Мастерская по исторической поэтике предполагает выявление на основе читательских наблюдений учащихся общих свойств лирической поэзии как рода литературы и, главное, определение характера ее исторической изменчивости. Один из путей достижения этой цели - интерпретация преемственности и различий толкования поэтами разных эпох той или иной устойчивой, "экзистенциальной", по терминологии Л. Я. Гинзбург, или, как часто говорят, "вечной" темы: дружбы, любви, смысла жизни, родины и других. Другой путь - осмысление интерпретаций традиционной поэтической символики, пронизывающей лирику на протяжении столетий.

Второй путь представляется нам более предпочтительным, так как, во-первых, каждый образ-символ входит, как правило, в традиционный поэтический контекст, обычно тематически и стилистически определенный, во-вторых, часто проявляется на пересечении этих контекстов, в-третьих, в каждом новом стихотворении он предстает как носитель закрепленных значений и в то же время обретает новые, формирующиеся вновь в новом тексте, при каждом новом употреблении. Кроме того, тематический принцип сопоставлений достаточно освоен школьной практикой преподавания литературы и при всей своей наглядности не обладает для учащихся качеством новизны и неожиданности. Также необходимо отметить, что, прослеживая развитие, эволюцию поэтического образа, учащиеся привыкают к эстетическому взгляду на литературу и поэзию, который предполагает, что буквальное значение слова как отражения некоей эмпирической, чувственно воспринимаемой реальности всегда взаимодействует со значением актуальным для культурной традиции. Поэтическое слово всегда двупланово: оно обращено и к реальности самой действительности и к метафорической, символической реальности искусства. "Душа всякого мифотворчества и почти всей поэзии - олицетворение бестелесного или неодушевленного"1, - как справедливо отмечает голландский философ Й. Хейзинга. Именно сочетание и взаимодействие двух планов значения слова-образа, эмпирического и метафорического или даже символического, определяет конкретную смысловую наполняемость образа в каждом поэтическом тексте. Умение интерпретировать образ с учетом его двуплановости - один из значимых показателей уровня литературного развития учащихся при постижении основ исторической поэтики.

Для мастерской по лирике в 11 классе мы предлагаем стихотворения русских поэтов от М. В. Ломоносова до Г. Сапгира, в которых встречается образ кузнечика. Во-первых, этот образ не воспринимается учащимися как образ, обладающий символическим смыслом, и, следовательно, сопоставляя стихотворения разных авторов и разных эпох, можно проследить, как постепенно накапливаются, формируются и трансформируются метафорические, ассоциативные значения образа. Во-вторых, этот образ достаточно специфичен для русской поэтической традиции. В-третьих, его интерпретации в стихотворениях разных авторов могут свидетельствовать об общих закономерностях исторического развития русской лирики2. Двуплановость поэтического образа точно выражают строчки Константина Случевского из стихотворения "Заросилось. Месяц ходит...", давшие название мастерской: "Ионийскую цикаду им кузнечик заменял". В них отмечается и то, что кузнечик - эквивалент мифологической цикаде (о ее мифопоэтической семантике будет сказано ниже), и то, что, наряду с аллегоризмом мифологических образов, восходящих к античности, поэзии свойственно пристрастие к конкретике жизненных впечатлений.

стр. 27


--------------------------------------------------------------------------------

В рамках мастерской предполагается рассмотрение следующих стихотворений:

1. М. В. Ломоносов. "Стихи, сочиненные на дороге в Петергоф, когда я в 1761 году ехал просить о подписании привилегии для Академии, быв много раз прежде за тем же".

2. Д. Китс. "Кузнечик и сверчок" (перевод С. Маршака).

3. А. А. Фет. "Как здесь свежо под липою густой".

4. В. Хлебников. "Кузнечик".

5. Н. Заболоцкий. "Кузнечик".

6. А. Тарковский. "Кузнечики".

7. Б. Окуджава. "Ну чем тебе потрафить, мой кузнечик?".

