Проблемы и размышления. Фольклорно-литературные сказки как составная часть отечественного литературного процесса 20 - 50-х гг. XX в. (С. Г. Писахов) 1

Фольклорно-литературные сказки С. Г. Писахова созданы на основе многовековой народной и семейной традиции сказительства, осознания себя частью народной общности. Аудиторность рождения и бытования предшествовали публикации. В основе художественного мира сказок - принципы народной эстетики комического, смеховой культуры, воплощенные в бытовых сатирических сказках, сказках-небылицах и анекдотах. Это проявляется в придании знакомым и привычным явлениям и предметам "обратного" или абсурдного вида, в игре в невозможное, гиперболизации, установке на абсолютную точность и достоверность безудержного вранья. Цель создания своих сказок Писахов определил так: "... я сказку плету из воспоминаний прошлого. Цель моя - дать веселую минуту и показать прошлое в настоящем виде" 2 . Таким образом, художественный мир сказок построен на единстве развлекательной и познавательной функции.

Игра в невозможное, гиперболичность проявляется и в обрисовке героев, и в изображении необычных событий, и в описании предметов. Так история "Яблоней цвел" повествует о том, как человек расцвел, как яблоня. От песни рассказчика пляшут не только куры, коровы, свиньи и собака, но и лошадь с телегой и овощами для продажи: "Я на телегу скочил, песню запел развеселу. Карька ногой топнул, другой топнул и заприплясывал на все четыре. Телега заподпрыгивала, кладь заподскокивала да вверх, да вверх, да вся и вызнялась над телегой! " 3

Каждая сказка представлена как воспоминание, забавный случай из жизни рассказчика Сени Малины, а все вместе они создают гармоничный и цельный образ мира, построенного на родстве человека и природы, на любви к своей земле и простым людям и на восприятии себя как части народного коллектива. Со стариком Сеней Малиной сказитель встречался всего один раз (1928), причем познакомился с ним уже после своей первой публикации (1924). В авторском предисловии к сказкам Писахов вспоминает эту встречу и объясняет причину появления своего героя: "Старик рассказывал о своем тяжелом детстве. На прощанье рассказал, как он с дедом "на корабле через Карпаты ездил" и "как собака Розка волков ловила". Умер Малина, кажется, в том же 1928 г. Чтя память безвестных северных сказителей - моих сородичей и земляков, я свои сказки веду от имени Сени Малины" 4 . Много позже в одном из писем Писахов обмолвился, что каждая сказка связана с конкретными действительными событиями, давшими уже полет фантазии, а также добавил, что никаких сказок от Малины он и не слышал, а просто приписал ему. Вторым источником образа сказочника-забавника стал всемирно известный врун Мюнхгаузен (первые издания произведений Писахова содержали подзаголовки "Мюнхгаузен из деревни Уйма" или "Северный Мюнхгаузен"). Но мы имеем дело не с "литературностью" вымышленного сказителя или с литературной мистификацией, игрой, поскольку народная художественная культура

стр. 11


--------------------------------------------------------------------------------

воспринимала и перерабатывала любые влияния и традиции. Кроме того, следует иметь в виду, что подобные подзаголовки были в произведениях, предназначенных для печати, предполагали, что образ Мюнхгаузена станет сигнально-символическим для огромной читательской аудитории, незнакомой с северной фольклорной культурой, настроит на определенные жанровые ожидания. В сказках Писахова множество сюжетов, сходных с историями настоящего барона, переработанных в соответствии с северным бытом и культурой, но наиболее ярко "Мюнхгаузен" проявился в сказках "Из болота выстрелился" и "Месяц с небесного чердака". Неповторимый комический эффект, вызывающий смех слушателей и читателей, рождается благодаря тому, что в каждой истории звучат заверения вруна в абсолютной правдивости и достоверности событий. Например, в сказке "Мамай" Малина рассказывает о своих отношениях с любимой женой Мамая - Мамаихой: "Лежим это, семечки щелкам и песню затянем. Запели жалостну, протяжну. Смотрю, а собака Кудя... Вишь, имя запомнил, а ты не веришь!" 5

