Экспозиция Литературного музея, приуроченная к 2000-летию Рождества (Нарышкинские палаты Высокопетровского монастыря), является первой попыткой воссоздать музейными средствами общую картину духовных поисков русской литературы от древности до наших дней. В экспозиции представлены рукописные и старопечатные книги XV-XVII вв., редкие издания художественных и богословских сочинений XVIII -XX вв., автографы и рукописные списки стихов и прозы крупнейших русских писателей. Экспонируются редкие иконописные изображения, живописные и графические портреты писателей и философов от Н. Новикова и Ломоносова до Л. Шестова и Вяч. Иванова; гравюры и старые фотографии с изображениями храмов и монастырей; лубочные картинки на религиозные темы.

Экспозиция занимает пять залов Нарышкинских палат, где первый и последний, посвященные соответственно древнерусской культуре и XX веку, служат прологом и эпилогом, зал XVIII в. - завязкой всей проблематики, главный же акцент сделан на осмыслении русской литературы XIX в.

В первом зале уже намечены основные темы, а большинство его материалов (Библия, Евангелие, иконы, виды монастырей, религиозный лубок, библейские сюжеты в светском искусстве), повторяющиеся из зала в зал в разных сочетаниях и пропорциях, составляют стержень экспозиции. Одна из ее первостепенных задач - проследить трансформацию тем, сюжетов и образов древнерусской духовной культуры в светской культуре XVIII-XX вв.

Нарастающее противоречие между христианской верой, идеей Богочеловека и утверждением всемогущества и вседозволенности человеческой личности, "человекобога", по выражению Достоевского, приводит к непримиримому конфликту, который и составляет основное содержание зала, посвященного XIX в. Новая идеология показана в ее эволюции от романтического культа автономной и самодовлеющей личности до философии Ницше; от байронического бунта героев Пушкина и Лермонтова до "полного и беспощадного" отрицания героев Тургенева и Достоевского.

Олицетворением идеи человеческого всемогущества выступают две исторические личности, два "царя земных" - русский император Петр I, ставший в XIX в. мифологической фигурой, и французский император Наполеон, превратившийся в миф еще при жизни, на глазах своих современников. Оба они воспринимались как существа, наделенные сверхчеловеческой природой, - одними обожествлялись, другими демонизировались и даже объявлялись Антихристами.

"Божий посланник, мученик за человечество, новый Прометей, распятый на скале Св. Елены, новый Мессия; и разбойник вне закона, корсиканский людоед, апокалипсический зверь из бездны, Антихрист" - обобщает взаимоисключающие отзывы о Наполеоне Дм. Мережковский в книге "Наполеон" (М., 1993. - С. 7).

В глазах европейских и русских романтиков, а позднее Шопенгауэра и Ницше Наполеон был в своей деятельности величайшим поэтом нового времени, трагическим героем, воплощением всемогущества воли, сверхчеловеческих возможностей, соединившим в себе черты Александра Великого, Цезаря и Прометея.

Наполеон привлекал к себе внимание самых выдающихся русских писателей, таких, как Пушкин, Лермонтов, Тютчев, Достоевский, Л. Толстой, и вызвал к жиз-

стр. 74


--------------------------------------------------------------------------------

ни многие литературные и художественные шедевры.

Обращение к Наполеону оказывается мощным средством обнажить глубинные пласты русской культуры и понять сложнейшие процессы, в ней происходящие.

В 1820 - 1830-е гг., развивавшиеся под знаком романтизма, в произведениях Пушкина и Лермонтова, навеянных Наполеоном, заложена вся дальнейшая проблематика русской литературы XIX в.

Пушкина проблема Наполеона от байронической трактовки личности приводит к историко-философским раздумьям о взаимоотношениях человека и государства, отразившись, в частности, и в размышлениях о Петре I, который был для поэта "одновременно Робеспьер и Наполеон".

Для Лермонтова Наполеон, своеобразное alter-ego автора, - это концентрация всей романтической тематики.

