" Кысь " (2000), первый роман Татьяны Толстой 1 , удостоенной за него премии "Триумф" 2001 года вызвал всплеск интереса у современных читателей. Среди множества посвященных книге критических откликов обстоятельная статья Э.Ф. Шафранской о роли мифа в романе Толстой и заметка П. Ладохина о языке "Кыси" ("Русская словесность", 2002, N 1). Но стилевое своеобразие прозы писателя, по мнению Б. Парамонова, еще и "в ее подчеркнутой как бы музейности", "культурном застое": "Сегодня это называется не эпигонством, а постмодернизмом. <...> Здесь цитатность, повторяемость, реминисцентность и ассоциативность - не неумение, а прием" 2 . Со сказанным нельзя не согласиться, вот только черты постмодернизма в "Кыси" присутствуют лишь в поэтике, а не в картине мира и концепции индивидуальности.

"Кысь", как и произведения постмодернистов, интертекстуальна. Мотивировкой для ввода в роман огромного количества литературных цитат является профессия родившегося после Взрыва главного героя Бенедикта, вначале переписчика старых книг, затем страшного санитара, изымающего у сограждан крамольные издания. На всех этапах своей эволюции Беня остается книголюбом, для которого "Колобок" так же волнующ, как и поэзия А. Блока, О. Мандельштама, и исполнен мудрости, подобно труду А. Шопенгауэра. За подобной эстетической неразборчивостью кроются постмодернистские установка на "поэтическое мышление" и "коммуникативная затрудненность", представление о интеллектуальной и эстетической равноценности всех текстов. Но у самой Толстой, в отличие от постмодернистов, нет эстетического и нравственного релятивизма.

Она не принимает постмодернистскую концепцию смерти автора, о чем недвусмысленно сказано в ее интервью журналу "Итоги". Реплику некоего обобщенного западного слависта: "Вообще автора не существует, вот и Деррида пишет..." - Толстая остроумно парирует: "Но раз автора не существует, то, может, и Деррида не существует?" - "ан нет, Деррида-то существует, а больше никто..." 3 . Не случайно лейтмотивами "Кыси" являются восстановление авторства тех текстов, которые приписывает себе Федор Кузьмич Каблуков, и попытка сохранить память о культуре прошлого, актуальная для современной России. Толстой импонирует деятельность бывшего музейного работника Никиты Иваныча, ныне Главного Истопника, который по всему городку Федору- Кузьмичску, в далеком прошлом Москве, столбы ставит с названиями московских улиц и достопримечательностей, "чтобы память была о славном прошлом! С надеждой на будущее! Все, все восстановим, а начнем с малого! Это же целый пласт нашей истории!".

В вопросах нравственности Толстая также солидарна не с приспособленцем Бенедиктом, убежденным, что "окромя марали, еще много чего в жизни есть. Как посмотреть" 4 , а с Никитой Иванычем и Львом Львовичем "из диссидентов". Эти герои жили еще до Взрыва и сохранили и в новом обществе гуманность, стремление к свободе.

Никита Иваныч чает "братства, любви, красоты. Справедливости. Уважения друг к другу. Возвышенных устремлений. <...> чтоб место мордобоя и разбоя заступил разумный, честный труд, рука об руку. Чтобы в душе загорелся огонь любви к ближнему" (с. 167). Лев Львович сокрушается из-за отсутствия в Федоре-Кузьмичске гражданских свобод. Убеждения Толстой близки позиции этого героя: "Я за свободу слова", - заявляет писательница 5 . После государственного переворота Главный Санитар Кудеяров решает даровать народу ряд свобод: " - Так... Свободы... Тут у меня записано... памятка... не разберу..."

Бенедикт: " - Э-э-э... свобода слева... или снова... не разберу...

- Пропусти, дальше давай.

- Свобода... вроде собраний?

- <...> Значит, чтоб когда соберутся, чтоб свободно было. <...> Пиши: больше троих не собираться" (с. 355-356). Подобный сатирический диалог - предвестие усиления террора во время правления Кудеярова. В романе поставлена существенная для русской истории проблема тоталитаризма. Но решается она не столько в политическом плане, сколько в культурном и моральном аспектах. Это недоступность классического наследия для народа, важность культурной преемственности, необходимость постижения нравственной азбуки.