Реально-бытовая и социальная конкретность изображения северной народной жизни (промысел рыбы, охота, взаимоотношения с городом, "начальством", "иностранцами" и т. д.) является центром и "фокусом" безграничного и вечного мира. Мир в сказках Писахова детально описан, представлен предельно конкретно ("у нас", "наш край", "деревня Уйма", "Архангельский край" и т.д.) и одновременно являет читателю-слушателю безграничное, бескрайнее пространство мироздания. Это свойство художественного мира народно- литературной сказки связано с архаическим сказочно-мифологическим взглядом на природу и место человека в мире. Человек может зацвести яблоней ("Яблоней цвел"), укрыться краем моря ("Сплю у моря"), надергать охапками северное сияние, сушить его, заплетать в косы ("Северно сияние"). Перед нами не просто примеры безудержного вранья, небылицы, а особая народная философия. Мир северной деревни, простой и будничный становится чудесным и безграничным именно благодаря родству человека с природой. Сказка "Яблоней цвел" начинается именно с описания радости подобного родства: "Хорошо дружить с ветром, хорошо и с дождем дружбу вести" 6 . И далее: "Стал я на огороде с краю да у дорожного краю босыми ногами в мягку землю. Чую, в рост пошел! Ноги корнями, руки ветвями... <...> Придумал стать яблоней. Задумано - сделано. На мне ветви кружевятся, листики развертываются. Я плечами повел и зацвел. Цветом яблонным" 7 .

Сквозные темы всего свода сказок: чудесная красота родного края, талантливость и трудолюбие простого народа. Целый ряд сказок посвящен образам крестьянского дома, хозяйства, деревни, с которыми могут происходить всевозможные чудеса ("Уйма в город на свадьбу пошла", "Баня в море" и многие другие). Сказкам свойственно противопоставление народной жизни (трудовой, естественной, гармоничной) иному миру - попам, чиновникам, начальству. Социально-сатирический "план" повествования наиболее явно присутствует в сказках "Река дыбом" и "Сплю у моря". Так, в сказке "Река дыбом" рассказано о том, как мужики научились при помощи самоварных труб реку поднимать и проветривать. Река за это дарила им рыбу, а купцы и начальники написали против этого приказы с печатями, расставили стражу, сами стали пытаться рыбу выловить. Данное произведение традиционно для сказителя построено на изображении единства народной жизни и мира природы, но за счет особой организации художественного времени (рассказ о недавнем прошлом) сказитель делает концовку сказки-небылицы современной и официально-социальной (в духе "мы рождены, чтоб сказку сделать былью..."): "Бросились чиновники, больши и малы, с сухого берега по илистому дну ногами шлепать, руками грязь раскидывать. Мы, мужики, поглядели и решили: таку грязь, такой хлам оставлять нельзя. Разом трубы отдернули. Река пала на свое место, всех чиновников, больших и малых, со

стр. 12


--------------------------------------------------------------------------------

всей донной грязью подхватила и в море выкинула. Без чиновников у нас житье было мирно. Работали, отжились, сытыми стали. В старо время мы себя сказками-надеждами утешали. В наше время при общем народном согласье и реки с нами в согласье живут. Куда нам надо, туда и текут. И рыбу, каку нам надо и куда нам надо, туда и несут" 8 .

Сходным образом построена и сказка "Сплю у моря", которой Писахов завершал прижизненные публикации: сказочно-мифологическое богатырское начало и социально- политическая концовка. Уставший человек ложится спать на берегу и краем моря укрывается, очень буднично, запросто ("натянул на себя", "укутался") происходит своеобразное единение человека и мира: "И слышу в себе силу со всей дали, со всей шири. Вздохну - море всколышется, волной прокатится. Вздохну - над водой ветер пролетит, море взбелит, брызги пенны раскидат" 9 .

