Г. Н. Моисеева обосновывает возможность более раннего ознакомления И. П. Елагина с рукописью "Слова о полку Игореве" по сравнению с указанным - с рядом оговорок - нами. Она полагает, что, поскольку автор "Опыта" в 1788 - 1790 гг. работал исключительно над описанием событий 1472 - 1564 гг., то списки той части "Опыта", в которой находится цитата из древнерусской поэмы, представляют собой результат шлифовки Елагиным своего труда именно в то время. Такое соображение необходимо, конечно, учитывать (равно как и другие факты, приведенные в нашей статье, которые свидетельствуют о том, что Елагин дорабатывал свой труд и в последние годы жизни). Поэтому следует признать, что датировка елагинской вставки из "Слова", предлагаемая Г. Н. Моисеевой, имеет право на существование как гипотеза. В этом случае она удачно "стыкуется" с выводом о фиктивном уничтожении "за ветхостию и согнитйем" рукописи одного из хронографов Спасо-Ярославского монастыря1 . Вместе с тем Г. Н. Моисеева, опираясь на выводы своей книги о Спасо-Ярославском хронографе, высказывает и ряд спорных положений, которые касаются научно значимых вопросов судьбы рукописи древнерусской поэмы в XVIII в., что не может не влиять и на датировку елагинской вставки из "Слова".

Отказываясь от традиционной датировки т. н. екатерининских бумаг по "Слову о полку Игореве" (1793 - 1795 гг.), Г. Н. Моисеева предлагает иную - начало 1792 года. Объясняя, каким образом в комментариях этих бумаг оказались ссылки на "Родословник" Екатерины II, изданный позднее, Г. Н. Моисеева утверждает, что комментаторы использовали его в рукописном виде. Действительно, 6 сентября 1795 г. Мусин-Пушкин возвратил полученные от управляющего императорским кабинетом

1 Моисеева Г. Н. Спасо-Ярославский хронограф и "Слово о полку Игореве". Изд. 2 е, доп. и переработ. Л. 1984, с. 96 - 98 и др.

стр. 173

В. С. Попова "известные бумаги" императрицы, которые, по предположению Г. Н. Моисеевой, и представляли собой рукопись "Родословника". Однако это требует доказательств. В сопроводительном письме Мусина-Пушкина говорится, что в этих бумагах "родословие князей удельных выведено с такою точностью, что лучше желать невозможно", далее упоминается, что это были "таблицы", в которые внесены "в некоторых местах, хотя кратко, Исторические деяния". Они, писал далее Мусин-Пушкин, "послужат писателям истории руководством к точнейшему истинн исторических открытию". Попов в приписке к этому письму сообщает, что речь идет о "Хронологическом списке, над которым изволила трудиться ее императорское величество".

Имеющиеся факты позволяют видеть в "известных бумагах" не обязательно "Родословник", а, например, труд А. А. Барсова и Х. А. Чеботарева, часть которого в 1795 г. была прислана Екатерине II2 , либо другой труд, отложившийся в бумагам императрицы, - "Хронографическое расположение известий из Российской истории касающихся, из книг "Древняя Российская Вивлиофика" и "Ежемесячные сочинения"3 , либо, что наиболее вероятно, еще один труд Екатерины II - т. н. "Хронологические выписки" (продолжение "Записок касательно Российской истории"), вышедший без указания места и года издания, но после 1794 года4 .

Во всяком случае, можно твердо говорить, что Мусин-Пушкин возвращал Попову не рукопись "Родословника". Из того же письма от 6 сентября 1795 г. видно, что Мусин- Пушкин получил "известные бумаги" незадолго до их возвращения Попову ("Я, - пишет он, - занимался в прошедшие дни чтением оных с крайним прилежанием") и именно в эти прошедшие дни с удивлением "нашел здесь многое, чего ни у Татищева, ни в других летописях, ни в самых Записках нет". Возникает вопрос: зачем же Мусину-Пушкину было удивляться "Родословнику" в 1795 г., если к тому времени он уже был издан и, кроме того, согласно Г. Н. Моисеевой, был известен графу еще в начале 1792 года?

