Поэзия И. А. Бунина - уникальное явление культурной эпохи рубежа XIX - XX вв., во многом отразившее и, в соответствии с особенностями индивидуального авторского стиля, неповторимо преломившее ее характерные черты. Среди них - одна из эстетических сверхзадач, на решение которой были нацелены как символисты, так и художники слова, непосредственно с ними не связанные или даже противостоявшие им. Это создание средствами словесного искусства некоего аналога Мистерии1 , т.е. того, что позволит поэту, художнику, музыканту выдвинуться за рамки искусства, слить искусство с жизнью и тем самым изменить жизнь, социальное бытие, а возможно, и космос, преодолеть смерть.

Предельно четко сформулированная символистами2 , эта задача решалась и в творчестве И. А. Бунина, с ней связаны некоторые характерные черты стиля его поэзии, в частности особая роль художественного синтеза. В его поэтическом стиле ключевую роль играют образы Библии, как Ветхого, так и Нового Заветов, Корана, образы литургические, апокриф, икона. Мистериальные черты (уже не только ярко выраженные живописные, как это было в знаменитой поэме "Листопад") приобретает пейзаж, особенно изображение звездного неба.

Одним из наиболее ярких стихотворений, воплощающих мистериальную образность и содержание, является "Сириус":

Где ты, звезда моя заветная,
Венец небесной красоты?
Очарованье безответное
Снегов и лунной высоты?

Где молодость простая, чистая,
В кругу любимом и родном,
И старый дом, и ель смолистая
В сугробах белых под окном?

Пылай, играй стоцветной силою,
Неугасимая звезда,
Над дальнею моей могилою,
Забытой богом навсегда!3
Образы звезд, в том числе и в заглавиях художественных произведений, нередки в русской литературе рубежа XIX-XX вв.4 . Показательный пример - повесть Б. К. Зайцева "Голубая звезда", где сквозным и символическим является образ Беги, одной из ярких звезд северного неба.

Для своего стихотворения Бунин выбирает Сириус - не просто яркую, но ярчайшую звезду Северного полушария, альфу созвездия Большого Пса. Любопытно и то, что это созвездие как бы связывает звездное небо обоих полушарий: с широты Москвы, как и Парижа5 , оно видно только частично, остальная часть относится уже к южному небу.

В стихотворении "Сириус" Бунин ведет художественный диалог со знаменитым русским романсом "Гори, гори, моя звезда" (слова В. Чуевского, музыка П. Булахова), что прослеживается на уровне образности, композиции, лирического сюжета. Напомним текст этого произведения:

Гори, гори, моя звезда,
Звезда любви приветная!
Ты у меня одна заветная,
Другой не будет никогда,

Звезда любви волшебная,
Звезда прошедших лучших дней!
Ты будешь вечно незабвенная
В душе измученной моей!

Твоих лучей небесной силою
Вся жизнь моя озарена;
Умру ли я, ты над могилою
Гори, сияй, моя звезда!
При всех различиях обоих текстов Буниным сохранен ключевой эпитет, некоторые другие словесные образы. Так, звезда и в его стихотворении - "заветная". По В. И. Далю, заветный - "к завету относящийся; завещанный; переданный или хранимый по завету, заповедный, зарочный, обетный. // Задушевный, тайный; свято хранимый"6 . В обоих случаях этот центральный образ ассоциативно связывается с наиболее дорогим в жизни лирического героя - любовью, молодостью, счастьем, родиной, надеждой на бессмертие. Однако если лирический герой романса любуется своей звездой (которая, кстати, собственного имени не имеет, она просто его), всячески утверждает ее существование - горение ("Гори, гори, моя звезда"), то в первой и второй строфах стихотворения Бунина изображается ее потеря ("Где ты, звезда моя заветная...?"), намечена тема ушедшей безвозвратно и в этом смысле "потерянной" (романсный, элегический штамп) молодости ("Где молодость простая, чистая...?").

