Бальзак О. Де. Евгения Гранде. Перевод Ф. М. Достоевского СПб.: Азбука-классика, 2007



Бывают в иных провинциальных городах такие дома, что одним уже видом своим наводят грусть, подобную той, какую вызывают монастыри самые мрачные, степи самые серые или развалины самые унылые. В этих домах есть что-то от безмолвия монастыря, от пустынности степей и тления развалин. Жизнь и движение в них до того спокойны, что пришельцу показались бы они необитаемыми, если бы вдруг не встретился он глазами с тусклым и холодным взглядом неподвижного существа, чья полумонашеская физиономия появилась над подоконником при звуке незнакомых шагов.

Так начинается привычный уже перевод "Евгении Гранде", исполненный Ю. Верховским. Сделан вроде бы точно. И все же есть ощущение пересказа. Между подлинником и читателем словно бы повисла тонкая пленка. Она слегка притуманила изображение. Приходится вглядываться, напрягать зрение. И способны ли мы в этом переводе ощутить то невеселое чувство, которое испытывает автор? Иногда в провинции встречаешь жилища, с виду мрачные и унылые, как древние монастыри, как дикие грустные развалины, как сухие, бесплодные, обнаженные степи; заглянув под крыши этих жилищ, и в самом деле часто найдешь жизнь вялую, скучную, напоминающую своим однообразием и тишину монастырскую, и скуку обнаженных, диких степей, и прах развалин. Право, проходя возле дверей такого дома, невольно сочтешь его необитаемым; но скоро, однако ж, разуверишься: подождав немного, непременно увидишь сухую, мрачную фигуру хозяина, привлеченного к окну шумом шагов на улице.

Что произошло? Сказано почти то же самое. Но откуда возникает эта чуть приглушенная щемящая печаль в первых строках? Неужели только оттого, что вместо слова "дом" стоит "жилище"? "Дом" - что-то теплое, обжитое, уютное; "жилище" - как пристанище, в слове звучит что-то угрюмое, здесь душа человеческая не живет, а только лишь обитает. Или дело в ритмике? Бывают в иных провинциальных городах такие дома... - что-то сбивчивое, нерасторопное, фраза словно бы и не движется, но только запечатлевает. Иногда в провинции встречаешь жилища... - ударения смещены, все идет и легче, и протяжнее. От слов уже повеяло и тихим беспокойством, и едва уловимой горечью.

История поруганной любви, поведанная Бальзаком, конечно же, хотела запечатлеться не только в том, о чем рассказывал писатель. Но и в том, как он рассказывал. Федор Михайлович Достоевский только-только закончил инженерное училище, обрел самостоятельность и жил мечтами о писательстве. За перевод взялся с юноше-



Ч. Валиханов и Ф. Достоевский

стр. 29

ской горячностью. Сам прочитавший очень многое, уже в преддверии своих первых, слегка "гоголевских" произведений ("Бедные люди", "Двойник"), пишет по-русски свою "Евгению Гранде", и в ритме перевода чуть проглядывают "гоголизмы": Право, проходя возле дверей такого дома, невольно сочтешь его необитаемым...

Достоевский перевел роман Бальзака много раньше Верховского. В XX веке казалось, что он обошелся с подлинником слишком вольно. На самом деле - не шел буквально за текстом, но вживался в произведение. Значит, любая частность здесь подчинена общему настроению. Некогда Набоков, взявшись за перевод своей англоязычной "Лолиты" на русский, увидел: переводить - бессмысленно, нужно пересочинять. Достоевский дал хоть и свободный, но всё-таки - перевод.

Бальзак чуть позже захочет вписать "Евгению Гранде" в свою "Человеческую комедию", огромный цикл прозаических произведений, и переработает роман. Изменит многое, не только фамилии некоторых героев. Этот Бальзак требовал уже иного перевода. Казалось, труд Достоевского прошел несколько "с краю". Но вот - он вновь напечатан. И, двигаясь глазами по строчкам, вдруг явственно ощущаешь, чем великий писатель, даже в ранние свои годы, отличается от простого таланта. Перевод - всегда преодоление. Другой язык - это не только другие слова. Это - другие отношения между словами. Кроме того - другая реальность, другое сознание. Обращаясь к классику, нельзя переводить только "сюжет", нужно схватить самый дух его мироощущения. И не только жизнь, запечатленную произведением, но и жизнь самого произведения. Та щемящая грусть, которая сквозит за первыми же фразами, написанными Достоевским, отзовется потом - в судьбе героини. Да и юношеский опыт не раз откликнется в его творчестве. "Евгения Гранде" станет первым его романом. Только написанным словно бы "в соавторстве" с Бальзаком.