Если в сказке про реку и чиновников все же речь идет о нашей действительности, то в данном случае сделана попытка художественно "обозреть" весь "работящий мир": "Старики говорят: один в поле не воин. Я скажу - один в море не хозяин. Кабы в тогдашне время мог я с товарищами сговориться, дак мы бы всем работящим миром подняли бы море краем вверх, поставили бы стоймя, опрокинули бы на землю. Смыли бы с земли всех помыкающих трудящими, мешающих налаживать жизнь в общем согласье. Да это еще впереди. Теперь-то мы сговоримся" 10 . Вряд ли перед нами пример сказительского выполнения "социального заказа", хотя слова о работе и сытости, о реках, которые можно повернуть куда угодно, сейчас воспринимаются как трагические приметы той эпохи. Фольклорно-литературная сказка отразила народно-простодушное доверие к новой жизни и попытки поэтическими средствами осмыслить небывалые социально-политические потрясения. Показательно, что две названные сказки впервые были опубликованы достаточно поздно (конец 50-х гг.), хотя основной репертуар сказителя сложился уже к концу 30-х гг. Особенность художественного мира сказок - изображение условно- конкретного дореволюционного прошлого народа, что дает возможность Писахову, художественно минуя настоящее, сразу обращаться к будущему.

В сказках Писахова выполняется важное для устной поэзии условие - наличие слушателя. К этому собирательному слушателю рассказчик обращается на "ты", для него он дорогой "гостюшко", которого хозяин угощает и поит чаем. Образ рассказчика, организующий сборник сказок, также построен на объединении индивидуального и обобщенно- символического начал. Это и конкретный человек, с которым был знаком автор, и в то же время - весь народ (именно поэтому он "врет" о своем знакомстве с ханом Мамаем и его женой ("Мамай"), о том, как прогнал Наполеона из Москвы ("Наполеон"), об участии в японской войне ("Мобилизация") и даже о полете на луну ("Лунны бабы"). Точка зрения вруна-рассказчика отражает во многом особенности творческой личности самого Писахова, который, как свидетельствуют научно-биографические исследования, был склонен к мистификации, маскараду, шутке. "Он выбрал образ старика, чудака, человека со странностями и тем самым сохранил за собой право на озорство, непосредственность в словах и делах" 11 .

Точное жанровое определение произведений Писахова - сказка-бухтина. Бухтина - жизнеспособный жанр в северной устной поэзии, восходящий к различным традициям. Как отмечал В. Белов, "фантазия заливалыцика бухтин полностью раскрепощена. Она напоминает и паясничанье скомороха, свободного от всех условностей, и видимую бессмыслицу юродивого" 12 . Она имеет общие черты и со сказкой, и с бывальщиной, и с анекдотом. Бухтина - "это народный анекдот, сюжетная шутка, в которой здравый смысл вывернут наизнанку" 13 .

Процесс работы Писахова над своими произведениями для подготовки их к публикации показателен для фольклорно-литературной сказки как переходной и синкретичной художественной

стр. 13


--------------------------------------------------------------------------------

формы. Известно, что он свои сказки многократно "проговаривал", рассказывал разным слушателям, а уж затем записывал. Первоначальные варианты были записаны, по словам Писахова, "комом", а лишь затем при совместной работе сказочника и редакторов были разделены, озаглавлены и опубликованы. Следы этой первоначальной слитности ощутимы во многих сказках. Сюжет "Кислы шти" состоит из трех историй со "штями". Сюжетно связаны традиционно публикуемые подряд "Морожены волки", "Своим жаром баню нагрел", "Моей горячностью старушонки нагрелись", "Ледяна колокольня" и "Ледяной потолок над деревней". Истории о волшебных пряниках представлены в сказках "Сладко житье", "Пряники" и "Царь в поход собрался". Сюжетная слитность многих сказок, которую при литературной обработке снимали, определена неразрывной связью с народной традицией сказывания. Настоящие сказочники никогда не представляли слушателям одну сказку, они всегда следовали одна за другой.