Роман состоит из глав, названных буквами старославянского и современного русского алфавита, что указывает на внутренний сюжет - тщетное изучение нравственной азбуки главным героем Бенедиктом, эдаким Митрофанушкой, но ни в коей мере не лишним человеком или героем гамлетовского типа, что утверждает в своем отзыве о романе П. Ладохин 6 . В синкретическом жанре "Кыси" есть черты романа воспитания.

Вместе с тем в этом футурологическом произведении, фантастическом романе-катастрофе, есть жанровая "память" о романах "Мы" Е. Замятина, "Прекрасный новый мир" О. Хаксли, "1984" Дж. Оруэлла. Как и в этих антиутопиях, действие "Кыси" происходит почти через двести лет после гипотетической катастрофы, которая повернула историю вспять, в каменный век.

стр. 26


--------------------------------------------------------------------------------

Федор-Кузьмичск неприступен для окружающего мира. В этом слышен отголосок существования советского общества за железным занавесом. Вместе с тем в "Кыси" есть и реалии современной внутриполитической жизни России:

"<...> Посреди городка стоит дозорная башня с четырьмя окнами, и во все четыре окна смотрят стражи. Чеченцев высматривают" (с. 8-9). Чеченцы изображены писательницей миролюбивыми беженцами. Тем не менее в своем недавнем интервью парижскому еженедельнику "Мариан" Т. Толстая заявила, "что война в Чечне направлена против терроризма и поэтому она легитимна. Запад совершает ошибку, вмешиваясь в этот конфликт и представляя Россию, европейскую страну, каким-то страшилищем, угрожающим миру" 7 .

В экспозиции романа нарисована целостная картина жизни фантастического общества, что характерно для утопий, антиутопий и произведений других жанров, основанных на нравоописании.

В придуманном Толстой мире невероятны люди и природа.

Среди людей есть перерожденцы, жившие еще до Взрыва, у которых "лицо вроде как у человека, туловище шерстью покрыто, и на четвереньках бегают. И на каждой ноге по валенку" (с. 6-7). Родившиеся после Взрыва люди наделены разными уродствами, или последствиями - жабрами, гребнем петушиным, хвостом. А жившие до Взрыва Прежние не старятся и после него. В лесах растут сказочные фрукты огнецы и, по преданию, живет хищная кысь, символ жестокости общества, изображенного в романе.

Данное общество находится на примитивном научном уровне. В Федоре-Кузьмичске бытуют древние мифологические представления о мире (вера в лешего, русалку, лыко заговоренное, Рыло, что народ за ноги хватает, поэтичный миф о Княжьей Птице Паулин), существует устное народное творчество, причем легенда о девушке с золотой и серебряной косой, которую рассказывают так называемые чеченцы, похожа на русскую: "Вот она свою косу расплетает, все расплетает, а как расплетет - тут и миру конец" (с. 10). Тем самым в романе подчеркивается общность судеб русского, чеченского и других народов в случае, если произойдет ядерный взрыв.

Все повествование сфокусировано на точку зрения главного героя Бенедикта, это в его наивном сознании искажаются слова, обозначающие реалии прошлого, - "могозин", "энтиллегенция" и проч. Бенедикт, опираясь на воспоминания матушки и других Прежних, сопоставляет жизнь России до и после Взрыва.

В изображенном Толстой обществе есть своя социальная иерархия.

На одном полюсе такие, как Бенедикт в начале романа и другие бедные "голубчики". Их скудный рацион и небогатая одежда свидетельствуют о характерном для социалистического общества эпохи застоя дефиците товаров легкой промышленности: "Ну, что в Складе дают? Казенную колбаску из мышатинки, мышиное сальце, муку из хлебеды, перо вот, потом валенки, конечно, ухваты, холст, каменные горшки: по-разному выходит. Иной раз накладут в туесок запселых огнецов <...> " ( с. 17 ) . Даже заработанное жалкое жалованье голубчики получают с трудом, чувствуя свою социальную обделенность. Толстая поднимает в романе острую проблему обмана государством населения: "Бляшки у государства вырвал, - теперь в другую очередь вставай, налог платить. <...> Шесть с половиной бляшек мурзе отсчитай и отдай. Но бляшку пополам не порвешь, верно? Кому она, рваная, нужна, верно? Стало быть, отдай семь. К концу дня у мурзы энтих денег лишних - великие тыщи. Вот он их себе возьмет, кушанья какого купит, али ярус к терему пристроит, али балкон, а то шубу спроворит, а не то сани новые.