Состав стихотворений может меняться, в зависимости от количества учащихся в классе или количества учебного времени, которым мы располагаем, например, в него могут быть включены еще два стихотворения Б. Окуджавы: "О кузнечиках" и "В детстве мне встретился как-то кузнечик", Г. Сапгира "Кузнечикус" и "Кузнечик", а также стихотворение Г. Лорки "Кузнечики". Возможен вариант, когда своеобразный цикл стихотворений Б. Окуджавы о кузнечиках может быть предложен учащимся для самостоятельного анализа.

Принципиально важно для мастерской по исторической поэтике, чтобы в этом ряду оказались классицистическое стихотворение Ломоносова, романтическое Д. Китса, реалистическое Фета, футуристическое Хлебникова, традиционные стихотворения Тарковского и Заболоцкого. Именно такое разнообразие текстов позволяет проследить, с одной стороны, смену поэтических стилей во времени, а с другой - преемственность и трансформацию, инвариантное и коннотативные значения поэтического образа. Вследствие обращения к творчеству поэтов разных времен и народов мастерская "Ионийскую цикаду им кузнечик заменял" представляет историю поэзии как живой и постоянный диалог, а культурную традицию как вечное возвращение.

Первым к образу кузнечика в русской поэзии обратился М. В. Ломоносов в стихотворении "Стихи, сочиненные на дороге в Петергоф, когда я в 1761 году ехал просить о подписании привилегии для Академии, быв много раз прежде за тем же".



Кузнечик дорогой, коль много ты блажен,
Коль больше пред людьми ты счастьем одарен!
Препровождаешь жизнь меж мягкою травою
И наслаждаешься медвяною росою.
Хотя у многих ты в глазах презренна тварь,
Но в самой истине ты перед нами царь;
Ты ангел во плоти, иль, лучше, ты бесплотен!
Ты скачешь и поешь, свободен, беззаботен,
Что видишь, все твое; везде в своем дому,
Не просишь ни о чем, не должен никому.





Как считает О. М. Гончарова, "...этот текст является не просто переводом анакреонтического "К цикаде" с прибавлением последнего стиха, а более сложным поэтическим образованием. Добавление последнего стиха ориентирует читателя на своеобразный автобиографизм текста, но прежде всего - на четко проявляющееся сопоставление и противопоставление "Я" и кузнечика. Так, жизнь кузнечика - свобода и беззаботность, а жизнь "Я" - долженствование. <...> Ломоносов противопоставляет речевую деятельность кузнечика и человека ("поешь" - "просишь") как блаженную и счастливую - несвободной и зависимой. Такое сравнение предполагает размышление о природе Поэта и поэтической речи"3. Та же исследовательница отмечает, что образ кузнечика в стихотворении М. В. Ломоносова восходит к трактату Платона "Федр", в котором древнегреческий философ пишет следующее: "По преданию, цикады некогда были людьми, еще до рождения Муз. А когда родились Музы и появилось пение, некоторые из тогдашних людей пришли в такой восторг от этого удовольствия, что среди песен они забыли о пище и питье и в самозабвении умирали. От них пошла порода цикад: те получили такой дар от Муз, что, родившись, не нуждаются в пище, но сразу же начинают петь, пока не умрут, а затем идут к Музам известить их, кто из земных людей, какую из них почитает"4. Для Платона цикады (кузнечики - их русский аналог) - посредники между миром людей и миром Муз, воплощающие идею поэтического бытия, свободного от ограничений материальных хлопот и обязан-