Писатель-сказитель, в отличие от многих авторов литературных сказок, непосредственно в своих произведениях их не комментирует и ничего не объясняет, но многое в неповторимых сказках Писахова помогают понять его очерки и письма. Так, в своей биографии он писал: "С детства жил среди богатого словотворчества. Язык моих сказок мне более близок, нежели обычный литературный язык. Говор северян не захломощена иностранными словами и более четко показывает, что говорящий хочет выразить. Творчество сказок наследственное. Мой дед был сказочник. Часто сказка слагалась на ходу, к делу, к месту, к слову. Лет четырнадцати стал записывать свои сказки. Сказки слагались про окружающих, про людей знаемых и не были безобидными" 14 .

Центральная проблема фольклорно-литературной сказки Писахова - авторство. Писахов неоднократно говорил о том, что его сказки присваивали исполнители или люди, которых сказитель презрительно называл "специалистами".

Он настаивал на своем авторстве, что, естественно, позволяет говорить о том, что перед нами сказки литературные, а не просто записанные фольклорные произведения. Сама возможность "присваивания" сказок показательна, так как свидетельствует о главной их составляющей - настоящей фольклорной основе. Таким образом, народно-литературные сказки Писахова фиксируют очень тонкий, не определенный нигде момент - уход произведения от первого автора к устному бытованию или к фольклористической записи. Личные чувства и свидетельства Писахова показательны и для понимания тех изменений, которые произошли в устном народном творчестве в середине XX в. (талантливые сказители не просто продолжали живую еще традицию, но и стремились к самодеятельному творчеству). В письме к П. Е. Безруких в 1939 г. Писахов рассказывал о "налетах" специалистов на Север, упоминал о Шергине, с которым ощущал творческое родство: "О старине уходящей или ушедшей только Шергин может сказать. Все "налеты" на Север не дают и не могут дать того, что Борис впитал в себя. (...) Одна из учениц Ю. М. Соколова обиженно увидала в книге Шергина вещи, которые она записала этим летом и везла новинкой. Я что-то уставать стал снабжать материалом "собирательниц". Просто дать, рассказать, но нудно тускло растолковывать. Все равно им Севером не проникнуться, Шергиными не стать. Эта особа (ехала от Крюковой) дала заказ собрать для нее фольклор Петровский, но чтобы ни одно слова своего я не вставил. Подумал я, кое-что вспомнил о корабельной верфи, и еще можно двух-трех из 84-летних юношей в разговор втянуть. А как без своего слова? Я испытал "специалистку", сказал кое-что из поговорок, мною придуманных, и спросил, откуда сие? Фольклористка стала глубокомысленно рассуждать. <...> Если бы Борис издал свою книгу с запозданием, то эта фольклористка могла бы оспаривать право (какое-то) на запись. <...> Простите за зачеркнутость, я убрал имя фольклористки. Имя им легион. Вообще-то я рад приезжающим, и пока сам не писал

стр. 14


--------------------------------------------------------------------------------

сказок, - охотно высыпал все, что было в памяти на тот час" 15 . Через десять лет в письме к И. С. Соколову-Микитову звучит та же мысль: "Заканчивая свой путь (скоро 70), я с обидой думаю о сказках: их и при мне часто присваивают себе разные эстрадники или объявляют народными, где-то будто бы мною записанными". И наконец, интереснейшие слова, позволяющие почувствовать рождение сказки, свидетельствующие о том, что она живая, а также подтверждающие мудрые слова Б. Шергина о "нераздельности и неслиянности" фольклора и литературы: "Сказки - не то, что писать о чем-либо знаемом. Там только надо обсказать. В сказке часто не знаю, как по вернется узор. Столько соблазнов! Будто зазывают в разные закоулки, полянки. Бывает, что плету одну, а рядом вьется другая сказка. Иногда теряется, а порой и попутно удается на бумагу уложить. Пока сказка вьется, пока вся еще не сказана, узор еще не совсем готов и нет последнего слова, сказка хрупка. Законченную торопятся назвать народной!" 16 . Писахов, как видно из писем, много работал над сказками именно как над литературными произведениями, охотно прислушивался к советам "хороших", как он говорил, людей. Многие письма свидетельствуют об авторской скромности Писахова, неоднократно он произносил добрые слова в адрес тех, кто помог, поддержал его писательский труд. Среди них и работники редакции журнала "30 дней", и писатели, и ученые. Особенно ценил Писахов отзывы А. К. Покровской, считал, что рассказывание ей - "экзамен" для сказки. Писание давалось ему труднее, чем сказывание: фольклор "сопротивлялся" литературному оформлению. В одном из писем к П. Е. Безруких сказано: "Вы знаете, как легко цветно говорить, а писать - слова деревянеют, сохнут, не знают, как им стать, куда руки-ноги девать. <...> Раньше было с кем говорить, и я рассказывал и, рассказывая, наблюдал, что выкинуть, что доходит или лишнее, или грубо, в рассказе являлось много нового. И когда сказка вся сказана - я шел к старухам и снова сказывал - это для проверки говори" 17 .