Наряду с традиционным романтическим освещением, наполеоновская тема трактуется в русле славянофильских теорий (Хомяков, Тютчев, К. Павлова).

В 1840-е гг. - эпоху развенчания романтического героя - Гоголь в лице Чичикова комически-пародийно переосмысливает судьбу и деятельность "авантюриста" Наполеона.

В 1860-е гг. - время бурной полемики вокруг исторических судеб России в ее взаимоотношениях с Европой, в центре споров - вопрос о роли Петра I, родившийся из споров западников со славянофилами. Аналогия, проведенная еще Пушкиным, между ролью Петра I для России и ролью Наполеона для Франции и всей Европы напрашивается сама собой (кстати сказать, Наполеон очень высоко ценил Петра I).

Роман Л. Толстого "Война и мир", оказавший огромное влияние на формирование в русском национальном сознании образа Наполеона, ставит вопрос о роли личности в истории, объединяющий самых разных писателей XIX - XX вв.

Для Достоевского "наполеоновская идея" - символ подчинения страстей и желаний всемогуществу интеллекта и воли ("человекобог"), при отсутствии веры и игнорировании морали, и как результат - повторяющаяся из романа в роман схема преступления и наказания.

Образ Христа на литографии с картины А. Иванова "Христос и Мария Магдалина" и расположенные по обе стороны гравированные портреты Петра I и Наполеона выглядят в таком сочетании символами противоборствующих начал: Царь Небесный - цари земные, Богочеловек - человекобог, Христос и Антихрист. Имя Петра, находившееся в центре споров о судьбах России, ассоциировалось с проблемой Россия - Запад; к Наполеону, как к великому прообразу, восходят все мыслящие и бунтующие герои-индивидуалисты.

Соответственно двум центральным вопросам литературы XIX века - судьба России и проблема героя - акцентируются две взаимосвязанные темы: бесы и мученики русской истории - демонизм и богоборчество. Первая задана "Исто-

стр. 75


--------------------------------------------------------------------------------

рией государства Российского" Карамзина и посвященным его памяти пушкинским "Борисом Годуновым", а завершается - в качестве итога кровавой русской истории - "Бесами" Достоевского, предсказавшими и цареубийство 1 марта 1881 года, и дальнейшую судьбу России. Личность и судьба Лермонтова, внутренне отожествлявшего себя с Наполеоном и Байроном, с Демоном и Печориным, фокусируют в себе основные мотивы и образы индивидуалистического бунта и духовные метания героя времени.

Списки, публикации стихов и иллюстрации к ним представляют поэта в разных ипостасях: презираемого толпой пророка, жаждущего бури мятежника, возносящего молитву "странника в мире безродного", мечтающего "забыться и заснуть" одинокого путника.

Баллады Жуковского, фантастическая проза 1830 - 1840-х гг. меняют общую тональность, перенося зрителя из области демонической в стихию бесовщины.

Вся эта мрачная тематика пронизывается, как живительным лучом, темами молитвы, раскаяния и мученичества (поэзия Баратынского, Веневитинова, Вяземского, Козлова, Кольцова; судьба Чаадаева, Грибоедова, Достоевского, декабристов и петрашевцев).

Фундаментом грандиозного здания литературы XIX в. служат идеи четырех ее провидцев, чьи лица словно иконописные лики взирают на нас с замечательных офортов Матэ и Рундальцова: Пушкина, творчеством которого обозначены главные темы - Петра, Наполеона, Демона, героя времени, пророка, молитвы, родословной (культурной и семейной); Гоголя, с его попытками возродить "мертвые души"; Толстого, воскрешающего своих героев к новой жизни, с его размышлениями о смерти и воздаянии и попытками создать новую религию; и, наконец, Достоевского, синтезирующего в своем творчестве и подчинившего христианской идее все "проклятые вопросы" века.