Взгляд лирического героя движется не просто с земли на небо, но как бы из мира дольнего или даже подземного, лишенного всякого общения с высшим ("Очарованье безответное"). Его цель - не столько собственно небо, космос, сколько мир горний, "снегов и лунной высоты", гармоничный, структурированный мир. Образ Сириуса, "венца небесной

стр. 16


--------------------------------------------------------------------------------

красоты", в этой связи как минимум двупланов. Это и в точном смысле самая яркая звезда Северного полушария, венец света северного ночного неба, но это и, в контексте вышесказанного, указание на венец красоты инобытийной, сверхъестественной, горней, на Божественный идеал и эталон красоты. Образ, с нашей точки зрения, ассоциативно указывает на Иисуса Христа, умершего и воскресшего, преодолевшего вселенское безобразие - грех и его последствия - смерть7 . Именно о Боге и о вечности последние, во многом аккумулирующие содержание произведения, две строки, содержащие образ "могилы, / Забытой богом навсегда".

Вторые строфы обоих стихотворений посвящены некогда счастливому и, видимо, безвозвратно ушедшему прошлому. Создается образ романтического двоемирия - одна из составляющих содержания произведений. Обобщенная, условная фразеология романса - "любовь волшебная", "прошедшие лучшие дни", "вечно незабвенная" звезда - контрастирует с бунинскими предельно конкретными эпитетами и деталями.

Молодость в изображении поэта "простая, чистая / В кругу любимом и родном" - образ вряд ли возможный в романсе, вольно или невольно акцентирующем чувственность, броскую эмоциональность. Простота, как и чистота, в конечном счете - один из атрибутов Бога, который есть существо "препростое", "всеблагое", "пресвятое"8 , и человека, воспринимающего себя как Его образ и подобие. Другая ассоциация, связанная с этим образом, - просительная ектения9 . В ней диакон от лица молящихся просит у Господа освятить и очистить всю жизнь верующего: "дне всего совершенна, свята, мирна и безгрешна"10 .

Бунинский образ молодости лирического героя в этой связи - некая реализация возгласа ектении, ответ на нее, который дается самой жизнью, - существенное, индивидуальное, авторское дополнение и переосмысление неоромантического контраста ушедшей счастливой молодости и "безрадостного" настоящего.

Порывы страсти мятущейся души лирического героя романса (образ горящей звезды прямо соотносим с характером любовных переживаний) контрастируют с глубокими, но сдержанными и даже несколько аскетическими чувствами героя "в кругу любимом и родном", т.е. в семье и среди друзей. Отсюда предельно конкретные и выразительные детали малой родины и, очевидно, родной усадьбы, завершающих строфу строк: "И старый дом, и ель смолистая / В сугробах белых под окном".

Общая, соотносимая с элегией, эмоциональная и образная канва обоих произведений сопровождается и существенными различиями, в частности, в настроении и характере переживаний лирических героев. Романс раскрывает "душу измученную", жизнь, явно неординарную, которая все же "озарена" только светом "звезды прошедших лучших дней". Очевидно, согласно созданному образу, счастливое прошлое, без надежды на его возвращение в каком-либо виде, кроме воспоминаний, только и дает силы лирическому герою жить дальше. Муки прошлого и настоящего, пунктиром заявленные в "Гори, гори, моя звезда...", вполне вероятно, могли быть следствием бывших когда-то в молодости заблуждений и, возможно, роковых ошибок, которых уже не исправить. Сравните знаменитые образы ставшего романсом стихотворения Ф. И. Тютчева:

О, как убийственно мы любим,
Как в буйной слепоте страстей
Мы то всего вернее губим,
Что сердцу нашему милей!
Подлинное и глубокое чувство, передаваемое бунинскими образами, характеризуется, в отличие от романса, некоей сдержанностью, достоинством, соотносимо, на наш взгляд, с тем, что в православной культуре именуется трезвением. Тематика любви-страсти по сути дела отсутствует, нет упоминания о раздвоенности души лирического героя, терзающих ее противоречиях, в конечном счете безнадежности и т.п. Лирический герой остается один на один с Богом, ведущим оказывается метафизический контекст, важнейшей темой - тема преодоления

стр. 17


--------------------------------------------------------------------------------

смерти и бессмертия. Бунин в этой связи оказывается продолжателем философской лирики М. Ю. Лермонтова ("Выхожу один я на дорогу...") и Ф. И. Тютчева.