Г. Н. Моисеева противоречит себе, говоря о том, что комментарии к екатерининским бумагам по "Слову" были подготовлены с использованием рукописного "Родословника" уже в начале 1792 года. Ведь согласно приведенной в книге о Спасо-Ярославском хронографе записи А. В. Храповицкого, Екатерина II в марте 1792 г. все еще работала над "Родословником". 25 марта 1792 г. Храповицкий записал: "При разборе внутренней почты мне сказывали, что упражняются теперь в составлении Родословной российских великих князей, и что это поверка истории и хронологии"5 .

Таким образом, Г. Н. Моисеева не доказала, что уже в начале 1792 г. в распоряжении комментаторов "Слова" находился рукописный "Родоеловник" Екатерины II (тогда еще не существовавший). Из этого следует, что датировка екатерининских бумаг началом 1792 г. основывается на маловероятных предположениях. Ссылки в этих бумагах на "Родоеловник" с большим основанием мы вправе считать ссылками на его издание 1793 года.

Вторым аргументом передатировки екатерининских бумаг началом 1792 г. у Г. Н. Моисеевой выступает соображение о том, что в них отсутствуют ссылки на издание Правды Русской 1792 г. в толкованиях слов "ногата" и "резана", тогда как в первом издании "Слова" такие ссылки имеются. А раз так, полагает Г. Н. Моисеева, то комментарии к екатерининским бумагам были подготовлены до апреля 1792 г., т. е. до выхода публикации Правды Русской.

По этому поводу можно заметить следующее. Готовили публикацию Правды Русской 1792 г. все те же Болтин, Елагин и Мусин-Пушкин. Если бы они сочли необходимым прокомментировать именно в 1792 г. слова "ногата" и "резана" "Слова о полку Игореве", то для них это не представляло бы какого-либо труда, поскольку в их распоряжении находилась подготовляемая к изданию рукопись Правды Русской со всеми комментариями. К этому на-

2 В изложении событий до 1380 г. он назывался "Сведения о Российской истории", а с 1380 г. - "Исторические оригинальные выписки", текст в нем был изложен по "граням", вполне подходящим под наименование "таблицы".

3 В нем оглавление исторических "материй" названных книг, в том числе генеалогических сочинений М. М. Щербатова и других ученых дано также в виде таблицы.

4 "Хронологические выписки" также представляли собой таблицы с генеалогическими сведениями, составленными на основе "Родословника".

5 Цит. по: Моисеева Г. Н. Ук. соч., с. 119.

стр. 174

до добавить, что в екатерининских бумагах не прокомментированы не только "ногата" и "резана", позднее объясненные в первом издании "Слова". В первой публикации поэмы имеются, например, объяснения слов "дружина", "Велес", "Буй Тур", "стружие" и др., отсутствующие в комментариях екатерининских бумаг по "Слову". Таким образом, и это соображение Г. Н. Моисеевой не является доказательством датировки екатерининских бумаг началом 1792 года.

Наоборот, ряд данных говорит о том, что эти бумаги не могли быть подготовлены ранее 1793 - 1794 годов. Л. А. Дмитриев показал, что в комментариях к екатерининским бумагам был использован "Словарь Российской академии", причем и 6-я его часть, увидевшая свет только в 1794 году6 .

Спорным представляется сообщение Г. Н. Моисеевой, что И. Добровский, находясь в 1792 г. в Петербурге, не только ознакомился с собранием Мусина-Пушкина (что бесспорно), но и тогда же видел сборник со "Словом о полку Игореве", описал его состав и даже снял копию древнерусской поэмы. Из переписки Добровского, на которую ссылается Г. Н. Моисеева, следует, что со "Словом о полку Игореве" он ознакомился уже после 1800 г., когда вышло первое издание поэмы. Ко времени после 1800 г. относятся и "Выписки Добровского из рукописного Хронографа", обнаруженные Г. Н. Моисеевой. Датируя их 1792 г., Г. Н. Моисеева не придает значения тому, что в них, между прочим, упомянуто: "Рукопись, из которой Игорь (т. е. "Слово о полку Игореве". - В. К. ) печатался, начинается с Гранографа"7 . Естественно, что в 1792 г., т. е. до издания древнерусской поэмы, Добровский не мог бы написать "печатался".