стр. 28


--------------------------------------------------------------------------------

ностей. Надо полагать, что, позаимствовав из античности образ кузнечика, Ломоносов только усиливает оппозицию поэтического и прозаического существования, физических забот и метафизического наслаждения. Для него кузнечик - "ангел во плоти" и, следовательно, как и для Платона, вестник Высшей Правды, ибо принадлежит миру божественному, а не человеческому ("Но в самой истине ты перед нами царь"), а эта высшая правда заключается в наслаждении мировой гармонией природы ("Препровождаешь жизнь меж мягкою травою / И наслаждаешься медвяною росою") и слиянии с ней ("... везде в своем дому") в акте творчества ("поешь, свободен, беззаботен"). Творческое, поэтическое бытие кузнечика рисуется Ломоносовым как недостижимый для человека идеал, так как те, кому этот идеал неведом, его презирают ("Хотя у многих ты в глазах презренна тварь"), а те, кто к нему стремятся, оказываются зависимы от материальных обязанностей просителей и должников. Таким образом, в стихотворении Ломоносова оппозиция "поэтического - непоэтического" обретает двоякий смысл, разворачивающийся в дальнейшем в русской поэзии. С одной стороны, поэтическое бытие утверждается как истинное, а с другой - как недостижимое. Кузнечик как приобщенный поэтическому началу выше презренной толпы и в то же время как небожитель ("Ты ангел во плоти, иль, лучше, ты бесплотен") выше поэта, который остается человеком, связанным множеством нитей, словно бы опутан паутиной, с миром материальным. Кузнечик - высшее воплощение идеи Поэта в его нечеловеческом, ангельском измерении. Такова семантика этого поэтического образа в стихотворении М. В. Ломоносова. За конкретикой жизненных впечатлений (уставший от долгой тряски в кибитке поэт остановился у обочины петергофской дороги, вышел прогуляться и услышал стрекот кузнечика) открываются размышления об общем смысле бытия и драме человеческого существования. И с этой семантикой не мог не считаться ни один наследник М. В. Ломоносова в русской поэзии.

Следующее стихотворение, составляющее поэтический материал мастерской, это стихотворение английского поэта Д. Китса "Кузнечик и сверчок":



Вовеки не замрет, не прекратится
Поэзия земли. Когда в листве,
От зноя ослабев, умолкнут птицы,
Мы слышим голос в скошенной траве
Кузнечика. Спешит он насладиться
Своим участьем в летнем торжестве,
То зазвенит, то снова притаится
И помолчит минуту или две.

Поэзия земли не знает смерти.
Пришла зима, в полях метет метель,
Но вы покою мертвому не верьте.
Трещит сверчок, забившись где-то в щель.

И в ласковом тепле нагретых печек
Нам кажется: в траве звенит кузнечик.

(Перевод С. Маршака)





Выбор этого стихотворения неслучаен. Во-первых, привлечение стихотворения английского поэта-романтика показывает преемственность и единство европейской поэтической традиции, в которой русская поэзия с начала XIX века занимает важное место. Во-вторых, это стихотворение вызвало целый ряд откликов в поэзии русской: кроме С. Я. Маршака его переводили поэты Б. Л. Пастернак и О. Чухонцев, переводчики С. Сухарев и М. Новикова, что свидетельствует о популярности и актуальности этого стихотворения для отечественной поэтической традиции. Также в стихотворении Б. Окуджавы "В детстве мне встретился как-то кузнечик" согласный диалог кузнечика и сверчка, который мы находим у Китса, приобретает характер диалога-спора двух поэтических точек зрения на мир: идеалистической и скептической.

Главная тема заявлена первым предложением. Она согласуется с классической латинской формулой "ars longa - vita brevis" ("Жизнь быстротечна - искусство вечно"). Переменчивость жизни представлена в стихотворении дважды: сначала сменой утра днем ("от зноя ослабев, умолкнут птицы"), а затем сменой лета зимой ("пришла зима"). Так в стихотворении присутствует образ природной жизни в сочетании суточного и годового циклов, но как бы ни менялась природная жизнь, в ней всегда присутствует

стр. 29


--------------------------------------------------------------------------------

музыка: пение птиц утром сменяет пение кузнечика днем, пение кузнечика летом сменяет пение сверчка зимой. Однако в стихотворном переводе Маршака кузнечик, в отличие от стихотворения Ломоносова, лишен божественной благодати, он воплощение "поэзии земли" (эта формула акцентируется двукратным повторением) и противопоставлен в пространственной картине стихотворения птицам, что актуализирует оппозицию "небо - земля". Несовпадение ритмической и интонационной паузы, выделяющее формулу "поэзия земли" во втором стихе симметрично аналогичному приему, выделяющему слово "кузнечик" в пятом стихе, при этом enjambment во втором случае падает на границу катренов, таким образом усилено логическое ударение на ключевом слове "кузнечик".