На то он и мурза!" (с. 103-104).

На противоположном социальном полюсе Большие Мурзы, "государственные умы", держащие голубчиков в нищете, Оленька Кудеярова, ее мать и отец Главный Санитар. Их образы нарисованы с помощью сатирического гротеска. "Взять Варсонофий Силыча, Большого Мурзу. Он над всеми Склада-

стр. 27


--------------------------------------------------------------------------------

ми надзирает <...> Ума Варсонофий Силыч государственного, такого же и вида: тучности прямо изумительной, даже и для мурзы редкостной. Вот ежели человек шесть голубчиков вместе связать, так это и до половины Варсонофий Силыча не дотянет; нет, не дотянет! <...> у Варсонофий Силыча как заведено: призовет с утра малых мурз, Складских Работников, и начнет: "Р-а-з-д-а-й-т-е...", а что раздать, и не выговорит до вечера, потому как ему казенного добра жалко" (с. 68). Портрет Главного Санитара, у которого глаза "круглые и желтые, как огнецы, и на дне глаз вроде как свет светится" (с. 179), напоминает внешний облик градоначальников М.Е. Салтыкова-Щедрина. В конце романа Главный Санитар огнем из своих глаз пытает посмевшего было воспротивиться его указу Бенедикта. Здесь важно обнаружение волшебной способности Главного Санитара видеть всех насквозь. Герои этого романа занимают должности сообразно мифическому сознанию, отождествляющему физическую особенность героя с содержанием его деятельности. Мифологическая сторона в "Кыси" чрезвычайно существенна, о чем справедливо сказано Э.Ф. Шафранской в разборе этого романа 8 .

В образе "Набольшего Мурзы" Федора Кузьмича, что приписывает себе изобретение всех технических и бытовых новшеств, научные открытия и создание шедевров искусства, спародирован миф о Прометее, культурном герое, добывшем огонь и научившем людей ремеслам. "Кто говорит: с неба свел, кто рассказывает, будто топнул ножкой-то Федор Кузьмич, <...> и на том месте земля и загорись ясным пламенем" (с. 30); "Кто сани измыслил? Федор Кузьмич. Кто колесо из дерева резать догадался? Федор Кузьмич. Научил каменные горшки долбить, мышей ловить да суп варить. Дал нам счет и письмо, <...> научил бересту рвать, книги шить, из болотной ржави чернила варить <...> " (с. 22). На заключенный здесь эффект пародирования обратила внимание Э.Ф. Шафранская: для голубчиков Федор Кузьмич "культурный герой, для читателя - трикстер ("низкий" вариант культурного героя)" 9 .

Таким культурным героем для русских является Петр Великий, а Федор Кузьмич Каблуков безуспешно подражает ему и некоему обобщенному деятелю русской культуры. В противоположность гиганту-царю "ростом Федор Кузьмич не больше Коти, едва-едва Бенедикту по колено" (с. 74). Указы Федора Кузьмича о праздновании Нового года и Восьмого марта - пародия на указы Петра Великого и советских государственных деятелей. Речь Каблукова имеет макаронический эффект: высокая книжная лексика стихов, "сочиненных" Каблуковым, причудливо перемешана в ней с просторечиями. Желание Каблукова построить Каблуковскую галерею - пародия на создание Третьяковской галереи. И Петр Великий, и П. Третьяков являются материалом для пародической личности (термин Ю.Н. Тынянова 10 ) Каблукова, в чем видна одна из художественных черт постмодернизма - пародирование разных культурных феноменов и стилей.

В романе Толстой осмеивается многое. И подобное пародирование и ирония как универсальные стилевые черты прежде всего выражают нелепые стороны советской жизни.

Возьмем, к примеру, праздники Федора-Кузьмичска, напоминающие красные дни советского календаря. Октябрьский Выходной, который должен быть в октябре, празднуют в ноябре, чтобы мурзам "с дозорной башни <...> на голубчиков глядеть и всех их по головам пересчитывать. Потому что надо ж знать, сколько у нас народу, и сколько бляшек нарезать для уплаты, и сколько добра в Складской День выдавать. <...> Это вот и есть подход государственный" (с. 133). Абсурден и косноязычен текст поздравления с днем Восьмого марта: " - Желаю вам Жена и Мать и Бабушка и Племянница или другая какая Пигалица малая счастья в жизне успехов в работе мирного неба над головой" (с. 134). Тем самым подчеркивается надуманность подобного праздника.