Эта тема является сквозной и в романсе. Уже в первой его строфе звучит слово никогда ("Другой не будет никогда"). Очевидно, все лучшее в жизни уже случилось, и мысль о смерти, хотя и подспудно, в этом образе присутствует. Вторая строфа намечает тему ее преодоления: звезда (и счастливое незабываемое прошлое) оказывается "вечно незабвенной / В душе измученной моей". Орудие победы над неумолимо текущим временем - память, глубина переживаний и любовь лирического героя. Вечность, намеченная в данном образе, оказывается в конечном счете фигуральной.

На новом уровне эта тема проявляется в последних двух строках романса: "Умру ли я, ты над могилою / Гори, сияй, моя звезда!" Любопытно использование конструкции умру ли я. Основное ее значение - временное и условия, т.е. когда умру. Однако смысловой обертон вопросительности (а умру ли?), изначально основной для данного союза, с нашей точки зрения, сохраняется. "Небесная сила", "озаряющая" "всю жизнь" героя, переход от мира субъективного - души, к картине более объективной, хотя и не менее поэтической, - к могиле и сияющей над ней звезде, - все это намечает план бессмертия подлинного, утверждение бытия чего-то лучшего и превосходящего самое человека. Кольцевая композиция - повтор первой строки - усиливает смысловую плотность образа, его музыкальность. Вариация "Гори, сияй, моя звезда!" подчеркивает этот новый возникающий план преодоления смерти.

Еще ярче композиционный контраст в стихотворении Бунина. В двух первых строфах, начинающихся, по сути дела, риторическими вопросами, обнаруживается потеря, вероятно, безвозвратная, звезды, молодости, малой родины, отечества, в конечном счете - жизни. В третьей строфе, предполагающей значительный по смыслу эллипс после второй, создается образ "дальней могилы", т.е., как и в разбираемом романсе, изображается уже случившаяся смерть лирического героя. Однако если в "Гори, гори, моя звезда" эта смерть - лишь допущение, то в "Сириусе" - свершившийся факт, причем, как становится очевидно при повторном прочтении, исходный момент возникновения лирического сюжета и, значит, смысловой эллипс предполагается и перед первой строфой, где опускается то, что уже сказано в романсе.

Могила имеет уже некоторый конкретный признак - дальняя, видимо, находящаяся вдали от родины, возможно, просто очень удаленная или даже заброшенная. В отличие от несколько схематичного образа романса бунинский образ конкретен, более того, он по своему характеру космический и даже мистериальный. В нем присутствуют все три мира мистерии - мир мертвых, "подземный" ("могила"); мир дольний (могила дальняя - пространственная, "земная" характеристика; забытая богом - своеобразный синоним к дальняя, строящийся на штампе разговорной речи, вовсе не говорящий о богооставленности). Наконец, мир горний - пылающая "неугасимая звезда" и Бог. Лирический сюжет данного стихотворения в этой связи состоит в буквальном преодолении уже случившейся смерти, в восхождении из "ада" через мир земной в мир горний, подобное тому, которое совершил Иисус Христос, сразу после Своей смерти спустившийся в ад, разрушивший его, воскресший и вознесшийся через сорок дней на небо.