Сверчок в стихотворении не просто "собрат" кузнечика по общему творческому делу, его голос отменяет саму возможность остановки жизни и торжества смерти ("Но вы покою мертвому не верьте. / Трещит сверчок...), погружая нас в мир грез ("нам кажется"). Однако мир грез - это мир искусства. Кроме того, переход из большого мира природы в интимный и уютный мир дома может интерпретироваться как погружение в мир воображения, мир души.

Тема вечности искусства в стихотворении поддержана и выбором жанровой формы сонета, которая придает поэтической мысли Китса статус классического образца на все времена.

Следующее стихотворение мастерской, в котором встречается образ кузнечика, это стихотворение А. А. Фета "Как здесь свежо под липою густою":



Как здесь свежо под липою густою,
Полдневный зной сюда не проникал,
И тысячи висящих надо мною
Качаются душистых опахал.

А там, вдали, сверкает воздух жгучий,
Колебляся, как будто дремлет он.
Так резко-сух снотворный и трескучий
Кузнечиков неугомонный звон.

За мглой ветвей синеют неба своды,
Как дымкою подернуты слегка,
И, как мечты почиющей природы,
Волнистые проходят облака.





При первом рассмотрении в этом стихотворении кузнечики и их "неугомонный звон" - лишь элемент разворачивающегося перед нами летнего пейзажа. Но такое толкование, хотя оно и соответствует импрессионистической конкретике стихотворения, не исчерпывает всей глубины образа. Фет изображает не столько природу как таковую в ее эмпирической реальности, сколько ее ощущение и восприятие человеком. Его картина природы антропоморфна, в ней чувствуется субъективизм поэтического видения мира. Он описывает прежде всего не то, что видит, а то, какие ощущения и впечатления вызывает увиденное, то, что возникает в воображении. Мир, изображенный Фетом, разворачивается по горизонтали ("А там, вдали") и по вертикали ("синеют неба своды"), поэт ощущает свою сопричастность природе. Это обнаруживается и в том, что природа благоволит человеку ("как здесь свежо", "тысячи висящих надо мною / Качаются душистых опахал"), и в том, что она одухотворена, подобно человеку ("воздух жгучий / Колебляся, как будто дремлет он", "И, как мечты почиющей природы"). Эта одухотворенность - ярчайшее проявление связи Творца и творения, человека и природы, не случайно в ассоциативном подтексте стихотворения возникает образ мира-храма ("неба своды", "кузнечиков неугомонный звон"). Резкий и трескучий звон кузнечиков как будто нарушает эту гармонию взаимоотношений человека и мира, человека и Бога, но, как нам кажется, это впечатление обманчиво. "Неугомонный звон" кузнечиков вплетается в общий гармонический строй природного бытия, иначе не могло бы возникнуть в стихотворении музыкального созвучия (снотворный - звон - своды - волнистые облака), связывающего кузнечиков с небесами, этот звон, будучи резок, сух, раздражителен ("трескучий"), выводит лирического героя из состояния самоуглубления и самоизоляции "здесь", куда не проникает "полдневный зной" и устремляет вдаль и ввысь. Кузнечики в стихотворении А. А. Фета связывают мир природный и божественный, материальный и духовный. Они выполняют роль

стр. 30


--------------------------------------------------------------------------------

посредников между этими двумя мирами, на что указывает мотив сна, в который погружает лирического героя стрекот кузнечиков ("снотворный ... звон"). Однако их образ у Фета, в отличие от Ломоносова, демифологизируется и теряет символический статус поэтической души мира, как в стихотворении Д. Китса, он предельно эмпирически конкретен, что и определяет точность звуковых эпитетов, характеризующих звон кузнечиков в восприятии лирического героя стихотворения ("Резко-сух", "трескучий", "неугомонный"). Мифологическое и символическое значение образа кузнечиков уходит в подтекст стихотворения, растворяется в эмоционально насыщенном чувственном ощущении природы поэтом.

