Н. Я. ЭЙДЕЛЬМАН. Свободное слово Герцена. М. "Эдиториал УРСС". 1999. 528с.

"Никакие завоевания освободительной борьбы не могут быть гарантированы, если не опираются на значительное, весомое число внутренне свободных или освобождающихся людей" 1 . Эта фраза из статьи Натана Яковлевича Эйдельмана (1930 - 1989) о публикации в герценовском "Колоколе" воспоминаний И. В. Лопухина - родовитого дворянина, служившего при Екатерине II, ее сыне и внуке, действительного тайного советника и "скрытого" якобинца (как доносил Александру I граф Ф. В. Ростопчин), а на самом деле- необыкновенного правдивого вельможи, "который судит по правде, взяток не берет, ни перед кем не гнется" 2 , один из главных принципов мировоззрения как А. И. Герцена, так и самого Эйдельмана.

Герцен наряду с "Письмом из провинции" со знаменитым "К топору зовите Русь" 3 печатал записки и рассуждения весьма умеренных для XIX в. представителей века прошедшего, не выступавших даже против отмены крепостного права - Е. Р. Дашковой, М. М. Щербатова, И. В. Лопухина. И не только ради обличения самодержавия перед широким читателем, но для того, чтобы продемонстрировать своим "молчаливым" современникам действительно свободных личностей.

Эйдельман напоминает, что еще в самом начале своей деятельности Герцен видит свою главную цель в том, чтобы разбудить общество: "У нас нет никакой системы, никакого учения. Мы равно приглашаем наших европейцев наших панславистов, умеренных и неумеренных, осторожных и неосторожных. Мы исключаем одно то, что будет писано в смысле самодержавного правительства, с целью упрочить современный порядок дел в России, ибо все усилия наши только к тому и устремлены, чтобы его заменить свободными и народными учреждениями. Что же касается до средств, мы открываем настежь все двери, вызываем на все споры".

Прогресс человеческого общества, по убеждению Эйдельмана, состоит прежде всего в том, чтобы расширить свободу личности на основе признания священных прав человека. Он писал: "такие люди очень не похожи на нынешних, многие их взгляды, например, на крепостное право, принадлежат к "предрассудкам" давнего времени. Однако, свободный, хороший человек, - пусть по-иному свободный, чем потомки, - личность, сумевшая не раствориться среди множества "согласных": такая личность - одно из главнейших приобретений любой цивилизации; ее надо беречь" 4 .

Уже после смерти Натана Яковлевича один из его коллег- Н. Н. Покровский заметил, что на фоне "отчаянных попыток страны вырваться из мертвящих пут тотального огосударствления, особенно заметна главная его идея- осуждение этатизма", против чего, собственно, и сражался Герцен. Тема сокрытой властями истории России становится основной для Эйдельмана. "Я хорошо помню, - писал Покровский, - свое первое впечатление от ее чтения- поразительная раскованность, смелость выражения мыслей. Умение населить книгу образами живых людей" 5 .

В разгар дебатов Б. П. Козьмина и М. В. Нечкиной Эйдельману удается избежать ленинской формулы о "либеральных колебаниях Герцена". А ответ Эйдельмана на вопрос об авторстве знаменитого "Письма из провинции" и вовсе выглядит крамольным для тех времен. Ведь он не просто нашел новые аргументы в пользу авторства Н. А. Добролюбова, а использовал этот сюжет при раскрытии идейной позиции Герцена, характеристике его отношения к насильственным формам низвержения устоявшейся общественной организации, то есть позиции, резко разграничившей издателя "Колокола" и неистовых сторонников народного бунта.

Автор старается понять Герцена не при помощи вульгарных социологических схем, а подчеркивая его честность и благородство, стремление избежать беспощадной революционной ломки, всячески стимулируя поступательное движение общества, воодушевленного свободной мыслью, пытаясь заставить верховную власть понять, что

стр. 163

"сдавленный пар взрывает машину, если не умеют ее направлять". Почти та же мысль о Герцене обнаруживается в посвященной ему работе И. Берлина: "Скептическая нота, в частности пессимизм по поводу того, до какой степени можно изменить людей, и еще более глубокое сомнение в том, приведет ли такое изменение, если бесстрашным и успешным революционерам ... удастся его осуществить, к более справедливому и свободному строю, - эта зловещая нота звучит у него даже в 1847 году" 6 .

Но гражданская и профессиональная смелость Эйдельмана заключалась уже в одной попытке объяснить правду "не только штурмовавших Бастилию..., но и тех, кто отрицали, не принимали Марата, Робеспьера... расстрелянную Вандею, сожженный Лион" объяснить нравственными категориями разлад в стане декабристов, мучительные колебания Никиты Муравьева, поставить под сомнение консерватизм Н. М. Карамзина, выявить его истинные политические пристрастия. "Если бы не было подобных людей, - напишет Эйдельман об этих героях своих книг, - решительно не принимавших террор и кровь, то на первый взгляд прогрессу было бы легче пробиться, но более глубокие размышления откроют нам, что человечество не думающее о средствах, о нравственных вопросах немногого бы стоило: оно озверело бы, съело бы само себя, не смогло бы в конце концов воспринять тот самый прогресс" 7 .

