Franciszek SIELICKI. Powiesc minionych lat. Charakterystyka history-cznoliteracka, przeklad i komentarz. Wroclaw - Warszawa - Krakow. 1968. 464 stor.
Повести временных лет - основному источнику по истории Руси IX-XI вв., выдающемуся историко-литературному явлению европейского средневековья посвящены сотни работ ученых разных стран, она переведена на многие языки. Но число капитальных исследований памятника невелико. Между тем успехи исторической науки, равно как достижения смежных отраслей знания - археологии, лингвистики, этнографии, требуют систематического пересмотра данных, связанных с Начальной летописью.
Книгу Ф. Селицкого можно отнести к таким работам, которые подводят определенные итоги предшествующих исследований, хотя и по сравнительно узкому кругу вопросов. Она состоит из двух частей: историко-литературной характеристики памятника и перевода его на польский язык. Предшествующее польское издание Повести временных лет было осуществлено более столетия назад. Поэтому можно представить значение нового перевода для польских славистов. Немало нового и любопытного найдет в книге и советский читатель. Комментируя издание, автор широко пользуется публикацией советского ученого Д. С. Лихачева ("Повесть временных лет". Ч. 1 - 2. М. -Л. 1950), а также привлекает новейшие материалы советских и польских специалистов.
Исследовательскую часть работы Ф. Селицкого также можно подразделить на два раздела. В первом автор дает оценку начального этапа древнерусского летописания и обзор состава Повести временных лет, во втором - рассматривает отражение Начальной русской летописи в польских хрониках и изучение ее в польской историографии. Последним сюжетам автор посвятил ранее ряд статей1 , и эту часть работы следует признать наиболее самостоятельной. Ф. Селицкий не сводит свою задачу к простому историографическому обзору. Отражение русской летописи в польских хрониках для него существенный элемент русско-польского культурного общения, неизменно пробивавшего себе дорогу вопреки попыткам искусственного размежевания, осуществлявшегося и пропагандировавшегося католической и православной церковью. Автор убедительно объясняет причины известного принижения Начальной русской летописи некоторыми польскими историками XIX-XX столетий: ненависть к русскому царизму отдельные ученые вольно или невольно переносили на все русское, в том числе на такие творения русского народа, которыми вправе гордиться весь славянский мир и все человечество.
Ф. Селицкий находит меру в оценке польского влияния на Повесть временных лет и древнерусскую культуру. Он, в частности, показывает несостоятельность утверждений некоторых польских авторов, рассматривавших восточнославянское племя полян (киевских) как польское этническое образование. Опираясь на твердую базу научных данных,
1 F. Sielicki. Kronrki staroruskie w dawnej Polsce (Na tie polsko-ruskich stosun-kow kulturalnych). "Slavia Orientalis" XIII, 1964, N 2; ejusd. Kronikarze polscy w latopisarstwie i dawnej historiografii ruskiej. Ibid., XIV, 1964, N 2, и др.
стр. 177
накопленных советской и польской историографией, автор стремится осмыслить утверждение нашего летописца, будто племена вятичей и радимичей пришли "от ляхов", то есть поляков. К слову сказать, если польское происхождение этих племен в настоящее время оспаривается учеными, то элемент русско-польского культурного взаимодействия в соответствующих летописных текстах налицо: летописец, несомненно, был знаком с легендой, выводящей эти два племени от поляков, подобно тому, как основная версия летописи вела восточных славян из предполагаемой общей славянской прародины - Иллирии (Норика).
Отличное знание литературы демонстрирует автор при изложении польских сюжетов Начальной летописи. Для советского читателя особую ценность представляет привлечение тех данных, которые накоплены польской наукой последних лет. И в этом случае автору и изменяет то чувство меры, которое позволяет ему как бы подняться над частными негативными сторонами польско-русских отношений в прошлом и смотреть не ник не только е научной беспристрастностью, а с оптимизмом, с верой в преходящий характер периодов напряженности в отношениях между двумя родственными народами и в позитивное значение культурно-политического общения обоих государств. Менее самостоятелен автор в оценке вопросов русской, истории и истоков русского летописания, При этом если взгляд на важнейшие исторические проблемы, связанные со становлением Руси, в историко- литературном исследовании не обязательно всесторонне аргументировать, то вопрос о генезисе летописания - одна из основных проблем как рад историко-литературных разысканий.
Истории летописания, именно истерии сложения Повести временных лет, посвящена первая глава исследования Ф. Селицкого. Автор строит свою концепцию е учетом работ А. А. Шахматова, М. Д. Приселкера, Д. С. Лихачева, Б. Д. Грекова, В: А. Рыбакова, отчасти А. Н. Насонова и некоторых других авторов. В меньшей степени учтены соображения Н. К. Никольского и В. М. Истрина, а труды некоторых ученых, в том числе М. Н. Тихомирова и Л. В. Черепнина не привлечены вообще. Разумеется, в сравнительно кратком обзоре становления летописания на Руси не могут быть перечислены все имена, да в этом и нет необходимости. Важно отметить главные тенденции развития историографии, основные направления поисков. Работы Н. К. Никольского и М. Н. Тихомирова заслуживают внимания именно в этом плане.