Следующее стихотворение, в котором актуализируется образ кузнечика, это стихотворение поэта начала XX века В. Хлебникова "Кузнечик":



Крылышкуя золотописьмом
Тончайших жил,
Кузнечик в кузов пуза уложил
Прибрежных много трав и вер.
- Пинь, пинь, пинь! - тарарахнул
зинзивер.

О, лебедиво!
О, озари!





О. М. Гончарова "модель кузнечика", представленную в этом стихотворении, определяет как завершенную: "в ней представлен предел логико-семантических и прагматических возможностей сюжета. С одной стороны, внешне текст ориентирован на особый "непонятный" язык кузнечика, язык истинной поэзии, язык посвященных; с другой - в самом кузнечике неразличимы реальное - нереальное, животное - духовное, природное - культурное: это единый сплав звука и письма, сотканный из ... сем, которые входят в общий сюжет "поэт и поэзия" (крыло / лебедь, золото (= божественное), письмо, откровение (О, озари!")). <...> словесно-семантический ряд "кузнечик - крыло - лебедь" эксплицируют в тексте Хлебникова актуальную для любого подобного построения тему бессмертия"5. Исследовательница подчеркивает символический смысл образа в стихотворении поэта начала XX века.

Отметим, кроме вышесказанного, что в стихотворении Хлебникова важно сочетание двух форм поэтической коммуникации, письменной и устной, в их единстве и взаимодействии: восторженное восклицание "лебедиво" одинаково относится и к формуле речи письменной ("крылышкуя золотописьмом"), и к формуле речи устной ("тарарахнул"). Кузнечик же - существо, принадлежащее одновременно к двум неразграниченным мирам: земному и небесному. Его описание вместе и физиологично ("тончайших жил", "кузов пуза") и одухотворено ("много трав и вер", "лебедиво"). Может быть, озарение, о котором как результате поэтического творчества говорит О. М. Гончарова, и есть вдохновенное соединение этих двух начал. Кузнечик вновь выступает как связующее звено двух миров, принадлежа одновременно и тому и другому. Он сам теперь воплощение этой связи. На этом основании О. М. Гончарова делает следующий обобщающий вывод: "Богоподобное мусикийное (музыкальное. - Прим. авт.) природное существо, воплощающее в том числе и идеи бессмертия, окрыленности и небесной природы, это и есть русский поэт. А его поэтический язык - "непонятный язык" кузнечика, и есть истинный, особый, нетелесный язык поэзии, обращенный не к слуху и разуму воспринимающего, а к его внутреннему миру, его душе и сердцу"6.

Эту метаморфозу, "превращение" поэта в кузнечика - новое воплощение платоновского мифа - мы находим в стихотворении Н. А. Заболоцкого с тем же, что и у Хлебникова, названием:



Кузнечик

Настанет день, и мой забвенный прах
Вернется в лоно зарослей и речек.
Заснет мой ум, но в квантовых мирах
Откроет крылья маленький кузнечик.

Над ним, пересекая небосвод,
Мельчайших звезд возникнут очертанья,
И он, расправив крылья, запоет
Свой первый гимн во славу мирозданья.

Довольствуясь осколком бытия,
Он не поймет, что мир его чудесный
Построила живая мысль моя,
Мгновенно затвердевшая над бездной.





стр. 31


--------------------------------------------------------------------------------



Кузнечик - дурень! Если б он узнал,
Что все его волшебные светила
Давным-давно подобием зеркал
Поэзия в пространствах отразила!





В этом стихотворении кузнечик - и новое воплощение поэта в мире, подобное бессмертной душе ("Заснет мой ум, но в квантовых мирах / Откроет крылья маленький кузнечик"), и вдохновенный певец, воспевающий красоту открывшегося ему мира, и автономный от Поэта - лирического героя стихотворения ("И он, расправив крылья, запоет / Свой первый гимн во славу мирозданья"), и наивный художник, не знающий тайны бытия, принадлежащей не ему, а Поэту-творцу и Поэзии в целом ("Кузнечик - дурень. Если б он узнал, / Что все его волшебные светила / Давным-давно подобием зеркал / Поэзия в пространствах отразила!"). Однако в этом своем качестве певца мирозданья он уподоблен поэту, который и творит мир поэзии, и сам принадлежит этому миру. Ему не дано знать тайну бытия, его наивность и проявляется в ограниченности видения и восприятия мира ("Довольствуясь осколком бытия"), и в этом он Поэту, знание которого и богаче и шире, противоположен. Тем не менее маленький мир кузнечика прекрасен, потому что он видит его таким ("мир его чудесный", "все его волшебные светила"), его мир подобен маленькой, но Вселенной, в ней есть место звездам и светилам, к которым и устремлен творческий дух кузнечика.