На это нацеливает и в основе своей литургический эпитет - "неугасимая звезда", вызывающий ассоциацию с неугасимой лампадой, образом ни на миг не прерывающейся, вечной молитвы, вечного общения с Богом, залога спасения души и бессмертия. Новый, мистериальный, масштаб образа подчеркивается очередной, уже третьей, считая две романсные, вариацией строки "Гори, гори, моя звезда" - "Пылай, играй стоцветной силою, / Неугасимая звезда". Оба глагола заключительной, почти повторяющей и усиливающей первую, строки романса, в свою очередь, усилены и обогащены Буниным: гори - пылай, сияй -

стр. 18


--------------------------------------------------------------------------------

играй стоцветной силою. Это одно из средств создания своей, соответствующей мистерии, кульминации лирического сюжета, как бы в продолжение кульминации лирического сюжета романса, где блестяще и емко сказано о земном, но явно недостаточно и приблизительно о небесном.

Эпитет стоцветная - еще одна библейская аллюзия, напоминание о радуге, традиционно понимаемой как семицветная, но, по сути дела, включающая все цвета (условно говоря, сто) - Божием знаке о конце Всемирного потопа и обетовании о том, что от воды человечество не погибнет. В этой связи образ "стоцветной" "неугасимой звезды" - некое новое обетование Божие, доступное лирическому герою - пророку, залог бессмертия и реальное его осуществление вопреки "забытой богом" "дальней могиле", физической смерти, упоминанием о которой заканчивается романс "Гори, гори, моя звезда..." и преодолению которой посвящено стихотворение И. А. Бунина "Сириус"11 .

Итак, переосмысляя и продолжая в своем стихотворении знаменитый романс, поэт создает образы совершенно иного - мистериального - плана. Лирический сюжет его произведения составляет восхождение лирического героя из "ада", где находились все люди, в том числе и ветхозаветные праведники, до пришествия в мир Христа и Его воскресения, через преодоление смерти - воскресение - в мир горний (пока еще только духом, а не духом и телом, как при всеобщем воскресении мертвых). Бунин, таким образом, блестяще и, с художественной точки зрения, неповторимо, в соответствии со своим индивидуальным стилем, решает задачи, признававшиеся исключительно актуальными на рубеже XIX-XX вв. - создание средствами литературного образа аналога Мистерии, способной в конечном счете изменить человека и вселенную. При этом поэту счастливо удалось избежать многих искушений и опасностей, которые подстерегают художника слова и которых далеко не всегда удавалось избегать символистам, предельно четко теоретически осознававшим необходимость решения данной эстетической задачи.

-----

1 Подробнее об этом см.: Минералова И. Г. Русская литература Серебряного века (Поэтика символизма). - М., 2003.

2 Иванов Вяч. Родное и вселенское. - М., 1994. - С. 34 - 35; 387.

3 Бунин И. А. Собр. соч.: В 6 т. Т 1. - М., 1987. - С. 366.

4 См. стихотворения: А. Белого "Звезда", давшее название поэтической книге, К. Д. Бальмонта "В звездной сказке", В. Я. Брюсова "Звезда морей" и др.

5 Написано 22 августа 1922 г. до отъезда в Грасс, видимо, в Париже. Впервые опубликовано в альманахе "Окно", кн. 1. - Париж, 1923.

6 Даль В. И. Толковый словарь живого великорусского языка: В 4 т. - Т. 1. - М., 1994. - С. 1411.

7 Ср. знаменитую мысль Ф. М. Достоевского, подвергавшуюся многим, подчас далеко уводящим от подлинного авторского значения, интерпретациям, - "Красота спасет мир". Вне религиозного христианского, сотериологического, контекста адекватно понять ее невозможно.

8 Дьяченко Г. Полный церковно-славянский словарь. - М., 1993. - С. 54.

9 Напомним, что на основе образного переосмысления ектении строится стихотворение А. А. Блока "Девушка пела в церковном хоре..."

10 Всенощное бдение. Литургия. - Волгоград, 1992. - С. 48.

11 О мистериальном в стихотворении И. А. Бунина "Каменная баба" см.: Васильев С. А. Бунин и Хлебников // Наследие И. А. Бунина в контексте русской культуры: Материалы международной научной конференции, посвященной 130-летию со дня рождения писателя. - Елец, 2001. - С. 102 - 105.

стр. 19