Таким образом, у нас нет в настоящее время данных, чтобы говорить о Добровском как "самовидце" "Слова"8 . Более того, едва ли вообще рукопись могла быть ему показана. Мусин-Пушкин, как и его друзья, заботился и о национальном и о собственном приоритете в открытии и издании древнерусских источников. В 1811 г., передавая в Публичную библиотеку Лаврентьевскую летопись, граф писал: "Опасаясь, чтобы находившийся у меня список впоследствии времени не имел равного жребия с так именуемым Кенигсбергским, который даже и издан иностранцем, я приемлю дерзновение поднести свой список государю императору. Тогда уже бесполезны останутся все усилия иностранцев, неоднократно покушавшихся о приобретении драгоценного сего источника наших бытописаний"9 . К изданию рукописи впоследствии были привлечены два соотечественника графа - сотрудники Московского архива Коллегии иностранных дел, и не случайно остался в стороне их коллега И. Стриттер. Поэтому "Слово", надо полагать, и не могло быть показано Добровскому.

Г. Н. Моисеева отмечает, что в нашей работе дана неверная запись о хронологии работы Елагина над 4-й частью "Опыта", содержавшей повествование от 1157 г. по 1224 год. Здесь налицо недоразумение. Г. Н. Моисеева говорит о начале работы Елагина над этой частью (4 июля 1791 г.), тогда как мы привели более важную для датировки вставки о "Слове" дату окончания его работы (1 января 1792 г.). Здесь нет абсолютно никакого противоречия, и именно эту дату, 1 января 1792 г., мы сочли датой окончания работы, хотя в рукописи стоит "1 января 1791 г.", что является несомненной опиской (очевидной из записей, приведенных Г. Н. Моисеевой). В XI книге 4-й части "Опыта" (работу над этой книгой Елагин начал 2 сентября 1791 г., а закончил, как сказано, 1 января 1792 г.) и помещен рассказ о походе 1185 года.

Г. Н. Моисеева пишет: "Козлов ошибочно указывает, что в августе 1792 г. Мусин-Пушкин находился в Ярославской губ., где, очевидно, пока вел переговоры о приобретении "Слова". Ссылка на книгу

6 Существует и еще один датирующий источник комментариев екатерининских бумаг и первого издания древнерусской поэмы - малоизвестная рукопись Болтина. Она была приобретена в ноябре 1792 г. Екатериной II в числе материалов болтинского архива, подаренного затем Мусину-Пушкину. И это говорит о том, что комментарии к "Слову" в том виде, в каком они отразились в бумагах Екатерины II, едва ли могли быть составлены ранее ноября 1792 года.

7 Цит. по: Моисеева Г. Н. Ук. соч., с. 104.

8 А. С. Мыльников, впервые поставивший вопрос о Добровском как "самовидце" древнерусской поэмы, был более осторожен в его окончательном решении, призывая к разысканиям в архиве чешского ученого (см. Мыльников А. С. "Слово о полку Игореве" и славянские изучения конца XVIII - начала XIX в. - Вопросы истории, 1981, N 8, с. 41 - 42).

9 Цит. по: Барсуков Н. П. Жизнь и труды М. П. Погодина. Кн. 14. СПб. 1900, с. 391 - 392.

стр. 175

Г. Н. Моисеевой дана в статье для подтверждения факта пребывания Мусина-Пушкина в Ярославле, а вовсе не для того, чтобы согласиться с предположением Г. Н. Моисеевой, высказанным на 60-й странице ее монографии.

Г. Н. Моисеева не соглашается с нами также в раскрытии аббревиатуры "Кн. Хр." чернового елагинского списка "Опыта", полагая, что ее надо читать не "кн[иго]хр[анительница]", а "Кн[ига]Хр[онограф]". Такое чтение допустимо, однако оно менее вероятно. В самом деле, как тогда объяснить, что в первом писарском списке именно Елагину принадлежит запись на полях: "древнея... рукопись книгохранительн[ицы] г-на Пушкина"? В "Опыте" Елагин неоднократно называет "Собрание российских древностей" Мусина-Пушкина "книгохранительницей".

Отметим в заключение, что дополнительные разыскания, предпринятые нами после публикации статьи в "Вопросах истории", позволяют уточнить, в частности, дату смерти Елагина - 22 сентября 1793 года. Найдена также рукопись Болтина, проливающая свет на подготовку комментариев к древнерусской поэме в екатерининских бумагах и первом издании "Слова"; наконец, обнаружено одно место в "Опыте", по всей видимости, представляющее собой реминисценцию, навеянную "Словом".