Отношения между поэтом и кузнечиком оказываются в стихотворении Н. Заболоцкого уподоблены отношениям между Творцом и творением, Богом и человеком. Слово поэта как Слово Священного Писания ("В начале было Слово и Слово было у Бога и Слово было Бог" - Иоанн, гл. I, с. 1) наделено творческой энергией ("мир его чудесный / Построила живая мысль моя, / Мгновенно затвердевшая над бездной"), но нечто подобное происходит, вероятно, и в "квантовых мирах" кузнечика.

Изоморфность макро- и микромиров - проявление единства и гармонии Вселенной, гармонии первозданной, которую проявляет, проясняет и творит Поэзия как высшая форма творческой энергии. Прах поэта может оказаться "забвенным", но Поэзии в целом уготовано бессмертие. Бытие кузнечика - блаженное неведение тайны мирозданья и в то же время через творчество ("И он, расправив крылья, запоет / Свой первый гимн") приобщение к этой тайне. Так же, как у Ломоносова, в стихотворении Заболоцкого кузнечик сопричастен божественной гармонии и так же, как у Хлебникова, окрылен. Но у Заболоцкого появляется "домашнее", если можно так выразиться, отношение к нему ("кузнечик, дурень"), исключающее сакрализацию образа и, следовательно, его символизацию (это в какой-то степени роднит Заболоцкого с Фетом), но не исключающее уподобление человеку, творцу и художнику, так как в поэзии Н. Заболоцкого законы природы и законы бытия человеческого, законы макро- и микромиров едины, и это роднит его с Китсом. Однако удел человека - лоно природы, а кузнечика - "осколок мирозданья" (в этом отличие кузнечика Заболоцкого от кузнечика Ломоносова).

Подобное же уподобление кузнечика человеку в его творческой ипостаси мы находим в стихотворном цикле А. Тарковского:



Кузнечики

I

Тикают ходики, ветер горячий
В полдень снует челноком по Москве,
Люди бегут к поездам, а на даче
Пляшут кузнечики в желтой траве.

Кто не видал, как сухую солому
Пилит кузнечик стальным терпугом?
С каждой минутой по новому дому
Спичечный город растет за бугром.

Если бы мог я прийти на субботник,
С ними бы стал городить городок,
Я бы им строил, бетонщик и плотник,
Каменщик, я бы им камень толок.

Я бы точил топоры - я точильщик,
Я бы ковать им помог - я кузнец,
Кровельщик я, и стекольщик, и пильщик.
Я бы им песню пропел, наконец.

II

Кузнечик на лугу стрекочет
В своей защитной плащ-палатке,
Не то кует, не то пророчит,
Не то свой луг разрезать хочет





стр. 32


--------------------------------------------------------------------------------



На трехвершковые площадки,
Не то он лугового бога
На языке зеленом просит:
- Дай мне пожить еще немного,
Пока травы коса не косит!