Игра в удушилочку, аллегория арестов и казней, обнаруживает еще одно качество мира, изображенного Толстой, - жестокость.

стр. 28


--------------------------------------------------------------------------------

Два мира, отделенные друг от друга в романе, - жизнь Прежних и нынешних голубчиков. Образ умной и образованной сослуживицы Бенедикта Варвары Лукинишны, которая догадывается, что не Федор Кузьмич все на свете сочинил, - связующее звено между культурой до и после Взрыва.

Христианская мораль и лучшее из культуры прошлого выступают в "Кыси" в неразрывном единстве в сознании Никиты Иваныча, который хочет воздвигнуть памятник Пушкину в знак протеста против незаконного приписывания Федором Кузьмичем себе литературной славы всех времен и народов. "Пушкин - наше все, - и звездное небо, и закон в груди!" - наставлял Никита Иваныч Беню (с. 195). Толстая подчеркивает бытийственное и нравственное значение творчества Пушкина для русского народа. Бенедикт, душа которого "не без порывов" и у которого есть "какой-то артистизм...", по просьбе Никиты Иваныча режет из дерева памятник Пушкину (именно так, со строчной буквы пишет это имя собственное Беня) - важный культурный символ в "Кыси". Но духовного Ренессанса в каменном веке не получается: в конце "Кыси" памятник Пушкину сжигают.

Да и зачем знать голубчикам Пушкина, когда старопечатные книги, существовавшие еще до Взрыва, переписывают от руки и невольно искажают классические тексты?! Запрет иметь старопечатные книги основан на том, что они якобы радиоактивные. Поэтому тех, у кого есть старые книги, должны "лечить", в реальности же чаще всего голубчиков убивают при изъятии книг.

Только представители государственной элиты, Набольший Мурза, Главный Санитар, его зять и помощник Бенедикт имеют право читать старопечатные книги. "Доступ" к запрещенной литературе, хранящейся в спецхране, - реалия советской эпохи. Эта ситуация напоминает ту, которая воссоздана в романе "Прекрасный новый мир". Там наслаждаться запрещенным В. Шекспиром, Библией и другими книгами имеет право лишь Главноуправитель Мустафа Монд.

Бенедикт, женившись на Оленьке Кудеяровой, вначале воспринимает жизнь семьи Главного Санитара со стороны, "Семейство дружное, за стол вместе садятся. Стол каждый раз от стены до стены яствами уставлен, а все до крошки съедают, Бенедикту за ними не угнаться" (с. 198). Герой, вначале бывший человеком иной породы (с иным Последствием - хвостиком, а не когтями - и иного социального крута), довольно быстро ощущает себя членом Семьи: "А берем не что ни попадя, а все по порядку. Спервоначалу на пирожки налегаем. <...> Разогревшись, к супу перейдем. Тарелок пять откушамши, скажем: - Ну-ка, вроде аппетит проклюнулся! - тогда уж черед мясу <...> " (с. 199). Здесь о нравственной деградации скромного героя свидетельствует изменение его психологической точки зрения с внешней на внутреннюю, с "они" на "мы". Этому изменению в плане фразеологии соответствует переход от глагола третьего лица множественного числа "садятся" к глаголу первого лица множественного числа "берем", "перейдем", "скажем". Освоившийся со своим новым положением Бенедикт покрикивает на своего "коня" перерожденца Терентия, даже бьет его, Бенедикту служат холопы.

Здесь, конечно, очевидны отсылки к семье Б.Н. Ельцина, "этого безответственного пропойцы, правившего в стиле византийских властей. То был руководитель без размаха, без мировоззрения, который улаживал все проблемы примитивным и даже преступным образом: его решение расчленить Советский Союз многим стоило жизни", - призналась писательница в интервью еженедельнику "Мариан" 11 .

Бенедикт в библиотеке тестя узнает истинных авторов хранящихся там книг, но неадекватно понимает смысл классической живописи и литературы и поэтому нелепо систематизирует книги и периодику. Получается, что прерванная культурная традиция не восстановима.