К вопросу о цели и средствах Эйдельман неоднократно возвращался, уделяя все более пристальное внимание деятелям либеральным, вообще передовой интеллигенции начала XIX-го, а потом и XVIII века: "Колокол", "Полярная звезда", декабристы, Пушкин... А от Пушкина- 18 век" 8 . В "Тайных корреспондентах "Полярной звезды" (М. 1966) как бы обозначился план дальнейших работ Эйдельмана, здесь обнаруживаются большинство героев и сюжетов его будущих книг и статей.

Он делился с другими историками еще неизведанными "тайнами", подсказывая, например, как много может открыть экземпляр романа "Что делать?" с герценовскими пометами на полях или неизвестные долгоруковские бумаги, проливающие свет на ряд затемненных пятен истории. "От князя - эмигранта видимые и незримые нити тянутся к тайнам двенадцати царей, пяти государственных переворотов, к сотне ссыльных декабристов ... ко многим страницам Герцена и, наконец, к преддуэльным дням Пушкина" (с. 407).

Эйдельман очень честен в своих поисках исторической правды, действительных мотивов, определивших поступки героев его книг. Он не боится цитировать, сопоставлять и объяснять противоречивые тексты, особенно пристальное внимание уделяя появлению на свет исследуемых им документов. Он один из первых ставит вопрос о репрезентативности исторического источника, о воссоздании духовной ауры истории. В нарисованном Эйдельманом портрете Герцена появляется совершенно неожиданный штрих: Александр Иванович не был, оказывается, непримиримым атеистом, напротив "относился с уважением и сочувствием к людям чистой и искренней веры" (с. 356).

Перед читателем целый калейдоскоп выразителей русской общественной мысли - тут и авантюрный "кривоногий" князь Петр Долгоруков, обвиняемый в авторстве "диплома" - пасквиля против Пушкина, приведшего к дуэли, и утопист П. Бахметьев, и отчаянные студенты Харьковского университета, и пианист-аристократ Ю. Н. Голицын, уважавший Герцена и защищавший Александра II. Герцен часто не соглашался со своими корреспондентами, однако, все равно сотрудничал с ними. Он стремится свести к минимуму эти разногласия, желая увидеть действительно свободных людей, выступающих против режима. Даже книги, схожие по накалу негодования, но абсолютно противоположные по ориентации- Радищева и Щербатова - Герцен публикует вместе. Он занят поисками истоков спора западников и славянофилов - "друзей- врагов", "своих".

И таких "своих" было много. В 1941 г. историк М. М. Клевенский, рассказывая о тайных корреспондентах "Полярной звезды", назвал большинство из них безымянной массой 9 . Но Эйдельман показал, что это были очень разные люди, отнюдь не сборище шаблонных революционеров, радикалов, консерваторов. Люди очень различные, порой, весьма средние, подчас глубоко верующие- студенты, князья, купцы, чиновники, священники, в том числе и такие корифеи русской литературы как И. С. Тургенев и Л. Н. Толстой. И Эйдельман, опираясь на кропотливые научные и доказательные исследования, нарисовал длинный ряд многочисленных личностей, действительных участников истории.

Эйдельман не просто повествует о сотрудничестве корреспондентов с Вольной типографией и о деятельности самого Герцена, но побуждает задуматься над сутью дискуссии, в которой каждый собеседник не опасался выступить как личность. Здесь, пожалуй, с наибольшей силой проявляется одно из главных свойств "историософии" Эй-

стр. 164

дельмана - его крайне обостренное чувство исторического времени. Это очень чутко восприняла составитель и научный редактор рецензируемой книги Е. Л. Рудницкая: "Созвучие общественных потребностей двух эпох в истории России объясняет тот поразительный факт, что, только начав осваивать эту глыбу, вернее, только приступив к ее освоению, Эйдельман не только понимал, но осознал, как бы уже влился в значимость явления" (с. 17).

А. Г. Тартаковский в предисловии к уже цитировавшемуся сборнику "Из потаенной истории России" подчеркивал значение просветительских усилий Эйдельмана, стремившегося привить своим слушателям и читателям новое, раскованное и освобождающееся от догм мышление. Этими идеями и проникнута рецензируемая книга.

И. В. ВОРОБЬЕВА

Примечания

1. ЭЙДЕЛЬМАН Н. Я. "Идет куда-то..." - В сб.: Из потаенной истории России. 18 - 19 веков. М. 1993, с. 335.

2. Там же, с. 323.

3. ГЕРЦЕН А. И. Поли. собр. соч. Т. 10. Пг. 1919- 1925, с. 232.

4. ЭЙДЕЛЬМАН Н. Я. "Идет куда-то...", с. 323.

5. ПОКРОВСКИЙ Н. Н. Проблемы истории России в трудах Н. Я. Эйдельмана. - Вопросы истории, 1990, N 8, с. 165,162.

6. БЕРЛИН И. Александр Герцен и его мемуары. - Вопросы литературы, 2000, Апрель-Май с. 123.

7. Цит. по: ПОКРОВСКИЙ Н. Н. Ук. соч., с. 167.

8. Цит. по: ЧУДАКОВА М. О Натане Эйдепьмане. Еще не вспоминая - помни. Тыняновский сб. Четвертые Тыняновские чтения. Рига. 1990, с. 323.

9. КЛЕВЕНСКИЙ М. М. Герцен - издатель и сотрудник. - Литературное наследство. Т. 41 - 42. М. 1941, с. 572.