В этом цикле бытие кузнечика так же завидно и одухотворено, но это не ангельское, идиллическое бытие кузнечика Ломоносова, не побуждающее к благоговейному созерцанию красоты природы бытие кузнечика Фета, не тайновидческое бытие кузнечика Хлебникова, не поэтическое и преображающее мир бытие кузнечика Заболоцкого. Кузнечик Тарковского - труженик и творец ("Не то кует, не то пророчит, / Не то свой луг разрезать хочет", "Спичечный город растет за бугром"). Для Тарковского кузнечик не только предмет ревнивого восхищения и славословия (Ломоносов), искреннего восхищения (Ките), проникновенного наблюдения (Фет), патетического воспевания (Хлебников), снисходительного и в то же время сочувственного любования (Н. Заболоцкий), для него он - соратник человека в деле созидательного труда. Более того, в стихотворном цикле Тарковского не кузнечик подобен человеку и поэту, как это было у Заболоцкого, но человек подобен кузнечику, они ровня и соучастники в едином процессе творения мира, высшей формой которого оказывается искусство и поэзия ("Я бы им песню пропел, наконец"). Мир кузнечика и человека у Тарковского родственны еще и потому, что каждый по-своему его строит. Кузнечик трудится и "город растет за бугром". Человек - также строитель. Не случайно все профессии, названные Тарковским и приписанные поэту, строительные. Поэт - помощник кузнечику в его творческом деле миростроительства и равный соучастник этого дела ("С ними бы стал городить городок"). Во втором стихотворении цикла равенство человека и кузнечика проявляется еще и в том, что молитва-просьба кузнечика, его обращение к "луговому богу" в точности может быть воспроизведена человеком при обращении к Богу своему.

Образ кузнечика в русской поэзии XX века постепенно лишается сакрального ореола, его божественная природа обмирщается, если можно так выразиться, но не лишается при этом творческого, поэтического начала. Как справедливо отмечает О. М. Гончарова, "Кузнечик - идеалист, художник, существо духовное, противостоит пошлой толпе не воспринимающих, не понимающих, глухих..."7. В то же время он сам становится собратом для тех, кто носит в себе поэтический дар. Для поэтов он и его пение если и не источник вдохновения, то как минимум его неотъемлемый атрибут. Именно это мы видим в следующем из рассматриваемых нами стихотворений - стихотворении Б. Ш. Окуджавы "Ну чем тебе потрафить, мой кузнечик? "



Ю. Киму

Ну чем тебе потрафить, мой кузнечик?
Едва твой гимн пространства огласит,
прислушаться - он от скорбей излечит,
а вслушаться - из мертвых воскресит.

Какой струны касаешься прекрасной,
что тотчас за тобой вступает хор
таинственный, возвышенный и страстный
твоих зеленых братьев и сестер?

Какое чудо обещает скоро
слететь на нашу землю с высоты,
что так легко, в сопровожденье хора,
так звонко исповедуешься ты?

Ты тоже из когорты стихотворной,
из нашего бессмертного полка.
Кричи и плачь. Авось твой труд упорный
Потомки не оценят свысока.

Поэту настоящему спасибо,
руке его, безумию его
и голосу, когда, взлетев до хрипа,
он неба достигает своего.





Задушевная интонация, проявляющаяся в свободном сочетании высокого ("твой гимн", "хор таинственный, возвышенный и страстный") и низкого ("потрафить, мой кузнечик", "авось") стиля, создает в стихотворении Б. Окуджавы ощущение интимности отношений поэта и кузнечика, их кровного родства ("Ты тоже из когорты стихотворной"). Но Окуджава, в отличие от предшественников, возвращает кузнечику утрачиваемый после Ломоносова статус чудотворца. Это обнаруживается уже в первой строфе, когда гимн кузнечика, если к нему прислушаться, проявляет целебные

стр. 33


--------------------------------------------------------------------------------

свойства ("от скорбей излечит"), а если вслушаться, проникнуть в самую музыкальную сущность кузнечика-гимнотворца, то "из мертвых воскресит", проявив чудодейственную силу искусства.