Новый этап нравственной деградации Бенедикта наступает после того, как он прочитал всю библиотеку тестя. Если в

стр. 29


--------------------------------------------------------------------------------

первое время пребывания в семье Кудеярова Беня с ужасом отказывался от работы санитара, то теперь он готов к ней. Оценивая себя в этот период, Бенедикт переходит с внутренней психологической точки зрения к внешней - от "мы" (как члена семьи Кудеярова) к "он". Этот "он", Кудеяр Кудеярыч, называет себя "медицинским работником" и лицемерно утверждает, что людей, которым нужно помочь, следует лечить неизвестно от чего. Вероятно, от свободы иметь у себя запрещенные книги? На сей раз Толстая неявно отсылает читателя к Минилюбу, Министерству любви (в реальности истязаний) из романа "1984".

А когда и этот книжный резерв оказывается исчерпанным - все книги, хранившиеся у голубчиков, отобраны - Беня свергает неприступного Федора Кузьмича, сидящего, подобно Скупому Рыцарю, на несметных книжных сокровищах.

Любовь к книгам у Бенедикта - настоящая и единственная в его жизни страсть, ради которой он готов на любую жестокость. "<...> есть понятия тебе недоступные: чуткость, сострадание, великодушие..." - точно охарактеризовал Бенедикта Никита Иваныч. Поэтому Бенедикт хоть и с болью душевной, но соглашается на казнь своего наставника и друга Никиты Иваныча и на сожжение памятника Пушкину. Всесильный Петрович-сан поставил Бенедикта перед нелепым выбором: "хочешь сохранить искусство, - прощайся с Пушкиным. Либо-либо. <...> этот выбор он сделал сразу, без оглядки: искусство дороже.

Только ведь слезам не прикажешь, текли сами" (с. 372-373). В этот драматический момент Бенедикт осознает, что он жизнь прожил, а чего-то важного не понял, и последний раз спрашивает Никиту Иваныча: " Книгу-то эту где искать? <...> - Книгу-то эту, что вы говорили! <...> Где сказано, как жить!

<...> -Азбуку учи! Азбуку!" (с. 375). Вновь здесь звучит мысль о необходимости постижения не книжной, а жизненной азбуки.

Финал "Кыси" символичен, фантастичен и концептуально значителен. Важно, что Никита Иваныч и Лев Львович не сгорели, а вот почти все присутствовавшие на казни погибли в начавшемся пожаре. " - Кончена жизнь, Никита Иваныч, - сказал Бенедикт не своим голосом. Слова отдавались в голове, как в пустом каменном ведре, как в колодце.

- Кончена, - начнем другую, - ворчливо отозвался старик" (с. 377).

После этого забывшие свое идеологическое противостояние патриот Никита Иваныч и западник Лев Львович дружно возносятся на небо. Именно с этими героями, а не с Митрофанушкой Бенедиктом и ему подобными "нравственными неандертальцами" связывает надежду на другую жизнь для России Т. Толстая.


--------------------------------------------------------------------------------

1 Т.Н. Толстая, внучка А.Н. Толстого, автор четырех книг: "На золотом крыльце сидели", "Любишь - не любишь", "Река Оккервиль", "Кысь".

2 Парамонов Б. Застой как культурная форма (о Татьяне Толстой) // Звезда, 2000, N 4. С. 10.

3 Толстая Т.Н. Золотая середина: Интервью журналу "Итоги" // Толстая Н.Н., Толстая Т.Н. Двое: Разное. - М.: Подкова, 2001. - С. 249.

4 Толстая Т.Н. Кысь: Роман. - М.: Подкова, Иностранка, 2000. С. 95. Далее ссылки на роман даются в тексте в скобках с указанием страницы.

5 Толстая Т.Н.: "Российское общество догматично" // Лит. газ., 2002, 6-12 марта, N 9. С. 2.

6 Ладохин П. Кыш, кысь, кыш // Русская словесность, 2002, N 1.С. 40.

7 Толстая Т.Н.: "Российское общество догматично".

8 Шафранская Э.Ф. Роман Т. Толстой "Кысь" глазами учителя и ученика: Мифологическая концепция романа // Русская словесность, 2002, N 1.С. 36-39.

9 Там же. С. 36.

10 См.: Тынянов Ю.Н. О пародии // Тынянов Ю.Н. Поэтика. История литературы. Кино. М., 1977. С. 303.

11 Толстая Т.Н.: "Российское общество догматично".

стр. 30