Устремленность в будущее, полеты по воздуху и полет фантазии - яркие черты сказок Писахова. Об этом - миниатюра "Почему много лету в сказках?": "Меня корят да упреками донимают: почему много лету в сказках? В редкой кто не летает. А как иначе? Кругом столько лету: и скоростные самолеты, и на дальность, и высотные, и с большим грузом. Фантазия начинает свое дело полетом. Не мое дело останавливать фантазии полет. Вот направлять полет в како-либо место, которо в памяти болит..." 18 . Незадолго до смерти сказитель мечтал, "вспоминал", говоря его словами, о будущем, о встрече 2000 г.

В переписке с художником Б. В. Грозневским при обсуждении вопроса об издании, иллюстрациях и договорах с издательством Писахов создает неповторимый образ "одетой" сказки, который может быть символической характеристикой феномена народно-литературной сказки в целом: "...К книге внимание. Сказки одеты. Сказки получают сопровождающую музыку. Книгу берут уже не как курьез, а как хорошую вещь. Книга вступает в общество книг, которые собирают. Хранят, любят" 19 . Книга для сказки - одежда, музыкальное сопровождение, способ сохранить в новом мире богатство и красоту устной поэзии.

В. Белов, описывая взаимоотношения искусства народного слова и книги, отмечал: "Фольклорное слово, несмотря на все попытки "обуздать" его и "лаской и таской", сделать управляемым, зависимым от обычного образования, слово это никогда не вмещалось в рамки книжной культуры. Оно не боялось книги, но и не доверяло ей. Помещенное в книгу, оно почти сразу хирело и блекло. (Может быть, один Борис Викторович Шергин - этот истинно самобытный талант - сумел так удачно, так непринужденно породнить устное слово с книгой.)" 20 . В полной мере эти слова могут быть отнесены и к книгам С. Писахова: фольклорно-литературная сказка и есть яркое проявление этого родства.

Когда создавались сказки Шергина и Писахова, уже не было царей, урядников и волостных начальников. Поэтому тра-

стр. 15


--------------------------------------------------------------------------------

диционное для народной сатирической сказки изображение внутренних социальных противоречий и обнажение несоответствия действительности нормам здравого смысла не играет в новых сказках такой роли, как в народных социально-сатирических сюжетах. Однако для живой народной сказочной традиции по-прежнему актуально и радостно было изображать недостатки прошлого в сатирическом и сниженном виде.

Творчество талантливых сказителей 20 - 50-х гг. XX в. и его место в многовековой устно- поэтической традиции по-разному оценивали и оценивают ученые. Господствовавшее в фольклористике того времени представление о талантливом исполнителе как о самостоятельном творце вело нередко к тому, что в любом зафиксированном варианте видели новое художественное произведение, хотя речь могла идти только об одном из звеньев индивидуальной традиции. Развивающееся самодеятельное сказительское творчество, выступления и публикации создают впечатление о том, что часть талантливых исполнителей как бы уходят от фольклора. Говоря словами Шергина, предание становится "писанием", но не всегда литературой, естественно. Изменялась народно- поэтическая традиция в целом, взаимоотношения между сказителем, аудиторией и фольклористами-собирателями. Современная теоретическая фольклористика именно так оценивает данный феномен: "Потревоженные временем традиции жанра позволили сказочникам предлагать индивидуальные трактовки сюжетов, мотивов, менять стиль. Появились такие обороты, сочетания и общие стилевые манеры, которые выпадали из традиционного канона. Стали возможны отступления от традиционного текста, свободное изменение его. Во всех этих случаях фольклорист имеет дело с проявлением индивидуального почина" 21 .