Общий взгляд Ф. Селицкого на сложение Повести временных лет совпадает с построением А. А. Шахматова и М. Д. Приселкова, с некоторыми отклонениями в сторону концепции Д. С. Лихачева. В те или иные моменты автор вносит уточнения, давая дополнительную аргументацию "за" или "против" отдельных положений. Он, в частности, еще раз подкрепил мысль И. И. Срезневского о том, что слово "временных" в названии памятника означает "прошедших", и переводит заголовок как "Повесть минувших лет". Следуя за А. А. Шахматовым в выделении трех редакций Начальной летописи, Ф. Селицкий обращает внимание на проблематичность шахматовского положения о роли Нестора как создателя Повести временных лет (стр. 18 - 19). Но в некоторых случаях он воспринимает положения своих предшественников недостаточно критично, не учитывая возможности иного решения вопросов.
Значительное место Ф. Селицкий уделяет началу древнерусского летописания. Согласно автору, летописание на Руси, как и в других странах Европы, начинается при церквах с пасхальных таблиц. Позднее эти записи соединяются в летописи. Прообразом русской летописи Ф. Селицкий вслед за В. М. Истриным и М. Д. Приселковым признает византийские хроники. Вопрос о пасхальных таблицах как источнике летописной хронологии поставлен уже более столетия назад2 . Но в литературе обращалось внимание и на то, что рассказ о князьях X в. искусственно разделен на годы. Придавая большое значение пасхальным таблицам, И. И. Срезневский допускал, что "первоначальная сеть могла быть ведена по князьям и по епископам"3 . В отзыве на работы И. И. Срезневского А. Рассудов убедительно показал, что летопись в первоначальном своем виде... не имела хронологии с самых первых страниц вплоть до XI века"4 . Эта мысль затем неоднократно повто-
2 Ср. И. И. Срезневский. Статьи о древних русских летописях. СПБ. 1903, стр. 14 - 20 и др.; М. И. Сухомлинов. О древней русской летописи. СПБ. 1856, стр. 37 - 43.
3 И. И. Срезневский. Указ. соч., стр. 20 - 81.
4 А. Рассудов. Несколько слов по вопросу о первых русских летописцах. "Московские университетские известия", 1868, N 9, отд. II, стр. 749 и далее.
стр. 178
рялась в литературе, и в последнее время на ней вновь остановил свое внимание М. Н. Тихомиров5 . Очевидно, вопрос о начале летописания должен ставиться более широко, так как существовали разные формы исторических сочинений.
Кстати, название "Повесть" больше подходит к сочинению, не имеющему разбивки на годы, Погодное изложение у древнерусских авторов называлось "летописцем" или "летописанием". Такое название мы видим в заключительной записи Сильвестра под 1116 годом, у составителей Киево-Печерского патерика Симона и Поликарпа, в переводе греческой хроники Георгия Амартола, в записи монаха Лаврентия под 1377 годом. Очевидно, со второй половины XI в. летописная манера изложения становится преобладающей. Но нет оснований считать, во-первых, что такой тип сочинений был единственным, во-вторых, что погодное изложение было характерно и для самых ранних русских исторических сочинений.
Слишком прямолинейно автор связывает начало русской историографии с принятием Русью христианства по греческому обряду и учреждением в Киеве около 1037 г. греческой митрополии. В нашей литературе неоднократно указывалось на несостоятельность аргументации А. А. Шахматова и М. Д. Приселкова, видевших в древнейшем летописном памятнике чуть ли не отчет грека-митрополита о новой митрополии6 . Видимо, и на этот вопрос следует взглянуть шире. Необходимо считаться с тем фактом, что русская письменная традиция, равно как и христианство на Руси, восходит к более отдаленным временам, чем условная дата крещения Владимира - 988 год. Гораздо сложнее были и сами религиозные отношения в Киевской Руси. Не случайно через столетие после крещения спорили о том, где крестился Владимир, причем летописец знал более трех версий, отражавших разные взгляды на это событие. Примечательно также, что в летописи помещен полуарианский символ веры7 . Можно напомнить, что арианство было распространено в. Иллирии, и еще в XI в. последователи Кирилла и Мефодия в землях западных славян обвинялись в арианской ереси8 , Очевидно, мы имеем дело с западнославянской культурной традицией, идущей от IX река. Русская летопись сохранила и другие элементы этого культурного влияния, включая версию об иллирийской прародине славян9 .