Представленные здесь писатели вольно или невольно выполняли провиденциальную миссию: Жуковский, воспитатель наследника - будущего Царя-Освободителя Александра II, автор слов российского гимна ("Молитва русского народа") и переводчик "Дон-Кихота", живым воплощением которого он сам являлся; "мученик христианства" Гоголь; "посол от русской интеллигенции" Тургенев, перебросивший мост между русской и европейской культурой; просветитель и проповедник Л. Толстой, пророчествующий о грядущих катаклизмах Достоевский.

Общая панорама духовных исканий русской литературы XIX в. построена на противопоставлениях и контрастах. При входе в зал нас издалека встречает изображение храма Христа Спасителя, а рядом в витрине - чудесный акварельный портрет московского митрополита Филарета работы Гау. Возвышающийся в центре макет Оптиной пустыни, символизирующий "Град Небесный", или град Китеж, стягивает к себе религиозную тематику писателей и философов, биографически или творчески связанных с монастырем и оптинскими старцами: Гоголя, Достоевского, Вл. Соловьева Л. Толстого, славянофилов, К. Леонтьева, В. Розанова, а также деятелей церкви. Пространство зала, мифологическое и историческое одновременно, разделено на две контрастные половины. По одну сторону - "град земной", олицетворяемый Петербургом, "антихристовым царством", по традиционным религиозным представлениям. На фоне графических видов Петербурга резко выступает темное живописное полотно, запечатлевшее знаменитое наводнение 1824 г., описанное Пушкиным в "Медном всаднике". Оно выполнено в народной, лубочной традиции и явно ориентировано на представление о Всемирном потопе, выражающем гнев Божий, высший суд над греховным миром. По другую сторону от Оптиной пустыни - иные темы: воплощение мечты о потерянном рае - сияющий образ дворянского гнезда, усадьбы, хранительницы православных устоев; символ дома, связи поколений и "жизни бесконечной" (Аксаковы, Тургенев, Гончаров).

Выставка наглядно демонстрирует, что у истоков духовной проблематики

стр. 76


--------------------------------------------------------------------------------

литературы XIX в. стоит Пушкин, творчество которого прямо или косвенно пронизывает всю экспозицию зала. Это не только книги и рукописи, но и весь зрительный ряд: портреты Петра, Наполеона, Байрона, Александра I, литографированное изображение Медного всадника с аллегорическим портретом Александра в центре листа, петербургское наводнение, бронзовый бюст Александра рядом с портретом Пушкина и видом Александровской колонны на Дворцовой площади; морской пейзаж в Крыму, усадебные пейзажи - все ассоциируется с Пушкиным.

С пушкинской темы - "Бориса Годунова" и "Медного всадника" - начинается зал; она же его замыкает - при входе в следующий зал - пушкинской речью Достоевского и статуэткой поэта по одну сторону и стихами под портретом Филарета по другую сторону от входа. Тем самым пушкинская тема объединяет разделенное пополам пространство зала.

Совмещение в одном ряду портретов или пейзажей с библейскими образами переводит светский сюжет в религиозно-символический план, а также рождает определенные ассоциации и аналогии. Виды и пейзажи, выполняющие несколько функций, выступают в качестве емких символов и создают многозначный образ пространства - мифологического, исторического и географического одновременно. Например, виды Петербурга, усадеб и пейзажи читаются и как географическое пространство, слагаясь в обобщенную картину дворянской России, как конкретные места, имеющие биографический смысл, но главное - как пространство мифологическое, образы града земного и потерянного Рая. Пейзаж воспринимается как образ Творения Божия, стихия бурная или умиротворенная, как символ бунта или смирения, как символ рая.

Следующий зал посвящен религиозной тематике в литературе второй половины XIX - начала XX в. (Тютчев, Фет, Майков, Надсон, Гаршин, Лесков, Мельников-Печерский, Чехов, Короленко и др.). Особый акцент сделан на библейских сюжетах.

Здесь сводятся воедино многие темы и образы, проходящие через всю выставку.