В отличие от Ломоносова, кузнечик Окуджавы хоть и из "бессметного полка", но он не беспечный "ангел во плоти", он - труженик ("твой труд упорный"), и это роднит Окуджаву с А. Тарковским. Более того, окуджавовский кузнечик очеловечен, он, как поэт, наделен остротой нравственного чувства ("исповедуешься ты"), способностью переживать ("кричи и плачь"), напряжением поэтического мироощущения ("и голосу, когда взлетев до хрипоты"). Кузнечик Окуджавы человечен, как человек (простите за тавтологию), и божественен, как поэт. В то же время за ним сохраняется мифопоэтический статус посредника между небом и землей, более того, именно поэзия связует небо и землю ("гимн пространство огласит", "Какое чудо обещает скоро / Слететь на нашу землю с высоты", "он неба достигает своего"). Священное поэтическое безумие - удел кузнечика и поэта в их общем деле чудотворения. Таким образом, окуджавовский кузнечик, сохраняя свойства Божественного дара, друг и брат поэта. Интимное отношение к кузнечику, восходящее к Ломоносову и особенно ярко проявившееся у Н. Заболоцкого и А. Тарковского, сочетается у Окуджавы с патетическим восторгом ("Поэту настоящему спасибо"), который мы встречаем в стихотворении В. Хлебникова. Окуджава не хочет признать неизбежности "обмирщения" поэзии в XX веке, утрату ее окрыленности, таинственности и возвышенной страстности.

Выявление устойчивых свойств образа и его смысловых и стилистических акцентуаций в каждом стихотворении, инварианта и вариантов - это естественный путь усвоения поэтической топики (общих мест, составляющих ядро поэтической традиции), организующей единое и в то же время подвижное и постоянно изменяющееся пространство не только поэзии, но и культуры в целом. Устойчивый образ-символ молено рассматривать как инвариантный текст культуры, который при каждом новом воплощении обнаруживает все новые и новые потенциальные смыслы, обнаруживая преемственность и динамизм культурной традиции. "...культура представляет собой коллективный интеллект и коллективную память, то есть надиндивидуальный механизм хранения и передачи некоторых сообщений (текстов) и выработки новых. В этом смысле пространство культуры может быть определено как пространство некоторой общей памяти, то есть пространство, в пределах которого некоторые общие тексты могут сохраняться и быть актуализированы. При этом актуализация их совершается в пределах некоторого смыслового инварианта, позволяющего говорить, что текст в контексте новой эпохи сохраняет при всей вариантности истолкований идентичность самому себе. Таким образом, общая для пространства данной культуры память обеспечивается, во-первых, наличием некоторых константных текстов и, во-вторых, или единством кодов, или их инвариантностью, или непрерывностью и закономерным характером их трансформации"8, - утверждает Ю. М. Лотман в статье "Память в культурологическом освещении". Культура "как коллективный интеллект и коллективная память" предполагает способы обработки информации (кодировка и дешифровка), способы ее оформления (знаки) и способы ее хранения (архетипы, устойчивые символы, тексты). Очевидно, что образ кузнечика в русской поэтической традиции оказывается знаком, сигнализирующим об устойчивом комплексе представлений о поэте и поэзии, и выступает в роли архетипа. Читательское постижение и интерпретация образа кузнечика - один из возможных путей, с одной стороны, рефлексии этой традиции, с другой - формирования представлений об истории литературы как живом процессе диалога авторов, эпох и стилей, с третьей - осмысления ценностной аксиоматики русской поэзии, так как в образе кузнечика в каж-

стр. 34


--------------------------------------------------------------------------------

дом стихотворении эксплицируется не только цепочка смысловых и образных ассоциаций, но и, главное, ценностная картина мира, где поэтическое предстает как подлинное и высокое, а "прозаическое" как мнимое и низкое.


--------------------------------------------------------------------------------

1 Хейзинга Й. HOMO LUDENS. Опыт исследования игрового элемента в культуре // Самосознание европейской культуры XX века: Мыслители и писатели Запада о месте культуры в современном обществе. - М., 1991. - С. 84.

2 См. об этом содержательную статью петербургского филолога О. М. Гончаровой "О чем поет кузнечик?" // Традиционные модели в фольклоре, литературе, искусстве. В честь Натальи Михаловны Герасимовой" (СПб., 2002. - С. 140 - 152), которая послужила литературоведческой основой нашей методической разработки.

3 Гончарова О. М. Указ. соч. - С. 148.

4 Платон. Собр. соч.: В 3 т. - М., 1993. - Т. 2. - С. 168.

5 Гончарова О. М. Указ. соч. - С. 151.

6 Там же.

7 Там же. - С. 150.

8 Лотман Ю. М. Семиосфера. - СПб., 2000. - С. 673.



стр. 35