и идеологию.41 Французы спокойно бы отнесли Пушкина к легкой литературе, как это и было с самого начала. Но великое значение, которое ему придается в нашей стране, их остановило, хоть и вызвало недоумение.

Французы охотно признают бесценное значение Пушкина для России, для ее последующего литературного развития, но не видят, что нового он может дать европейскому духу. Единственная фигура, центральное место которой в отечественной литературе никогда серьезно не оспаривалось, остается малоизвестной во Франции, как и в Европе.


--------------------------------------------------------------------------------

40 Ibid. P. 237.

41 См.: Катто Ж. Понять друг друга. Восприятие русской литературы во Франции//Литературное обозрение. 1986. N 2. С. 19 - 24.



стр. 231