Ф. И. Тютчев, при всей своей неповторимой самобытности, ощущал себя прямым наследником предшествующих поэтических традиций. В его ранних произведениях встречаются перефразированные цитаты и образы из лирики XVIII - начала XIX в. В 17 лет в стихотворении "Урания", рассказывая о том, как его, восторженного отрока, увлек мир высокой поэзии, Тютчев пишет о "бессмертных певцах", которыми гордится русская земля. Один из них - "восстал от Холмогор, - как сильный кедр, высокой..." 1 . Тютчев имел в виду М. В. Ломоносова. От Ломоносова перешел в творчество Тютчева образ звездного неба - как символ бесконечности и вечности Вселенной. В ломоносовском стихотворении "Вечернее размышление о Божием величестве при случае великого северного сияния" есть впечатляющие строки:

Открылась бездна, звезд полна;
Звездам числа нет, бездне -
дна.
Как и у Ломоносова, у Тютчева аналогичные картины служат напоминанием о великой, неразгаданной смертными тайне мировой гармонии. Поэтому в тютчевской лирике мотив звезд часто сопровождается определениями: "таинственный", "таинственно":

Таинственно, как в первый день созданья,
В бездонном небе звездный сонм горит...
("Как сладко дремлет сад темно-зеленый...",
1835)
В стихотворении "Сны" (1841) - созвучные строки:


Небесный свод, горящий славой звездной,
Таинственно глядит из глубины.
Эти сходные отрывки разделяет шесть лет, что свидетельствует об устойчивости в сознании поэта подобного образа. Стихия ночи у Тютчева тревожит

стр. 26


--------------------------------------------------------------------------------

воображение человека, обращает его от дневной мелочной суеты к размышлениям о высшем смысле бытия, рождает ощущение незримого присутствия во всем космического разума. И это тоже переосмысление мотивов Ломоносова, который свое "Вечернее размышление" заканчивал вопросами:


Скажите ж, коль пространен свет?
И что малейших дале звезд?
Несведом тварей вам конец?
Скажите ж, коль велик Творец?
У Тютчева подобные раздумья нередко возникают на фоне двух дополняющих друг друга картин: это - беспредельный океан и простирающееся над ним такое же беспредельное небо. Так в стихотворении "Вопросы" (1827 - 1830) читаем:


Над морем, диким полуночным морем
Муж-юноша стоит -
В груди тоска, в душе сомненья -
И, сумрачный, он вопрошает волны:
"О, разрешите мне загадку жизни,
Мучительно-старинную загадку <...>
Скажите мне, что значит человек?
Откуда он, куда идет,
И кто живет над звездным сводом?"
Хотя это произведение и является переводом стихотворения Г. Гейне, опубликованного в 1827 г. в "Книге песен", но мысль о том, что человек, созерцая звезды, постигает Бога, унаследованная от Ломоносова, появилась в лирике Тютчева гораздо ранее. Он потому и взялся за перевод Гейне, что увидел у него близкую ему самому тему. В тютчевской "Урании" (1820) есть такие строки:


Безбрежное море лежит под стопами,
И в светлой лазури спокойных валов
С горящими небо пылает звездами,
Как в чистом сердце - лик богов...
В стихотворении "Как хорошо ты, о море ночное..." (1865) две стихии - море и звездное небо - рождают у лирического героя страстное желание воссоединиться с разлитым во всей природе согласным единством:


Волны несутся, гремя и сверкая,
Чуткие звезды глядят с высоты.

В этом волнении, в этом сиянье,
Весь, как во сне, я потерян стою -

О, как охотно бы в их обаянье
Всю потопил бы я душу свою...
Напоминая человеку о бездне вечности, звездное небо пробуждает в нем и ощущение той исторической глубины веков, из которой вышло его поколение. Стихотворение "Осенней позднею порою..." (1858), посвященное царскосельскому дворцовому парку, хранящему столько исторических воспоминаний, заканчивается строками:


И при звездах из тьмы ночной,
Как отблеск славного былого,
Выходит купол золотой...
Характерно, что только в последних строках вместе с образом звезд появляется и воспоминание о "былом". В другом варианте этого стихотворения вновь звучал мотив тайны, сопровождающий у Тютчева образ звездного неба:


И в тайне сумрака немого
Лишь слабо светит под звездой -
Как память дальнего былого -
Пустынный купол золотой.
В первом варианте поэт нашел художественно емкое выражение: золотой купол церкви дворцового ансамбля "выходит" на ночной небосвод, словно уподобляясь рукотворному созвездию. В связи с этим вспоминается ода Ломоносова, посвященная Елизавете Петровне в 1750 г., в которой автор, используя изысканные метафорические переосмысления, с восхищением писал о построенном Растрелли царскосельском дворце:


Как если зданием прекрасным
Умножить должно звезд число,
Созвездием являться ясным
Достойно Сарское Село.
Интересна перекличка образов в стихотворениях Тютчева "Там, где горы, убегая..." (1835) и М. Ю. Лермонтова "Выхожу один я на дорогу..." (1841). Тютчев явно отталкивался от пушкинского "Талисмана" (1827), начинающегося строками:


Там, где море вечно плещет
На пустынные скалы...
Тютчев использует сходное начало и ритмику:

стр. 27


--------------------------------------------------------------------------------

Там, где горы, убегая,
В светлой тянутся дали...
Но вместо берега моря у него иные, памятные ему места - берега Дуная. Пушкинское стихотворение (связанное с увлечением поэта Е. К. Воронцовой) целиком выдержано в романтическом ключе, и реальная женщина предстает здесь как "волшебница", наделенная необычными чарами. Тютчев же, ощущая неумолимый бег времени, говорит о том, что эпоха романтического мировидения уходит безвозвратно, уступая натиску делового практицизма. Дунай, по которому теперь деловито "рыщут" пароходы, у поэтов прошлых дней связывался бы совсем с иными картинами: тут появились бы и "феи", и "замки рыцарей", и таинственный, "с древней башни огонек". Среди прочих была и такая зарисовка:


Звезды в небе им внимали,
Проходя за строем строй,
И беседу продолжали
Тихомолком меж собой.
Так воедино сливалось волшебство, совершающееся и в небесах, и на земле. У Лермонтова лирический герой очарован открывшейся ему красотой ночного мира, но в то же время он не может полностью слиться с ним.

Не ему с его переживаниями и тоской внимает этот мир. Ему дано быть лишь свидетелем, но не участником "чудного" звездного разговора:


Ночь тиха. Пустыня внемлет Богу,
И звезда с звездою говорит.
Лермонтовское и тютчевское ощущения глубокой дисгармонии между человеком и природой окажутся родственными. Так, стихотворение Тютчева "Кончен пир, умолкли хоры..." (1850) строится на противопоставлении бессмысленной, преходящей людской сутолоки и величия вечного звездного неба:


Как над беспокойным градом,
Над дворцами, над домами,
Шумным уличным движеньем
С тускло-рдяным освещеньем
И бессонными толпами, -
Как над этим дольним чадом
В горнем, выспреннем пределе
Звезды чистые горели,
Отвечая смертным взглядам
Непорочными лучами...
Образ высоких, недоступных звезд у Тютчева подчеркивает беспомощность и одиночество смертного перед лицом Вечности, заставляет задуматься о бессилии человеческой мысли перед загадками мироздания. Так, стихотворение "Вопросы", отразившее мучительные искания лирического героя, тщетно обращающегося к природе со своими вопросами, заканчивается следующей картиной:


По-прежнему шумят и ропщут волны,
И дует ветр, и гонит тучи,
И звезды светят холодно и ясно, -
Глупец стоит - и ждет ответа!
Позднее эта тема будет варьироваться в стихотворении "Певучесть есть в морских волнах..." (1865). Рассказывая о том, как человек - "мыслящий тростник" - в своей самонадеянной гордыне утратил изначальную связь с общим природным "созвучьем" и сам страдает от этого, Тютчев завершает лирическое повествование сходным финалом:


И от земли до крайних звезд
Все безответен и поныне
Глас вопиющего в пустыне,
Души отчаянный протест?
Одной из загадок природы представлялась Тютчеву тайна человеческого гения, способного превосходить высотой духа многих своих современников. К таким феноменам Тютчев относил, например, В. А. Жуковского, Н. М. Карамзина. Жуковский в письме П. А. Плетнему 20 декабря (1 января) 1849 г. говорил о затеянном им переводе "Одиссеи" Гомера: "Мне кажется, что моя Одиссея есть лучшее мое создание: ее оставляю на память обо мне отечеству". И сообщал, что читал ее в Эмесе Хомякову и Тютчеву: "Тут я сам полакомился вместе с ними своим стряпаньем" 2 . В стихотворении Тютчева "Памяти В. А. Жуковского" (1852) вспоминаются эти вечера, проведенные за чтением "Одиссеи", и образ мудрого и чистого сердцем поэта соседствует с образом звезд:


С каким радушием благоволенья
Он были мне Омировы читал...
стр. 28


--------------------------------------------------------------------------------

Цветущие и радужные были
Младенческих, первоначальных лет...
А звезды между тем на них сводили
Таинственный и сумрачный свой свет...
А через несколько лет создается стихотворение, построенное на противопоставлении:


Есть много мелких, безымянных
Созвездий в горней вышине,
Для наших слабых глаз, туманных.
Недосягаемы оне <...>

Но есть созвездия иные,
От них иные и лучи:
Как солнца пламенно-живые,
Они сияют нам в ночи.
("Есть много мелких, безымянных...", 1859)
И когда Тютчев говорит о их "бодром, радующем души, свете путеводном", о том, что они - "краса небес родных", становится понятно, что ярким светилам уподобляются необыкновенные, обогащающие жизнь человеческого общества личности. В стихотворении "На юбилей Н. М. Карамзина" (1866) поэт, уже не прибегая к зашифрованным иносказаниям, прямо заявлял:


Мы скажем: будь нам путеводной,
Будь вдохновительной звездой -
Свети в наш сумрак роковой,
Дух целомудренно-свободный...
В стихотворении, посвященном известному дипломату А. М. Горчакову, самоотверженно отстаивавшему интересы России на международной арене, Тютчев писал:


Своею лучшею звездой
Вся Русь привыкла любоваться.
Подарив дочери Дарье том стихотворений Жуковского, поэт написал на форзаце, вспоминая кончину Жуковского за границей:


Прекрасный день его на Западе исчез,
Полнеба обхватив бессмертною зарею,
А он из глубины полуночных небес -
Он сам глядит на нас пророческой звездою.
("Прекрасный день его на Западе исчез...", 1857)
В этих коротких, но емких строках удивительным образом переплелись и отголоски античных мифов, согласно которым покинувшие земную жизнь избранники богов превращались в созвездия, и современные Тютчеву научные открытия, доказавшие, что свет дальних звезд долго еще идет к земле после того, как они угаснут.

В представлении Тютчева человеческая личность - сама по себе целая вселенная, микрокосм, являющийся не только частью, но и отражением макрокосма. Отсюда и уподобление неисчерпаемых глубин человеческой души с ее переживаниями и воспоминаниям!! звездному небу в стихотворении "Silentium!" (1830):


Молчи, скрывайся и таи
И чувства и мечты свои -
Пускай в душевной глубине
Встают и заходят оне
Безмолвно, как звезды в ночи...
Развитием этой темы стало небольшое стихотворение:


Душа хотела б быть звездой,
Но не тогда, как с неба полуночи
Сии светила, как живые очи,
Глядят на сонный мир земной, -

Но днем, когда, сокрытые как дымом
Палящих солнечных лучей,
Они, как божества, горят светлей
В эфире чистом и незримом.
("Душа хотела б быть звездой...", 1830)
И недаром в лирике Тютчева высшие потенциалы духовной жизни, проявляющиеся не только в творчестве или общественнозначимой деятельности, но и в таинстве любви, неизменно связываются с образом звезды. Одним из первых в знаменитом "Денисьевском цикле" стало стихотворение "На Неве" (1850), где герои, оставшиеся наедине в челне, оказываются замкнутыми между двумя звездными мирами-звездами, сияющими на небе и отражающимися в воде:


И опять звезда играет
В легкой зыби невских волн,
И опять любовь вверяет
Ей таинственный свой челн.

И меж зыбью и звездою
Он скользит как бы во сне...
Сам женский облик у Тютчева нередко ассоциировался с прекрасной звездой. В стихотворении, посвященном памяти своей первой жены Э. Ботмер, Тютчев писал:

стр. 29


--------------------------------------------------------------------------------

Твой милый образ, незабвенный.
Он предо мной, везде, всегда.
Недостижимый, неизменный,
Как ночью на небе звезда...
("Еще томлюсь тоской желаний...", 1848)
В стихотворении "Я знал ее еще тогда..." (1861), написанном о судьбе неизвестной, но, видимо, дорогой сердцу поэта женщины, говорится:


Вся жизнь ее тогда была
Так совершенна, так цела,
И так среде земной чужда,
Что, мнится, и она ушла
И скрылась в небе, как звезда.
Но есть и примеры, когда образ звезды у Тютчева соотносится с историческими судьбами государств и народов. Так, в стихотворении "Цицерон" (1830) читаем:


... прощаясь с римской славой,
С Капитолийской высоты
Во всем величье видел ты
Закат звезды ее кровавой!..
Узнав о том, что на Кипре началось восстание христиан против турецкого владычества, Тютчев очень надеялся, что правительство России окажет помощь киприотам-единоверцам. Он писал:


Ты долго ль будешь за туманом
Скрываться, Русская звезда,
Или оптическим обманом
Ты обличишься навсегда?

Ужель навстречу жадным взорам,
К тебе стремящимся в ночи,
Пустым и ложным метеором
Твои рассыплются лучи?
("Ты долго ль будешь за туманом...", 1866)
В основе подобных художественных картин лежали астрологические представления, согласно которым судьба государства (или отдельного человека) была предопределена тем или иным расположением звезд, влияющих на его развитие. Следует заметить, что Тютчев интересовался мистическим тайноведением; одно время, как и многие в высших придворных кругах, увлекался спиритизмом и даже во время спиритического сеанса получил предсказание о начале Крымской войны 3 .

Таким образом, мотив звезд, став устойчивым в лирике Тютчева, использовался в самом широком диапазоне: от повествования о глубоко интимных переживаниях до проблем философского и исторического характера.

-----

1 Цит. по: Тютчев Ф. И. "О вещая душа моя!..". Стихотворения. Переводы. Размышления о поэте. - Москва: "Школа-Пресс", 1995. - С. 34.

2 Тютчев Ф. И. Стихотворения. Письма. Воспоминания современников. - М., 1988. - С. 344.

3 Там же. - С. 292 - 293.

стр. 30