В отличие от предыдущего, он лишен драматических коллизий. Общую атмосферу - радостную и умиротворяющую - не омрачают даже печальные и трагические мотивы отдельных произведений и судеб.

В конце XIX в. героями становятся писатели донкихотского склада, такие, как Надсон и Гаршин. Основа их личности - добровольная жертвенность и мученичество; недаром сама внешность Гаршина вызывала у современников благоговейный восторг и религиозные ассоциации.

Своеобразным итогом и переходом к новой эпохе служат материалы, которые демонстрируют рождение религиозной философии из духа русской литературы (Вл. Соловьев, Мережковский, С. Булгаков, Бердяев, Л. Шестов, А. Белый, Гершензон). В самих заголовках критических работ о русских писателях XIX века сконцентрированы несколько ключевых проблем выставки: "Гоголь и черт", "М. Ю. Лермонтов - Поэт сверхчеловечества", "Достоевский и Ницше", "Человекобог и человекозверь", "Венец терновый", "Пророк русской революции".

В этом зале как бы разрешаются непримиримые конфликты: эстетически он производит впечатление обретенного рая, земли обетованной. Западно-европейская и русская традиции в интерпретации христианских сюжетов мирно уживаются в светской культуре и в народном искусстве. Одна из важных сквозных тем - просветительская роль литературы. Издания "Посредника", у истоков которого стоит Л. Толстой, стилистически гармонируют с религиозным лубком XIX в.

В соседнем зале преобладало петербургское пространство, здесь - ассоциирующиеся с национальной идеей виды Москвы и московских храмов, а также изображения Святых мест. Русский пейзаж - ржаное поле, цветущая аллея в парке словно райские кущи, утопающий в зелени Саввино-Сторожевский монастырь, берег Москвы-реки с храмом Христа Спасителя - органично сочетается с

стр. 77


--------------------------------------------------------------------------------

народным искусством, создавая ностальгический образ утраченной России.

Рождается ощущение, что духовная тематика - единственная почва, на которой примиряются противоречия и утихают страсти, что искусство и поэзия - необходимые посредники между человеком и Богом, а огонь творчества, "вечный и вездесущий", по словам Фета, "ни времени не знает, ни пространства".

На всем протяжении выставки периодически повторяются обозначенные с самого начала темы и образы.

Изображение Лествицы, с которого начинается знакомство с экспозицией, появляется еще раз в разделе Гоголя как символ его духовного подвижничества. Произведения писателей XIX в., сами названия которых несут в себе главные идеи выставки, в своей совокупности соотносятся с Лествицей: "Демон", "Бесы", "Преступление и наказание", "Мертвые души", "Исповедь", "Молитва", "Смерть", "Воскресение", "Живые мощи", "Христос", "Апокалипсис".

Темы праведников и грешников, мучеников и злодеев в летописях, житиях святых и иконах трансформируются в культуре XIX -XX вв. в темы духовного подвига старцев Оптиной пустыни, мученической судьбы русских писателей и их героев, "преступления и наказания" героя времени, бесов и мучеников русской истории, цареубийства.

Образы пророков Исайи и Моисея (первый и второй залы) перекликаются с одноименными стихотворениями Пушкина, Лермонтова и Некрасова, подчеркивая пророческий дух русской литературы.

Через всю выставку проходит тема родословной - родословие русских царей в "Степенной книге", родословная в стихотворении Пушкина, в "Дворянском гнезде" Тургенева, в "Семейной хронике" С. Т. Аксакова и в качестве итога - "Родословие Иисуса Христа" в лубке XIX в., освящающее высшим авторитетом идею связи и преемственности поколений.

Сквозным является и мотив пути: "Комедия притчи о блудном сыне" Симеона Полоцкого в первом зале и офорт Рембрандта "Возвращение блудного сына" в четвертом, путешествия по Святым местам, по России и Западной Европе. Вместе с образом родословной образ пути воплощает в себе и главный вопрос выставки - о духовном родословии и духовном пути как всей русской литературы, так и личности отдельного писателя.

стр. 78