Не может быть также сомнений в том, что на Русь оказывала алняние и болгарская христианская традиция, со всем ее еретическим и апокрифическим окружением. Не исключено, что и арианство было занесено на Русь последователями Кирилла и Мефодия через Болгарию, в которой, как известно, деятельность учеников славянских "первоучителей" Приняла особо широкий размах. Еще И, И. Срезневский обратил внимание на светский характер летописных рассказов о князьях X века10 , При этом, по И. И. Срезневскому, "не русскими событиями умножена летопись византийско-болгарская, а, напротив, летопись русский событиями Византии и Болгарии"11 . Мысль о светском характере первоначального летописного рассказа развивалась затем Н. И. Костомаровым12 , И. П. Хрущевым13 , а в последнее время в особенности М. Н. Тихомировым. На несовместимость светских и церковных текстов по стилистической манере указал также Д. С. Лихачев14 . Правда, этот автор полагает, что церковные тексты появились раньше светских. Однако ряд исследователей, в том числе и зарубежных, отмечал, что, например, статья 1037 г., которую А. А. Шахматов рассматривал как
5 М. Н. Тихомиров. Происхождение названий "Русь" и "Русская земля". "Советская этнография". Вып. VI-VII. М. -Л. 1947;- его же. Начало русской историографии. "Вопросы истории", 1960, N 5, и др.
6 Н. К. Никольский. Повесть временных лет как источник для истории начального периода русской письменности и культуры. Вып. I. Л. 1930, стр. 5 и др.; М. Н. Тихомиров. Указ. соч.
7 По летописи, "бог отец... нерожен, безначален, ...единем нероженьем старей сый сыну и духови; ...Сын подобесущен отцю, роженьем точью разньствуя ртцю и духу" (Повесть временных лет, ч. I, стр. 77 - 78). И Рим и Константинополь настаивали на "единосущии" "троицы".
8 Ср. В. Ягич. История сербскохорватской литературы. Казань. 1871, стр. 56 - 58.
9 Н. К. Никольский. Указ. соч., стр. 50 и далее. Ср. также А. Г. Кузьмин. Две концепции начала Руси в Повести временных лет. "История СССР", 1969, N 6.
10 И. И. Срезневский. Памятники X века, до Владимира Святого. "Исторические чтения о языке и словесности". СПБ. 1855, стр. 23.
11 Там же, стр. 12.
12 Н. И. Костомаров. Лекции по русской истории. СПБ. 1861, стр. 29.
13 И. П. Хрущов. О древнерусских исторических повестях и сказаниях. XI - XII столетие. Киев. 1878, стр. 3.
14 Д. С. Лихачев. Русские летописи и их культурно-историческое значение. М. -Л. 1947, стр. 62 - 63.
стр. 179
завершающую "свод 1037 - 1039 гг.", в действительности составлена много позднее кончины Ярослава (то есть позднее 1054 года)15 . В то же время основной летописный рассказ о русских князьях X в. М. Н. Тихомиров, Б. А. Рыбаков и Л. В. Черепнин склонны относить к концу X или началу XI века. Правда, эти авторы расходятся в оценке происхождения текстов, дающих светский рассказ о деяниях первых русских князей. Но, очевидно, церковное происхождение этою повествования не может просто постулироваться. Нельзя не обратить внимания и на тот факт, что церковные сказания (об Ольге, Владимире, Борисе и Глебе), как правило, находят параллели в самостоятельных сказаниях, сохранившихся вне летописи, и их большей частью можно безболезненно изъять из состава летописного свода: основной рассказ при этом сохраняет стройность и логичность.
Здесь не место говорить о происхождении повествования, лежащего в основе Повести временных лет. Но, видимо, начальное русское летописание нельзя свести к нескольким редакциям одного и того же сочинения, обрабатывавшегося либо при митрополичьей кафедре, либо при Печерском монастыре. Ф. Селицкий правильно указал на те моменты, которые не позволяют признать составителем Повести временных лет Нестора. Не исключено, что Нестору принадлежит что-то в составе Повести временных лет. Но если рассматривать летопись как сочинение одного автора или как отражение одной летописной традиции, то, например, согласование содержания житий Феодосия, а также Бориса и Глеба (определенно принадлежавших Нестору) и летописных текстов, посвященных этим же сюжетам, неизбежно ведет к искажению и обеднению действительного содержания всех этих памятников. Та же опасность возникает и при попытках связать с одним автором явно противоречивые тексты самой Повести временных лет (например, разные концепции начала Руси, противоречия по поводу принятия христианства и т. д.). Повесть временных лет в ее настоящем виде содержит и стилистически и идейно разнородные тексты, появление которых можно понять, лишь допустив соединение материалов разных историографических традиций и литературных направлений.
Следует оговориться, что значительная часть высказанных замечаний касается не только труда Ф. Селицкого, а и исследования проблем начального летописания вообще. В нашей литературе все еще с трудом пробивает себе дорогу тот полифонический взгляд на летопись, истоки которого ведут в прошлое столетие и которым весьма успешно пользовался Н. К. Никольский и некоторые другие авторы. Между тем именно на этом пути можно надеяться выявить реальное богатство идейной жизни Древней Руси, и почти наверняка при таком подходе обнаружатся новые аспекты русско-польского культурного взаимодействия, в изучение и расширение которого польский ученый внес существенный вклад.
15 Ср. L. Muller. Zum Problem des hierarchischen Status und der jurisdiktionen Abchangigkeit der russischen Kirche vor 1039. Koln-Braunsfeld. 1959, pp. 55 - 63; A. Poppe. Uwagi o najstarszych dziejach. koscola na Rusi. "Przeglad Historiczny". T. LV, z. 3. Warszawa. 1964, stor. 371 - 373.