Творчество Шергина и Писахова, в целом возникшее в том же русле и на том же подъеме интереса к сказительству, становится явлением литературы, что и позволяет считать соответствующую часть их репертуара одним из типов литературной сказки. Это косвенно подтверждается и отношением самих художников слова к проблеме авторства, к записям "специалистов" и т.д.

Понятие писатель-сказитель не совсем полно отражает своеобразие творческой личности и Б. Шергина, и С. Писахова. Оба были богато одаренными художественными натурами, влюбленными в Север, вошли в историю русской литературы как хранители и исследователи его культуры. Народно-литературные сказки, непосредственно связанные с фольклорной традицией, представляют наивысшее развитие самодеятельного сказкотворчества и одновременно его итог. Среди них возможно выделение различных жанров: сказки-скоморошины, сказки-новеллы, сказки-бухтины. По сравнению с индивидуально-авторскими сказками в данном случае границы между отдельными жанрами более подвижны, что обусловлено ориентацией писателей-сказителей на живую фольклорную традицию, измененную временем. Народно-литературные сказки в творчестве авторов первой половины столетия - Б. Шергина и С. Писахова стали одной из граней всего нового сказкотворчества - "доброго художества". Значительное их количество, например, "Шиш Московский" Б. Шергина и сказки-бухтины С. Писахова, создано для "увеселения", тяготеет к традициям скоморошества, народной эстетики комического в целом.

Народно-литературные сказки составили циклы и сборники. Они всегда объединены авторским взглядом на мир и место человека в нем (он может быть близок к народно- мифологическому, традиционному); пространственно-временным полем, а также центральным героем ("Шиш Московский" Б. Шергина) или образом рассказчика (Сеня Малина у С. Писахова). Сборник, таким образом, отражает основной репертуар писателя- сказителя, его особый стиль. Полифункционализм авторской позиции - свойство литературной сказки.

Автор-сказитель более "свободен" в способах ведения повествования, выборе героев, в ориентации на историко-

стр. 16


--------------------------------------------------------------------------------

культурные традиции, но не свободен в том смысле, что сказка - "хрупкая" конструкция. Можно говорить об определенном "разграничении полей действия" автора и традиции. Красота и гармония художественного мира народной сказки построены во многом на единстве впечатления. И если автору это удается, то его сказка становится настоящим художественным произведением. Таковы народно-литературные сказки Б. В. Шергина и С. Г. Писахова.


--------------------------------------------------------------------------------

1 Продолжение. Начало см.: Фольклорно-литературные сказки как составная часть отечественного литературного процесса 20 -50-х гг. XX в. (Б. В. Шергин). - Русская словесность. - 2002. - N 4.

2 Писахов С. Г. Сказки, очерки, письма. - Архангельск, 1985. - С. 297.

3 Там же. - С.94

4 Там же. - С. 24.

5 Там же. - С. 78.

6 Там же. - С. 122.

7 Там же. - С. 123.

8 Там же. - С. 195 - 196.

9 Там же. - С. 197.

10 Там же. - С. 198.

11 Пономарева И. Б. Степан Писахов // Писахов С. Г. Сказки, очерки, письма. - Архангельск, 1985. - С. 8.

12 Белов В. И. Лад. Очерки о народной эстетике. - Л., 1984. - С. 278.

13 Там же. - С. 277.

14 Писахов С. Г. Сказки, очерки, письма. - Архангельск, 1985. - С. 260.

15 Там же. - С. 306.

16 Там же. - С. 328.

17 Там же. - С. 298.

18 Там же. - С. 262.

19 Там же. - С. 309 - 310.

20 Белов В. И. Лад. Очерки о народной эстетике. - Л., 1984. - С. 260.

21 Аникин В. П. Теория фольклора. - М., 1996. - С. 42.

стр. 17